Главные мысли

• Эпикур. Главные мысли // Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.: Мысль, 1986. С. 406-411. 

• Тит Лукреций Кар. О природе вещей. М., 1983. С. 319–324.

Первые четыре «главные мысли» считались ключом ко всей эпикурейской этике и носили название «тетрафармакон» — «четверолекарствие».

I. Существо блаженное и бессмертное ни само забот не имеет, ни другим не доставляет, а поэтому не подвержено ни гневу, ни благоволению: все подобное свойственно слабым.

II. Смерть для нас ничто: что разложилось, то нечувствительно, а что нечувствительно, то для нас ничто.

III. Предел величины наслаждений есть устранение всякой боли. Где есть наслаждение и пока оно есть, там нет ни боли, ни страдания, ни того и другого вместе.

IV. Непрерывная боль для плоти недолговременна. В наивысшей степени она длится кратчайшее время; в степени, лишь превышающей телесное наслаждение, — немногие дни; а затяжные немощи доставляют плоти больше наслаждения, чем боли.

_________________________

V. Нельзя жить приятно, не живя разумно, хорошо и справедливо; и нельзя жить разумно, хорошо и справедливо, не живя приятно. У кого чего-нибудь недостает, чтобы жить разумно, хорошо и справедливо, тот не может жить приятно.

     Οὐκ ἔστιν ἡδέως ζῆν ἄνευ τοῦ φρονίμως καὶ καλῶς καὶ δικαίως ἄνευ τοῦ ἡδέως· ὅτῳ δὲ τοῦτο μὴ ὑπάρχει, οὐκ ἔστι τοῦτον ἡδέως ζῆν.

VI. Чтобы жить в безопасности от людей, любые средства представляют собой естественные блага.

     ῞Ενεκα τοῦ θαρρεῖν ἐξ ἀνθρώπων ἦν κατὰ φύσιν ἀρχῆς καὶ βασιλείας ἀγαθόν, ἐξ ὧν ἄν ποτε τοῦτο οἷός τ' ἦ παρασκευάζεσθαι.

VII. Некоторые хотят стать знаменитыми и быть на виду у людей, надеясь этим приобрести безопасность от людей. Если жизнь их действительно безопасна, значит, они достигли естественного блага; если не безопасна — значит, они так и не достигли того, к чему по природному побуждению стремились с самого начала.

῎Ενδοξοι καὶ περίβλεπτοί τινες ἐβουλήθησαν γενέσθαι, τὴν ἐξ ἀνθρώπων ἀσφάλειαν οὕτω νομίζοντες περιποιήσεσθαι. ὥστ' εἰ μὲν ἀσφαλὴς ὁ τῶν τοιούτων βίος, ἀπέλαβον τὸ τῆς φύσεως ἀγαθόν· εἰ δὲ μὴ ἀσφαλής, οὐκ ἔχουσιν οὗ ἕνεκα ἐξ ἀρχῆς κατὰ τὸ τῆς φύσεως οἰκεῖον ὠρέχθησαν.

VIII. Никакое наслаждение само по себе не есть зло; но средства достижения иных наслаждений доставляют куда больше хлопот, чем наслаждений.

IX. Если бы всякое наслаждение сгущалось и со временем охватывало весь наш состав или хотя бы главнейшие части нашей природы, то между наслаждениями утратились бы различия.

X. Если бы то, что услаждает распутников, рассеивало страхи ума относительно небесных явлений, смерти, страданий, а также научало бы пределу желаний, то распутники не заслуживали бы никакого порицания, потому что к ним отовсюду стекались бы наслаждения и ниоткуда — боль и страдание, в которых заключается зло.

XI. Если бы нас не смущали подозрения, не имеют ли к нам какого отношения небесные явления или смерть, и если бы не смущало неведение пределов страданий и желаний, то нам незачем было бы даже изучать природу.

XII. Нельзя рассеивать страх о самом главном, не постигнув природы Вселенной и подозревая, будто в мифах что-то все-таки есть. Поэтому чистого наслаждения нельзя получить без изучения природы.

XIII. Бесполезно добиваться безопасности меж людей, если сохранять опасения о том, что́ на небе, под землей и вообще в бесконечности.

Οὐθὲν ὄφελος ἦν τὴν κατ' ἀνθρώπους ἀσφάλειαν κατασκευάζεσθαι τῶν ἄνωθεν ὑπόπτων καθεστώτων καὶ τῶν ὑπὸ γῆς καὶ ἁπλῶς τῶν ἐν τῷ ἀπείρῳ.

XIV. Безопасность от людей до некоторой степени достигается с помощью богатства и силы, на которую можно опереться, вполне же — только с помощью покоя и удаления от толпы.

Τῆς ἀσφαλείας τῆς ἐξ ἀνθρώπων γενομένης μέχρι τινὸς δυνάμει τε ἐξερειστικῇ καὶ εὐπορίᾳ εἰλικρινεστάτη γίνεται ἡ ἐκ τῆς ἡσυχίας καὶ ἐκχωρήσεως τῶν πολλῶν ἀσφάλεια.

XV. Богатство, требуемое природой, ограниченно и легко достижимо; а богатство, требуемое праздными мнениями, простирается до бесконечности.

῾Ο τῆς φύσεως πλοῦτος καὶ ὥρισται καὶ εὐπόριστός ἐστιν· ὁ δὲ τῶν κενῶν δοξῶν εἰς ἄπειρον ἐκπίπτει.

XVI. Случай мало имеет отношения к мудрому: все самое большое и главное устроил для него разум, как устраивает и будет устраивать во все время его жизни.

XVII. Кто справедлив, в том меньше всего тревоги, кто несправедлив, тот преисполнен тревог.

῾Ο δίκαιος ἀταρακτότατος, ὁ δ' ἄδικος πλείστης ταραχῆς γέμων. 

XVIII. Наслаждение плоти не увеличивается, а только разнообразится, если устранить боль от недостатка. Наслаждение же мысли достигает предела в размышлении о тех и таких вещах, которые прежде доставляли мыслям наибольший страх.

Οὐκ ἐπαύξεται ἐν τῇ σαρκὶ ἡ ἡδονὴ ἐπειδὰν ἅπαξ τὸ κατ' ἔνδειαν ἀλγοῦν ἐξαιρεθῇ, ἀλλὰ μόνον ποικίλλεται. τῆς δὲ διανοίας τὸ πέρας τὸ κατὰ τὴν ἡδονὴν ἀπεγέννησεν ἥ τε τούτων αὐτῶν ἐκλόγισις καὶ τῶν ὁμογενῶν τούτοις ὅσα τοὺς μεγίστους φόβους παρεσκεύαζε τῇ διανοίᾳ. 

XIX. Бесконечное время и конечное время содержат равное наслаждение, если мерить его пределы разумом.

XX. Для плоти пределы наслаждения бесконечны, и время для такого наслаждения нужно бесконечное. А мысль, постигнув пределы и конечную цель плоти и рассеяв страхи перед вечностью, этим самым уже приводит к совершенной жизни и в бесконечном времени не нуждается. При этом мысль ни наслаждений не чуждается, ни при исходе из жизни не ведет себя так, будто ей чего-то еще не хватило для счастья.

῾Ο τὰ πέρατα τοῦ βίου κατειδὼς οἶδεν, ὡς εὐπόριστόν ἐστι τὸἀλγοῦν κατ' ἔνδειαν ἐξαιροῦν καὶ τὸ τὸν ὅλον βίον παντελῆ καθιστάν· ὥστε οὐδὲν προσδεῖται πραγμάτων ἀγῶνας κεκτημένων.

XXII. Нужно держать в виду действительную цель жиз­ни и пол­ную очевидность, по которой мерятся мнения, — иначе все будет полно сомнения и беспорядка.

XXIII. Если ты оспариваешь все ощу­ще­ния до еди­но­го, тебе не на что будет сослать­ся даже когда ты судишь, что такие-то из них лож­ны.

XXIV. Если ты попро­сту отбра­сы­ва­ешь какое-нибудь ощу­ще­ние, не делая раз­ли­чия меж­ду мне­ни­ем, еще ожи­даю­щим под­твер­жде­ния, и тем, что уже дано тебе ощу­ще­ни­ем, пре­тер­пе­ва­ни­ем и вся­ким образ­ным брос­ком мысли, то этим празд­ным мне­ни­ем ты при­ведешь в бес­по­рядок и все осталь­ные чув­ства, так что оста­нешь­ся без вся­ко­го кри­те­рия. Если же ты, напро­тив, станешь без разбору утвер­ждать и то, что еще ожи­да­ет его, то и тут не избе­жишь ошибки, потому что так и оста­нешь­ся в сомне­нии при вся­ком суждении о том, что правильно и что неправильно.

XXV. Если ты не будешь всякий раз сво­дить каждое действие к естественной конечной цели, а будешь и в предпочтении и в избегании отклоняться к чему-нибудь иному, то поступки твои не будут соответствовать словам.

XXVI. Все желания, неудовлетворение которых не ведет к боли, не являются необходимыми: побуждение к ним легко рассеять, представив предмет желания трудно достижимым или вредоносным.

Τῶν ἐπιθυμιῶν ὅσαι μὴ ἐπ' ἀλγοῦν ἐπανάγουσιν ἐὰν μὴ συμπληρωθῶσιν οὐκ εἰσὶν ἀναγκαῖαι ἀλλ' εὐδιάχυτον τὴν ὄρεξιν ἔχουσιν, ὅταν δυσπόριστοι ἢ βλάβης ἀπεργαστικαὶ δόξωσιν εἶναι.

XXVII. Из всего, что дает мудрость для счастья всей жизни, величайшее — это обретение дружбы.

῟Ων ἡ σοφία παρασκευάζεται εἰς τὴν τοῦ ὅλου βίου μακαριότητα, πολὺ μέγιστόν ἐστιν ἡ τῆς φιλίας κτῆσις.

XXVIII. То же самое убеждение, которое внушило нам бодрость, что зло не вечно и не дли­тель­но, усмотрело и то, что в наших ограниченных обстоятельствах дружба надежнее всего.

XXIX. Жела­ния быва­ют: одни — есте­ствен­ные и необ­хо­ди­мые; дру­гие — есте­ствен­ные, но не необ­хо­ди­мые; третьи — не есте­ствен­ные и не необ­хо­ди­мые, а порож­дае­мые празд­ны­ми мне­ни­я­ми. // Есте­ствен­ны­ми и необ­хо­ди­мы­ми жела­ни­я­ми Эпи­кур счи­та­ет те, кото­рые избав­ля­ют от стра­да­ний, напри­мер, питье при жаж­де; есте­ствен­ны­ми, но не необ­хо­ди­мы­ми — те, кото­рые толь­ко раз­но­об­ра­зят наслаж­де­ние, но не сни­ма­ют стра­да­ния, напри­мер, рос­кош­ный стол; не есте­ствен­ны­ми и не необ­хо­ди­мы­ми — напри­мер, вен­ки и почет­ные ста­туи. //

XXX. Есте­ствен­ные жела­ния, неудо­вле­тво­ре­ние кото­рых не ведет к боли, но в кото­рых есть напря­жен­ное стрем­ле­ние, про­ис­хо­дят от празд­ных мне­ний; и если они рас­се­и­ва­ют­ся с трудом, то это не из-за есте­ствен­но­сти их, а из-за чело­ве­че­ско­го празд­но­мыс­лия.

XXXI. Есте­ствен­ное пра­во есть дого­вор о поль­зе, цель кото­ро­го не при­чи­нять и не тер­петь вреда.

XXXII. По отно­ше­нию к тем живот­ным, кото­рые не могут заклю­чать дого­во­ры, чтобы не при­чи­нять и не тер­петь вреда, нет ни спра­вед­ли­во­сти, ни неспра­вед­ли­во­сти, — точ­но так же, как и по отно­ше­нию к тем наро­дам, кото­рые не могут или не хотят заклю­чать дого­во­ры, чтобы не при­чи­нять и не тер­петь вреда.

XXXIII. Спра­вед­ли­вость не суще­ст­ву­ет сама по себе; это — дого­вор о том, чтобы не при­чи­нять и не тер­петь вреда, заклю­чен­ный при обще­нии людей и все­гда при­ме­ни­тель­но к тем местам, где он заклю­ча­ет­ся.

XXXIV. Неспра­вед­ли­вость не есть зло само по себе; это — страх от подо­зре­ния, что чело­век не оста­ет­ся скры­тым от тех, кто кара­ет за такие его дей­ст­вия.

XXXV. Кто тай­но дела­ет что-нибудь, о чем у людей есть дого­вор, чтобы не при­чи­нять и не тер­петь вреда, тот не может быть уве­рен, что оста­нет­ся скры­тым, хотя бы до сих пор это ему уда­ва­лось десять тысяч раз: ведь неиз­вест­но, удаст­ся ли ему остать­ся скры­тым до самой смер­ти.

XXXVI. В целом спра­вед­ли­вость для всех одна и та же, посколь­ку она есть поль­за во вза­им­ном обще­нии людей; но в при­ме­не­нии к осо­бен­но­стям места и обсто­я­тельств спра­вед­ли­вость не быва­ет для всех одна и та же.

XXXVII. Из тех дей­ст­вий, кото­рые закон при­зна­ет спра­вед­ли­вы­ми, дей­ст­ви­тель­но спра­вед­ли­во толь­ко то, поль­за чего под­твер­жда­ет­ся нуж­да­ми чело­ве­че­ско­го обще­ния, будет ли оно оди­на­ко­во для всех или нет. А если кто издаст закон, от кото­ро­го не ока­жет­ся поль­зы в чело­ве­че­ском обще­нии, такой закон по при­ро­де уже будет неспра­вед­лив. И если даже поль­за, содер­жа­ща­я­ся в спра­вед­ли­во­сти, теря­ет­ся и лишь на неко­то­рое вре­мя соот­вет­ст­ву­ет наше­му о ней пред­вос­хи­ще­нию, то в тече­ние это­го вре­ме­ни она все же будет оста­вать­ся спра­вед­ли­во­стью, — по край­ней мере для тех, кто смот­рит на суще­ство дела и не сму­ща­ет­ся пусты­ми сло­ва­ми.

XXXVIII. Где без вся­кой пере­ме­ны обсто­я­тельств ока­зы­ва­ет­ся, что зако­ны, счи­таю­щи­е­ся спра­вед­ли­вы­ми, вле­кут след­ст­вия, не соот­вет­ст­ву­ю­щие наше­му пред­вос­хи­ще­нию о спра­вед­ли­во­сти, там они и не были спра­вед­ли­вы. Где с пере­ме­ной обсто­я­тельств ранее уста­нов­лен­ная спра­вед­ли­вость ока­зы­ва­ет­ся бес­по­лез­ной, там она была спра­вед­ли­вой, пока при­но­си­ла поль­зу в обще­нии сограж­дан, а потом пере­ста­ла быть спра­вед­ли­вой, пере­став при­но­сить поль­зу.

XXXIX. Кто лучше всего умеет устроиться против страха внешних обстоятельств, тот сделает, что можно, близким себе, а чего нельзя, то по крайней мере не враждебным, а где и это невозможно, там держится в стороне и отдаляется, насколько это выгодно.

῾Οτὸ μὴ θαρροῦν ἀπὸ τῶν ἔξωθεν ἄριστα συστησάμενος, οὗτος τὰ μὲν δυνατὰ ὁμόφυλα κατεσκευάσατο, τὰ δὲ μὴ δυνατὰ οὐκ ἀλλόφυλά γε· ὅσα δὲ μηδὲ τοῦτο δυνατὸς ἦν, ἀνεπίμεικτος ἐγένετο καὶ ἐξηρείσατο ὅσατοῦτ' ἐλυσιτέλει πράττειν. 

XL. Кто смог достичь полной безопасности от соседей, те, полагаясь на нее с уверенностью, живут друг с другом в наибольшем удовольствии и, насладившись самой полной близостью, не оплакивают, словно жалея, того, кто умирает раньше других.

῞Οσοι τὴν δύναμιν ἔσχον τοῦ τὸ θαρρεῖν μάλιστα ἐκ τῶν ὁμορρούντων παρασκευάσασθαι, οὗτοι καὶ ἐβίωσαν μετ' ἀλλήλων ἥδιστα τὸ βεβαιότατον πίστωμα ἔχοντες, καὶ πληρεστάτην οἰκειότητα ἀπολαβόντες οὐκ ὠδύραντο ὡς πρὸς ἔλεον τὴν τοῦ τελευτήσαντος προκαταστροφήν.