Монтень

Мишель Монтень. О том, что философствовать - это значит учиться умирать

http://www.lib.ru/FILOSOF/MONTEN/death.txt

 (отрывок)

Подобно тому как наше рождение принесло для нас рождение всего окружающего, так и смерть наша будет смертью всего окружающего. Поэтому столь же нелепо оплакивать, что через сотню лет нас не будет в живых, как то, что мы не жили за сто лет перед этим. Смерть одного есть начало жизни другого. Точно так же плакали мы, таких же усилий стоило нам вступить в эту жизнь, и так же, вступая в нее, срывали мы с себя свою прежнюю оболочку.

Не может быть тягостным то, что происходит один-единственный раз. Имеет ли смысл трепетать столь долгое время перед столь быстротечною вещью? Долго ли жить, мало ли жить, не все ли равно, раз и то и другое кончается смертью? Ибо для того, что больше не существует, нет ни долгого ни короткого. Аристотель рассказывает, что на реке Гипанис обитают крошечные насекомые, живущие не дольше одного дня. Те из них, которые умирают в восемь часов утра, умирают совсем юными; умирающие в пять часов вечера умирают в преклонном возрасте. Кто же из нас не рассмеялся бы, если б при нем назвали тех и других счастливыми или несчастными, учитывая срок их жизни? Почти то же и с нашим веком, если мы сравним его с вечностью или с продолжительностью существования гор, рек, небесных светил, деревьев и даже некоторых животных. [35]

Впрочем , природа не дает нам зажиться. Она говорит: "Уходите из этого мира так же, как вы вступили в него. Такой же переход, какой некогда бесстрастно и безболезненно совершили вы от смерти к жизни, совершите теперь от жизни к смерти. Ваша смерть есть одно из звеньев управляющего вселенной порядка; она звено мировой жизни:

inter se mortales mutua vivunt

Et quasi cursores vital lampada tradunt.

[37] Смертные перенимают жизнь одни у других... и словно скороходы, передают один другому светильник жизни. - Лукреций, II, 76, 79.

Неужели ради вас стану я нарушать эту дивную связь вещей? Раз смерть - обязательное условие вашего возникновения, неотъемлемая часть вас самих, то значит, вы стремитесь бежать от самих себя. Ваше бытие, которым вы наслаждаетесь, одной своей половиной принадлежит жизни, другой - смерти. В день своего рождения вы в такой же мере начинаете жить, как умирать:

Prima, quae vitam dedit, hora, carpsit. [38]  Первый же час давший нам жизнь, укоротил ее. - Сенека. Неистовый Геркулес, 874.

Nascentes morimur, finiaque ab origine pendet. [39]  Рождаясь, мы умираем; конец обусловлен началом. - Манилий. Астрономика, IV, 16.

Всякое прожитое вами мгновение вы похищаете у жизни; оно прожито вами за ее счет. Непрерывное занятие всей вашей жизни - это взращивать смерть. Пребывая в жизни, вы пребываете в смерти, ибо смерть отстанет от вас не раньше, чем вы покинете жизнь.

Или, если угодно, вы становитесь мертвыми, прожив свою жизнь, но проживете вы ее, умирая: смерть, разумеется, несравненно сильнее поражает умирающего, нежели мертвого, гораздо острее и глубже.

Если вы познали радости в жизни, вы успели насытиться ими; так уходите же с удовлетворением в сердце:

Сur nоn ut plenus vitae conviva recedis?

[40]  Почему же ты не уходишь из жизни, как пресыщенный сотрапезник [с  пира]? - Лукреций. III, 938.

Если же вы не сумели ею воспользоваться, если она поскупилась для вас, что вам до того, что вы потеряли ее, на что она вам?

Cur amplius addere quaeris

Rursum quod pereat male, et ingratum occidat omne?

[41] Почему же ты стремишься продлить то, что погибнет и осуждено на бесследное исчезновение? - Лукреций, III, 941-942.

Жизнь сама по себе - ни благо, ни зло: она вместилище и блага и зла. смотря по тому, во что вы сами превратили ее. И если вы прожили один- единственный день, вы видели уже все. Каждый день таков же, как все прочие дни. Нет ни другого света, ни другой тьмы. Это солнце, эта луна, эти звезды, это устройство вселенной - все это то же, от чего вкусили пращуры ваши и что взрастит ваших потомков:

Non alium videre: patrea aliumve nepotes Aspicient.

[42] Это то, что видели наши отцы, это то, что будут видеть потомки. - Манилий. Астрономика, I, 522-523.

И, на худой конец, все акты моей комедии, при всем разнообразии их, протекают в течение одного года. Если вы присматривались к хороводу четырех времен года, вы не могли не заметить, что они обнимают собою все возрасты мира: детство, юность, зрелость и старость. По истечении года делать ему больше нечего. И ему остается только начать все сначала. И так будет всегда:

versamur ibidem, atque insumus usque

Atque in ae aua per vestigia volvitur annus.

[43]  "Мы вращаемся и пребываем всегда среди одного и того же"  (Лукреций, III, 1080).   "И к себе по своим же следам возвращается год". (Вергилий. Георгики, II, 402).

Или вы воображаете, что я стану для вас создавать какие-то новые развлечения?

Nam tibi praeterea quod machiner, inveniamque

Quod placeat, nihll eat, eadem aunt omnia semper.

[44] Ибо. что бы я [Природа] ни придумала, чтобы я ни измыслила, нет ничего такого что тебе бы не понравилось, все всегда остается тем же самым. - Лукреций, III, 944-945.

Освободите место другим, как другие освободили его для вас. Равенство есть первый шаг к справедливости. Кто может жаловаться на то, что он обречен, если все другие тоже обречены? Сколько бы вы ни жили, вам не сократить того срока, в течение которого вы пребудете мертвыми. Все усилия здесь бесцельны: вы будете пребывать в том состоянии, которое внушает вам такой ужас, столько же времени, как если бы вы умерли на руках кормилицы:

licet, quod vis, vivendo vincere saecla.

Mors aeterna tamen nihilominus illa manebit.

[45]   Можно побеждать, сколько угодно, жизнью века, - все равно тебе предстоит вечная смерть. - Лукреций, III, 1090-1091.

И я поведу вас туда, где вы не будете испытывать никаких огорчений:

In vera nescis nullum fore morte alium te,

Qui possit vivua tibi lugere peremotum. Stansque lacentem.

[46] Неужели ты не знаешь, что после истинной смерти не будет второго тебя, который мог бы, живой, оплакивать тебя, умершего, стоя над лежащим. - Лукреций, III, 855 cл.

И не будете желать жизни, о которой так сожалеете:

Nec sibi enim quiaquam turn se vitamque requirit,

Nec desiderium nostri nos afflcit ullum.

[47]  И тогда никто не заботится ни о себе, ни о жизни... н у нас нет больше печали о себе. - Лукреций, III, 919, 922

Страху смерти подобает быть ничтожнее, чем ничто, если существует что- нибудь ничтожнее, чем это последнее:

multo mortem minus ad nod esse putandum

Si minus esse potest quam quod nihil esse videmus.

[48]  Нужно считать, что смерть для нас - нечто гораздо меньшее, - если только может быть меньшее, - чем то, что как видим, является ничем. - Лукреций, III, 926-927.

Что вам до нее - и когда вы умерли, и когда живы? Когда живы - потому, что вы существуете; когда умерли - потому, что вас больше не существует.

Никто не умирает прежде своего час. То время, что останется после вас, не более ваше, чем то, что протекало до вашего рождения; и ваше дело тут - сторона:

Respice enim quam nil ad nos ante acta vetustas

Temporiis aeterni fuerit.

[49]  Ибо заметь, вечность минувших времен для нас совершеннейшее ничто.  - Лукреций, III, 972-973.

Где бы ни окончилась ваша жизнь, там ей и конец. Мера жизни не в ее длительности, а в том, как вы использовали ее: иной прожил долго, да пожил мал; не мешкай те, пока пребываете здесь. Ваша воля, а не количество прожитых лет определяет продолжительность вашей жизни. Неужели вы думали, что никогда так и не доберетесь туда, куда идете, не останавливаясь? Да есть ли такая дорога, у которой не было бы конца? И если вы можете найти утешение в доброй компании, то не идет ли весь мир той же стязею, что вы?

Omnia te vita porfuncta sequentur.

[50]  ...и, прожив свою жизнь, все последуют за тобой. - Лукреций, III, 968.

Не начинает ли шататься все вокруг вас, едва пошатнетесь вы сами? Существует ли что-нибудь, что не старилось бы вместе с вами? Тысячи людей, тысячи животных, тысячи других существ умирают в то же мгновение, что и вы:

Nam nox nulla diem, neque noctem aurora secuta est,

Quae non audierit mistos vagitibus aegris Ploratus, mortis cimits et funeris atri.

[51]  Не было ни одной ночи, сменившей собой день, ни одной зари, сменившей ночь, которым не пришлось бы услышать смешанные с жалобным плачем малых детей стенания, этих спутников смерти и горестных похорон. - Лукреций, II, 578 cл.

Что пользы пятиться перед тем, от чего вам все равно не уйти? Вы видели многих, кто умер в самое время, ибо избавился, благодаря этому, от великих несчастий. Но видели ли вы хоть кого-нибудь, кому бы смерть причинила их? Не очень-то умно осуждать то, что не испытано вами, ни на себе, ни на другом. Почему же ты жалуешься и на меня и на свою участь? Разве мы несправедливы к тебе? Кому же надлежит управлять: нам ли тобою или тебе нами? Еще до завершения сроков твоих, жизнь твоя уже завершилась. Маленький человечек такой же цельный человек, как и большой.

Ни людей, ни жизнь человеческую не измерить локтями. Хирон отверг для себя бессмертие, узнав от Сатурна, своего отца, бога бесконечного времени, каковы свойства этого бессмертия [52]. Вдумайтесь хорошенько в то, что называют вечной жизнью, и вы поймете, насколько она была бы для человека более тягостной и нестерпимой, чем та, что я даровала ему. Если бы у вас не было смерти, вы без конца осыпали б меня проклятиями за то, что я вас лишила ее. Я сознательно подмешала к ней чуточку горечи, дабы, принимая во внимание доступность ее, воспрепятствовать вам слишком жадно и безрассудно устремляться навстречу ей. Чтобы привить вам ту умеренность, которой я от вас требую, а именно, чтобы вы не отвращались от жизни и вместе с тем не бежали от смерти, я сделала и ту и другую наполовину сладостными и наполовину скорбными.

Я внушила Фалесу, первому из ваших мудрецов, ту мысль, что жить и умирать - это одно и то же. И когда кто-то спросил его, почему же, в таком случае, он все-таки не умирает, он весьма мудро ответил: "Именно потому, что это одно и то же. Вода, земля, воздух, огонь и другое, из чего сложено мое здание, суть в такой же мере орудия твоей жизни, как и орудия твоей смерти. К чему страшиться тебе последнего дня? Он лишь в такой же мере способствует твоей смерти, как и все прочие. Последний шаг не есть причина усталости, он лишь дает ее почувствовать. Все дни твоей жизни ведут тебя к смерти; последний только подводит к ней".

Таковы благие наставления нашей родительницы-природы. Я часто задумывался над тем, почему смерть на войне - все равно, касается ли это нас самих или кого-либо иного, - кажется нам несравненно менее страшной, чем у себя дома; в противном случае, армия состояла бы из одних плакс да врачей; и еще: почему, несмотря на то, что смерть везде и всюду все та же, крестьяне и люди низкого звания относятся к ней много проще, чем все остальные? Я полагаю, что тут дело в печальных лицах и устрашающей обстановке, среди которых мы ее видим и которые порождают в нас страх еще больший, чем сама смерть. Какая новая, совсем необычная картина: стоны и рыдания матери, жены, детей, растерянные и смущенные посетители, услуги многочисленной челяди, их заплаканные и бледные лица, комната, в которую не допускается дневной свет, зажженные свечи, врачи и священники у нашего изголовья! Короче говоря, вокруг нас ничего, кроме испуга и ужаса. Мы уже заживо облачены в саван и преданы погребению. Дети боятся своих новых приятелей, когда видят их в маске, - то же происходит и с нами. Нужно сорвать эту маску как с вещей, так, тем более, с человека, и когда она будет сорвана, мы обнаружим под ней ту же самую смерть, которую незадолго перед этим наш старый камердинер или служанка претерпели без всякого страха. Благостна смерть, не давшая времени для этих пышных приготовлений.