Институт Философии
Российской Академии Наук




  Типология справедливости: историко-философские и теоретические аспекты
Главная страница » Ученые » Научные подразделения » Сектор этики » Проекты » Типология справедливости: историко-философские и теоретические аспекты

Типология справедливости: историко-философские и теоретические аспекты

Прокофьев А.В.

РГНФ 2009 – 2010, Проект №  09–03–00110а

Итоги проекта (краткое резюме)

В течение2009 г. проанализированы представления Аристотеля о распределительной справедливости с точки зрения критериев распределения, характера и объема распределяемых ресурсов, предполагаемых распределительных механизмов. Реконструированы основные историко-философские подходы к пониманию аристотелевской направительной справедливости, в том числе, ограничивающие или расширяющие ее область. Выявлены основные затруднения типологии справедливости Аристотеля, состоящие в том, что критерии справедливого распределения относятся исключительно к тому имуществу полиса, которое уже не находится в чьем-то владении, а также в том, что распределительная справедливость автоматически вступает в конфликт с добродетелью щедрости. Исследована типология справедливости Цицерона, исключающая распределение материальных благ из числа видов справедливости. Определяющаяся заслугами получателя передача имущества вытесняется Цицероном в область проявлений «доброты», которая лишь дополняет справедливость, включающую в себя правила, которые обеспечивают неприкосновенность личности и собственности. Есть основания полагать, что цицероновская типология определяется особенностями римской культурной традиции и социальной этики стоиков, в которых присутствовали сильные «протокапиталистические элементы» (термин Э.Лонга). Основным затруднением цицероновской модели является отсутствие каких бы то ни было гарантий распределения богатств и доходов в соответствии с заслугами, исключая линую добродетельность собственника.

Подтверждена гипотеза, в соответствии с которой изменение доминирующей типологии справедливости в новоевропейской этической мысли было связано с отказом от аристотелевских образцов мысли в пользу модели Цицерона. Ключевой фигурой в этом процессе являлся Г.Гроций, который разработал критическую аргументацию против аристотелевского разграничения «направительной» и «распределительной» справедливости. Альтернативное разграничение, введенное  Г.Гроцием, – «исполнительная» и «наделяющая» справедливость – опирается на цицероновские характеристики «справедливости» и «доброты». Гроциевы представления о справедливости не предполагают наличия сообщества, распределяющего доходы и богатство, и ограничений для использования собственности и рыночного обмена. В этом отношении позиция Г.Гроция гораздо жестче, чем позиция Цицерона, который неявно интегрировал некоторые, хотя и очень скромные, распределительные требования в свою в целом антидистрибутивную концепцию справедливости.

В2010 г. были проанализированы способы устранения некоторых компромиссов с  аристотелианско-томистской типологией справедливости, характерных для теории Г.Гроция,  в социальной этике Дж.Локка, Д.Юма и А.Смита. Так Дж.Локк, находясь под влиянием текстов Цицерона, отказался от представления о двух типах справедливости и заместил его оппозицией «справедливости» и «благотворительности». Трудовая теория собственности позволила ему преодолеть большинство проблем, связанных с полным устранением из нормативного содержания справедливости распределительной составляющей. Непоследовательность позиции Локка связана с предложенной им интерпретацией благотворительной помощи в условиях крайней нужды в категориях «права собственности» нуждающегося. В ходе исследования прослежена взаимосвязь между юмовской интерпретацией  справедливости как «искусственной  добродетели» и отождествлением ее принципов с защитой любой устойчивой системы собственности, обеспечивающей возможности ее бесконфликтной передачи. Подвергнута анализу реакция А.Смита на типологические модели Аристотеля, средневековых теологов морали, Г.Гроция. Прослежена взаимосвязь этой реакции со смитовской концепцией «невидимой руки» и с основным нормативным критерием его теории справедливости – «негодованием беспристрастного наблюдателя».

В2009 г. было начато исследование культурно-исторического контекста изменений типологии справедливости в западноевропейской этической традиции. Предложена гипотеза, объясняющая динамику изменений типологии справедливости в XVI–XX вв. В соответствии с ней смена приоритетной модели классификации в начале эпохи Нового времени связана с успешным становлением торгового, а затем – промышленного капитализма, а также с возникновением первой целостной системы регулирования в сфере общественного благосостояния (система «законов о бедных»). В свою очередь, дальнейшее развитие капитализма, сопровождавшееся ростом промышленно-городской нищеты, а также нарастающие проблемы системы «законов о бедных» привели к тому, что распределительные соображения вернулись в теорию справедливости и заняли в ней центральное место. Этот процесс сопровождался внедрением в философский и политический дискурс понятия «социальная справедливость» и связанными с этим изменениями в номенклатуре видов справедливости. В2010 г. эта объяснительная схема дополнена учетом таких факторов, как 1) превращение «новой бедности» в мощную и организованную политическую силу, что отчетливо выявили европейские революции, начиная с Великой Французской; 2) формирование новой моральной чувствительности по отношению к бедности и беднякам (родоначальниками этой тенденции являлись А.Смит и Ж.Ж.Руссо); 3) неудача попыток реформировать новоевропейскую систему регулирования бедности и исчезновение даже видимости решения «социального вопроса».  

  В2010 г. проанализированы две идейных традиции, в рамках которых впервые начинает использоваться термин «социальная справедливость». Во-первых, традиция «социального католицизма». Вопреки мнению Ф.Хайека, католическая мысль не заимствовала этот термин из социалистической мысли, а ввела его в качестве терминологической новации.  Предложенная моральным теологом Л.Тапарелли типологическая модель опиралась на ресурсы томистско-аристотелианской традиции. В ней термин «социальная справедливость» играл ту же роль, которую для Фомы Аквинского играло такое понятие как «законная (легальная) справедливость», восходящее, в свою очередь, к понятию «общая справедливость» из этики Аристотеля. Она стоит над обоими видами частной справедливости: «распределительной» («дистрибутивной») и «направительной» («коммутативной») и извне обеспечивает их равновесие, исключающее коммунистический и социалистический радикализм.

Во-вторых, традиция либерального, децентрализованного социализма, у истоков которой стоял Дж.С.Милль. Милль использовал термин «социальная справедливость» в качестве синонима справедливости распределительной. Он рассматривал появление пролетариата (слоя, который прямо не заинтересован в существовании частной собственности) в качестве обстоятельства, которое делает необходимым моральное обоснование этого института с «нулевого уровня», то есть, начиная с предположения о том, что собственность во всех своих проявлениях противоречит справедливости. Дж.С.Милль вступил в прямую полемику с представителем новоевропейской типологической парадигмы У.Торнтоном и попытался продемонстрировать, что рыночные сделки, прежде всего, трудовые договоры могут быть не только «жесткими» и «скупыми» по отношению к одной из сторон, но и несправедливыми. Их моральная недопустимость фиксируется именно в перспективе «социальной» или «распределительной» справедливости, которая служит основным социально-экономическим воплощением принципа пользы.         

Итоги проекта (развернутое изложение)

Проблема создания  оптимальной типологии справедливости часто воспринимается как сугубо формальная проблема, относящаяся исключительно к способам представления идейного содержания той или иной этической теории или к способам его внутренней организации. И действительно, на первый взгляд выделение типов справедливости кажется не более важной интеллектуальной работой, чем разделение уже сложившегося текста на главы или определение последовательности изложения основных тезисов. Однако углубленное изучение номенклатуры типов (или видов) справедливости, порожденной ходом истории этической мысли, показывает, что типологизация в этой сфере имеет не только аналитическое, но и отчетливо выраженное нормативное значение. Вводя собственную типологию справедливости, философы морали осуществляют первичное прояснение того пространства, в котором может правомерно применяться тот или иной социально-этический принцип. Устанавливая границы между типами справедливости, они  неизбежно вводят ограничения на использование критериев оценки институтов, традиционных практик или отдельно взятых решений. С этим связано то немаловажное для истории этических учений обстоятельство, что исследование смены типологий справедливости является одним из наиболее перспективных способов реконструкции самых общих тенденций, касающихся исторической динамики представлений о справедливости в целом. Стремление ключевых для развития моральной теории персоналий  сменить классификацию, ставшую к тому моменту традиционной, свидетельствует о том, что меняются сами способы постановки социально-этических проблем. Характер же обновленной классификации указывает на то, как именно они изменяются. В данной статье предпринята  реконструкция изменений типологии справедливости в западной философии  и их социально-исторического контекста.

Исходной точкой в этом процессе стали классификационные модели Аристотеля и Цицерона.  Аристотель подразделяет частную справедливость на два вида: «распределительную» и «направительную». Аристотелевская «распределительная» справедливость (или, вернее, «распределительное право» и «правосудие в распределении») построена по принципу «геометрической» пропорции. Она приводит в соответствие «достоинство» отдельных людей и распределяемые между ними доли определенных благ. Распределение будет справедливым, если соотношение между достоинством двух людей будет равно соотношению между полученными ими долями имущества, почестей или тягот [1, 151]. Существует несколько вопросов, ответы на которые позволяют наполнить эту формальную схему более определенным содержанием. Во-первых, каковы критерии достоинства? Аристотель упоминает четыре критерия, требующих поиска оптимального соотношения: свободу (в смысле «свободнорожденности»), богатство, благородное происхождение и добродетель [1, 151, 2, 469]. Во-вторых, что именно подлежит распределению между достойными, в особенности, когда речь идет об имуществе? Скорее всего,  Аристотель подразумевает не все ресурсы, имеющихся в определенном полисе, а лишь то, что находится в общем владении или неожиданно поступило в него. Серьезным дополнительным аргументом в пользу этой позиции служит наличие богатства среди критериев распределения. Этот факт прямо указывает на то, что «распределительная» справедливость не создает структуру собственности в полисе, а лишь накладывается на нее. В-третьих, какие механизмы обеспечивают распределение благ по «достоинству»? У Аристотеля таким механизмом являются понуждающие институты полиса, в том числе суды [1, 151].

«Направительная» справедливость характеризуется Аристотелем через понятие «арифметической пропорции». Она регулирует сферу обменов и обращается с людьми как с равными, то есть игнорирует различия в их личном достоинстве. В общем массиве обменов, в которые вступают люди, Аристотель выделяет «произвольные» (купля, продажа, ссуда, залог, заём, задаток, платёж) и «непроизвольные», в том числе, осуществляющиеся «тайком» (кража, блуд, опаивание приворотным зельем, сводничество, переманивание рабов, убийство исподтишка, лжесвидетельство) и «подневольно» (посрамление, пленение, умерщвление, ограбление, увечение, брань, унижение) [1, 150]. Задача судьи при реализации «направительной» справедливости состоит в том, чтобы с помощью убытка нарушителю (и компенсации пострадавшему) восстановить равенство [1, 153]. Особым статусом у Аристотеля обладает «расплата» [1, 154] (в русском переводе «Политики» – «взаимное воздаяние» [2, 405]). Она задает  параметры справедливого обмена благами в рамках рыночных отношений. Пропорциональность такому обмену придает равенство между качеством и количеством работы, создавшей обмениваемую вещь, и качеством и количеством работы, создавшей вещь приобретаемую [1, 155–157].

Модель Цицерона, в отличие от модели Аристотеля, имела отчетливо выраженную антидистрибутивистскую направленность. Добродетели, охватывающие «общность  жизни» людей, делятся у него на двое: «на справедливость… и на связанную с ней готовность творить добро, которую тоже дозволяется называть либо добротой, либо щедростью». Справедливость по Цицерону противостоит двум основным типам безнравственного поведения: насилию и обману [8, 69] и  реализует себя по отношению к двум основным предметам: к личности другого человека («не наносить вреда, если только тебя на это не вызвали противозаконием») и к коллективной и индивидуальной собственности («пользоваться общественной [собственностью] как общественной, а частной – как своей») [8, 63]. Доброта занимает место «распределительной» справедливости Аристотеля, но вместе с тем  дублирует такую аристотелевскую добродетель как «щедрость». Она включает возможность морально мотивированной передачи материальных благ другому человеку и предполагает осуществление этой передачи по достоинству («по заслугам»). Однако  проявления «доброты» не являются обязательными в смысле возможности  внешнего принуждения к их исполнению [8, 70]. Кроме того, «доброта» в отличие от «распределительной» справедливости, проявляется преимущественно за счет личных усилий частного лица и за счет его собственности.

В период античности и средневековья аристотелевская модель была доминирующей, а модель Цицерона имела гораздо меньшее влияние и распространение. Свойственная новоевропейской этике маргинализация распределительной составляющей справедливости изменила соотношение этих моделей. В целом можно говорить о трех реакциях на преобладавшую ранее модель классификации. Во-первых, сохранение аристотелевского деления типов справедливости, которое сопровождается проявлением антидистрибутивистской установки в других разделах социально-этического учения. Примером может быть С.Пуфендорф [15, 131–135]. Во-вторых, вариант придания понятию «дистрибутивная справедливость» сугубо технического, вспомогательного смысла. Примером может быть Т.Гоббс, который под «дистрибутивной (распределительной) справедливостью» понимает распределение наказаний и компенсаций, возникающее в результате нарушения правил справедливости «коммутативной» (схоластической наследницы «направительной» справедливости Аристотеля) [3, 115–116]. Наконец, в-третьих, и это самый распространенный вариант – наполнение базового аристотелевского разграничения цицероновским содержанием либо полный переход к модели Цицерона. Примером может быть Г.Гроций. У него «исполнительная справедливость» (justitia expletrix), или справедливость в собственном смысле слова, обеспечивает защиту неприкосновенности личности и собственности, а также выполнение договорных обязательств с помощью легитимного принуждения, а «наделяющая справедливость» (justitia attributrix) регулирует сугубо добровольную передачу благ собственником другому человеку в соответствии с теми свойствами, которые делают  другого достойным обладания этими благами [4, 69–70]. Впрочем, Гроций сохраняет половинчатую позицию, поскольку все-таки использует  обозначение «справедливость» по отношению к тем императивам, которые далеко отстоят от исходного смысла данного термина.

Основной типологической тенденцией новоевропейской социальной этики было развитие гроциева подхода. Самые яркие ее проявления можно обнаружить у Дж.Локка, Д.Юма и А.Смита. Так, для Дж.Локка справедливость представляет собой эффективную защиту собственности на основе уважения к ней со стороны моральных субъектов и на основе применения власти (силы) в том случае, если такое уважение отсутствует. Понятие «собственности» носит у Дж.Локка расширенный характер. Им обозначаются не только «владения», но также «жизнь» и «свободы» определенного человека [5, 334].  Однако сама по себе связь справедливости и собственности на уровне определения позволяет Дж.Локку поставить под вопрос распределительные импликации этики справедливости. Другой способ достижения этой цели – отказ от компромиссов с аристотелианско-томисткой традицией словоупотребления. Локк расстается с гроциевой «наделяющей справедливостью». Ее место занимает добродетель «благотворительности» [5, 264]. Наконец, трудовая теория собственности, разработанная Дж.Локком, является способом теоретического обоснования антидистрибутивистского понимания справедливости.

Впрочем, социальная этика Дж.Локка не совсем свободна от доновоевропейских структур мысли. Это проявляется в его интерпретации благотворительности, которая включает в себя некоторые рудименты аристотелевской распределительной справедливости (или, напротив, – зародышевые формы распределительной справедливости в ее более позднем понимании). Так в 42 параграфе четвертой главы первого из трактатов «О правлении» Локк характеризует  благотворительность в условиях «крайней нужды» в категориях «права» или даже «права собственности» нуждающегося на «излишек» благ, принадлежащих другому человеку. Справедливость, защищающая трудовую или наследуемую собственность, не имеет в этом случае ни абсолютного приоритета над благотворительностью, ни монопольной связи с принуждением [5, 169–170].  Некоторые исследователи философии Локка утверждают на этой основе, что Локк создал такую концепцию частной собственности, в рамках которой ее способность к исключению части человечества из системы использования общего достояния является «самоограничивающейся» [19, 109–117; 20, 185]. Однако это мнение нельзя считать достаточно обоснованным в связи с бедностью практических выводов Локка, соответствующих 42 параграфу. Рукописный отрывок1695 г. «Продажа» (Venditio) и доклад, получивший позднее наименование «Опыт о законе о бедных» (1697), свидетельствуют об этом очень ярко. Хотя Локк фиксирует строгую обязанность торговца зерном не допускать гибель от голода своих потенциальных покупателей в условиях крайней нужды, он не предлагает никаких институциональных мер для обеспечения исполнения такой обязанности [14, 342]. Хотя Локк ведет речь о необходимости обеспечить «жизнь с удобствами» трудившимся всю жизнь беднякам, его практические предложения оказываются продиктованы исключительно соображениями экономии общественных фондов [13, 197].

Д.Юм вводит некоторые дополнительные спецификации в определение справедливости, которые исключают сохранение такой ее составляющей как справедливое распределение ресурсов. Прежде всего, он сужает локковское понимание собственности до имущества, рассматривая именно создание устойчивой системы индивидуализированного владения материальными предметами в качестве основной задачи справедливого общества [10, 566– 567]. Любое обсуждение распределительной справедливости является для него результатом недопонимания основ социального порядка и нормативного содержания самой категории «справедливость». Способом выражения этой мысли у Д.Юма является демонстрация  того факта, что справедливость есть «искусственная добродетель», то есть добродетель сформированная исключительно потребностями социального целого, а не естественными переживаниями непосредственного сострадания другим людям. Тезис об искусственности справедливости не является сугубо объяснительным. Он имеет непосредственную нормативную силу, поскольку предполагает, что в сферу искусственной добродетели недопустимо вторжение естественных моральных импульсов. Юм обсуждает два возможных способа неправомерного соединения справедливости и естественной добродетели. Требования последней могут быть инкорпорированы в нормативную систему справедливости в качестве исключений из правил, защищающих собственность, или претендовать на полную замену действующих правил владения собственностью или ее передачи [9, 200]. Но в любом случае, это грозит итоговым обрушением этой системы.

В отличие от Дж.Локка и Д.Юма, А.Смит прямо откликается на предшествующие классификации справедливости, включающие такой ее тип, который предполагает централизованную распределительную деятельность общества. В этой связи наиболее существенны два обстоятельства. Во-первых, А.Смит не рассматривает в качестве антитезы «коммутативной» справедливости «дистрибутивную» справедливость аритотелианско-томистской традиции. На этом месте находится «наделяющая справедливость» Гроция и соответствующая ей по нормативному содержанию «дистрибутивная справедливость» других, не названных им «писателей». «Распределительную справедливость Аристотеля», которая есть «правильное распределение вознаграждения из общественных запасов», А.Смит упоминает лишь в специальной сноске как находящуюся вне имеющих широкое распространение и требующих специального  анализа значений слова «справедливость» [7, 264]. Во-вторых, А.Смит указывает, что справедливость,  практически выражающаяся в  правильном использовании  своего имущества при проявлении щедрости и благотворительности,  является таковой лишь в метафорическом смысле [17, 390].

 В дальнейшем развитии социальной этики мы видим возникновение нового представления о справедливости и ее типах, которое в определенном смысле является возвратом аристотелевской типологии, поскольку включает честное распределение ресурсов в число отношений, регулируемых правилами справедливости, но, вместе с тем, представляет собой подлинную новацию. Новые отправные посылки сводятся к следующему набору пунктов. 1. Общество в целом имеет нравственную обязанность обеспечить каждому своему члену высокий уровень материального благосостояния. Эта обязанность может артикулироваться в категориях равной доли ресурсов (равного доступа к ним) или в категориях гарантированного минимума. 2. Общество должно использовать для решения этой задачи все находящиеся в его распоряжении  материальные и организационные средства. Статус частной собственности, условия обладания ею, та или иная широта сферы рыночных обменов определяются потребностями справедливого распределения. 3. Уменьшение гарантированного уровня благосостояния может получать моральную санкцию только в случае принятия членом общества безответственных решений (таких как нарушение закона, безрассудное инвестирование, отказ от труда и т.д.)  Но и в этом случае его благосостояние находится под защитой общества, определяющего пределы допустимого уменьшения обеспеченности благами.  4. Несоответствие реального состояния общества идеалу справедливости, как правило, предполагает существование групп, в пользу которых смещен распределительный баланс и которые поддерживают это смещение. Справедливость требует изменения их общественного положения (при более радикальном понимании истоков несправедливости – прямого воздаяния им) [см.: 11; 12; 18].  

Эти тезисы наиболее очевидно выразились в коммунистической и социалистической идеологии. Позднее, за исключением последнего пункта, они станут основанием идеологии ревизионисткого, или социального, либерализма, породившего идею «государства всеобщего благосостояния» («социального государства»). Уже к началу революций1848 г. возникают первые определения справедливости, соответствующие ее новому пониманию. Одной из самых известных ранних артикуляций данного подхода является формулировка Дж.С.Милля, содержащаяся в пятой главе трактата «Утилитарианизм» (1861). Новое понимание справедливости требовало специального терминологического оформления, которое и было осуществлено за счет создания такой языковой конструкции как «социальная справедливость». Это словосочетание также содержится в упомянутом миллевском трактате и неразрывно связано в нем с понятием «распределение» [6, 188]. 

В отношении исходной двойственной типологии новый подход означал полное  подчинение «направительной» («коммутативной») справедливости справедливости «распределительной» («дистрибутивной»). В его рамках первая существует на условиях последней, а при определенном понимании социальных и экономических законов полностью исчезает вместе с отношениями, создающими ее предмет. В связи с этим у мыслителей, разъясняющих смысл понятия «социальная справедливость», появляется потребность продемонстрировать не только ошибочность новоевропейской парадигмы, но также ограниченность парадигмы антично-средневековой (очень ярко – у автора первой работы с названием «Социальная справедливость» У.Уиллоуби [21, 317]). 

Каковы же были причины столь существенных изменений в дефинициях и типологиях справедливости в период с XVII по XX вв. На мой взгляд, они могут объяснены на основе учета основных социально-экономических процессов, затронувших новоевропейское общество. Становление коммерческого и мануфактурного, а затем и промышленного капитализма имело два основных следствия. С одной стороны, оно вело к невиданному росту производства и торговли, к увеличению мирового влияния тех стран, которые шли по капиталистическому пути развития. Однако, вместе с тем,  начались массовое обезземелевание аграрного населения с последующей миграцией его части в город, а также распад системы городских корпораций, предоставлявших своим членам определенные гарантии материальной обеспеченности. Начало Нового времени в Европе охарактеризовалось возникновением качественно новой бедности – значительного слоя людей, который зависел от мизерного и нестабильного заработка, получаемого в качестве наемного работника. Европейские общества откликнулись на появление новой бедности целой системой мер по контролю над ней. Во-первых, запретом бродяжничества, репрессии против бродяг и экономическое стимулирование оседлости бедняков. Во-вторых, введением лицензированного попрошайничества для тех бедных, которые не способны к труду. В-третьих, изоляцией некоторых категорий бедных в специальных заведениях, сопровождающуюся предоставлением возможности трудиться и принуждением к труду. В-четвертых, формированием системы предоставления материальной помощи, не связанной с помещением в работные дома или госпитали. Она была минимальной и не была связана с идеалом имущественного равенства или идеей права человека на определенный уровень жизни.

Историю представлений о справедливости в XVII–XX вв. следует рассматривать как историю переноса акцентов с благотворных последствий развития капиталистической экономики на последствия негативные, а также как историю критического осмысления институтов, регулирующих бедность. Ограничительное понимание справедливости, выводящее распределение за пределы последней или придающее распределению приниженный статус внутри сферы справедливости, тесно связано с акцентированием плюсов этого процесса, которые легко могут быть потеряны при вторжении распределительных соображений в дискурс справедливости.  В рамках этого подхода формируется особое отношение к бедности. Она воспринимается как негативная экстерналия экономического роста и процветания. Однако это такая экстерналия, которая является терпимой либо сама по себе, либо при наличии механизмов ее смягчения.

На рубеже XVIII–XIX вв. начала формироваться иная парадигма. Она акцентировала внимание на негативных следствиях экономического роста, обеспеченного развитием капитализма. Бедность рассматривалась при этом как самое важное из подобных следствий. В итоге, в  центре размышлений философов, исследований экономистов и риторики значительного количества политиков оказался «социальный вопрос», под которым в первые десятилетия XIX в. подразумевалась проблема неравного распределения богатства, в общем, и проблема отношения труда к капиталу, в частности. При этом слово «вопрос» использовалось исключительно в единственном числе, что подчеркивало убеждение авторов, использующих это словосочетание, в существовании единой основы, порождающей в конечном итоге все политические и экономические конфликты эпохи. Этой основой была фундаментальная нечестность распределения богатств и доходов [16, 278]. Концентрация внимания на социальном вопросе неизбежно вела к необходимости выделения специального типа справедливости, отвечавшего этой проблеме. 

Но почему изменения в моральном статусе бедности произошли именно на рубеже XVIII–XIX вв.? Этот факт нельзя объяснить одним лишь кумулятивным эффектом накопления проблем, хотя, конечно, промышленный переворот, относящийся к этому времени, умножил ряды бедных и усугубил их положение. Исторически преимущества и негативные следствия развития капитализма накапливались параллельно. Поэтому объяснение изменений должно учитывать и некоторые вспомогательные факторы. Такие как 1) превращение бедных в мощную и организованную политическую силу, что отчетливо выявили европейские революции, начиная с Великой Французской; 2) формирование новой моральной чувствительности по отношению к бедности и беднякам (родоначальниками этой тенденции являлись А.Смит и Ж.Ж.Руссо); 3) неудача попыток реформировать новоевропейскую систему регулирования бедности и исчезновение даже видимости решения «социального вопроса» (наиболее яркий эпизод – провал Спихемлендской системы и разработка новых законов о бедных  в Англии).

Литература

1. Аристотель Никомахова этика // Аристотель Соч.: В 4 т. Т.4. М, 1984. С. 53–294.

2. Аристотель Политика // Аристотель Соч.: В 4 т. Т.4. М.:, 1984. С. 375–644.

3. Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского // Гоббс Т. Сочинения в 2 т. Т. 2.  М., 1991. С. 3–545 .

4. Гуго Гроций  О праве войны и мира. М., 1994.

5. Локк Дж. Два трактата о правлении // Локк Дж. Сочинения в 3 т. Т.3. М., 1988. С. 135–406.

6. Милль Дж.С. Утилитарианизм. О свободе. СПб., 1900. 

7. Смит А. Теория нравственных чувств. М., 1997.   

8. Цицерон Об обязанностях // Цицерон О старости. О дружбе. Об обязанностях. М.:, 1993. С. 58–158.

9. Юм Д. Исследование о принципах морали // Соч.: В 2 т. Т.2. М., 1996. С. 171–314.

10. Юм Д. Трактат о человеческой природе // Юм  Д. Сочинения в 2 т. Т.1. М., 1996. С. 53–656.

11. Fleischacker S. A Short History of Distributive Justice.Cambridge, 2004.

12. Jackson B. The Conceptual History of Social Justice // Political Studies Review. 2005. Vol. 3. P. 356–373.

13. Locke J. An Essay on the Poor Law // Locke J.  Political Essays.Cambridge, 1997. P. 182–200.

14. Locke J. Venditio // Locke J.  Political Essays.Cambridge, 1997. P. 339–342.

15. Pufendorf   S.  On the Law of Nature and of Nations // The Political Writings of Samuel Pufendorf. N.Y., 1994. P. 95–268.

16. Schwartz H. On the Origin of the Phrase “Social Problems” // Social Problems. 1997. Vol. 44. № 2. P. 276–296.

17. Smith A. The Passage on Atonement, and a Manuscript Fragment on Justice // TheGlasgowEdition of the Works and Correspondence of Adam Smith. Vol. 1.Indianapolis, 1982. P. 383–402.

18. Stedman Jones G. An End to Poverty? A Historical Debate. L., 2004. 

19. Tully J. An Approach to Political Philosophy: Locke in Contexts.Cambridge, 1993.

20. Waldron J. God, Locke, and Equality: Christian Foundations of John Locke’s Political Thought.Cambridge, 2002.

21. Willoughby W.W. Social Justice: A Critical Essay.New York, 1900.

Краткая аннотация на английском языке

The main goal of the project is to reconstruct some fundamental changes in classification of types of justice in Western ethical theory. The starting point of this process was an emergence of two basic typological models proposed by Aristotle and Cicero. The first model includes the special type of justice related with distribution of goods on the basic of merits. The second model leaves this practice beyond the scope of justice in the realm of private charity. The Aristotelian model of typology prevailed for centuries. The Ciceronian one was marginal and complementary. In the Early Modern moral philosophy the absolute priority was given to those rules of justice which provide personal safety, sanctity of property and compliance with contracts under rules of fair distribution of recourses. Sometimes the content of justice was strongly restricted by the rules of the first type. The Ciceronian model became dominant. The beginning of this turn was the critique of the Aristotelian division between distributive and corrective justice by Gugo Grotius. Some strong arguments for a narrow definition of justice contained in works of J.Locke, D.Hume and A.Smith. They also directly reacted on typological models of Aristotle, Cicero and Grotius. But these philosophers not only excluded the question of fair distribution of material recourses from the theory of justice thereby creating the foundation of future libertarian conceptions of social ethics but also transformed distributive agenda so that it returned later into the theory of justice in the form characteristic for discussions on the moral status of socialism and welfare state.  The above-mentioned process occurred in the first half of 19th century and was closely related with the appearance of such a device of modern political rhetoric as social justice. Conceptual change was produced by shifting the focus of attention from advantages to defects of the economic system of the European capitalism, especially, to the so-called “new poverty”. While the concept of social justice is widely recognized as a technical term of communist, socialist and social-democratic thought, its invention and early usage were the part of the response of the Catholic Church to the aggravation of “social question”. But later he term was intercepted by different ideological strands.  

Публикации по проекту

Прокофьев А.В. Типология справедливости Гуго Гроция: историко-этический контекст // Философия и Культура. 2009. – № 5.  – С. 37–44. – 1,25 п.л.

Прокофьев А.В. Понятие «социальная справедливость» в истории этической мысли (к вопросу об исторических изменениях типологии справедливости) // Вестник Московского Университета. – Серия 7. –  Философия. 2010. – № 6. С. 36–53.  – 1,2 п.л.

Прокофьев А.В. Понятие «социальная справедливость» в трудах Дж.С.Милля // Историко-философский ежегодник. 2009. – М., 2010. – С. 132–155. – 1,2 п.л.  

Прокофьев А.В. Определения и типологии справедливости в новоевропейской этике (Локк – Юм – Смит) // Вопросы философии. 2011. – № 4.  –   1 п.л.