назад
Аннотация:
В соответствии с планом, были продолжены исследования по тематике моральной императивности, направленные на теоретический анализ различных аспектов данного феномена, в частности: а) природа и источники моральной императивности, б) ее институциональный или неинституциональный характер, в) специфика моральных требований, г) универсальность моральных форм, д) социальная моральная регуляция, ж) соотношение императивности и добродетелей и т.д.Этот анализ отчасти опосредовался критическим разборе различных концепций, в частности, Аристотеля, стоиков, Соареса, Гроция, Локка, Канта, Гегеля, Шеллинга, Шопенгауэра, Зиммеля, Бахтина, Энском, Макинтайра, Корсгаард, Хайдта, Грина, Кэмм и др.
По тематически разным направлениям исследования были сформулированы следующие выводы:
1) В моральной императивности, посредством которой осуществляется функция регулирования поведения, гетерогенность морали обнаруживаетсяна разных уровнях практики (индивидуальном, коммуникативном, социальном), при своеобразии субъектной определенности регулятивов, характера соотношения субъекта и объекта моральных требований, арсеналасанкционных средств и т.д. Эти различия проявляются и в форме разных источников моральной императивности. В качестве таких источников выступают общие культурные представления, социально-групповые нормы и ситуативные требования, возникающие в межличностном общении.
2) Критический анализ в контексте проблематики источников императивности трактовки «нормативного вопроса», предложенной К. Корсгаард, показал, что в этом вопросе важна не только субъективная, но и объективная сторона: каковы объективные предпосылки действенности моральных требований, каковы внешние условия признания их моральным агентом?Корсгаард, следуя кантовской логике, видит главное условие действенности моральных норм в автономии личности. Между тем, даже на высоких уровнях развития морального сознания личность чаще всего высказывает суждения, принимает решения и совершает поступки в условиях тесного взаимодействия с другим людьми, потенциально, не менее субъективно автономными и суверенными, чем она сама.
3) Моральная императивность в этике Аристотеля лишена нормативно оформленного содержания, но раскрывается функционально, т.е. как соответствие человека своей природе. Функциональная роль императивности в этике Аристотеля конкретизируется двояко: 1) на уровне знания она представляет собой функциональную связь эпистемы (науки) и практики; 2) на уровне бытия она есть: а) принуждающее воздействие рассудительности на этические добродетели и наоборот (что можно трактовать как эффект формирования добродетельного склада души, т.е. воздействия формальной причины), б) проявление экзистенциального приоритета добродетели над пороком в воздействии на поступки человека (что обеспечивает устойчивость правильного развития и, соответственно, может трактоваться как воздействие целевой причины). Моральная императивность не только познается человеком, но и ощущается: в случае соответствия ей как удовольствие, в случае несоответствия как эмоциональное переживание («страдание», позитивно концептуализируемое как «раскаяние»).
4) В стоицизме моральная императивность была концептуализирована как «сила предписывать правильное и запрещать противоположное», которую имеет «божественный природный закон» (формула Зенона в передаче Цицерона). Непосредственный проблемный контекст разработки теории обязанности как конкретизации так определенного морально правильного действия задавался проблемой соотношении ситуации нравственного поступка для совершенного субъекта (всепонимающего мудреца) и субъекта несовершенного.
* Разноуровневость моральной императивности получила своеобразное отражение вестественноправовой концепции морали Г. Гроция.
* Сопоставление учений Г.Зиммеля и М.М.Бахтина по вопросу об источниках императивности позволило установить,что внимание Зиммеляобращено на поток жизни и индивидуальный волевой акт, тогда как в центре этической мысли Бахтина – моральный поступок и сознание человека. Тем не менее, обоих мыслителей объединяет критичность в отношении кантовского категорического императива, внимание к отдельному поступку и понимание значения для морали феномена ответственности.Вместе с тем, Зиммель сформулировал идею индивидуального закона в полемике с идеей всеобщего нравственного закона Канта. Описывая мораль, Зиммель не отвергал всеобщность в качестве ее характеристики, но переносил ее из сферы внеположенной индивидуальности в ее внутреннюю сферу, обозначая целостность всех сторон личности.
* Понимание неоднородности морали лежит в основе критики императивизма в этике добродетели.
*Гетерогенность морали отражается и в различных трактовках феномена универсальности, который предстает: а) как наиболее общее нормативное содержание различных моральных представлений, суждений, регулятивов и т.д.; б) как характеристика ценностей, обращенных посредством требований к каждому; в) как особого рода качество моральных суждений – универсализуемость.
* Анализ учения Гроция показал, что моральные предписания в его понимании предполагают непременную адресованность всем, а не только морально совершенным разумным существам, в чем и проявляется универсальностьпредписаний.
* В этике добродетели универсальность понимается в первую очередь как ключевая характеристика моральных норм (принципов, правил, требований), к которым в деонтологических и консеквенциалистских этических теориях по существу сводится все содержание морали. Именно в этой качественной определенности действительность феномена универсальности подвергается сомнениюв этике добродетели, в которой справедливо указывается на неправомерность сведения специфики морали к универсальной по своей форме императивности. В качестве альтернативы универсальности сторонники этики добродетели утверждают партикулярность и контекстуальность моральных предписаний, что предполагает их обусловленность коммуникативными, социальными, культурными факторами.
* Анализ концепций морали, построенных на основе данных нейронаук показал, что сторонники данного подхода, например, Дж.Хайдт и Дж.Грин, считают, что моральные суждения и решения носят интуитивный характер и определяются эволюционно предзаданными психическими механизмами, некой инвариантной биологической матрицей, наполняющейся вариативным культурно-историческим содержанием. По этой логике, дискурсивный компонент моральных суждений и решений следует считать вторичным и поверхностным. Соответственно представления о безусловных запретах и неприкосновенных правах предстает у них как результат рационализации эволюционно обусловленных эмоциональных реакций на определенные действия. Исследования нейропсихологической основы моральных суждений и решений бросают вызов сложившимся диспозициям в метаэтических и нормативно-этических дискуссиях: сведение нравственного опыта к совокупности автоматических интуитивных реакций по сути дезавуирует устоявшиеся дискурсивно-когнитивисткие и рационалистические описания морали и нивелируют некоторые моральные запреты и предписания.
Результаты участников проекта:
Р.Г.Апресян:
– Проведено исследование феномена универсальности и его освоения в этико-философской мысли, в результате которого показано, что понятие универсальности наполняется определенным содержанием в соответствии с концепцией морали, в рамках которой оно развивается. Различные понимания универсальности отражают разнородность этого феномена, который предстает: а) как наиболее общее нормативное содержание различных моральных представлений, суждений, регулятивов и т.д.; на этом уровне универсальность соединяется абсолютностью; б) как характеристика ценностей, обращенных посредством требований к каждому (внутри заданного конкретной системой морали сообщества);универсальность тем самым обнаруживается как общеадресованность, оборотной стороной которой может быть общепризнанность нормативной значимости ценностей и выражающих их требований; в) как особого рода качество моральных суждений – универсализуемость, в которой своеобразным образом проявляется беспристрастность моральных представлений, суждений и решений. Выделенные коннотации понятия универсальности указывают на фундаментальность этого феномена для морали.
– Показано, что неоднородность морали проявляется в разнохарактерности ее обнаружения на уровне личности, межличностной коммуникации и на уровне группы и общества; на уровне индивидуального выбора, вины или ответственности и на уровне общественного регулирования поведения; со стороны взаимодействия и со стороны личного совершенствования и т.п. Неоднородность морали проявляется и в ее отдельных функциях, в частности, в функции регулирования поведения, которая осуществляется в разных плоскостях индивидуальной, коммуникативной и социальной практики, при разной субъектной определенности регулятивов, разном характере соотношения субъекта и объекта моральных требований, разном арсенале санкционных средств и т.д. Эти различия проявляются и в форме разных источников моральной императивности, т.е. природы той силы, которой обладают моральные требования. То, что личность на развитых ступенях морального развития осознает себя в качестве суверенного субъекта морального требования, автора морального закона, не снимает вопроса об объективном источнике требований и их ценностной основы. В качестве таких источников выступают (а) общие культурные представления, (б) социально-групповые нормы (в) ситуативные требования, возникающие в межличностном общении.
– «Нормативный вопрос» проанализирован в контексте источников моральной императивности – не как генеалогический вопрос: каково происхождение моральных императивов. Это онтологический вопрос: благодаря чему моральные требования воздействуют на решения и поступки людей, на чем основана их действенность. У К. Корсгаард этот вопрос был переведен в нормативный план: что оправдывает предъявляемые нам моралью требования? Или в других вариантах: откуда берется правомочность нормативных понятий, таких как добродетель, справедливость, а также знание, красота, значение, предписывать нам законы? почему мне следует быть моральным? На нормативную постановку вопроса указывает употребление местоимения «нам». Ответ на этот вопрос призван, согласно Корсгаард, продемонстрировать основания убедительности требований. Причем речь идет об убедительности для самого морального агента. Ответ на нормативный вопрос – это ответ от первого лица: почему мне следует так поступать. Действенность требований может быть предметом не обоснования, но объяснения, и объяснение дается с позиции третьего лица, с позиции наблюдателя. Эту сторону проблемы Корсгаард не подвергает анализу, ее интерес обращен к прояснению субъективных оснований признания значимости моральных требований. Между тем, в этом вопросе важна объективная сторона проблемы: коль скоро требования предъявляются извне, каковы объективные предпосылки их действенности, каковы внешние условия признания их моральным агентом. Корсгаард, следуя кантовской логике, видит главное условие действенности моральных норм в автономии личности. Автономия характеризует определенный – высокий – уровень развития морального сознания. Но даже на этом уровне моральная личность чаще всего высказывает суждения, принимает решения и совершает поступки в условиях тесного взаимодействия с другим людьми, потенциально, не менее субъективно автономными и суверенными, чем она сама.
Статьи: Апресян Р.Г. Феномен универсальности в этике: формы концептуализации // Вопросы философии. 2016. № 8. С. 79–88. Апресян Р.Г. Источники моральной императивности // Этическая мысль. 2016. Том. 16. № 2. С. 5–19.
О.В. Артемьева:
– В ходе исследования показано, что в этике добродетели универсальность понимается в первую очередь как ключевая характеристика моральных норм (принципов, правил, требований), к которым в деонтологических и консеквенциалистских этических теориях по существу сводится все содержание морали. Такое особенное понимание морали и такое представление об универсальности составляет предмет критики в этике добродетели.
– Показано, что в отличие от радикальной концепции морального партикуляризма (Дж. Дэнси), согласно которой адекватное понимание морали предполагает необходимость разрыва «ложной связи» между моралью и универсальными нормами, сторонники этики добродетели не отрицают полностью значимость таких норм, но в противоположность деонтологическим и консеквенциалистским теориям отводят им лишь вспомогательную роль в морали. Способность применять универсальные нормы в конкретных ситуациях корректно, т.е. с учетом конкретных обстоятельств, собственных возможностей и потребностей других вовлеченных в эти обстоятельства людей, обеспечивается наличием у человека определенных качеств, формирующихся в опыте, а именно, добродетелей. Кроме того, в некоторых ситуациях моральное решение не может быть принято на основе универсальных норм, а иногда требует прямого нарушения такой нормы, поскольку следование ей может привести к разрушительным последствиям как для людей, так и для самой морали. Отсюда делается вывод, что содержание морали неправильно сводить к универсальным нормам, оно включает также добродетели и ценности, которым в этике добродетели приписывается фундаментальное значение.
– Критика морального универсализма в этике добродетели обусловлена представлением о морали как о феномене, укорененном в исторической, социальной, культурной реальности и об определенности морального субъекта как разумного, чувствующего и телесного существа, агента коммуникации, носителе различных социальных ролей, члена разного рода. Вне этих определенностей, вне связей с другими людьми морального субъекта помыслить невозможно. Поэтому моральному универсализму в этике добродетели противопоставляется партикуляризм, смысл которого состоит в том, что моральный субъект в своих суждениях и решениях не должен абстрагироваться от конкретных обстоятельств, отношений с конкретными другими людьми, а принимать это во внимание в качестве существенного фактора суждения и решения, он должен учитывать потребности, интересы всех вовлеченных в ситуацию людей.
– В целом исследование проводилось по двум направлениям.
2. В ходе исследования феномена универсальности в этике добродетели установлено, что в качестве альтернативы универсальности сторонники этики добродетели настаивают на партикулярности и контекстуальности моральных предписаний. Это означает, что императивы в этике добродетели вписаны в человеческую реальность: они лишаются абсолютного, необходимого (трансцендентного) статуса и рассматриваются как порожденные коммуникативными, социальными, культурными контекстами.
Статья: Артемьева О.В. Проблема императивности в этике добродетели // Философская мысль. 2016, № 12. С. 125–138.
Р.С. Платонов:
– Определены основные взгляды исследователей на соотношение эпистемического и практического знания в философии Аристотеля. Завершен анализ эпистемического и практического содержания этики Аристотеля. В результате уточнена задача исследования: выявить, что представляет собой в рамках онтологии, антропологии и учении о познании Аристотеля императивность в морали (т.е. на уровне бытия человека как феномен) и в этике как науке о марали.
– Подтвержден вывод Н. Уайта о том, что в рамках философии Аристотеля можно утверждать о влиянии моральной императивности на развитие добродетелей. Посредством анализа употребления Аристотелем слова deon (должное) установлено, что императивная модальность не просто присутствует в текстах его Этик на лексическом уровне как проявление обыденного словоупотребления, не несущего какого-либо этического смысла или выражает только стандарт принятого в полисе поведения, а представляет собой часть описания процесса развития добродетелей.
– Установлено, что в этике Аристотеля оказывается возможным долженствование как выражение одного из аспектов процесса становления человека, но невозможно его выражение в норме, т.к. никакое содержание не может быть отвлечено от ситуации и сформулировано как самодовлеющее требование. Показано, что структурно становление человека раскрывается как взаимообусловленное развитие частей души, где императивность как моральный феномен представляет собой экзистенциальное давление, обеспечивающее положительную динамику этого развития.
– В ходе исследования установлено следующее: Моральная императивность в этике Аристотеля лишена конкретного содержания, не служит для формулирования норм, но раскрывается функционально, т.е. как соответствие человека своей природе. Функциональная роль императивности в этике Аристотеля конкретизируется двояко: 1) на уровне знания она представляет собой функциональную связь эпистемы (науки) и практики, посредством принципа, выявленного А. Макинтайром, «человек – это хороший человек»; 2) на уровне бытия она есть: а) принуждающее воздействие рассудительности на этические добродетели и наоборот (что можно трактовать как эффект формирования добродетельного склада души, т.е. воздействия формальной причины), б) проявление экзистенциального приоритета добродетели над пороком в воздействии на поступки человека (что обеспечивает устойчивость правильного развития и, соответственно, может трактоваться как воздействие целевой причины). Моральная императивность не только познается человеком, но и ощущается: в случае соответствия ей как удовольствие, в случае несоответствия как эмоциональное переживание («страдание», позитивно концептуализируемое как «раскаяние»).
Статья: Платонов Р.С. Проблема императивности в этике Аристотеля // Этическая мысль. 2016. Т. 16. № 2. С. 51–69.
А.В. Прокофьев:
– Реконструированы различные подходы к пониманию моральной интуиции: классический интуитивизм, предполагающий возможность непосредственного постижения деонтологических принципов, благ или ценностей (он может быть монистическим или плюралистическим), современный интуитивизм, отталкивающийся от требования согласованности нормативных интуиций (теории рефлективного равновесия), редукционистский интуитивизм современных нейроэтиков.
– Реконструированы представления Дж. Хайдта и Дж. Грина о механизмах, определяющих моральные оценки. Хайдт полагает, что в моральном опыте однозначно преобладают автоматические интуитивные суждения, а дискурсивный компонент является вторичным и поверхностным, при этом основой интуитивных суждений является инвариантная биологическая матрица, наполняющаяся изменчивым культурно-историческим содержанием. Грин в целом принимает эту модель и демонстрирует, что представление о безусловных запретах и неприкосновенных правах, является рационализацией эволюционно предзаданного эмоционального отвращения к определенным действиям.
–Установлено, что исследования нейропсихологической основы вынесения моральных суждений и принятия моральных решений, существенно влияют на метаэтические и нормативные дискуссии; в области метаэтики сведение нравственного опыта к совокупности автоматических интуитивных реакций противостоит некоторым когнитивистким и реалистическим описаниям морали, разрушает кантианское представление о моральном субъекте; в области нормативной этики оно выступает как основание для отрицания нормативной значимости отдельных нравственных требований (преимущественно, некоторых деонтологических ограничений (запретов и прав)).
– В ходе исследования получены следующие результаты: В современной этике наряду с классическим представлением о моральной интуиции как способности непосредственно постигать принципы, блага или ценности, бытует менее амбициозное ее понимание, в рамках которого интуиция это просто сильная, устойчивая, не опосредствованная рассуждением уверенность в правильности или неправильности отдельного действия, совершаемого в типичной ситуации. В ходе исследования был проведен сравнительный анализ трех концепций, отталкивающихся от этого понимания интуиции: а) концепции Дж.Хайдта, считающего что эволюционно предзаданные автоматические интуитивные реакции однозначно доминируют в моральном опыте и не могут быть скорректированы на основе рассуждения; б) концепции Ф.Кэмм, полагающей, что совокупность моральных интуиций может быть скорректирована на основе проверки их согласованности, но без апелляции к их эволюционному и нейропсихологическому фундаменту, в) концепция П.Сингера и Т.Тоншо, пытающихся отделить те интуиции, которые имеют аксиоматический характер и обладают действительной императивной силой, от тех, которые являются следствием особых условий биологической эволюции человека и по этой причине не заслуживают доверия (в последней нише, с их точки зрения, находятся деонтологические ограничения). В результате исследования установлено, что концепция Хайдта должна быть отброшена как несоответствующая роли «нормативного вопроса» в этике, а концепция Сингера и Тоншо – как содержащая существенные внутренние противоречия.
Статья: Прокофьев А.В. «Не упускай из виду интуиций…» (теоретические проблематизации интуитивных моральных суждений в современной этике) // Философский журнал. 2016. Т. 9. № 1. С. 146–163.
А.А. Сочилин:
– Исследование теоретических и историко-философских параметров представления Гроция о человеческой природе как фундамента его этико-нормативной концепции привело к необходимости установления исторических и проблемных истоков многоуровневости нормативных импликаций его концепции естественного права, равно объемлющих в частности необходимость самосохранения и совершенствования в святости. Эти основания не были ни отрефлексированы Гроцием, ни восприняты в качестве проблемы. В соответствии с этими выводами фокус исследования проблемы нормативности в ее связи с новоевропейской теорией естественного права переместился на генезис теории моральной императивности в античной философиии на те этические параметры положения человека в мире, которые были осмыслены в первые века существования философии.
– Исследование структуры нормативности законов и законодательству Гроция показало, что, несмотря на оригинальный способ выделения предписаний естественного закона, Гроций сохраняет сложившуюся еще в поздней античности схему нормативности, в соответствии с которой все предписания делятся на собственно предписания (praecepta)и советы (consilia). Нормативность последних относится не ко всем людям вообще, но к тем, кто желает совершенствоваться в христианской добродетели. Они представляют собой т.н. «сверхдолжные» нормы. Таким образом, исследованию структуры нормативности законов у Гроция должно быть предпослано исследование нормативности в христианской философии, которая в свою очередь основана на позднеантичной философской теории моральной нормативности.
– В учениях последователей Гроция моральность («moralitas») человеческих действий представляет собой характеристику разумности и добровольности действия, которая позволяет оценивать его с точки зрения естественного права, основанного на презумпции разумности человеческой природы и свободе его воли. Эта концепция моральности предполагает комплексное понимание человеческой природы, при котором ее первичные потребности (самосохранения) органично связаны с потенциями её развития (разумность, сознательность). Постулируемая универсальность норм естественного права не позволяет адресовать их исключительно разумным (добродетельным, мудрым или святым) людям, но требует понимать совершенствование природных потенций как сущностное свойство собственно человеческого образа жизни. В этом отношении Гроций и его последователи опираются, прежде всего, на философию Цицерона, чей вариант концептуализации моральной нормативности как общечеловеческой обязанности (officium) опирается на такое комплексное понимание человеческой природы. Таким образом, вопрос о концепции моральности человеческих действий у последователей Гроция предполагает вопрос о возможности цицероновского комплексного понимания человеческой природы. В результате исследования этого вопроса раскрыт механизм синтеза этики обязанности в античной философии. Показано, что в стоической моральной психологии аристотелевское учение о внешних благах получило полноценное натуралистическое обоснование. Последовательный детерминизм позволил создать этико-нормативную иерархию, которая объединила учение об основаниях существования человека и общества с учением о добродетельном, совершенном человеке (мудреце). В результате, понятие о надлежащем человеку по необходимости и понятие о подобающем мудрецу сближаются и перенимают черты друг друга. Вместе с этим усложняется схема ступеней развития человеческой природы: вместо дихотомии несовершенный – совершенный возникает теория континуального и постоянного развития человека в обществе.
– В процессе исследования концепции человеческой природы, лежащей в основании концепции естественного права у Гроция и его последователей, выявлен фундаментальный пробел в современных представлениях об истории проблемы моральной императивности. И если генезис понятия «добродетель» как выражения и формулы морали локализован достаточно четко, то генезис понятий «обязанность» и «долг» как выражения обязательности моральных норм остается неясен. Без прояснения этого вопроса систематическое рассмотрение развития понятия о моральной императивности в ранненовоевропейской философии естественного права не представляется возможным. В связи с этим предмет проводимого исследования был изменен.
Статья: Сочилин А.А. «Сила предписывать правильное и запрещать противоположное»: к вопросу об истоках философского обоснования обязанности» // Философская мысль. 2016. № 11. С. 59–74.
К.Е. Троицкий:
– Проведен сравнительный анализ двух подходов к пониманию источника моральной императивности: внимание Г. Зиммеля обращено на поток жизни и индивидуальный волевой акт, тогда как в центре этической мысли М.М. Бахтина располагается моральный поступок и сознание человека. Исследование показало сходство обеих позиций, заключающихся в критике идеи категорического императива, внимании к отдельному поступку и важнейшему значению идеи ответственности при характеристике морали.
– На основе анализа интерпретаций Г. Зиммелем и М.М. Бахтиным моральной философии Канта выявлено сходство в направленности их критики, состоящей в отказе признать принцип всеобщности базовым при определении морального поступка.
– Доказано, что идея индивидуального закона Зиммеля была им сформулирована в полемике с идеей всеобщего нравственного закона Канта. Установлено, что при описании морали Зиммель не отвергал всеобщность в качестве ее характеристики, но переносил всеобщность из сферы внеположенной индивидуальности в ее внутреннюю сферу, обозначая целостность всех сторон личности.
– В результате проведенного исследования установлено сходство между отдельными моментами этической мысли Г. Зиммеля и М.М. Бахтина. Зиммель отвергает в качестве основы моральной жизни идею добродетельного субъекта. Еще более решительно он критикует попытки Канта свести мораль к всеобщим принципам, к внеположенному человеку нравственному закону. Решением могло бы быть помещение в центр этики самого морального поступка, к чему пришел чуть позже Бахтин. Зиммель также утверждает, что в индивидуальном поступке находит выражение вся жизнь. Однако нельзя сказать, что он последовательно выразил эту мысль. Его работы об индивидуальном законе содержат пример, который демонстрирует, что источник индивидуального закона и морального поступка не отождествлялся Зиммелем с отдельным человеком. Это демонстрирует противоречивый характер его построений. Характеризуя этические идеи Зиммеля в целом, нельзя сказать, что он оставил после себя проработанную этическую концепцию. Наоборот, его взгляды на этику часто противоречивы и туманны. Тем не менее очевиден до сих пор нераскрытый потенциал ряда его идей, особенно если не пытаться продолжить намеченный им путь к иррационализму и безрефлексивному подчинению человека некоему квази-образованию, которое бы совмещало черты индивидуальной личности и социального института. Потенциал особенно заметен в тех замечаниях Зиммеля, в которых можно проследить аргументацию переноса центра долженствования с всеобщих принципов на ответственный поступок целостной личности.
Статья: Троицкий К.Е. «Переформулирование» категорического императива и индивидуальный закон Г. Зиммеля. (На правах рукописи. Статья принята к публикации в ж. «Дискурсы этики»).
|
|||||
|
 |
|
    |
|
