Эпиктет

I, 1. О том, что зависит от нас и что не зависит от нас

α′. Περὶ τῶν ἐφ' ἡμῖν καὶ οὐκ ἐφ' ἡμῖν

Среди всех способностей вы не найдете ни одной другой, которая была бы в состоянии исследовать самое себя, стало быть, которая была бы в состоянии одобрять или не одобрять.

• [Примеры: музыка не скажет, надо ли сейчас петь сейчас и играть на кифаре или не надо].

 сознание и мышление

Какая же способность скажет? Та, которая исследует и самое себя и все остальное. А какая это? Способность разума. Только она одна получена нами постигающей как самое себя, — свою сущность, свои возможности, свою ценность, — так и все остальные способности.

то, что зависит от нас 

боги сделали зависящим от нас только самое лучшее из всего и главенствующее — правильное пользование представлениями, а все остальное — не зависящим от нас.

οἱ θεοὶ μόνον ἐφ' ἡμῖν ἐποίησαν, τὴν χρῆσιν τὴν ὀρθὴν ταῖς φαντασίαις, τὰ δ' ἄλλα οὐκ ἐφ' ἡμῖν.

orthê khrêsis tais phantasiais 

боги не могли для нас сделать больше

Потому ли, что они не хотели? Я думаю, что если бы они могли, они бы и все то предоставили в наше распоряжение. Но они никак не могли. В самом деле, поскольку мы находимся на земле и связаны таким телом и таким окружающим обществом, - как было бы возможно, чтобы мы в этом не испытывали препятствий со стороны всего того, что относится к внешнему миру?

божественная часть в человеке

А что говорит Зевс? «Эпиктет, если бы было возможно, я сделал бы и бренное тело твое и бренное имущество свободным и неподвластным препятствиям. Но в действительности, да не будет тебе неведомо, оно не есть твое, оно — брение, искусно замешенное. А поскольку этого я не мог, мы дали тебе некоторую часть нашу — эту способность влечься и невлечься, стремиться и избегать, словом, способность пользоваться представлениями, заботясь о которой и полагая в которой все свое, ты никогда не будешь испытывать помех, никогда не будешь испытывать препятствий, не будешь стенать, не будешь жаловаться, не будешь льстить никому. Что же? Разве этого, по-твоему, мало?— Ни в коем случае!— Так ты довольствуешься этим? — Я молю богов об этом».

ἐδώκαμέν σοι μέρος τι ἡμέτερον, τὴν δύναμιν ταύτην τὴν ὁρμητικήν τε καὶ ἀφορμητικὴν καὶ ὀρεκτικήν τε καὶ ἐκκλιτικὴν καὶ
ἁπλῶς τὴν χρηστικὴν ταῖς φαντασίαις

dynamis khrestikê tais phantasiais

забота о многом, а не об одном

Но в действительности, несмотря на то, что в нашей возможности заботиться только об одном (ἑνὸς δυνάμενοι ἐπιμελεῖσθαι) и привязываться только к одному, мы предпочитаем заботиться о многом и быть привязанными ко многому — к телу, имуществу, брату, другу, чаду, рабу. И поскольку мы привязаны ко многому, то нас все это обременяет и отвлекает.

Надо получше устраивать то, что зависит от нас, а всем остальным пользоваться так, как оно есть по своей природе. «Как же оно есть по своей природе?» Как хочет бог.

δεῖ τὰ ἐφ' ἡμῖν βέλτιστα κατασκευάζειν, τοῖς δ' ἄλλοις χρῆσθαι ὡς πέφυκεν. ‘πῶς οὖν πέφυκεν;’ ὡς ἂν ὁ θεὸς θέλῃ. 

что мое и что не мое

— Чем же следует руководствоваться в таких вещах? — Да чем иным, как не знанием того, что мое и что не мое, что в моей возможности и что не в моей возможности?

Я должен умереть. Так разве вместе с тем и стенать?

Быть закованным. Разве вместе с тем и скорбеть?

Быть изгнанным. Так разве кто-нибудь мешает мне вместе с тем смеяться, не поникать духом, благоденствовать?

«Открой тайну». — «Нет. Это ведь зависит от меня». — «Но я закую тебя». — «Человек, что ты говоришь? Меня? Ты закуешь мою ногу, а мою свободу выбирать (προαίρεσις) и Зевс не может одолеть».

о чем должны заботиться  философы

Вот к чему следовало бы приучать себя занимающимся философией, вот о чем писать каждый день, вот в чем упражняться.

ταῦτα ἔδει μελετᾶν τοὺς φιλοσοφοῦντας, ταῦτα καθ' ἡμέραν γράφειν, ἐν τούτοις γυμνάζεσθαι.

подготовка стремления и избегания

Вот это и есть приучить себя к тому, к чему следует приучать себя: сделать стремление и избегание неподвластным помехам и не терпящим неудач.

Τοῦτ' ἔστι μεμελετηκέναι ἃ δεῖ μελετᾶν, ὄρεξιν ἔκκλισιν ἀκώλυτα ἀπερίπτωτα παρεσκευακέναι. 

[Вот это и значит позаботиться о том, о чем надо заботиться: подготовить стремление и избегание к тому, чтобы они были неуязвимы и непреклонны]

ср: IV, 1, 83; IV, 7, 8

Я должен умереть.  ἀποθανεῖν με δεῖ. 

Если - уже, я умираю, εἰ ἤδη, ἀποθνῄσκω· а если чуть погодя, сейчас я завтракаю, поскольку настал час завтрака, а потом и умру.  

κἂν μετ' ὀλίγον, νῦν ἀριστῶ τῆς ὥρας ἐλθούσης, εἶτα τότε τεθνήξομαι.

Как? Как подобает возвращающему чужое. 

πῶς; ὡς προσήκει τὸν τὰ ἀλλότρια ἀποδιδόντα.

II, 9. Не справляясь с назначением человека, мы еще и за назначение философа беремся 

θ′. ῞Οτι οὐ δυνάμενοι τὴν ἀνθρώπου ἐπαγγελίαν πληρῶσαι τὴν φιλοσόφου προσλαμβάνομεν

соответствие имени "человек"

Это не просто — только лишь назначение человека исполнить. Οὐκ ἔστι τὸ τυχὸν αὐτὸ μόνον ἀνθρώπου ἐπαγγελίαν πληρῶσαι. 

 

Ведь что такое человек?  τί γάρ ἐστιν ἄνθρωπος;  Живое существо, говорят, обладающее разумом, смертное.

 

Как раз в этом обладании разумом от кого мы отличаемся? От зверей. И от кого еще? От баранов и тому подобных. Так смотри же, не делай ничего каким бы то ни было образом, как зверь. Иначе ты утрачиваешь человека, не исполняешь его назначения. Смотри, не делай ничего, как баран. Иначе и так утрачивается человек. 

εἰ δὲ μή, ἀπώλεσας τὸν ἄνθρωπον, οὐκ ἐπλήρωσας τὴν ἐπαγγελίαν

 

Что же мы делаем, как бараны? Когда мы делаем что-то ради чрева, когда ради похоти, когда необдуманно, когда грязно, когда невнимательно, куда мы склоняемся? К баранам. Что мы утрачиваем? τί ἀπωλέσαμεν; Обладание разумом. τὸ λογικόν. Когда споря, причиняя вред, злобно, напролом, куда мы склоняемся? К зверям. Однако одни из нас — крупные звери, а другие — зверьки злонравные и мелкие, которые дают основание сказать: «Лев меня да пусть съест». А от всего этого утрачивается назначение человека.

διὰ πάντων δὲ τούτων ἀπόλλυται ἡ τοῦ ἀνθρώπου ἐπαγγελία

 

В самом деле, когда соединительное суждение сохраняется? Когда оно исполняет свое назначение, так что сохранением соединительного суждения является то, что оно соединено из истинных высказываний. Когда — разделительное суждение? Когда оно исполняет свое назначение. Когда — флейта, когда — лира, когда — конь, когда — собака?

 

Так что же удивительного, если и человек вот так же сохраняется, вот так же утрачивается? А развивают и сохраняют каждого соответственные дела: плотника — плотничьи, грамматика — грамматические. Если же он станет привыкать писать неграмотно, то неизбежно у него должно губиться и утрачиваться это искусство. Вот так совестного сохраняют совестные дела, а губят — бессовестные. Честного сохраняют честные дела, а противоположные — губят. И наоборот, противоположных им развивают противоположные этим дела: бесстыдного — бесстыдство, бесчестного — бесчестность, хулителя — хула, гневливого — гнев, сребролюбца — несоответственность между тем, что он получает, и тем, что дает. 

mathesis - meletê - askêsis 

Поэтому философы призывают не довольствоваться только изучением, но дополнить к нему и приучение себя, затем упражнение в осуществлении на деле. 

Διὰ τοῦτο παραγγέλλουσιν οἱ φιλόσοφοι μὴ ἀρκεῖσθαι μόνῳ τῷ μαθεῖν, ἀλλὰ καὶ μελέτην προσλαμβάνειν, εἶτα ἄσκησιν.

 

Ведь мы долгое время привыкли делать противоположное этому, и у нас в использовании мнения, противоположные правильным. Так вот если мы не добьемся того, чтобы правильные мнения были у нас и в пользовании, то мы будем всего лишь толкователями чужих мнений.

 

Да вот прямо сейчас, кто из нас не может искусно порассуждать о благе и зле? Что среди всего существующего то-то — благо, то-то — зло, а то-то — безразличное; благо — это, конечно, добродетели и все причастное добродетелям, зло — все противоположное этому, а безразличное — богатство, здоровье, слава. И вот если посреди нашего выступления с речью станет вдруг слишком шумно или кто-нибудь из присутствующих станет смеяться над нами, — мы уже сражены. Куда делось, философ, все то, что говорил ты? Откуда все это извлекая говорил ты? Прямо с губ? Что же ты оскверняешь чужие средства? Что ты играешь в кости на самое важное? Ведь одно дело отложить хлеб и вино в кладовую, другое дело — съесть. Съеденное переварилось, распределилось, стало жилами, плотью, костями, кровью, здоровым цветом лица, здоровым дыханием. Отложенное ты, когда захочешь, легко можешь взять и показать, но от него тебе пользы никакой, всего лишь только думанье, что у тебя есть это. В самом деле, какая разница, эти ли мнения толковать или мнения инакомыслящих? Ты вот сядь сейчас и рассуждай искусно о мнениях Эпикура, и, пожалуй, ты превзойдешь его в искусном рассуждении. Так что же ты называешь мои стоиком, что ты обманываешь толпу, что ты играешь иудея, тогда как ты эллин?

 

Разве ты не видишь, каким образом каждый называется иудеем, каким образом — сирийцем, каким образом — египтянином? И когда мы видим, что кто-то ведет себя двойственно, мы обычно говорим: «Это не иудей, он играет его». А когда он проникнут убежденностью принявшего омовение и секту, тогда он действительно и есть и называется иудей.

Великое бремя философа 

Вот так и мы — лже-принявшие омовение на словах иудеи, а на деле — нечто другое, не проникнутые убежденностью в соответствии со словом, далекие от применения на деле того, что говорим, знанием чего кичимся. Вот так, даже с назначением человека не справляясь, мы беремся еще и за назначение философа, такое великое бремя. Это как если бы человек, который не в состоянии поднять десяти фунтов, вздумал взвалить на себя камень Аякса.

ΙΙ, 11. С чего начинается философия

 

Философия начинается … с осознания своего бессилия и несостоятельности в необходимых вопросах. . мы приходим не имея никакого от природы понятия о прямоугольном треугольнике или о четверти тона или полутоне, но всему этому нас обучает то или иное преподаваемое искусство, и поэтому не знающие всего этого и не мнят, что знают. А кто приходит не имея врожденного понятия о благе и зле, о прекрасном и постыдном, о подобающем и неподобающем, о счастье ¹, о должном и надлежащем, о том, что следует делать, и том, чего не следует делать? Поэтому все мы пользуемся этими словами и пытаемся применять эти общие понятия к частным случаям. «Он прекрасно поступил». «Как следовало». «Не как следовало». «Его постигло несчастье». «Ему выпало счастье». «Он несправедлив». «Он справедлив». Кто из нас щадит эти слова? Кто из нас откладывает пользование ими до того, как научится этому, как это делают со словами, касающимися линий или тонов, незнающие? А причина в том, что мы приходим как бы уже обученные природой кое-чему в этих вопросах, исходя из чего мы и мнимое знание к этому прибавили.

 

— Да почему, — говорит, — я не знаю прекрасного и постыдного? Разве не имею я понятия об этом? — Имеешь. — Разве не применяю его к частным случаям? — Применяешь. — Так разве не правильно применяю? — Здесь весь вопрос, и мнимое знание здесь возникает. Ведь исходя из этих признаваемых вещей, люди приходят к разногласию вследствие несоответственного применения. Так что если б только обладали они еще и этим вдобавок ко всему тому, что мешало бы им быть совершенными? Ну а вот, поскольку ты думаешь, что ты и соответственно применяешь общие понятия к частным случаям, скажи мне, откуда ты берешь это? — Потому что мне кажется так. — А вот кому-то это не кажется так, и он тоже мнит, что применяет их правильно. Или не мнит? — Мнит. — Так возможно ли, чтобы вы, имея о чем-то противоречивые мнения, оба применяли общие понятия соответственно? — Невозможно. — Так можешь ли ты указать нам что-то, для более правильного применения их, выше того, что тебе кажется так? А разве сумасшедший делает что-нибудь иное, чем то, что ему кажется правильным? Значит, и для него достаточно этого критерия? — Недостаточно. — Так обратись к чему-то выше того, что кажется так. Что это такое?

 

καὶ εὕρεσις κανόνος τινός, οἷον ἐπὶ βαρῶν τὸν

Разве с этого начинается философия: все правильно, что кажется так всем? И как это возможно, чтобы противоречивое было правильно? Так, значит, не всё. Но то, что кажется так нам? Почему скорее, чем то, что сирийцам, почему скорее, чем то, что египтянам, почему скорее, чем то, что мне представляется так, или то, что такому-то? Ничуть не скорее. Следовательно, того, что кажется так каждому, недостаточно для того, чтобы было так.

 

Ведь и в том, что касается тяжестей или размеров, мы не довольствуемся простой видимостью, но нашли в том и другом некие мерки. Ну а здесь никакой не существует мерки выше того, что кажется так? И как это возможно, чтобы было неисповедимым и ненаходимым самое необходимое у людей? Существует, значит. Тогда почему нам не искать и отыскивать ее, и, отыскав, впредь неукоснительно пользоваться ею, без нее даже пальцем не двигая. Ведь именно это, думаю, и есть то, что, найденное, избавляет от безумия тех, кто в качестве мерила всего пользуется только тем, что кажется так, вследствие чего мы можем впредь, исходя из чего-то известного и тщательно разобранного, пользоваться для частных случаев отчетливыми общими понятиями.

 

Какая сущность подпадает под ту, вопросом о которой мы заняты? — Удовольствие. — Подведи его под мерку, брось на весы. Должно ли благо быть чем-то таким, в чем стоит быть смело уверенным и на что стоит полагаться? — Должно. — Ну а стоит ли быть смело уверенным в чем-то непрочном? — Нет. — Ну а разве удовольствие — нечто прочное? — Нет. — Так возьми и отбрось его прочь с весов и изгони из области благ подальше. А если ты не зорок и одних весов тебе недостаточно, подавай другие. Стоит ли возноситься от блага? — Да. — . стоит ли возноситься от преходящего удовольствия? Смотри, как бы ты не сказал, что стоит, иначе я больше не стану считать тебя даже стоящим весов. Вот так судят ., когда мерки уже приготовлены. И занятие философией в том заключается, чтобы рассматривать и устанавливать мерки, а уже пользоваться познанными, это — дело добродетельного человека.

II, 16. Мы не приучаем себя применять на деле мнения о благе и зле 

 

«Где благо?» — «В свободе воли». — «Где зло?» —«В свободе воли». — «Где то, что ни то ни другое?» — «В независящем от свободы воли». Что же, помнит ли кто-нибудь из нас вне школы об этих рассуждениях? Приучает ли себя кто-нибудь наедине с собой таким образом отвечать вещам, как при этих вопросах: «День ли?» — «Да». — «А что, ночь ли?» — «Нет». — «А что, четно ли число звезд?» — «Не могу сказать»? Когда перед тобой оказываются деньги, приучил ли ты себя давать им должный ответ: «Не благо»? Упражнялся ли ты на деле в таких ответах, или только в ответах на софизмы? Так что же ты удивляешься, если там, где ты приучил себя, ты стал сильнее, а там, где не занимаешься приучением себя, остаешься тем же? В самом деле, почему оратор, зная, что написал прекрасно, что выучил наизусть написанное, притом придавая голосу приятность, все же еще беспокоится? Потому что он не довольствуется тем, что приучил себя к этому. Чего же он хочет? Похвалы присутствующих. Значит, что касается своего умения, то в приучении себя к нему он упражнялся на деле, а что касается похвалы и порицания, — не упражнялся на деле. Да и когда слышал он от кого-нибудь, что такое похвала, что такое порицание, какова природа того и другого? Каких именно похвал следует добиваться или каких именно порицаний следует не навлекать? А когда занимался он приучением себя к этому в соответствии с этими рассуждениями? Так что же ты еще удивляешься, если там, где он научился, он отличается от остальных, а там, где он не приучил себя, он такой же, как и толпа?

 

Нечто подобное бывает и с нами. Τοιοῦτόν τι καὶ ἡμεῖς πάσχομεν.Чем дорожим мы? τίνα θαυμάζομεν; Тем, что относится к внешнему миру. τὰ ἐκτός. Чем серьезно заняты мы? περὶ τίνα σπουδάζομεν; Тем, что относится к внешнему миру. περὶ τὰ ἐκτός. И мы еще недоумеваем, εἶτ' ἀποροῦμεν, как это мы страшимся или как это мы беспокоимся? πῶς φοβούμεθα ἢ πῶς ἀγωνιῶμεν; Что же может быть, когда мы что-то предстоящее считаем злом? Мы не можем не страшиться, мы не можем не беспокоиться. τί οὖν ἐνδέχεται, ὅταν τὰ ἐπιφερόμενα κακὰ ἡγώμεθα; οὐ δυνάμεθα μὴ φοβεῖσθαι, οὐ δυνάμεθα μὴ ἀγωνιᾶν.

 

И мы еще говорим: «Господи боже, как бы мне не беспокоиться?» ‘κύριε ὁ θεός, πῶς μὴ ἀγωνιῶ;’ Глупец, разве нет у тебя рук? μωρέ, χεῖρας οὐκ ἔχεις; Разве не сделал их тебе бог? οὐκ ἐποίησέν σοι αὐτὰς ὁ θεός; Сиди теперь и молись, чтобы у тебя не текли сопли! Ты лучше высморкнись и не вини. Что же, здесь он тебе ничего не дал? Разве не дал он тебе стойкости, не дал тебе величия духа, не дал мужества? С такими руками, ты еще ищешь кого-то, кто высморкал бы тебе нос? Но мы и не приучаем себя ко всему этому, и не обращаем внимания на все это. ἀλλ' οὐδὲ μελετῶμεν ταῦτα οὐδ' ἐπιστρεφόμεθα.

 

В самом деле, дайте мне хоть одного, кому важно, как сделать то-то, кто обращает внимание не на достижение того-то, а на само свое действие. 

ἐπεὶ δότε μοι ἕνα, ᾧ μέλει πῶς τι ποιήσῃ, ὃς ἐπιστρέφεται οὐ τοῦ τυχεῖν τινος, ἀλλὰ τῆς ἐνεργείας τῆς αὑτοῦ·

 

Кто при прогуливании обращает внимание на само свое действие? Кто при обдумывании обращает внимание на само обдумывание, а не на достижение того, что он обдумывает? И вот если ему удастся достичь этого, он возносится и говорит: «Как же мы прекрасно обдумали! Не говорил я тебе, брат, что, если мы что-то продумаем, невозможно, чтобы вышло не так?» А если обернется иначе, несчастный поник, не находит даже, что сказать о получившемся. Кто из нас ради этого обращался к прорицателю? Кто из нас ночевал в святилище по поводу действия? Кто? Хоть одного мне дайте, чтобы я увидел того, кого уже давно ищу, поистине благородного и одаренного. Молодого ли, старого ли, дайте.

 

Так что же мы еще удивляемся, если в предметах мы опытны, а в действиях низки, неблагопристойны, ничтожны, малодушны, невыносливы, целиком несчастные твари? Ведь это не важно для нас, и мы не приучаем себя к этому. А если бы мы не смерти или изгнания страшились, но самого страха, то приучали бы себя не впадать в то, что представляется нам злом. Но в действительности в школе мы ретивы и речисты, и если попадется вопросишко о чем-нибудь таком, мы горазды последовательно разобрать его, а вытащи нас на применение этого на деле, и ты найдешь несчастных потерпевших кораблекрушение. Возникни представление, приводящее в смятение, и ты узнаешь, к чему мы приучали себя и для чего мы упражнялись. И вот, не приучая себя к этому, мы постоянно все больше накапливаем всяких страхов, да еще вдобавок в своем воображении преувеличиваем их. Вот я, например. Когда я, плывя на корабле, склонюсь над пучиной или оглянусь на морской простор и уже не вижу земли, то теряю самообладание, воображая себе, будто мне придется выпить вот это море целиком, если я потерплю кораблекрушение, и мне в голову не приходит, что мне достаточно трех кружек. Что же приводит меня в смятение? Море? Нет, — мнение. Опять таки, когда бывает землетрясение, я воображаю себе, будто город вот сейчас обрушится на меня. Да разве недостаточно маленького камешка, чтобы он вышиб мне мозги?

 

Так что же именно угнетает и лишает самообладания нас? Да что иное, как не мнения? В самом деле, когда кто-то уезжает и расстается с близкими, друзьями, местами, сопребыванием с ними, что иное угнетает его, как не мнение? Дети, вот, когда начинают плакать, оттого что кормилица чуточку отлучилась, — получив лепешечку, сразу забываются. Так ты хочешь, чтобы и мы были наподобие детей? Нет, клянусь Зевсом! Я считаю, что на нас такое воздействие не лепешечка должна оказывать, но правильные мнения. А в чем они заключаются? В том, чтобы человек, целыми днями приучал себя к этому, не испытывал привязанности ни к чему чужому, ни к другу, ни к месту, ни к гимнасиям, и даже к своему телу, а памятовал о законе и имел его перед глазами.

 

А что это за закон? Закон бога. Свое сохранять, на чужое не притязать, пользоваться тем, что дается, не жаждать того, что не дается, а когда отнимается что-то, отдавать легко и тут же, с благодарностью за все время пользования этим, если не хочешь плакать по кормилице и маме.

 

Вот так рождается трагедия, когда глупыми людьми завладевают сами по себе телесные вещи. «Когда же увижу я опять Афины и Акрополь!» Несчастный, разве тебе не достаточно всего того, что ты видишь каждый день? Можешь ли ты увидеть что-нибудь лучше или величественнее солнца, луны, звезд, всей земли, моря? А если ты действительно понимаешь управителя вселенной и повсюду носишь его в себе, неужели ты еще тоскуешь по каким-то там камням и нарядной скале? Ну а когда тебе уже придется оставить само солнце и луну, что ты станешь делать? Сядешь и будешь плакать, как дети? Что же ты в школе делал, что слушал, чему учился? Что ты писался философом, тогда как вправе был писаться так, как в действительности: «Я прошел кое-какое вводное обучение и прочитал кое-что из Хрисиппа, а что касается философа, то я даже порога того не переступил. Да и куда мне до этого дела, до которого Сократу было, так принявшему смерть, так прожившему жизнь, до которого Диогену было!»? Мыслишь ли ты кого-нибудь из них плачущим или досадующим, оттого что ему не придется видеть такого-то и такую-то, не придется уже быть в Афинах или в Коринфе, а может так статься, что придется уже быть в Сузах или в Экбатанах? Неужели тот, кто может уйти, когда хочет, с пира и больше не участвовать в игре, огорчается оставаясь? Развe не остается он, как при игре, до тех пор, пока это его увлекает? Такой, конечно, выдержал бы какое бы то ни было изгнание навсегда или смертное изгнание, если бы был приговорен к этому.

 

Не хочешь ли ты уже быть отнятым от груди, как дети, и приняться за пищу потверже, и не плакать по мамам и кормилицам, по причитаниям старух? «Но если я расстанусь с ними, то огорчу их». Ты огорчишь их? Отнюдь, не ты, а именно то, что огорчает и тебя, — мнение. Что же ты можешь сделать? Устрани его, а что касается их мнения, то, если они поступят правильно, они устранят его сами, иначе стенать они будут по своей вине. Человек, стань уже, как это говорится, отчаянно храбрым за благоденствие, за свободу, и величие духа.

II, 16, 42

Подними, наконец, голову, как избавившийся от рабства, смело обрати взоры к богу и скажи:

ἀνάτεινόν ποτε τὸν τράχηλον ὡς ἀπηλλαγμένος δουλείας, τόλμησον ἀναβλέψας πρὸς τὸν θεὸν εἰπεῖν ὅτι

Слово человека богу

«Распоряжайся мной отныне, как ты хочешь. Я единомыслен с тобой, единосущен с тобой. Я не уклоняюсь ни от чего, что тебе угодно. Веди куда хочешь. Облеки во что хочешь. Хочешь, чтобы я занимал должности, жил частным человеком, оставался на месте, отправлялся в изгнание, был бедным, был богатым? Я буду твоим заступником (апологетом) перед людьми во всем этом во всем этом. Я покажу, какова природа всего этого».

‘χρῶ μοι λοιπὸν εἰς ὃ ἂν θέλῃς·

ὁμογνωμονῶ σοι, [ἰ]σός εἰμι· οὐδὲν παραιτοῦμαι τῶν σοὶ δοκούντων· ὅπου θέλεις, ἄγε· ἣν θέλεις ἐσθῆτα περίθες.

ἄρχειν με θέλεις, ἰδιωτεύειν, μένειν, φεύγειν, πένεσθαι, πλουτεῖν;

ἐγώ σοι ὑπὲρ ἁπάντων τούτων πρὸς τοὺς ἀνθρώπους ἀπολογήσομαι·

δείξω τὴν ἑκάστου φύσιν οἵα ἐστίν.’

 

Но нет, сиди в и жди свою маму, пока она накормит те6я. Если бы Геракл сидел со своими домашними, кем бы он был? Эврисфеем, а не Гераклом. Ну а сколько он в своих хождениях по всему свету обрел близких, друзей?! Но ничего — дороже бога. Поэтому уверовали в то, что он сын Зевса, и он действительно был им. Это ему, стало быть, повинуясь, ходил он по свету, очищая землю от несправедливости и беззакония. Но ты не Геракл и не можешь очищать землю от чужих зол, и даже не Тесей, чтобы очистить от них Аттику. Очисть от своих. Вот отсюда, из мыслей устрани, вместо Прокруста и Скирона, печаль, страх, жажду, зависть, злорадство, сребролюбие, изнеженность, невоздержность. А все это невозможно устранить иначе, как к одному богу обращая свои взоры, к нему одному испытывая привязанность, его повелениям посвятив себя. Но если ты хочешь чего-то иного то с оханьями и стенаньями будешь следовать тому, кто сильнее тебя, благоденствие ища всегда вовне и никогда не обретая его: ты ведь ищешь его там, где его нет, вместо того, чтобы искать там, где оно есть. 

РУКОВОДСТВО (ЭНХИРИДИОН)

 

Глава 1. О том, что от нас зависит и что от нас не зависит

 

Среди всех существующих в мире вещей, одни зависят от нас, а другие нет. От нас зависят наши мысли, побуждения, желания, страхи, то есть все то, где действуем мы сами; не зависят от нас наше тело, деньги, репутация, государственные учреждения, то есть все то, где действуем не мы сами.

 

То, что зависит от нас, присуще нам от природы, свободно, не знает помех и препятствий. То, что не зависит от нас, слабо, подчинено обстоятельствам и чуждо нам.

 

Так запомни, если ты будешь принимать за свободное рабское, а за присущее тебе от природы чуждое, ты проживешь свою жизнь недовольным, расстроенным и измученным человеком; ты будешь проклинать и людей и богов; но если ты будешь считать своим лишь то, что таковым и является, а все другое чуждым себе, – никто и никогда не сможет ни принудить тебя, ни перейти тебе дорогу; тебе не придется ни на кого нападать, никого осуждать, ты не сделаешь ничего против своей воли, никто не сможет причинить тебе зла и у тебя не будет врагов, потому что никто никогда не заставит тебя действовать себе во вред.

 

Так стремись же обрести эти высокие духовные блага, помня о том, что, вступив на путь поиска, нужно отдаться ему целиком, а не бросаться, поддаваясь импульсам, в разные стороны; помни, что нужно следовать главному стремлению, а все другое отложить на потом. Если же ты желаешь вместе с сокровищами духа обрести власть и богатства, то ты твой поиск рискует быть провальной затеей, а сам ты рискуешь оказаться привязанным к другим целям. Ведь только духовных блага дают нам прочное ощущение свободы и счастья.

 

Если какой-нибудь желанный объект или фантазия смутит твой ум, скажи себе про них: “ Ты всего лишь фантазия, которую предстоит воплотить, а не реальность, на которую ты так похожа”. А после подвергни эту фантазию испытанию своими жизненными правилами: прежде всего проверь, зависит ли только от тебя реализация этой фантазии или же нет; и если от тебя она не зависит, будь готов сказать: “Это меня не касается”.

 Τῶν ὄντων τὰ μέν ἐστιν ἐφ' ἡμῖν, τὰ δὲ οὐκ ἐφ' ἡμῖν. ἐφ' ἡμῖν μὲν ὑπόληψις, ὁρμή, ὄρεξις, ἔκκλισις καὶ ἑνὶ

λόγῳ ὅσα ἡμέτερα ἔργα· οὐκ ἐφ' ἡμῖν δὲ τὸ σῶμα, ἡ κτῆσις, δόξαι, ἀρχαὶ καὶ ἑνὶ λόγῳ ὅσα οὐχ ἡμέτερα ἔργα.

καὶ τὰ μὲν ἐφ' ἡμῖν ἐστι φύσει ἐλεύθερα, ἀκώλυτα, ἀπαραπόδιστα, τὰ δὲ οὐκ ἐφ' ἡμῖν ἀσθενῆ, δοῦλα, κωλυτά, ἀλλότρια.

μέμνησο οὖν, ὅτι, ἐὰν τὰ φύσει δοῦλα ἐλεύθερα οἰηθῇς καὶ τὰ ἀλλότρια ἴδια, ἐμποδισθήσῃ, πενθήσεις, ταραχθήσῃ,

μέμψῃ καὶ θεοὺς καὶ ἀνθρώπους, ἐὰν δὲ τὸ σὸν μόνον οἰηθῇς σὸν εἶναι, τὸ δὲ ἀλλότριον, ὥσπερ ἐστίν, ἀλλότριον,

οὐδείς σε ἀναγκάσει οὐδέποτε, οὐδείς σε κωλύσει, οὐ μέμψῃ οὐδένα, οὐκ ἐγκαλέσεις τινί, ἄκων πράξεις οὐδὲ ἕν, οὐδείς σε

βλάψει, ἐχθρὸν οὐχ ἕξεις, οὐδὲ γὰρ βλαβερόν τι πείσῃ.

τηλικούτων οὖν ἐφιέμενος μέμνησο, ὅτι οὐ δεῖ μετρίως  κεκινημένον ἅπτεσθαι αὐτῶν, ἀλλὰ τὰ μὲν ἀφιέναι παντελῶς, τὰ δ' ὑπερτίθεσθαι πρὸς τὸ παρόν.

ἐὰν δὲ καὶ ταῦτ' ἐθέλῃς καὶ ἄρχειν καὶ πλουτεῖν, τυχὸν μὲν οὐδ' αὐτῶν τούτων τεύξῃ διὰ τὸ καὶ τῶν προτέρων ἐφίεσθαι, πάντως γε μὴν

ἐκείνων ἀποτεύξη, δι' ὧν μόνων ἐλευθερία καὶ εὐδαιμονία περιγίνεται. εὐθὺς οὖν πάσῃ φαντασίᾳ τραχείᾳ μελέτα ἐπιλέγειν ὅτι ‘φαντασία εἶ καὶ οὐ πάντως τὸ φαινόμενον’.

ἔπειτα ἐξέταζε αὐτὴν καὶ δοκίμαζε τοῖς κανόσι τούτοις οἷς ἔχεις, πρώτῳ δὲ τούτῳ καὶ μάλιστα, πότερον περὶ τὰ ἐφ' ἡμῖν

ἐστιν ἢ περὶ τὰ οὐκ ἐφ' ἡμῖν· κἂν περί τι τῶν οὐκ ἐφ' ἡμῖν ᾖ, πρόχειρον ἔστω τὸ διότι ‘οὐδὲν πρὸς ἐμέ’