Институт Философии
Российской Академии Наук




  Глава 7
Главная страница » Ученые » Научные подразделения » Сектор философии культуры » Сотрудники » Никольский Сергей Анатольевич » Публикации » Аграрный курс России » Глава 7

Глава 7

НЕКОТОРЫЕ ЭКОНОМИКО-ФИЛОСОФСКИЕ ВОПРОСЫ СОВРЕМЕННОЙ АГРАРНОЙ РЕФОРМЫ

 
7.1. Проблема продовольственной безопасности и аграрного протекционизма
 
7.1.1. Определение понятий и предмета рассмотрения
 
Проблемы продовольственной безопасности страны и аграрного протекционизма относятся к числу центральных в теме аграрного курса России. Согласно наиболее распространенному научному толкованию, “продовольственная безопасность” является понятием, имеющим экономическое и политическое содержание. Обычно ею подразумевается гарантированный доступ всех жителей страны в любое время к продовольствию в количестве, необходимом для активной здоровой жизни. Противоположное по смыслу понятие - ”продовольственная небезопасность” - определяет временный или хронический продовольственный дефицит.
Считается, что страна, регион, группа населения, семья испытывают хроническую продовольственную небезопасность, если потребление пищевых продуктов постоянно оказывается недостаточным, если невозможно произвести необходимое количество продовольствия или из-за нехватки денежных средств нет возможности его приобрести. Временная продовольственная небезопасность наступает периодически при нарушении стабильного доступа к продовольствию по причинам роста цен на продукты питания, неурожаев или падения уровня доходов.
Кроме понятий хронической и временной необеспеченности продовольствием специалистами употребляется понятие “потенциальная продовольственная небезопасность”, которым обозначается уязвимость или неподготовленность страны к возможным внешним негативным явлениям - торговым войнам, международным экономическим кризисам, ухудшению конъюнктуры сельскохозяйственных рынков. В этих случаях говорят о превращении продовольственной небезопасности из потенциальной во временную или даже хроническую[i].
Состояние продовольственной безопасности постоянно поддерживается экономически развитыми странами и характеризуется необходимым для их населения количеством продуктов питания высокого качества. Странам, которые отстали в экономическом и аграрном развитии, которые не проводят систематическую модернизацию своих агропромышленных комплексов, сохранить состояние продовольственной безопасности трудно, если вообще возможно. К тому же, в условиях экономической экспансии развитые государства всеми возможными способами стремятся усилить свое экономическое влияние на слаборазвитые и отсталые страны, в том числе посредством присутствия на их внутренних рынках, для чего нередко предпринимают меры с целью подавить аграрные комплексы как конкурентов, так и потребителей экспортируемой аграрной продукции.
Этим, в первую очередь, достигается укрепление их собственных АПК. Кроме того, правительства этих стран получают дополнительные средства воздействия на политику государств-потребителей аграрной продукции, утративших или существенно снизивших свою продовольственную безопасность.  
Из определения продовольственной небезопасности логически следует, что если в стране есть большие группы населения, которые устойчиво испытывают дефицит продовольствия в силу своей низкой покупательной способности, то независимо от того, сколько в стране производится продовольствия, ее следует считать страной с нарушенной продовольственной безопасностью. С другой стороны, если (как, например, в современной России) в стране производится недостаточное количество продовольствия в сравнении с недавним периодом ее истории, но значительная часть населения активно занимается самообеспечением при помощи личных подсобных хозяйств, садово-огородных и дачных участков и потому не голодает, то нельзя считать, что в стране нарушена продовольственная безопасность. В этом случае правильнее говорить о натурализации производства, профессиональной и культурной деградации значительных социальных групп, наступившей вслед за их экономической деградацией, поскольку люди значительную часть своего времени вынуждены отдавать ручному производству простых продуктов для поддержания собственной жизни.     
Приведенные научные определения продовольственной безопасности и смежных с ней понятий также не учитывают конкретных общественных условий, в которых проблема продовольственной безопасности возникает и осознается обществом. Одно дело страна, прочно стоящая на выбранной ею дороге социально-экономического прогресса, построившая эффективную экономику, доказавшая себе и другим свою способность быть независимой и сильной и, в то же время, длительное время испытывающая состояние продовольственной небезопасности в смысле недостаточности собственного производства. (В качестве такого примера можно указать на Японию). И совсем другое - государство, которое только ищет собственный путь к эффективной экономике и приемлемому уровню благосостояния своего населения. (В этом случае здесь, как и далее в разделе, имеется ввиду Россия). 
Корректность неявного сопоставления российской и японской аграрных хозяйственных систем в связи с темой продовольственной безопасности, а также тесно связанного с ней понятия аграрного протекционизма, может вызвать резонный вопрос о принципиальной сопоставимости двух глубоко отличных общественных и хозяйственно-экономических организмов. В этой связи отмечу следующее.
Такой, может быть, неожиданный выбор для сопоставления сделан прежде всего в силу наличия между двумя странами определенных сходных черт в их историческом развитии, в том числе, в вопросе о том, какую роль в жизни общества играло государство. С другой стороны, сравнение, на мой взгляд, правомерно в силу органичности и потенциальной адекватности для России многих из тех способов решения проблемы продовольственной безопасности и проведения политики аграрного протекционизма, которые успешно были применены или до сих пор применяются в Японии.
 Кроме того, одна из центральных гипотез настоящей работы состоит в том, что превращение неэффективного, хотя и относительно развитого сельского хозяйства России (каким оно было, например, в 1990 году и продолжает оставаться неэффективным, хотя и по-другому, сегодня) в эффективное возможно в два этапа. На первом этапе - с преобладанием политики аграрного протекционизма - необходима выборочная (целевая) государственная и частная поддержка, рационализация и коммерциализация сельскохозяйственных предприятий, наиболее рентабельных и продвинутых в реформенном отношении, к тому же расположенных на лучших землях в перспективных аграрных регионах. И лишь на втором - преимущественно-рыночном этапе - предприятия можно постепенно ставить в условия, при которых они будут самостоятельно выживать и конкурировать с эффективными иностранными производителями как на внутреннем, так и на мировом рынках. То, что именно такой была последовательность успешного развития агропромышленных комплексов экономически развитых стран, доказывается историями развития их сельского хозяйства. Для начала обратимся к истории сельского хозяйства Японии с конца 40-х годов ХХ столетия по сегодняшний день.     
 
7.1.2. Основные черты преобразований японской экономики после Второй мировой войны
 
Начало радикальных перемен в японской экономике вообще и в сельском хозяйстве, в частности, относится ко времени после окончания Второй мировой войны, в которой страна потерпела сокрушительное поражение. Руины Хиросимы и Нагасаки стали не только символами разгрома японского милитаризма, но и знаком начала новой эры. В ноябре 1945 года командующий союзными силами генерал Макартур издал директиву, согласно которой премьер-министр Шидехара должен был провести пять реформ: демократизировать экономику; упразднить автократическое правление; ввести либеральную систему образования; предоставить трудящимся право создавать организации; уравнять в правах женщин и мужчин. Ликвидировалась система знати, в частности - палата лордов. Император оставался лишь символом нации. Провозглашался суверенитет народа, вводилось разделение властей, региональная автономия, гарантировались фундаментальные права человека.
Чтобы лучше понять предпринятую в этот период под патронажем США новую попытку “цивилизационного преобразования” (в значительной мере - “вестернизации” Японии), необходимо вспомнить о более ранней попытке модернизационного прорыва, получившей название “революции Мэйдзи”. Осуществлявшаяся с конца 60-х годов ХIХ века, она преследовала цель “открытия” Японии Западу, в том числе - капиталистической модернизации экономики, политических институтов, вооруженных сил, науки и образования. Вместе с тем, эта радикальная реформа никак не затрагивала культурно-духовных основ жизни японского общества, того, что называлось “национальный дух”. Напротив, ставилась цель соединить его с “умением, которым обладали западные варвары, временно опередившие Японию на некоторых направлениях”.
Начавшиеся в этой связи социально-политические и экономические процессы обусловили бурное развитие страны по капиталистическому пути. В прошлом остался период феодальной раздробленности. Япония сделалась единым обществом с одним языком, унифицированным стилем мышления и поведения, высокой степенью сходства социальных правил и обычаев. (Попутно замечу, что хотя сегодня не каждый японец сможет в аутентичной форме раскрыть смысл идеи “японского духа, свойственного земле Богов”, однако практически каждый, как отмечают специалисты, признает ее существование и не видит ей адекватной замены). Вся страна получала воспитание в конфуцианском духе, рационализм и даже интеллектуализм которого облегчал восприятие и освоение достижений западной науки и техники.
Строительство “производительного капитализма” в стране, в которой пуританская идеология “всеобщего трудолюбия и бережливости” только с начала ХХ столетия стала прокладывать себе дорогу в сознании широких слоев населения, требовало специфических решений. Малочисленность и слабость основных фигур капиталистического общества - предпринимателя и наемного работника - предопределили ведущую роль государства и государственных ресурсов в “разгонке” модернизационных процессов. Так, первоначальные капиталы на строительство промышленных объектов брались из налогов на крестьян и продукции печатного станка. Вскоре инфляция и банкротства вынудили государство продать по низким ценам построенные объекты. Главным покупателем стало высшее чиновничество, которое с тех пор тесно и навсегда срослось с государственной властью, ставя национальные интересы превыше всего.
Идеологической базой избранного страной модернизационного механизма был японский вариант конфуцианства. Самурай - воин, образованный человек и менеджер, избираемый на конкурсной основе для службы господину (теперь - государству), был первым историческим прототипом высшего звена современных экономических и политических руководителей страны.
Японская модель капиталистического развития (“зайбатсу” - “бизнеса по-самурайски”, “дружественных государству промышленных капиталистов”) очень быстро обрела форму системы, работающей на благо государства и под его контролем. У каждого капиталиста была своя “команда” работников, ранжированная по старшинству и объединенная системой пожизненного найма, что вполне напоминало структуру самурайского общества и военную организацию феодальных времен. За бесконечную преданность господину каждый работник в соответствии со своим статусом гарантированно получал полную меру причитающихся ему материальных благ. Естественно, внутри “команд” не существовало никакой конкуренции. Напротив, имели место все возможные виды поддержки и взаимопомощи. В то же время конкуренция между “командами” была колоссальна.                  
После Второй мировой войны главными объектами реформирования для американской администрации в экономической сфере стали именно “зайбатсу”, а также земельные отношения в сельском хозяйстве. По замыслу победителей, крупные компании должны были быть расчленены на мелкие, а крестьяне получить в собственность земельные наделы.
Однако очень скоро от идеи радикального преобразования Японии - превращения ее в демократическое рыночное государство западного типа - американцам пришлось отказаться. Возникновение КНР, Корейская война и начало “холодной войны” с СССР обусловили проведение иной политики и в отношении Японии. Теперь страна должна была в короткие сроки превратиться в военно-экономический бастион “свободного мира” на границах “красного” Китая и СССР. От США в страну пошли заказы на производство вооружений, обмундирования, оборудования, продовольствия. После Сан-Францисского мирного договора 1951 года Япония прекратила выплату репараций, а американский капитал начал производить крупные инвестиции в японскую экономику. Очень быстро в стране были восстановлены действовавшие до войны предприятия и уже в начале 50-х годов были превзойдены многие довоенные показатели, в частности - по выплавке стали и производству машин.
Приватизация военных предприятий, судоверфей и арсеналов, принадлежащих ранее государству, пришедшие в страну инвестиции и заказы привели к тому, что “камикадзе” (“священный ветер”) вновь начал дуть в паруса японской экономики. Возрождались крупные компании со свойственной им ранее системой управления, к тому же насквозь пронизанные “национальным духом”. И хотя довоенные “патриотические промышленные ассоциации” под патронажем хозяина в рамках каждого предприятия были заменены профессиональными объединениями, дальше этого предела попытки повернуть страну к либеральной рыночной модели экономики не шли.         
 
7.1.3. Модернизация японского сельского хозяйства  
 
В полной мере японская специфика развития национальной экономики проявила себя в сельском хозяйстве. Известный российский исследователь японской экономики профессор С.Б. Маркарьян выделяет в послевоенной аграрной политике страны три периода. Первый (вторая половина 40-х - 50-е годы) характерен созданием и государственной поддержкой мелких индивидуальных хозяйств крестьян-собственников. Одновременно при активной роли государства шло их объединение в кооперативы. Для второго периода (60-е - середина 80-х) была характерна ориентация на “улучшение структуры сельского хозяйства”. В это время создавались сравнительно крупные хозяйства интенсивного типа, активно стимулировалось изменение отраслевой структуры производства. Общим для этих этапов была интенсивная модернизация отрасли, подтягивание ее к уровню развития других секторов национального хозяйства, рост доходов занятого в ней населения.
На первом и втором этапе протекционистская поддержка государства была сильной. Ослабление протекционизма отмечается на третьем (с середины 80-х годов) этапе, когда был взят курс на создание рыночных механизмов, постепенное, стимулируемое государством повышение эффективности и конкурентоспособности японского сельскохозяйственного производства.
В период с конца 40-х - до второй половины 80-х годов, когда аграрная политика страны имела ярко выраженный протекционистский характер, основу государственной помощи сельскому хозяйству составляла финансовая поддержка - субсидирование и льготное кредитование. Дотации направлялись в три сферы: на развитие инфраструктуры; модернизацию и совершенствование технико-технологического потенциала (обучение и повышение квалификации производителей и персонала предприятий переработки, научные разработки, внедрение новых машин и оборудования и т.п.); на институциональные преобразования. В инфраструктурные затраты входили дотации на мелиорацию земель, строительство дорог и современных хозяйственных построек. Выделяемые государством средства всегда были значительны и иногда достигали 80% стоимости объектов. 
В русле совершенствования технико-технологического потенциала в стране была создана и действовала государственная Служба распространения сельскохозяйственных знаний, тесно связанная с сетью научно-исследовательских институтов и лабораторий, имеющая более 600 подразделений на местах, в которых на конец 80-х годов работало свыше 10 000 специалистов и разъезжающих по всей стране инструкторов. (В это число, разумеется, не включались специалисты-консультанты частных фирм и компаний). Тогда и теперь специалисты работают по восемнадцати направлениям, в том числе - по вопросам быта сельского населения (ими занимается до 15% всех работников службы). 
Служба, действующая на основе постоянно обновляемого закона “Об улучшении сельского хозяйства”, ежегодно получает 30 - 40% средств статьи аграрного бюджета на “развитие научно-технического прогресса”. На должность специалистов могут претендовать в основном выпускники аграрных специальностей университетов, имеющие стаж научно-исследовательской или педагогической работы, как правило, не менее шести - семи лет. Работающие в Службе специалисты и агенты регулярно повышают квалификацию на центральных и префектурных опытных станциях. В среднем, по состоянию на 1993 год, каждый центр обслуживал район площадью в 7,2 га обрабатываемой земли и с 6,4 тысячами крестьянских дворов.   
Идущий от правительства через научные учреждения Службы распространения сельскохозяйственных знаний и административные органы поток информации ориентирует крестьян на последние достижения в отраслях сельского хозяйства и переработки продукции, на необходимые японскому селу модернизационные перемены. В последние годы большое внимание в работе Службы уделяется вопросам форсированного внедрения современной техники и передовых технологий, подготовки “конкурентоспособных” фермеров для работы на внешнем рынке, формирования комфортной жизненной среды.
С другой стороны, от крестьян в адрес Службы и правительства идут запросы относительно технологических новаций, организации производства. Если специалисты не могут самостоятельно ответить на них, эти запросы становятся предметами рассмотрения специальных совещаний, при необходимости передаются для разработки ученым. Ежегодно агентами Службы обслуживается до 3,5 миллионов человек. При Службе работает информационный Центр по анализу и распространению знаний, который выпускает специальную литературу, в том числе - на аудио- и видеоносителях, проводит семинары и конференции, действуя в соответствии с утвержденными правительственными органами годовыми и пятилетними планами.
Система распространения передового знания органично дополняется системой профессиональной подготовки и повышения квалификации. Впервые профессиональное обучение начинается у учащихся средних школ и продолжается в течение трех лет. Школы либо имеют свои учебные фермы, либо “прикреплены” к соответствующим сельскохозяйственным и перерабатывающим предприятиям по месту расположения. В каждой префектуре страны есть центры по обучению молодежи сельским специальностям, клубы сельской молодежи. Министерство высшего образования ежегодно организует курсы по переподготовке школьных преподавателей сельскохозяйственных специальностей и повышения квалификации работников Службы распространения сельскохозяйственных знаний. В Центре технического обучения и Высшей школе работника сельского хозяйства при Министерстве сельского, лесного и рыбного хозяйства проходит переподготовку высшее звено руководителей сельхозорганов, преподаватели высших учебных заведений и работники Службы.
         
7.1.4. Кооперация и решение земельного вопроса
 
Одним из центральных пунктов институциональных преобразований в послевоенной японской деревне стало развитие кооперации, когда земля перешла в собственность крестьян, чем была заложена основа мелкотоварного производства. Однако сразу же правительство начало компанию за их кооперативное объединение. Согласно закону о сельскохозяйственных кооперативах (1947 год), они создавались на добровольной основе во всех деревнях, поселках, небольших городках. Как и во всем мире, члены кооператива на общем собрании избирали должностных лиц, общим голосованием решали вопросы его деятельности. Члены кооператива - крестьяне и их объединения - имели решающий голос, в то время как другие лица, проживающие на территории кооператива и вошедшие в его состав, лишь совещательный.
Вместе с тем, японское государство, заинтересованное в проведении политики кооперирования, зарезервировало для себя возможности участия в деятельности кооперативов. Так, освобождая кооперативные организации от уплаты некоторых видов налогов и выделяя бюджетные средства для их поддержки и развития, оно закрепило за собой определенные права при создании и роспуске кооперативов, их слиянии и разукрупнении, изменении их уставов. Государственные органы, в частности, могли затребовать любые сведения о работе кооперативов, издать распоряжение о частичной или полной приостановке их деятельности, о перевыборе должностных лиц. При этом тенденция вмешательства государства в деятельность кооперативов, если брать за отсчет закон 1947 года, состоит в усилении государственного воздействия и в расширении прав членов с совещательным голосом. Доля лиц, не занятых сельскохозяйственным производством, но проживающих в сельской местности с 1960 по 1992 год возросла с 12 до 38%, что отразило общую тенденцию сокращения числа занятых в агросфере. Основная цель, которую преследуют вступая в кооператив люди, не связанные с сельскохозяйственным трудом, - получение кредитов, пользование кооперативными магазинами и иными службами. Для государства же расширение их прав - один из способов переложить долю забот об этой части сельского населения на плечи кооперативов.               
 Каждый кооператив, в который сегодня включены все сельские товаропроизводители, как правило, состоит из четырех отделов - общих вопросов, финансовый, хозяйственный и бытовых проблем. В рамках отделов есть группы, объединяющие хозяйства по виду основного производства (например, рисоводов), осуществляющие какую-то деятельность (например, страхования), молодежные и женские организации. Первичные кооперативы объединяются в префектурные федерации по видам деятельности (кредитные, снабженческо-сбытовые). Префектурные организации входят во всеяпонские объединения. Так, кредитные префектурные объединения входят во всеяпонскую, функции которой выполняет Центральный кооперативный банк для сельского и лесного хозяйства (в настоящее время не государственная, а коммерческая структура) - один из крупнейших в стране. Снабженческо-сбытовые операции в масштабах страны осуществляет Всеяпонская федерация сельскохозяйственных кооперативов. Общее руководство кооперативными организациями, выработку стратегии их работы выполняют центральные советы сельскохозяйственных кооперативов, которые образуют Всеяпонский центральный совет сельскохозяйственных кооперативов.       
При заявляемой политической нейтральности сельские кооперативы на самом деле проводят аграрную политику правящей партии. Кооперация имеет свое лобби в парламенте, через комиссии участвует в регулировании цен на сельскохозяйственную продукцию, представляет в правительстве интересы производителей, отстаивает выдвигаемые ими требования. Так, например, в 1993 году Всеяпонская федерация сельскохозяйственных кооперативов добилась внесения поправки в новый законопроект, согласно которой совокупная доля капитала, которым несельскохозяйственные предприятия могли участвовать в сельскохозяйственных объединениях не должна превышать 25%, в том числе капитала одного несельскохозяйственного предприятия - 10%.
Один из основных видов деятельности кооперативов - кредитные и страховые операции. Первые операции по приему вкладов и выплате кредитов начались еще в конце 40-х годов. В то время ссуды выдавались главным образом на покупку удобрений под залог будущих обязательных поставок продовольствия под сельскохозяйственный вексель, принимавшийся к учету Банком Японии. Стабильное развитие экономики и ее аграрного сектора привело к тому, что к началу 90-х годов крестьяне хранили в кооперативах уже свыше половины своих сбережений и на кооперативы приходилось около 50% их общей кредитной задолженности.
Росту кредитной кооперации способствовало и то, что для выдачи льготных ссуд (под более низкий процент и на длительный срок), на которые приходится порядка трети всех ссуд, государство выделяет субсидии из бюджета. В первую очередь льготные ссуды в виде целевых кредитов выдаются индивидуальным производителям и их организациям на модернизацию сельскохозяйственного производства. Ссуды предоставляются местными кооперативами (90% всех ссуд), префектурными объединениями (40%) и Всеяпонским объединением (10%). В отличие от страховых компаний, прибыль от страховых операций в кооперативах направляется на улучшение среды обитания, на поддержание деятельности реабилитационных центров для сельских жителей.
Одной из основных функций всех сельскохозяйственных кооперативов является сбыт продукции и покупка товаров (в основном, производственного назначения) для крестьянских хозяйств. Через кооперативы в 1990 году продавалось почти 60% всей продукции, в том числе риса, пшеницы и ячменя - до 90%. Некоторые кооперативы для увеличения своей прибыли занимаются дополнительными производственными операциями - например, очисткой риса. За счет комиссионных кооператива оплачиваются транспортные расходы и персонал. Посредством кооперативов крестьяне получают до 95% удобрений, до 80% упаковочных материалов, до 70% пестицидов и виниловой пленки для производства продукции в закрытом грунте, почти 50% сельскохозяйственных машин, горючего и концентрированных кормов. Для осуществления этой деятельности кооператив предварительно собирает заявки от своих членов, а в конце отчетного периода каждому предоставляются соответствующие документы. В основном все операции проходят с участием префектурных и центральных органов. Вместе с тем, в последние годы растет число прямых сделок производителей с потребительскими кооперативами в городах. В особенности это относится к скоропортящейся и экологически чистой продукции.
Кооперативы оказывают и производственные услуги. В первую очередь это относится к мероприятиям по мелиорации земель, контролю над ирригационными сооружениями и пастбищами, работам по защите растений от болезней и вредителей, выращиванию рассады сельскохозяйственных культур, разведению сельскохозяйственных животных. Кооперативы имеют оборудование для сушки и обдирки риса, элеваторы, сборные пункты для реализуемой продукции, хранилища, ремонтные мастерские, станции обслуживания сельскохозяйственной техники. С 80-х годов в кооперативах работают ЭВМ, с помощью которых анализируются результаты сельскохозяйственной производственной деятельности крестьян, выполняются заказы для расчетов конкретных проектов. В начале 90-х годов такие услуги оказывали уже 55% первичных кооперативов.
При кооперативах созданы различные производственные группы - для совместного использования сельскохозяйственных машин и оборудования, кооперирования при выполнении отдельных видов сельскохозяйственных работ (в том числе - по подряду) и даже для ведения коллективного хозяйства. В основном это мелкие объединения, но есть и насчитывающие до 400 дворов. Большинство объединений приносят своим члена ощутимые выгоды, сокращая издержки производства и повышая производительность труда. Рабочее время, которое должны отработать в таких объединениях представители хозяйств, определяется в зависимости от площади земли, на которой ведется совместная работа или от количества голов скота, который находится в общем помещении того или иного владельца. В ряде организаций устанавливается система восьмичасового рабочего дня, выходных, помесячной заработной платы, оплачиваемых отпусков.  
Кооперативы выполняют посреднические функции при заключении их членами договоров с подрядными организациями, контрактов с промышленными и торговыми фирмами. Часто кооперативы выполняют интегративные функции, связывая между собой производителей, переработчиков, оптовую и розничную торговлю.
Совместно со Службой распространения сельскохозяйственных знаний кооперативы обеспечивают распространение знаний о передовых технологиях, способах рационального ведения хозяйства. Для обучения и повышения квалификации служащих кооперативов созданы Центральная кооперативная школа, Сельскохозяйственный технический центр и краткосрочные курсы в префектурах. Кооперативы выпускают множество печатной продукции, видеофильмы. При многих кооперативах есть библиотеки, парикмахерские, общественные кухни, дома отдыха, культурные центры, поликлиники и даже больницы. Кооперативы занимаются устройством свадебных церемоний, туристических поездок, проведением соревнований, фестивалей и праздников. Среди работников кооперативов есть консультанты по вопросам правильного питания, досуга, житейским проблемам. Кооперативы берут на себя функции ухода за престарелыми и одинокими людьми.
В связи с наметившемся с конца 80-х годов курсом на либерализацию экономики, что означает сокращение доли государственных закупок и субсидий, а в целом - относительное свертывание политики протекционизма, кооперативы больше внимания стали уделять вопросам рационализации хозяйства. В том числе, началась перестройка и их собственной организации и деятельности: происходят слияния кооперативов, меняется механизм их работы, сокращается управленческий аппарат, повышается его профессиональный уровень, внедряются современные информационные системы и новые средства связи, удешевляются предоставляемые кооперативами услуги.    
 
7.1.5. Японское решение проблемы продовольственной безопасности
 
По мере развития японской экономики и ее аграрного сектора проблема продовольственной безопасности меняла свои формы. Так, накануне Второй мировой войны Япония ввозила 19% потребляемого риса, 42% пшеницы, свыше 60% сои и кукурузы, 96% сахара-сырца. Однако, поскольку импорт в основном шел из колоний, имевшая место продовольственная небезопасность угрозой не считалась. Государство трезво оценивало возможные риски и четко отслеживало происходящие в аграрном комплексе процессы. 
Тема продовольственной безопасности[ii] сделалась предметом дискуссий и обостренного внимания японского правительства и общественности страны со второй половины 40-х годов. С этого периода и до конца 50-х годов в сельском хозяйстве наблюдались сравнительно высокие темпы роста производства сельскохозяйственной продукции. В итоге, к 1960 году коэффициент самообеспечения, рассчитанный как процентное соотношение между стоимостью созданного и потребленного в стране продовольствия, по всем видам продовольствия, включая рыбу и другие морепродукты, достиг 93%. Однако в последующие годы он неуклонно снижался, составляя в 1965 году - 88%, в 1970 - 83%, в 1975 - 79%, в 1980 - 75%, в 1985 - 74%, в 1990 - 68%, а в 1995 - 62%. 
Среди основных причин этой тенденции специалисты выделяют следующие: сравнительно низкие темпы роста объемов производимого сельскохозяйственного продовольствия, что объясняется неуклонным снижением числа постоянно занятых сельскохозяйственным трудом (одновременно растет доля частично занятых - “фермеров выходного дня”), а также увеличением среди занятых доли людей преклонного возраста; уменьшение размеров сельскохозяйственных угодий в связи с постоянным отводом земель под промышленное, жилищное и дорожное строительство, сооружение объектов рекреации и досуга; прекращение выращивания вторых, а в некоторых регионах и третьих урожаев, что позволяет климат страны; целенаправленная ориентация правящих кругов и многих продовольственных компаний на увеличение более дешевого импортного продовольствия; повышение спроса на продовольствие в связи с увеличением численности населения, ростом его доходов, изменения структуры потребления продуктов питания, включая рост спроса на продукцию, не производимую в стране.      
Либерализация внутреннего рынка сельскохозяйственной продукции в 60-е - 90-е годы хотя и была объявлена в качестве приоритета аграрной политики, не проводилась в ущерб интересам страны. Так, согласно обязательствам, взятым Японией в связи с присоединением к Генеральному соглашению по торговле и тарифам (ГАТТ), с 1963 года страна должна была отказаться от количественного квотирования импорта. Также были сняты запреты на ввоз определенных видов продукции, в первую очередь той, которая не производилась в стране или производилась в небольшом количестве. Однако одновременно на эти виды продовольствия вводились высокие таможенные пошлины.
В результате либерализации и сокращения собственного производства сельскохозяйственной продукции за 60-е годы уровень самообеспечения по ряду зерновых культур резко сократился: по пшенице - с 39 до 9%; по ячменю - со 107 до 34%; по сое - с 28 до 4%. Первоначально это не вызывало никакого беспокойства внутри страны. Ситуация на мировых рынках продовольствия в это время была благоприятна и не внушала опасений в перспективе. Положение, однако, резко изменилась в 1973 году, когда в ряде стран - экспортеров сельскохозяйственной продукции случился неурожай. К тому же в это время большие закупки зерновых сделали СССР и Китай. В этих условиях страны ЕЭС и Таиланд прекратили экспорт риса, Канада и Аргентина - рапса, США - сои-бобов и продуктов из них. И хотя запрет на экспорт сои в Японию просуществовал всего три месяца, цены за это время успели вырасти в три раза.
В это время союзы потребителей и средства массовой информации начали громкую кампанию по поводу сокращения отечественного производства и снижения уровня самообеспечения. К ним присоединились крестьянские и сельскохозяйственные организации, потребовавшие увеличения инвестиций в проекты, связанные с наращиванием производства продовольствия. В результате, правительством страны в 1974 году была созвана “Национальная продовольственная конференция”, после проведения которой власти провозгласили новую политику продовольственного обеспечения страны. Основными ее приоритетами стали: курс на повышение уровня самоснабжения продовольствием, в особенности обеспечения страны той продукцией, которая может быть произведена в самой Японии; заключение со странами-экспортерами не краткосрочных, а долгосрочных договоров о стабильных поставках; создание национальных резервов наиболее важных видов сельскохозяйственной продукции; расширение помощи сельскому хозяйству ряда развивающихся стран с целью диверсификации источников импорта.      
Эта политическая линия получила дальнейшее углубление после событий 1980 года, когда вопрос о применении “продовольственного оружия” из теоретической области переместился в практическую плоскость. (Как известно, в связи с агрессией СССР против Афганистана в ряде стран-экспортеров был введен запрет на экспорт зерновых в нашу страну). В это время в официальном документе правительственного органа – Консультативного совета по аграрной политике “Основной курс аграрной политики на 80-е годы” после долголетнего перерыва вновь появился и был раскрыт термин “продовольственная безопасность”. По мнению авторов документа, угроза продовольственной безопасности стране может возникнуть из-за эксцессов на линиях морских перевозок или забастовок в портах; военных конфликтов; в связи с неурожаем в странах - экспортерах; из-за несбалансированности между мировым производством продовольствия и ростом народонаселения. Вместе с тем, хотя вероятность любого из этих случаев была невелика, продовольствие, по мнению авторов документа, это тот товар, который продается за границу только при его избытке и, следовательно, зависимость страны от импорта должна быть минимальной.
По мнению разработчиков документа, необходимо было искать разумную степень сочетания самообеспечения и импорта. Гарантией обеспечения продовольствием за счет внутренних ресурсов признавалось достижение такого потенциала сельскохозяйственного производства (наличие рабочей силы, семян необходимых культур, обрабатываемых площадей), при котором в критической ситуации можно было бы срочно увеличить производство риса, пшеницы, ячменя, других зерновых и иных продуктов. Документ также рекомендовал иметь определенный резерв продовольствия на случай его нехватки в течение сравнительно коротких периодов: риса - примерно на семь месяцев, пшеницы - на три, пищевой сои и фуражного зерна - на один. Резервы также следовало создать на уровне префектур и органов местного самоуправления и, кроме того, иметь их в каждой семье на случай стихийных бедствий.  
При Консультативном совете по аграрной политике была создана специальная комиссия для решения конкретных проблем: определения перспектив с состоянием продовольствия на мировом рынке; поддержания и расширения потенциала самоснабжения продовольствием; стабильного обеспечения импорта продовольственных товаров; расширения производства кормового зерна внутри страны; пропаганды японского типа питания. Особое место в рекомендациях комиссии отводилось вопросу о повышении эффективности и конкурентоспособности японского сельского хозяйства путем концентрации обрабатываемых угодий в так называемых основных хозяйствах, в перестройке структуры отрасли. В дальнейшем к этим направлениям и рекомендациям были добавлены и новые: предлагался отказ от односторонней ориентации на США, акцент на диверсификацию импорта; создание буферных запасов продовольствия на международной основе; содействие развитию сельского хозяйства в развивающихся странах для устранения их как конкурентов Японии на мировом продовольственном рынке; участие в международных исследованиях по наиболее перспективным направлениям аграрной науки.
С середины 80-х годов произошли серьезные корректировки курса правительственной аграрной политики и по отношению к собственным производителям. Так, если раньше протекционистская поддержка оказывалась всем без исключения производителям, то теперь она распространялась на сравнительно крупные высокорентабельные хозяйства. В ней ставилась цель обеспечения условий для их дальнейшего развития, превращения в конкурентоспособные , по мировым меркам, производства. В этой связи и государственные субсидии направлялись в первую очередь именно в крупные хозяйства с целью модернизации производства. Эти изменения были вполне понятны, так как либерализация продовольственного импорта в это время шла полным ходом и перед сельским хозяйством страны реально встал вопрос о выживании. 
Имея ввиду решение задачи рационализации структуры производства, государственные органы стали вводить квоты и выплачивать премии тем хозяйствам и их объединениям, которые переходили с производства риса на производство пшеницы и кормовых культур. В результате с 1970 по 1990 год площадь под кормами увеличилась почти в два раза, а их производство возросло с 24 до 45 млн. тонн. Более чем вдвое увеличились посевы под пшеницей, а ее производство выросло почти в три раза. Одновременно в целях содействия расширению производства необходимых продуктов государство проводило политику поддержки цен на пшеницу, ячмень, молоко для переработки, свинину, говядину, сахарный тростник и некоторые другие виды продукции. Оно продолжало скупать более половины урожая зерновых, устанавливало закупочные цены или гарантировало их минимальный уровень, причем вплоть до середины 80-х годов цены эти ежегодно повышались. В результате этой политики сельскохозяйственное производство, хотя и медленными темпами, но постоянно росло.
Однако одновременно с ростом производства шло сокращение площади обрабатываемой земли (с 5,6 млн. га в 1975 году до 5,4 млн. га в 1985 году) и сокращение числа занятых (в этот же период - с 13,7 до 11,4 млн. человек). Также в связи с установлением многими странами 200-мильных зон лова, Япония утратила многие традиционные места рыбодобычи. Объемы лова с 1975 по 1990 год снизились на 28%.
Таким образом, к началу 90-х годов Япония не только не смогла обеспечить себя продовольствием в планируемых объемах, но существенно снизила уровень своей продовольственной безопасности, в то время как другие развитые страны, поставившие перед собой аналогичные цели, их достигли. Англия, например, за этот же период подняла уровень своей продовольственной безопасности, посчитанный на основе калорийности питания, с 48 до 77%, а ФРГ с 66 до 93%.
Продолжающееся снижение уровня самообеспечения продовольствием и требования все более решительной либерализации рынка со стороны японских торговых партнеров и международных торговых организаций вынудили правительство страны отказаться от прежних планов. В конце 1993 года Япония взяла на себя новые обязательства, в частности - постепенное в течение шести лет, начиная с 1995 года, снижение пошлин на ввозимую в страну продовольственную продукцию. Так, например, пошлины на ввозимую говядину должны снижаться с 70% и постепенно к 2000 году быть доведены до 38,5%. Ограничения на импорт были сохранены только для риса, но при этом Япония обязалась с 1995 года начать его импорт в размере 4% объема потребления с постепенным увеличением квоты к 2000 году до 8%. 
Состоявшееся изменение аграрной политики страны сделало необходимым определение стратегии ее развития на долгосрочную перспективу. В начале 90-х годов Консультативным советом по аграрной политике был подготовлен специальный доклад, посвященный основным направлениям аграрной политики страны на рубеже ХХI века, имевший характерный подзаголовок ”К повышению производительности труда в сельском хозяйстве и формированию рациональных цен на сельскохозяйственную продукцию”. В нем подтверждалось намерение Японии достичь приемлемого уровня продовольственного самообеспечения за счет создания конкурентоспособного производства на базе высокоэффективных хозяйств.
На основе этого доклада в конце 1992 года правительство подготовило документ “Новые базовые направления политики в области продовольствия, сельскохозяйственного производства и развития деревни”, получивший краткое название “Новая политика”. Согласно ей, в сельскохозяйственном секторе экономики предусматривалось усиленное внедрение рыночных принципов, создание условий для конкуренции. Большое значение в вопросах развития производства продукции с высоким уровнем добавленной стоимости придавалось местной инициативе, в том числе - экологически чистой. Подтверждалась принципиальная линия правительства на создание крупных высокоэффективных хозяйств и их объединений. Летом 1993 года парламент принял ряд поправок к существующей нормативно-правовой базе и таким образом “Новая политика” получила законодательное оформление. К ее реализации правительство приступило с конца 1993 года, когда по главе с премьер-министром был создан специальный орган - Штаб по чрезвычайным мерам в отношении сельского хозяйства и деревни.
В русле новой аграрной политики предпринималось следующее: началось ежегодное снижение цен на все регулируемые государством виды продукции; стала осуществляться более жесткая программа по изменению структуры сельскохозяйственного производства, в том числе - продолжилось сокращение площадей под рисом и мандаринами; были увеличены и сориентированы исключительно на крупные хозяйства поощрительные надбавки, направленные на повышение производительности труда и снижение издержек производства. При этом, выделяемые финансовые ресурсы не подлежали налогообложению; стали выдаваться специальные средства для создания образцовых (с низкими издержками производства) районов рисосеяния; были сокращены (с 90 до 20%) государственные закупки риса, разрешена его купля-продажа негосударственными организациями.             
Особое место в новой политике заняли долгосрочные мероприятия по глубокой модернизации сельскохозяйственных предприятий. Так, через Государственную корпорацию по финансированию сельского, лесного и рыбного хозяйства стали выдавать долгосрочные кредиты (до 25 лет с возможной последующей отсрочкой) под 3,5% годовых под целевые программы по улучшению сельскохозяйственного производства. Под последним понималось увеличение размеров землевладения или землепользования, улучшение сельскохозяйственных угодий, рационализация управления, внедрение прогрессивных сортов, приобретение высокопродуктивных пород скота, нового оборудования. Льготные кредиты предоставлялись на мероприятия по мелиорации земель.
В русле новой аграрной политики были значительно улучшены условия страхования сельскохозяйственных кредитов, приняты программы по расширению возможностей аренды сельскохозяйственных машин, программы содействия дальнейшей разработке и внедрению новых образцов высокопроизводительной сельскохозяйственной техники, ужесточены правила внутреннего и внешнего карантина. С целью сокращения высокой миграции и закрепления сельского населения в аграрных регионах стали предприниматься меры по развитию производственной и социальной инфраструктуры в горно-лесных районах и рыбацких деревнях, расширены рамки закона о строительстве промышленных предприятий в сельской местности и т.д. В частности, на цели профессиональной подготовки молодежи префектурам начали предоставлять беспроцентные кредиты. 
В конце 1995 года был принят Закон о стабилизации спроса и предложения на основные продукты питания, получивший название “Новый закон о продовольствии”. С его появлением прекратил действие принятый в 1942 году закон о продовольствии, являвшийся юридической базой государственных закупок основных видов сельскохозяйственной продукции, государственных цен на нее и ограничения импорта. Согласно новому закону, правительство в лице министра сельского, лесного и рыбного хозяйства обязывается обеспечить баланс спроса и предложения основных видов продукции. В частности, хотя обязательные госзакупки отменяются, но государство по договорам контрактации обязуется закупать определенное количество продовольствия в тех хозяйствах, которые участвуют в программе изменения производственной структуры. При этом цены на госзакупки приближены к ценам свободного рынка. Отменяется система уполномоченных государственных организаций и вводится система регистрации и лицензирования тех, которые намерены заниматься этой деятельностью.
В русле новой аграрной политики проведены и изменения в сельскохозяйственном бюджете. Так, при его общем росте на 26% за период с 1985 по 1995 годы, доля ассигнований на поддержание цен сократилась в 2,6 раза, а доля сумм на развитие и модернизацию столь же существенно возросла. В связи с решениями о либерализации внешнеэкономической политики, с конца 1994 года Штаб по чрезвычайным мерам в отношении сельского хозяйства и деревни разработал программу по повышению конкурентоспособности японского сельского хозяйства. Согласно ей, правительство в течение шести лет выделит аграрному сектору 6 триллионов иен. Еще 1, 2 триллиона иен будет изыскано через префектуры. При этом 60% средств планируется направить на выполнение “общественных работ” - улучшение земель и производственной инфраструктуры. Остальные - на льготное кредитование отрасли (13%), на субсидии крупным хозяйствам, выполняющим работы по улучшению земель (4,3%), содействие концентрации земли (3,6%), а также на развитие горно-лесных районов, внедрение высокопроизводительного оборудования, разработку новых технологий, развитие животноводства и плодоводства, помощи вновь начинающим крестьянам. Основные цели программы - стабилизация сельского хозяйства как жизнеспособной отрасли, увеличение количества и улучшение качества производимой сельскохозяйственной продукции, обеспечение населения продукцией по разумным ценам, улучшение жизненных условий для проживающих в сельской местности.
Однако несмотря на эти меры, правительство не питает иллюзий в отношении повышения уровня самообеспечения и, тем самым, снижения уровня продовольственной небезопасности. Исходное малоземелье островного государства, поощряемый рост народонаселения, постоянно повышающийся уровень его благосостояния и, следовательно, увеличение потребляемого разнообразного продовольствия высокого качества не приближают цель достижения Японией высокого уровня продовольственной безопасности. 
Согласно балансам спроса и предложения продуктов питания на 2005 год, подготовленным министерством сельского, лесного и рыбного хозяйства, при росте населения до 129 миллионов человек и душевом потреблении порядка 2600 ккал в день, коэффициент самообеспечения может упасть до 58%. При этом для риса он составит примерно 97%, для яиц 96%, овощей и молочной продукции 73%, мяса 50%, фруктов 46%, сахара 33%.
В этих условиях альтернативу достижению продовольственной безопасности силами и ресурсами самой Японии правительство видит в оказании помощи развивающимся странам, имеющим хорошие потенции для роста сельского хозяйства. Таким образом, с одной стороны, эти страны можно стимулировать к увеличению ими импортных продовольственных ресурсов, а, с другой стороны, способствовать развитию в них производства необходимых им самим сельскохозяйственных товаров, чтобы, тем самым, устранить их с мирового рынка в качестве конкурентов Японии. С этой целью Япония берет на себя подготовку специалистов для этих стран, посылает в них своих ученых, помогает в разработке аграрных программ и проектов, предоставляет льготные и безвозмездные кредиты и субсидии. Такого рода помощь осуществляется как по линии правительства (“официальная помощь развитию”), так и по линии неправительственных организаций. Выделяемые суммы значительны и превосходят, например, аналогичные, предоставляемые вместе США, Францией и Германией. Так, если в начале 70-х годов на эти цели ежегодно выделялось порядка 100 миллионов долларов, а в 1975 - 400 миллионов, то к середине 90-х годов эта сумма возросла до 1,2 - 1,4 миллиардов долларов США и составляет около 42% средств, поступающих от всех развитых стран. Расширяется и география государств, которым предоставляется помощь. Раньше это были преимущественно страны Юго-Восточной Азии. Теперь в их число вошли страны Ближнего и Среднего Востока, Африки и Южной Америки.
Одновременно с ростом количества работающих за рубежом японских специалистов и числа проектов, поддерживаемых правительством (в 3 - 4 раза за последние двадцать лет), усилилась деятельность по созданию совместных предприятий, занятых производством необходимой Японии продукции. При этом правительство не останавливается перед выделением нужных средств даже на высокозатратные проекты с большими сроками окупаемости. Так, например, в Бразилии для нужд совместного предприятия было освоено порядка 500 тысяч га. пустошей. Масштабы такого рода экономического вмешательства не покажутся удивительными, если помнить, что для обеспечения собственных потребностей в сельскохозяйственном продовольствии японцам необходимо выращивать за рубежом сельскохозяйственные культуры на площади примерно 12 миллионов га, то есть в два с лишним раза большей, чем размеры сельскохозяйственных угодий, которыми они располагают.
Этим же путем вслед за правительством идут и крупные продовольственные компании. С целью получения, например, значительных объемов мясной продукции за рубежом они не только основывают современные перерабатывающие предприятия, но и покупают хозяйства, имеющие соответствующую сырьевую базу. Инвестиции продовольственных компаний исчисляются суммами от сотен миллионов до миллиардов долларов США.
В целом, в отношении проблемы продовольственной безопасности в современной Японии сложилась довольно противоречивая ситуация. С одной стороны, в количественных параметрах уровень самообеспечения снижается. С другой, огромные финансово-экономические возможности страны, ее умная политика аграрной экспансии в развивающиеся страны (при которой страна как бы рассредоточивает свои источники производства продовольствия по всему миру, выстраивает для себя благоприятную конъюнктуру на мировых продовольственных рынках), создает предпосылки для необычного решения этой классической проблемы. Кроме того, по мере достижения все более высоких уровней жизненных стандартов, все больше японцев предпочитает экологически чистую продукцию, на производство которой перенацеливается собственное сельское хозяйство страны.
Все перечисленное - элементы нового прорыночного аграрного курса государства, о котором объявлено во второй половине 1997 года. Выступая на открытии сессии японского парламента, премьер-министр страны Рютаро Хасимото провозгласил курс на ускорение либерализации экономики.
Этот поворот, однако, нельзя трактовать как исправление якобы допущенной ранее ошибки. Совершенно очевидно, что предпосылки для заявленного движения в направлении либеральной экономики закладывались постепенно со второй половины 80-х годов. Кроме того, не только выпавший на последнее десятилетие “пролиберальный” период должен считаться основой для начинающегося нового подъема японской экономики. Напротив, все пять десятилетий (беря за точку отсчета конец 40-х годов) сколь бы экономически малопродуктивными они не объявлялись некоторыми исследователями задним числом, на самом деле были временем последовательно проводимой государством модернизации и неспешного обучения японского производителя, прежде всего крестьянина, необходимым базовым правилам хозяйствования и выживания в современной рыночной среде. Более того. Период государственного патронажа экономического развития страны был единственно разумным и эффективным для того типа общества, которое было в стране еще в конце 40-х годов. (Не развивая эту тему специально, приведу только очень точную и, вместе с тем, образную характеристику японского сельского общества, данную американским антропологом Дж. Ф. Имбри и воспроизведенную японским специалистом А. Китахарой. Характеристика эта - “теснота” японской общины, которая “состояла в высокой солидарности людей. Община действительно функционировала при осуществлении коллективной работы в инфраструктуре и при организации социальной помощи. Община также использовалась (мобилизовалась) при реализации национальных идей, не всегда рациональных по своей природе. Лучшим примером является милитаристский тоталитаризм второй мировой войны. В этот период община также эффективно функционировала, чтобы задушить все попытки своих членов выступить против иррациональных целей государства. Эффективность общины становилась деструктивной, если цели государства были иррациональны”[iii].    
Таким образом, рассмотренный под этим углом зрения опыт Японии свидетельствует: прежде чем аграрные производители страны, проделывающей путь от нерыночной экономики к рыночной, привыкнут действовать эффективно в новых, непривычных для себя условиях, государству и общественным институтам приходится прилагать немало усилий для помощи им. Поэтому разумное государственное регулирование, принимающее в аграрной экономике форму политики аграрного протекционизма, нельзя считать долговременной “ошибкой” национального правительства или его “уступкой” довлеющим политическим силам (хотя внешне это может выглядеть и так). Как видно на примере Японии, этот период был необходимой стадией “взросления” сельского производителя, превращения его из безынициативного, занятого полу-товарным производством члена общины, в обеспеченного техникой и другими современными ресурсами корпоративного производителя, организованно участвующего в работе кооператива - партнера государства.         
 
7.1.6. Аграрный протекционизм в исторической ретроспективе
 
Как показало рассмотрение проблемы аграрного протекционизма на примере Японии, его охранительную функцию нельзя считать единственной. Параллельно, при разумной регулирующей роли государства, в русле аграрного протекционизма работают также модернизационная и культурно-воспитательная функции. Такой вывод подтверждается всей аграрной историей развитых стран, в том числе и тех, которые в рыночных условиях действуют уже не одно десятилетие. Этот вывод, далее, следовало бы дополнить следующим: каковы бы ни были конкретные причины, сделавшие экономическое положение сельского хозяйства конкретной страны трудным, улучшение этого положения правительства искали не только в направлении радикальной либерализации экономической среды, но и на путях аграрного протекционизма. Это означало, что на какой-то период сельское хозяйство становилось предметом общенациональной заботы. Для его функционирования создавались более благоприятные экономические условия, в него направлялись инвестиции, кадры, менялась его структура, а государство разумно корректировало, но не уничтожало свою регулирующую функцию. 
В ХIХ веке политика аграрного протекционизма проводилась всеми странами, чье сельское хозяйство в целом (или его отдельные отрасли) не могли успешно конкурировать с более сильными в аграрном отношении соседями или соперниками на мировом рынке. Главная мотивация, как правило, дорогостоящей политики поддержки национальных аграрных производителей - в противоположность доводам об усилении более дешевого продовольственного импорта - состояла в том, что необходимо иметь собственную продовольственную и сырьевую базу на случай возможного недружественного поведения какой-либо державы или неблагоприятной ситуации на мировых рынках продовольствия.  
Конечно, сторонники самостоятельного выживания национального сельского хозяйства при свободном доступе на внутренний рынок импортного продовольствия и сырья, как правило, впрямую не высказывались против аграрного протекционизма в духе “пусть победит сильнейший”. Вместо этого они предлагали не прибегать к аграрному протекционизму, а ограничиться в отношении своего сельского хозяйства мероприятиями, которые только в отдаленной перспективе, и то не наверняка, привели бы к повышению его конкурентоспособности. Однако уже на стадии замысла было ясно, что, во-первых, в прямом смысле дожить до желаемого результата смогут далеко не все аграрные производители, и, во-вторых, их максимально возможная продуктивность (даже при благоприятном исходе) не обеспечит удовлетворения национальных продовольственных и сырьевых запросов. А это и означало потерю продовольственной безопасности - части национального суверенитета. Обратимся к примерам.
Во второй половине ХIХ века Германия резко сузила масштабы рыночной экономики, введя протекционизм в сельском хозяйстве. Этому предшествовал факт превращения страны в мощную индустриальную державу, способную закупать зерно по более низкой цене в колониях. Однако, что было очевидно для патриотически настроенных немецких политиков, это неминуемо привело бы к свертыванию германского производства зерновых. Вопрос решил образовавшийся “блок солидарности” юнкеров Восточной Германии и “стальных магнатов” западной части страны. Именно он подвигнул канцлера Бисмарка ввести высокий таможенный тариф на импорт зерна. Угроза национальному суверенитету была устранена. Аналогичные события произошли примерно в то же время во Франции и Италии.      
Ранее уже говорилось об аграрном протекционизме в Японии после Второй мировой войны. Однако он также имел место и перед Русско-японской войной, когда импорту дешевого риса предпочли затраты на поддержание отечественного производителя. Тогда под лозунгом укрепления национальной безопасности победу над коммерсантами - импортерами продовольствия одержали национальные производители в лице членов Императорского сельскохозяйственного общества.
Протекционизм не был отменен и после окончания военных действий. Напротив, он возрастал год от года и стал ослабевать лишь после того как страна получила возможность производить для себя рис и некоторые другие, прежде импортируемые сельскохозяйственные продукты, в колониях - Корее и на Тайване.
Конечно, в аграрной истории есть примеры и иного рода. Так, в середине прошлого века Великобритания в согласии с идеями торговой доктрины, разработанной Манчестерской школой, отказалась от политики аграрного протекционизма. Однако, во-первых, в то время Британская империя была сильнейшей мировой державой с развитым рынком промышленных товаров, что означало, что в ответ на недружественные действия какого-либо государства, против него всегда могли быть введены торговые санкции по другим группам товаров. И, во-вторых, страна широко практиковала импорт продуктов питания и сельскохозяйственного сырья из своих заморских колоний.
Сегодняшняя мировая ситуация разнообразна. Есть страны, которые предпочитают не тратить средства на продовольственную безопасность. Однако это, как правило, государства как бы второго ряда. Они стоят за спинами своих более могущественных союзников и партнеров. В первом же ряду положение определяется либо однозначно сильными аграрными державами (типа США и Канады), экономическая мощь которых предполагала прежде и все еще в значительной мере поддерживается традиционным аграрным протекционизмом. В мире также есть страны, представляющие собой объединения не столь сильных государств, которые создают коалиционную межгосударственную безопасность (включая обеспечение продовольствием) - это, например, страны, объединенные в Европейском Союзе.
Кроме того, есть государства, традиционно сохраняющие (или сохранявшие до недавнего времени) полную экономическую независимость. К ним можно отнести, например, Швейцарию и Швецию, которые, с одной стороны, до первой половины 90-х годов не входили в европейскую коалицию - ЕС, а, с другой, традиционно охранительно относились к своему сельскому хозяйству. К тому же эти страны издавна придерживаются нейтралитета (внеблоковой стратегии), из чего естественно вытекает принцип продовольственного самообеспечения.
С некоторыми оговорками к этой группе также могут быть причислены Финляндия и Норвегия. В Финляндии, например, вступление страны в ЕС и, в этой связи, ее новые обязательства по отношению к селу и сельскому производству, вызвали к жизни широкое общественное движение, развернувшееся под лозунгом “Вы не можете импортировать село”[iv].Аграрный протекционизм в этих странах, в отличие от других, определяется не только производственно-экономическими или политико-оборонными, но и социально-культурными мотивами. То есть, как неоднократно заявляли руководители этих государств, для них важно не просто сохранить конкретный вид аграрного производства, но и тот особый хозяйственный уклад и особый социальный тип человека, который называется швейцарским или шведским сельским хозяйством и крестьянством. 
Естественно, в значительной степени требования аграрного протекционизма шли от самого крестьянства, которое в коалиции с поддерживающими его социальными силами оказалось столь сильно, что эти требования были услышаны и выполнены. В результате, с одной стороны, появилась масса разного рода экономических преференций, а, с другой, множество охранительных норм, условий и разного рода “фильтров”, которые препятствуют проникновению в деревню того, что может нанести ей ущерб или снизить уровень благосостояния сельских жителей.
Так, например, с начала 50-х и до начала 90-х годов швейцарское сельское хозяйство жило по закону, согласно которому доходы предпринимателей, действующих в сельской местности, не должны были превышать доходы сельских производителей. В противном случае они изымались государством и перераспределялись в пользу крестьян[v].).
Аналогичная ситуация была в Швеции. Введенная с начала 30-х годов в условиях Великой депрессии политика аграрного протекционизма, имевшая целью не допустить снижения фермерских доходов из-за падения цен на мировом рынке, продолжалась почти пятьдесят лет - до конца 80-х годов. В итоге, к 1990 году шведский аграрный сектор представлял собой “полностью законченную систему командной экономики. Цены, объемы продукции, размеры и адресность инвестиций, доступ в отрасль - все было политически предопределено и управляемо”[vi].
При этом, в дополнение к принципу “эквивалентности фермерского дохода доходу других социальных групп и слоев общества”, в отношении производимой фермерами продукции действовал также принцип “автоматической компенсации затрат”, впоследствии замененный переговорами между производителями и потребителями[vii]. В результате столь долго и последовательно проводимой политики аграрного протекционизма перед политиками встала проблема поиска механизмов сокращения производимой фермерами продукции - “ликвидации излишков”.
В июне 1990 года Шведский парламент принял решение о частичном дерегулировании (сокращения объемов государственного вмешательства в аграрную экономику) сельскохозяйственных рынков. Основная идея начатой “институциональной революции”, как ее определяют сами шведы, состояла в создании условий для того, чтобы освобожденные от патронажа государства “силы спроса и предложения” на внутреннем рынке пришли в состояние равновесия.
На приспособление к этой “революции” 92 тысячам фермерских хозяйств страны было отведено пять лет. В течение этого времени правительство в первую очередь решало задачу активизации функционирования непродовольственных элементов аграрного сектора - лесоводства, биоэнергетики, производства сельскохозяйственных культур новейшими индустриальными методами. Фермерам также было дано два года для решения вопроса об изменении целевого использования обрабатываемых сельскохозяйственных земель.
Кроме того, в течение этого периода они получали денежную компенсацию за неиспользование земель. После истечения пятилетнего периода правительство намеревалось сохранить за собой лишь механизм управления таможенными тарифами, предоставление прямых субсидий в некоторые густонаселенные сельскохозяйственные районы и на поддержание развития биологически чистого (“экологически лояльного”, как выражаются шведские специалисты) производства.   
После присоединения страны к ЕС, вопреки ожиданиям противников этого решения, положение крестьянства не только не ухудшилось, но стало более устойчивым. Оказалось, что совокупные выгоды шведским фермерам от дотаций партнеров по Европейскому Союзу выше субсидий, которые прежде выделяло им собственное национальное правительство. 
Конечно, со вступлением в Европейское Сообщество в аграрном секторе страны происходят изменения в структуре производства сельскохозяйственной продукции и лесного хозяйства: меньше нужно продуктов и больше молодого леса, незанятой сельским хозяйством земли. Ряд сельскохозяйственных зон переходит в режим экологических заповедников. Параллельно идут изменения в структуре занятости и уровне доходов разных социальных слоев деревни. Соответствующие службы активно занимаются вопросами их профессиональной переподготовки. Такого рода политика дает основание некоторым специалистам сделать вывод о том, что рыночная экономика Швеции превратилась в форму перманентного аграрного протекционизма или аграрный протекционизм стал неотъемлемой частью шведской модели рыночной экономики.
Сложная ситуация, связанная с долгосрочным функционированием сельского хозяйства в условиях свободного рынка, сложилась в последние годы в Нидерландах - стране, которая давно признается лидером по многим экономическим показателям функционирования АПК. Проблема, как ее видят многие голландские ученые, состоит в тотальном подчинении процессов развития сельского хозяйства интересам работающих с АПК финансовых и несельскохозяйственных предпринимательских структур.
Один из крупных голландских исследователей - декан факультета социологии Аграрного университета в Вагенингене (ведущем научном и учебном центре аграрной мысли в Европе) Ян Дауэ ван дер Плуг видит эту угрозу, в частности, в том, что свойственная прежде экономике “третьего мира” ситуация “земля без рук” и “руки без земли” сегодня распространяется и на “благополучные” страны[viii].
Так, ведущие агробизнесгруппы Нидерландов, давно контролирующие многие сектора мировых рынков продовольствия, не говоря уже о национальном рынке страны, в последние годы усилили свое давление на производителей-фермеров. Это стало возможным в связи со все увеличивающейся долей в общем объеме продовольствия дешевых продуктов питания, для производства которых используются дешевые ингредиенты. (Естественно, заказ на удешевление в первую очередь исходил от экспортоориентированных компаний). Это обусловило необходимость внедрения новых технологий и существенно скорректировало требования к первичным производителям - фермерам. Так, отчетливо прослеживается тенденция на укрупнение хозяйств первичных производителей, повышаются требования к техническому состоянию и экономическим параметрам их предприятий.
По оценке ван дер Плуга, проходящая сейчас “модернизация” есть ни что иное как перестройка традиционного фермерского производства страны под требования накопления капитала агробизнесгруппами. Сами фермеры ощущают это давление в форме возросшего для них риска потерять работу, в увеличении продолжительности рабочего времени, в усилении зависимости от банков. Ими также прогнозируется неизбежное (в случае уступки давлению агробизнесгрупп) усиление разрушительного воздействия на почву, избыточная концентрация химических веществ и другие негативные явления экологического характера.
В этой связи в стране вновь поставлен вопрос о возобновлении в новых формах государственной протекционистской политики, состоящей теперь уже не в защите национального производителя или внутреннего рынка от агрессивных иностранных конкурентов, а в обуздании аппетитов отечественных финансистов и предпринимателей из несельскохозяйственных секторов экономики, прежде всего - посредством вмешательства государства в функционирование рынка средств производства для сельского хозяйства и рынка продуктов, а также непосредственно в производственные процессы. (По мнению ван дер Плуга, главным предметом государственного воздействия должны быть земельный рынок, пространственное – региональное - планирование, мелиоративные мероприятия, занятость сельского населения).
Противодействие наступлению на агросферу финансового и торгового капиталов в Голландии связывается с проблемой сохранения исторически завоеванной фермерами в результате длительной крестьянской борьбы “автономии”, которая существует прежде всего в формах разнообразных кооперативных связей. С их помощью постоянно воспроизводились условия для повышения уровня занятости и роста квалификации фермеров и других сельских жителей, повышения уровня фермерских доходов, поддержания приемлемого уровня сельской среды обитания.
“Автономия” голландского фермера от “логики и требований накопления капитала”, созданная и постоянно отстаиваемая в период с середины ХIХ до середины ХХ столетий, имела впечатляющие социально-экономические результаты. За это время голландское сельское хозяйство вошло в число лучших мировых хозяйств. Существенно вырос объем производимой аграрной продукции, усилилась интенсификация сельскохозяйственного производства и, что самое существенное с точки зрения социальных процессов, возросла занятость: примерно с 300 до 670 тысяч работающих. Фермерское самоуправление обеспечило контроль не только за производством, но и над прочими социальными отношениями, в которые был встроен трудовой процесс. В данном случае, по мнению профессора Ван дер Плуга, была подтверждена логика развития семейной фермы, описанной А.В. Чаяновым.
Вместе с тем, в этот период была сильна и эффективна государственная политика, в особенности в отношении создания новых, отвоеванных у моря территорий для занятий сельским хозяйством. Здесь я , конечно, имею ввиду знаменитый проект “Зайдер Зи”.
Исходными целями проекта “Зайдер Зи” была охрана окружающей среды от затоплений, улучшение способов осушения, создание искусственных бассейнов свежей воды и новых рабочих мест. Но с течением времени у проекта появились дополнительные цели: помощь в улучшении структур использованных земель, создание дополнительных средств коммуникации между Востоком и Западом, улучшение состояния земель, предназначенных для частного использования, привлечение горожан к работе в рамках проекта, сохранение и охрана ландшафтов. Проект “Зайдер Зи” принес Нидерландам всемирную славу в сфере гидроинженерии и развития земель, в которых страна стала признанным мировым лидером.
Нидерланды – страна, расположенная на краю континента, изобилующая реками и ручьями, сносящими песок и гальку с грунта в море. Море, в свою очередь, наносит песок на берег, что способствует формированию дюн и пляжей. Ил и осадочные породы формируют торфяники, если осушение производится недостаточно квалифицированно. Море не только приносит, но и смывает почвы. Это происходит из-за штормов и повышения уровня моря, вызванного глобальным потеплением. Вода продолжает наступать. Римляне были первыми, кто начал преобразовывать Нидерланды, строя каналы и дамбы, останавливая наступление моря. В средние века страна потеряла огромные территории. “Зайдер Зи” и “Ваден Зи” в те времена были настоящими великанами, поглотившими Северную Голландию.
 Основной проблемой для преобразователей было оседание осушенных земель и их окисление. Отвоеванные земли нужно было защищать от затопления либо естественными способами – открытием стока во время отлива для оттока лишней воды, либо при помощи создания искусственных водохранилищ, улавливающих “лишнюю” воду. В случаях, если уровень воды за пределами осушенных территорий поднимался быстрее, чем в польдере, воду удаляют искусственным способом: гребное колесо черпает воду из внутреннего водоема и выливает его во внешний. Шлюзовые ворота не дают воде стекать обратно в польдер. Современным вариантом этого процесса являются помпы, силовые установки и ветряные двигатели.
 Перед тем, как начать осушение озера, его нужно изолировать, отделив его от источников воды, а затем начать подготовку к самому процессу. Обычно вокруг озера создается насыпь, вокруг нее - кольцевой канал, куда стекает вода. Канал предохраняет водные системы земель, прилегающих к озеру. После того, как вода из озера откачивается, каналы засыпаются, прокладываются дороги, закладываются населенные пункты. Проект “Зайдер Зи” не вернул утерянных земель, но он сохранил земли, пригодные для хозяйствования и, как говорят голландцы, он сохранил от затопления то, что называется Нидерландами.
Осуществление проекта требовало широкого спектра исследований, необходимых не только потому, что проект кардинально менял природу и создавал новые ландшафты, но и потому, что он кардинально менял условия существования многих людей. После того, как инженеры удостоверяются, что польдер осушен, к делу приступают специалисты-почвоведы, подготавливающие земли для сельскохозяйственного использования. После откачки воды в почву проникает воздух, начинаются биологические процессы вызревания почвы, которые делают ее пригодными для аграрного производства. В процессе “вызревания” меняется состав верхнего слоя и почва меняет цвет. Средний срок вызревания – 5 лет. В течение этого срока и после него все излишки воды, поступающие в польдер, должны удаляться.
Для того, чтобы землю можно было обрабатывать, соль необходимо было удалить. Удаление соли происходит ее смывом дождями (для этого природе помогают при помощи сточных каналов). Обычно 2-3 лет было достаточно, чтобы земля стала плодородной. Другой проблемой стало окисление глиноземов из-за осаждения ила и засевания тростником. Проблему возможно решить рассеиванием над территориями с окисляющимися почвами кальцированного песка.
После того, как земли стали пригодными для хозяйствования, их стали сдавать в аренду разным организациям и частным фермерам. Государство осушило эти земли и сделало их пригодными для хозяйствования, следовательно, сдавая землю в аренду, оно оставалось их собственником. Богатым фермерам предоставлялась возможность получения земель в собственность. Так как возникло очень большое количество желающих получить землю в аренду, предпочтение отдавалось фермерам, которые планировали преобразовывать и развивать полученные участки.
Несмотря на политику сдачи земли в аренду, государство продолжало свою деятельность на осушенных территориях. Государственные хозяйства также участвовали в развитии новых земель. При этом, большое внимание уделялось посадке деревьев на осушенных территориях. Деревья значительно украшали ландшафт, создавали тень, улучшали состав почв. После того, как земли были сданы в аренду, началось их активное заселение.
Одновременно с проведением работ по дренажу и улучшению почв проводилась политика расселения людей по новым территориям. Обычно вокруг главного города территории выстраивались новые деревни, появлялись рабочие места. Новые территории нуждались в озеленении. Был составлен план посадки деревьев, по которому наиболее пригодные почвы засаживались сельскохозяйственными культурами, а вокруг осуществлялась посадка деревьев. Стандартный размер поля был определен в 24 га.
Спустя некоторое время, арендаторам было разрешено проводить преобразовательную деятельность на своих участках. Когда началось более активное заселение польдера, строительство домов увеличилось. Люди приезжали семьями, следовательно, требовались более просторные дома. Долгосрочная аренда означала, что дома предназначались не для одного поколения, поэтому хозяйственные постройки отделялись от жилых на довольно значительное расстояние.
Рассматривая проект “Зайдер Зи” с исторической точки зрения, можно сказать, что голландцы поставили перед собой монументальную задачу, требующую работы не одного поколения. Честь и хвала правительству, которое, несмотря на достаточно низкую плотность населения, продолжает создание новых земель, которые не смогут принести сиюминутную прибыль и рассчитаны для жизни будущих поколений. Новые земли стали второй родиной для фермеров, пострадавших от наступления моря.
Приведенный материал, на мой взгляд, интересен не столько своей конкретикой, сколько примером того как рационально мыслящее правительство разрабатывает и последовательно осуществляет долговременную аграрную политику.
С другой стороны, если обратиться к сегодняшнему дню, то в Голландии имеет место активное “крестьянское сопротивление”, выражающееся в противодействии замене общественного фермерского контроля над окружающей средой - государственно-бюрократическим, в борьбе за “равномерное развитие” сельского хозяйства по всем регионам страны, которое бы включало в себя, в том числе, и поддержание производства в окраинных районах. Эта борьба - “часть каждодневной жизни полей и конюшен” - с целью противостоять и пережить агрессивные “тенденции капиталистического развития” посредством расширения собственно фермерского (крестьянского) контроля над процессом аграрного производства и жизнью сельского сообщества.                 
         
7.1.7. Основания долговременного следования политике аграрного протекционизма 
 
Теперь, когда в определенной мере дан ответ на вопрос о мотивах введения в разных странах политики аграрного протекционизма, попробуем разобраться в причинах часто наблюдаемой долговременной приверженности этому курсу. Для этого вновь обратимся к Японии, в которой аграрный протекционизм только в ХХ веке существовал более пятидесяти лет.
Среди основных причин в первую очередь нужно назвать необходимость модернизации сельского хозяйства страны после окончания Второй мировой войны, когда земля была разделена на небольшие участки и передана сельским производителям. Подробно о том, в чем именно состояли модернизационные процессы и каковы были их механизмы, говорилось ранее. Теперь же нужно объяснить, почему модернизация тем не менее не привела к превращению сельского хозяйства в индустриальное аграрное производство, как это произошло, например, с сельским хозяйством Канады. (О том, что индустриализация не произошла, свидетельствуют, например, следующие цифры. К началу 80-х годов производительность труда в сельском хозяйстве Японии составляла примерно 12% от уровня США и менее 25% от уровня производительности труда в сельском хозяйстве Германии и Франции). 
Объяснение этому явлению в буквальном смысле лежит на поверхности: в течение второй половины ХХ века аграрный сектор так и не смог изжить малоземелье. Средний размер семейных ферм, как правило, не превышал одного гектара. Более того: крупномасштабные фермы, на которых только и возможно существенное снижение издержек производства и значительный рост производительности труда, не могли появиться в принципе.
Так, согласно земельным законам, действовавшим в стране до начала 80-х годов, размеры владения пахотной землей были ограничены тремя гектарами на ферму (для Хоккайдо - наиболее “земельного” острова - 12 гектарами). Землевладельцам, которые задумали бы повысить техническую оснащенность своих хозяйств за счет сокращения ручного труда крестьян-арендаторов, сделать это было также невозможно из-за существовавшего арендного законодательства. С другой стороны, “фермеры выходного дня” - те, кто жил и работал в городе, а на свой надел приезжал только на выходные, не были заинтересованы в расширении хозяйств и присутствии на их полях большого числа арендаторов: согласно закону, арендная плата удерживалась на очень невысоком уровне.
Ситуация изменилась во второй половине 80-х годов, когда были сняты ограничения на предельные размеры ферм и плату за землю. Однако продолжающийся индустриальный бум привел к тому, что в надежде продать земельные участки под промышленное или городское строительство фермеры подняли цены на земельные участки настолько, что приобретать их для сельскохозяйственного производства стало невыгодно.
Кроме названных причин, как отмечают, в частности, известные специалисты Ким Андерсон и Юджиро Хайями, в Японии “у людей до сих пор сохраняется страх, что если землю сдавать в аренду, можно потерять ее совсем. Поэтому, например, нефермеры, получающие землю в наследство, предпочитают вести на ней хозяйство не в полную силу, чем продавать или сдавать в наем”[ix].
Данный мотив, как очевидно, проясняет в известной мере традиционалистский тип сознания японского крестьянина, предпочитающего, несмотря на наличие закона и вековых традиций честного участия в делах, в том числе и со стороны государства, “перестраховаться”. Такой тип поведения кажется странным и не наблюдается в аграрном секторе стран с давними рыночными традициями.
Не последнее значение в сохранении протекционистского курса имела и специфика Японии как страны с маленькой территорией. Как отмечают японские социологи, практический каждый горожанин имеет родственников в деревне, а многие сами связаны с сельскохозяйственным трудом.
Далее следует учитывать, что быстрый рост индустриального сектора с середины 50-х годов создал серьезные проблемы по выравниванию отраслей экономики в общей структуре хозяйства страны. Динамика развития сельского хозяйства сильно отставала от темпов роста в индустриальных секторах. Поэтому политика аграрного протекционизма также способствовала предотвращению оттока населения из сельской местности в города.  
Ранее было показано как мелкоземельный японский крестьянин при усиленной работе государства был включен в продовольственную цепочку тем, что был превращен в члена многопрофильного кооператива. Аграрная политика правительства была такова, что кооперативы стали постоянными и основными партнерами государства. Естественно, что и кооператив, существовавший в условиях раздробленного частного фермерства и пропускавший через себя все государственные инвестиции в сельское хозяйство, также был заинтересован в сохранении протекционистского аграрного курса.
Вместе с тем, аграрный протекционизм, о целесообразности которого всегда горячо спорят во всех странах в условиях экономической депрессии, в Японии в ситуации бурного промышленного роста, в особенности - с середины 50-х до начала 70-х годов, практически перестал быть предметом дискуссий. За пятнадцать лет указанного периода средний доход на душу населения в стране вырос в три, а средняя заработная плата - в два раза. Естественно, при росте потребления продовольствия, в семейном бюджете произошло снижение затрат на продукты питания. Одновременно шло сокращение доли сельскохозяйственного населения в общей структуре занятых в хозяйстве и, следовательно, уменьшалось число тех, кто нуждался в финансовой поддержке в рамках протекционистской аграрной политики. С другой стороны, стабильность и довольно высокий жизненный уровень в аграрном секторе способствовали устойчивому экономическому росту, в том числе и обеспечивая год от года возрастающий покупательский спрос.
Проясняя причины длительного сохранения в Японии политики аграрного протекционизма, нельзя забывать и о политической составляющей. Консервативная либерально-демократическая партия, долгое время находившаяся у власти в стране, была заинтересована в сохранении поддержки сельских избирателей. Впрочем, и сменившее ее правительство, видоизменив аграрный протекционизм по форме, не сделало этого по существу. Так, экспорт капитала в аграрные регионы и аграрное производство других стран вполне может рассматриваться как современный вариант политики аграрного протекционизма. Фактически речь идет о рассредоточении по всему миру патронируемого страной сельского хозяйства, для которого японцы добиваются льготных условий функционирования.
 
7.1.8. Современные научные подходы к проблеме аграрного протекционизма
 
 Исследователи-аграрники многих стран мира с особым вниманием обратились к проблеме аграрного протекционизма в конце 80-х годов, когда была оценена скорость, с которой росла фермерская поддержка в наиболее развитых странах, в частности, входящих в Организацию Экономического Сотрудничества и Развития (ОЭСР). Так, если общие годовые затраты на поддержку фермеров со стороны потребителей и налогоплательщиков в 1980 году составляли порядка 100 миллиардов долларов США, то к 1986 году они превысили 200 миллиардов.
Одно из наиболее интересных исследований проблемы государственного регулирования и протекционизма в развитых странах в российской литературе последних лет предпринято П.Ю Фомичевым, в частности, в его работе “Регулирование сельскохозяйственных рынков в мире”[x]. Как показывается в работе, системы регулирования и протекционизма на сельскохозяйственных рынках значительно варьируют по странам мира. Однако, как полагает исследователь, можно различать два наиболее общих механизма в зависимости от того, каким образом финан­сируется сельскохозяйственная политика - из госбюджета (то есть за счет налогоплательщиков и из доходов госсектора) или же потребителями за счет более высоких цен.
Конкретные методы, применяемые в рамках этих механизмов, могут быть различны. Так, первый механизм может принимать вид прямых субсидий сельскому хозяйству, различных премий, субсидирования экспорта, вмешательства ("интервенций") правитель­ственных органов на аграрных рынках, льготных и беспроцентных креди­тов, правительственных гарантий по кредитам (учитывая неизбежный про­цент невозвращения заемщиками части средств) и т.д.
Другой механизм связан в первую очередь с различными та­рифными и нетарифными ограничениями импорта. В то же время и некото­рые другие меры также предполагают действие данного механизма в той степени, в какой они повышают уровень внутренних цен на аграрную про­дукцию и тем самым предоставляют фермерам дополнительные средства за счет потребителей (а не налогоплательщиков и других источ­ников поступлений в госбюджет).
Наиболее полно учесть все разнообразие мер, практикуемых нацио­нальными правительствами для поддержания и внешней защиты своих аг­рарных рынков в едином агрегированном виде позволяют методики "эквивалента субсидий производителям" (ЭСПр) и "эквивалента субсидий за счет потребителя" (ЭСПт), применяемые сегодня ОЭСР и некоторыми другими авторитетными организациями. Первая методика состоит в оценке того размера денежной компенсации производителям, который бы понадобился для достижения прежнего эф­фекта, но путем прямой выплаты, в случае если бы все имеющие место программы поддержки и регулирования были бы свернуты (включая и та­моженные меры). В этой методике речь идет не о реально потраченных госбюджетных средствах, а именно об экономическом эффекте различных мер в их вза­имной увязке. К примеру, таможенные ограничения импорта могут недорого стоить государственному бюджету (организационные расходы) и даже при­носить в него солидные поступления, но при этом перераспределять гораз­до более значительные суммы в пользу производителей за счет потребите­лей через повышенный уровень цен.
Вторая методика измеряет ту сумму, которую потребитель фактически платит в качестве скрытого налога как за счет покупки продукции по более высокой цене, чем ее базисная рыночная цена, так и в связи с уплатой налогов, часть которых затем идет на реализацию аграрных программ в рамках госбюджета. Обе методики в значительной мере схожи, но делают акцент на разные стороны рассматриваемого явления.
Политика национальных правительств, равно как и руководящих органов инте­грационных группировок в области регулирования сельскохозяйственных рынков и протекционизма различается по нескольким параметрам. Во-первых, по общему объему под­держки. Во-вторых, по типу механизма поддержки - в зависимости от того, какова пропорция между скрытым субсидированием за счет покупателей и госбюджетным субсидированием, то есть за счет налогоплательщиков (а также доходов госсектора). В-третьих, по субсидируемым товарам. В-четвертых, по конкретным применяемым методам, разнообразие которых наиболее велико.
Начало процесса формирования многосторонних систем поддержки сельского хозяйства в развитых странах приходится в основном на 70-е гг., а в 80-е произошло повсеместное их усиление, из-за чего даже разгорались международные конфликты[xi]). Общий уровень субсидирования (прямого и скрытого, за счет повышенных цен), взятый как процент от выручки за реализованную продукцию[xii], в начале и середине этого десятилетия в це­лом по развитым странам уже был довольно высоким (табл. 1), а к 1987 г. он вообще достиг половины стоимости реализуемой продукции.
 
 
Таблица 1
 
Показатель "эквивалента субсидий производителям" по всей совокупности сельскохозяйственной продукции по странам мира, в процентах от стоимостного объема реализации
 
 
1979-1986
1987
1990
1992
США
28
40
29
28
Канада
32
49
45
44
ЕС (10 стран)
37
49
49
47
Австрия
33
48
50
49
Норвегия
71
74
76
77
Финляндия
58
71
72
68
Швейцария
68
79
80
75
Швеция
44
57
61
57
12
11
15
12
Новая Зеландия
25
14
5
3
Япония
65
76
66
71
В среднем*
37
49
45
Н.Д.

*средневзвешенная величина только по указанным в таблице странам ; н.д. - нет данных

Как следует из таблицы, в отношении поддержки своих производителей особенно выделяются Япония, скандинавские стра­ны (до присоединения к ЕС Финляндии и Швеции), Швейцария, в которых на 1987 г. общий уровень поддержки аграрных рынков доходил до 2/3 - 3/4 стоимости реализации фермерской продукции. К 1990 г. в этих странах, кроме Японии, рассматриваемый показатель даже несколько вырос.
Отчего же в последнее десятилетие столь бурно прогрессирует аграрный протекционизм? Для объяснения этого явления специалистами выдвигается по крайней мере пять теорий[xiii].
Первая получила название “теории коллективного действия”. Согласно ей,в некоторых странах имеет место совокупное усилие, которое направляется на то, чтобы поддержать существование в обществе “человека, вынужденно пользующегося услугами государства”. Это становится возможным тогда, когда в промышленно развитых странах начинается долговременный процесс сокращения фермерских хозяйств, а в обществе доминирует понимание важности сохранения национального аграрного сектора. В это время на смену исчезающим или снижающим свою активность большим фермерским организациям, пытающимся выражать разнообразные интересы фермеров, приходят небольшие, но хорошо организованные и очень активные объединения специализированных аграрных производителей (маслоделов, мясников и т.п.). К тому же, эти специализированные союзы объединяются с представителями церкви, школы, местной власти и регионального бизнеса, которые (каждый со своими аргументами) также выступают в поддержку уровня занятости и развития производства в сельской местности.            
Вторая теория - “уязвимости сельского производства к колебаниям рынка” - исходит из того факта, что, в отличие от производителей в других секторах экономики, сельскохозяйственные производители более чувствительны к колебаниям рынка. При экономическом спаде уровень потребления не претерпевает резкого снижения, однако цены на продовольствие идут вниз. Если бы в этих условиях власть не прибегала к политике аграрного протекционизма, фермерам бы пришлось нести значительно большую часть издержек, поскольку, в отличие от производителей, например, в промышленности, сельскохозяйственные производители не могут прибегнуть к сокращению производства в существенных масштабах. 
Третья теория - “институционального застоя” - отражает ситуацию, которая, начиная со второй половины 80-х годов, была характерна для большинства развитых стран с эффективным сельским хозяйством. Последним называется аграрное производство, значительная часть которого приходится на относительно малое число эффективных ферм. Так, в конце 80-х годов в США 350 тысяч ферм, составляющих 14% всех хозяйств, производили 75% общего объема сельскохозяйственной продукции. Во Франции 200 тысяч ферм (17% общего числа) производили 70% аграрной продукции страны. В Европейском Сообществе 650 тысяч ферм (25%) - 60% продукции. Одновременно усилились и стали определяющими процессы региональной специализации и специализации по видам продукции, а интенсивный прогресс в технологиях привел к сокращению зависимости производства от земли в связи с возросшей ролью вводных факторов - машин, удобрений, пестицидов и т.д. 
В этих условиях повышение цен в результате протекционистских мер было фактором сдерживания производства излишней сельскохозяйственной продукции и, одновременно, с помощью этой же политики не был допущен рост цен на продовольствие на внутреннем рынке. В тех же странах, где сельское хозяйство вышло на высокий уровень экспорта (США, Канада и другие), аграрный протекционизм обеспечивает сельскохозяйственной продукции известную долю конкурентоспособности на мировом рынке. (Естественно, при тенденции роста мировых цен, аграрный протекционизм в отношении экспортоориентированной продукции будет увеличиваться, а при тенденции снижения - сокращаться).
Четвертая теория - теория “спроса и предложения на сельскохозяйственный протекционизм”. Ее автор - Юджиро Хайями рассматривает аграрный протекционизм в качестве функции экономического развития. Согласно ей, на первой стадии индустриализации в развивающихся странах (в первую очередь, он, конечно, имеет ввиду экономическое развитие Японии после Второй мировой войны) сельскохозяйственный сектор интенсивно эксплуатируется в пользу других секторов. Аграрный протекционизм имеет место, но только в той степени, чтобы не дать иссякнуть источнику поддержки развития города (“негативный протекционизм”). В интересах индустриальных секторов и городского населения цены на сельскохозяйственную продукцию поддерживаются на довольно низком уровне. Сельское население не может противостоять этому курсу, поскольку оно хотя и больше городского, но неорганизованно и политически инертно.
На второй стадии индустриализации, характеризующейся ростом доходов на душу населения и когда, например, расходы на продукты питания составляют менее четверти доходов семьи, аграрный протекционизм начинает возрастать (“позитивный протекционизм”). Растущие индустриальные сектора поглощают избыток сельского населения, а оставшиеся в деревне фермеры в результате проводимых под патронажем государства модернизационных мероприятий превращаются в достаточно эффективную и, в то же время, организованную силу. В целом в обществе проблема продовольственного обеспечения делается более важной, чем проблема цены на продовольствие. Значительная часть социальных слоев оказывается в состоянии нести довольно высокие затраты не только на поддержание собственно сельскохозяйственного производства, но и затраты культурного, эстетического (гуманитарного) и экологического характера.  
И, наконец, пятая теория рассматривает аграрный протекционизм как “реакцию на случайные нарушения экономического равновесия”.Согласно ей, сельскохозяйственный протекционизм возрастает всякий раз, когда требуется ответ на нарушения межотраслевого экономического равновесия. К ним, например, относится потеря конкурентоспособности национального сельского хозяйства в сравнении с иностранным, а также войны или их угроза, что стимулирует появление в обществе ожиданий нехватки продовольствия. 
Проблема политики аграрного протекционизма также получила развитие в последние годы в концепции “инвестиций в человеческий капитал”. В этой связи нужно обратить внимание на взгляды известного американского специалиста Джона Исбистера, высказанные им, в частности, в книге с резко-критическим названием “Обещания не выполнены. Предательство социальных перемен в странах “третьего мира”.
Некоторое время назад, - пишет Исбистер, - почти все экономисты сходились в том, что существует только один способ повысить производительность труда в развивающихся странах - снабдить рабочих более совершенными машинами и технологиями. Почти никто не обращал внимания на тот факт, что одни рабочие физически более сильны, другие - более образованы и талантливы, то есть на то, что качество рабо­чей силы, уровень жизни и благосостояния людей напрямую обусловливают экономическую эффективность.
Постепенно идея "инвестирования в человеческий капитал" находила все более широкую поддержку среди экономистов, которые полагали, что развитие способ­ностей и талантов рабочих, забота об их образовании, здоровье, питании, техническом обучении - ключ к экономическому развитию. Некоторые лидеры стран “третьего мира” поняли, что пока заработная плата в их странах будет низкой, а труд дешевым, роста экономики не произойдет. И не стоит надеяться на дешевый труд как на источник конкурентоспособности, так как в дейс­твительности труд был не дешевым, а дорогим, поскольку недостаток образования, обучения и энергии предопределял плохой результат.
Сегодня очевидно, что многие страны далеко продвинулись по пути прогресса с тех пор, как стали обращать внимание на эти факторы, в частности - на проблемы обществен­ного здоровья и санитарии. Приме­рами могут служить Индия и Китай. Так, китайский опыт показал, что хорошо организо­ванные бригады медработников могут существенно поправить ситуацию со здоровьем рабочих, а это повлечет за собой повышение производительности их труда.
База для экономического роста в странах третьего мира - это также хорошее качество пищи, ее достаточное количество и питательность. Хо­тя большинство стран третьего мира аграрные с неболь­шим населением, работающим на своей земле, стандарты питания находятся на самом низком уровне. Факты указывают, что недостаток хорошего питания наблюдается чаще в селе, чем в городе, так как сельские жители беднее городских. Недостаточное питание способствует распространению болез­ней. Уничтожение проблемы голода немедленно повысит способ­ность населения к производительному труду.
“Человеческий капитал” также включает образование во всех его аспектах - от ликвидации безграмотности и до высшего образова­ния. Образование очень дорого и потому недопустимо, чтобы студенты, закончившие курс, оставались без работы. Основная цель образования в большинстве стран - ликвида­ция безграмотности. Тысячи людей в странах “третьего мира” не умеют читать и писать, что является препятствием, мешающим им контактировать с остальным миром. Это барьер, который в конечном счете препятствует и экономическому разви­тию. Люди, не умеющие читать, не могут выполнять письменные инструкции. Это, в частности, приводит к тому, что они обречены на непонимание новых технологий. Несколько лет начального образования совершенно недостаточны, чтобы привить основы технологической и экономической грамотности. Люди, особенно в сельской местности, как минимум, должны уметь читать и понимать контракты, владеть орга­низаторским языком, иметь развитую речь, что позволило бы им полноценно участвовать в социальной и экономической жизни, развиваться вместе с ней. Таким образом, взгляд на “человеческий капитал” должен быть изменен.
Есть, однако, еще одна проблема, вытекающая из широко распространенного заблуждения, состоящего в том, что экономическая политика в странах третьего мира должна быть такой, чтобы в результате постепенно склонять сельское хозяйство к свертыванию в пользу усиления индустриализации и урбаниза­ции. Происхождение этого процесса вполне ясно. До того време­ни, как экономическое развитие богатых стран повлекло за собой урбанизацию, большинство населения Англии, Франции, США рабо­тало на земле, обеспечивая семьи всем необходимым и даже производя некоторый излишек продукции. По мере обогащения этих стран люди оставляли работу в сельском хозяйстве и мигрировали в города. Миграция из сельскохозяйственных районов продолжается и сейчас. Процесс перетока трудовых ресурсов из сельского хозяйства в про­мышленность представлялся настолько универсальным, что страны “третьего мира” также попробовали пойти по этому пути. Однако, как стало очевидно довольно быстро, в большинстве случаев это привело их в тупик.
Секрет успешной урбанизации богатых стран состоял в том, что росла производительность сельскохозяйственных ферм, а это, в свою очередь, привело к сокращению их числа. Это было главной частью процесса, которую не приняли во внимание страны “третьего мира”. В этом, впрочем, они не были оригинальны. Перед ними был пример Советского Союза, который на протяжении всей своей истории пренеб­регал сельскохозяйственным производством, что в конечном счете и привело к низкому уровню жизни в сегодняшней России.
Многие страны “третьего мира” последовали примеру СССР. они попытались стать промышленно развитыми без необходимой сельскохозяйственной базы и в результате получили бедность как города, так и деревни. В своей политике, ориентированной на решение сиюминутных проблем, правительства этих стран, искусственно поддерживая низкие цены на сельскохозяйственную продукцию, конфисковывали фермерские доходы. В результате производство останавлива­лось, население начинало страдать от неполноценности или недостатка пищи. Таким образом, ясно, что хотя настоящее экономическое развитие и должно включать в себя урбанизацию и ин­дустриализацию, но сами по себе эти процессы не достаточны для устойчивого развития. Урбанизация и индустриализация могут быть успешными только тогда, когда им сопутствует прогресс сельского хозяйства. Усвоение этого урока дорого обошлось некоторым странам “третьего мира”, а многие страны до сих пор еще не усвоили этот урок.
Однако если авторы перечисленных теорий в целом позитивно оценивают политику аграрного протекционизма или, по крайней мере, признают ее необходимость на конкретных этапах развития в конкретных условиях определенных стран, среди зарубежных специалистов есть и те, кто вовсе не видит в этом явлении позитивного начала. Так, в целом скептически оценивает результаты проводимой протекционистской политики в развитых странах Фред Сандерсон, ведущий научный сотрудник Вашингтонского Национального центра продовольствия и аграрной политики, редактор книги “Аграрный протекционизм в индустриализированном мире”, выступивший со статьей в соавторстве с Р. Мирой, аграрным экономистом, сотрудницей Международного центра исследования проблем женщин ( Вашингтон). 
По их мнению, высокие минимальные цены, гарантируемые правительствами фермерам, ведут к неэкономному использованию сельскохозяйственных земель, машин, удобрений, пестицидов и других вводных производственных факторов. В результате увеличивающиеся производственные затраты сводят на нет временные выгоды от поддержки фермерского дохода.
Гарантированные минимальные цены, по их мнению, обусловливают производство излишков сельскохозяйственной продукции, последующее изъятие или утилизация которых требуют дополнительных затрат со стороны общества. Гарантированные государством цены также замедляют процессы слияния и специализации фермерских хозяйств, поскольку позволяют выживать фермерам с минимальными доходами. И, наконец, гарантированные минимальные цены означают долговременные выгоды для владельцев земли, так как с их помощью была поднята их стоимость и тем замедлен процесс движения земли от менее эффективных к более эффективным производителям.
Если бы вместо протекционистской политики имел место процесс либерализации, то, по мнению Ф. Сандерсона и Р. Миры, цены производителей в конечном счете снизились бы. Фермеры с более низкими доходами будут вынуждены искать работу вне фермы или вовсе оставить занятия сельскохозяйственным трудом. Процесс слияния и специализации ускорится. Начнется рост производительности труда в условиях более эффективного размещения средств и с учетом эффекта увеличения масштабов производства, так как конкурировать без субсидий смогут только крупные фермы, а их число будет существенно меньше нынешнего. Снизится и стоимость земли[xiv].
Что можно отметить в этой связи? На мой взгляд, приведенный материал по сельскому хозяйству Японии позволяет представить процесс реальной работы государства по максимально безболезненной адаптации (переводу) сельского хозяйства в режим рыночного функционирования. Понимание сложности этого процесса возникает тогда, когда исследователь стремится рассмотреть не только экономический механизм процесса хозяйствования (при всей его важности). Пример Японии в ее сопоставлении с Россией показателен потому, что в обоих случаях имеет место процесс смены общественно-экономического уклада, частичного разрушения и частичной замены сложившейся и существовавшей столетия системы морально-культурных ценностей деревенского сообщества. В жизни люди не только решают сравнительно простой вопрос о большей или меньшей эффективности того или иного экономического механизма, но при принятии решений стремятся учесть всю систему экономических, социальных, политических, культурных, религиозных и иных связей и отношений. И в этой системе собственно экономическому механизму далеко не на всех этапах отдается приоритет.
По этой причине вслед за некоторыми учеными, придерживающимися радикал-либеральной ориентации я не стал бы говорить о неэффективности “японской” модели. Не стоит думать, что японцы в своей конкретной ситуации избрали ошибочный путь. Они предпочли оптимальный путь, который, при всей своей “затратности” на определенном этапе, позволил стране в непродолжительной исторической перспективе превратиться в одну из мощнейших и благополучных держав мира.
Также я не стал бы признавать правильными или ошибочными приведенные выше трактовки причин применения политики аграрного протекционизма. На мой взгляд, более тщательная проработка аграрных политик конкретных стран показала бы, что любое из приведенных объяснений в той или иной степени работает. Чаще же мы видим их совокупное действие.
 
7.1.9. Возможность политики аграрного протекционизма в современной России
 
Спроблемой аграрного протекционизма тесно связан актуальный для современной России вопрос о глубоком реформировании (в сравнении со многими другими секторами экономики) именно АПК и, в первую очередь, сельского хозяйства. В этой связи отмечу следующее.
Традиционно аграрный сектор России занимал особое положение среди других отраслей экономики. Так, с точки зрения численности сельского населения, Россия все еще остается аграрно-индустриальной страной. Сельскохозяйственные предприятия часто являются единственно возможным местом работы на селе и единственным источником финансирования социальной инфраструктуры. 
Сельскохозяйственное производство по-прежнему ведет подавляющее большинство населения: 16 миллионов российских семей имеют личное подсобное хозяйство, 22 миллиона занимаются коллективным и индивидуальным садоводством и огородничеством. Вместе это 38 из 40 миллионов семей и 10 миллионов одиноких домохозяев России. Таким образом, оказывается, что более трех четвертей населения страны в той или иной степени связаны с сельскохозяйственным трудом.
Нынешний спад производства в крупных коллективных хозяйствах, равно как и переход огромного числа людей на продовольственное самообеспечение по целому ряду базовых продуктов питания привел к тому, что за девяностые годы доля личных подсобных хозяйств и садово-огородных участков в общем объеме валовой продукции сельского хозяйства возросла с 25% до более чем 50%. Сегодня в этом секторе производится 90% картофеля, 77% овощей, 79% плодов и ягод, 51% мяса (включая 66% свинины и 74% баранины), 45% молока, 46% шерсти, 31% яиц и 85% меда. 
Исходя из этих и других причин, отодвигать аграрную реформу на задний план преобразований ни в коем случае нельзя. Безотлагательность разумного, поддержанного крестьянством реформирования АПК России, обусловлена следующими причинами.
Первая -состоявшаяся частичная утрата продовольственной независимости в системе национальной безопасности страны. Сегодня российский рынок на 25 - 30% заполнен импортным продовольствием. В ближайшие несколько лет необходимо затормозить процесс падения аграрного производства, а в отдельных отраслях и по отдельным группам товаров прекратить его массовое превращение из товарного в натуральное.
Вторая - высокий процент занятости в сельском хозяйстве экономически активного населения и тех, кто так или иначе связан с сельскохозяйственным трудом. В условиях растущей безработицы деревня, как это уже неоднократно бывало в истории страны, с помощью государства даст средства к существованию многим обездоленным.
Третья причина связана с фактом массового использования в сельском хозяйстве ручного труда, значительно превышающего третью часть всех трудовых операций. Отсюда очевидна та минимальная доля участия и высокая отдача, которая требуется от государства и последует от производителей, занятых в личных хозяйствах. Поддержка личных хозяйств граждан может рассматриваться государством как поддержка своего рода общественных работ с тем лишь отличием, что их результаты будут идти на пользу не всему обществу, а его отдельным, наиболее обездоленным слоям.
Четвертая причина - долговременность (не менее 7 - 10 лет) наблюдаемого сегодня кризиса в отрасли. В то же время, посильная для государства поддержка российской деревни способна оживить платежеспособный спрос на рынке как на продукцию потребительского, так и производственного назначения, благотворно повлиять на пропорции межотраслевого обмена.
Пятая причина - экологического характера. Без остановки разрушения сельского хозяйства, возрождения деревни невозможно сохранение сельскохозяйственных земель и ландшафтов. Без работающего сельскохозяйственного населения аграрные территории обречены на деградацию, свидетелями чего мы являемся уже сегодня. 
 Шестая причина - гуманитарная. Село представляет собой огромный резерв для приема миграционных потоков, которые до настоящего времени имеют тенденцию к увеличению. По оценкам специалистов, к уже переселившимся в Россию из стран СНГ за последние 10 лет 5 миллионам человек в период до 2010 года могут добавиться еще 3 – 4 миллиона. Задача заселения России с тем, чтобы, в частности, сохранить ее территориальную целостность - одна из главнейших стратегических целей.
Седьмая причина связана с проблемой сохранения российской идентичности, истории и культуры страны. 80% населения России - русские, а значительная часть остальных жителей причисляет себя к русским по типу культуры и языку. Эта культурная основа, к тому же органично включающая в себя другие культуры, должна укрепляться. Ее единство - залог силы и целостности нашей общей Родины.
И, наконец, еще одна причина - психологического свойства. После стольких усилий и неудач, которыми были наполнены девяностые годы, у людей появится личный шанс достичь позитивного результата, начать большое созидательное дело преобразования России с собственного рукотворного результата. 
Таким образом, перечисленные причины социально-экономического и гуманитарно-психологического характера дают нам веские основания для рассмотрения сельского хозяйства в качестве приоритетного направления преобразований российской экономики и общества.  
 
* * *
 
В заключение, хотел бы подчеркнуть следующее. Нарушенная продовольственная безопасность России, которая имеет место сегодня в условиях продолжающегося социально-экономического кризиса и фактического отсутствия рациональной реформаторской аграрной политики остается существенным фактором риска для перспектив независимости и сохранения целостности страны. Если бы политическое руководство поставило перед собой цель - начать целенаправленно выстраивать и проводить в жизнь протекционистскую аграрную политику, то ему, в первую очередь, пришлось бы решить вопрос о ее “центральном ядре”.
На мой взгляд, в условиях общего экономического кризиса, таковым должна была бы стать рациональная аграрная и земельная реформы. Только на их основе политика аграрного протекционизма постепенно привела бы не только к выведению России из “зоны риска” в смысле продовольственного обеспечения, но и способствовала смягчению, а в известном смысле и преодолению, многих иных экономических и социальных проблем. 
 
7.2. Земельная собственность: государство и производитель
 
Для объяснения факта затянувшегося решения земельного вопроса в России в 90-е годы необходимо обратиться не только к внутренним условиям развития нашей страны, но и проанализировать мировой опыт. Последнее позволит проанализировать ситуацию значительно более многосторонним образом, с учетом значительно большего реального опыта.
В существенной мере эта работа проделана в книге “Земельный вопрос” под редакцией Е.С. Строева. В ней в специальном разделе, занимающем более двадцати авторских листов – почти половину книги и посвященном мировому опыту, рассмотрены модели решения земельного вопроса в семнадцати странах и регионах.
В каждой из глав, посвященных зарубежным странам показано, что значительное разнообразие форм земельного строя в мире возникло исторически в результате определяющего воздействия со стороны социально-экономических, историко-культурных, национально-этнических, природных и иных факторов, характерных для этих стран.
 
7.2.1. Земельные отношения в мировом сельском хозяйстве: некоторые характерные черты
 
В последние десятилетия ХХ века в мировых земельных отношениях наблюдается некоторая общая направленность процессов, что, по мнению специалистов, связано с повсеместным усилением влияния рыночных отношений, возросшей взаимозависимостью между странами. Явление это определяется прежде всего закономерностями международного разделения труда, торговли, а также экологическими требованиями. Однако оно ни в коей мере не исключает определяющего воздействия внутренних факторов на развитие земельных отношений в каждой стране.
Причина этого - не просто в существовании определенного “груза прошлого”, который не позволяет реализоваться новым тенденциям в аграрной экономике, особенно в менее развитых странах. Имеется целый ряд действующих сегодня объективных факторов, обусловивших возникновение в мире различных “моделей” земельного строя, представляющих собой саморазвивающиеся системы отношений по поводу земли между использующими ее субъектами, государством, органами самоуправления и общественными организациями.
Наиболее зримы и легче всего объяснимы различия в земельном строе между развитыми и развивающимися странами. Так, если в развитых государствах преобладающий сегодня земельный строй можно охарактеризовать как капиталистическое фермерство, то в развивающемся мире существуют разнообразные сочетания современных форм земельных отношений с полуфеодальными и даже дофеодальными отношениями. Это подсечно-огневое земледелие в условиях общинного хозяйства, помещичье землевладение, латифундизм, долговое рабство, плантационный тип хозяйства, субаренда и другие. Также, например, в Африке, встречаются случаи, в которых ясно просматриваются последствия социалистических экспериментов.
Существуют значительные различия в земельных отношениях и между экономически развитыми странами, несмотря на бесспорно рыночную основу функционирования их аграрной сферы. Так, европейское фермерство в значительной степени отличается от фермерства таких стран как США и Австралия. Не в последнюю очередь это определяется той исключительной ролью, которую в Европе играют сельскохозяйственные кооперативы.
Как известно, сельскохозяйственная кооперация в развитых странах носит преимущественно снабженческо-сбытовой и кредитный характер и лишь в редких случаях предполагает объединение земельных ресурсов. При этом снабженческо-сбытовые кооперативы выступают продолжением организационной структуры фермерского сектора, компенсирующим недостаточный экономический вес каждого фермера в отдельности, в том числе - по причине малоземелья.
Такое положение определяется тем, что главной целью сельскохозяйственной кооперации является не горизонтальная и вертикальная интеграция в интересах дополнительного выигрыша за счет комбинирования и специализации, а увеличение так называемой “рыночной силы” фермеров, каждый из которых имеет небольшой масштаб производства и поставок на рынок. Будучи разобщенными, фермеры не могли бы осуществлять эффективное рыночное взаимодействие с гораздо более консолидированными отраслями в лице их крупных компаний, с которыми они встречаются на рынках ресурсов и конечной продукции - со сферами торговли, переработки, кредитования - и находились бы под их диктатом в отношении цен и других условий.
Определенную роль в характере имеющейся структуры играют и незначительные размеры европейских ферм. В среднем по Европейскому Союзу на одно хозяйство в конце 90-х годов приходилось около 14 га земли, тогда как в США - 190 га, а в Австралии - 3700 га. Таким образом, очевидно, что европейские фермеры без своих мощных кооперативных структур не могли бы выжить в условиях рынка.
Благодаря кооперации, в ЕС сельскохозяйственным кооперативам принадлежит свыше половины рынка сбыта сельскохозяйственной продукции и более трети рынка поставок средств производства для сельского хозяйства (по отдельным продуктам эта доля много выше). Еще большую роль, о чем говорилось ранее, сельскохозяйственные кооперативы играют в Японии с ее крайним малоземельем - всего 1,4 га в среднем на хозяйство.
Европейские сельскохозяйственные кооперативы исторически формировались на полностью “демократических” началах, то есть с соблюдением принципа “один человек - один голос”, который затем трансформировался в принцип распределения голосов и прибыли в соответствии с объемом работ, выполненных каждым членом через кооператив (сбыт, закупка кормов и прочее). В результате, европейские сельскохозяйственные кооперативы перешли от уравнительности к иному пониманию справедливости, учитывающему объем заказов, приносящих кооперативу доход со стороны каждого члена.
С другой стороны, сельскохозяйственная кооперация имеет место и в странах переселенческого капитализма – прежде всего Канаде и США, располагающих значительно большими земельными ресурсами в расчете на одного занятого в сельском хозяйстве. Однако здесь она развита в меньшей степени и имеет другую юридическую основу. В отличие от европейских, американские и канадские кооперативы по своей правовой форме близки к акционерным обществам или компаниям с ограниченной ответственностью, в которых голоса и участие в прибылях распределяются по вложенному капиталу.
Существует много других различий между фермерским сектором ЕС, Канады и США, но главные из них так или иначе связаны с разным принципиальным подходом государства и общества к решению фермерских проблем в этих частях мира. Так, в странах Евросоюза в целом считается, что общество несет моральную ответственность за обеспечение гражданам работы в той местности, в которой они родились и выросли, в соответствии с полученной ими специальностью и, в особенности, в связи с наследственной традицией. К такой категории граждан относятся и фермеры. Конечно, это не гарантирует их от безработицы в реальных условиях, но объясняет, почему в Западной Европе общество с пониманием относится к проблеме аграрной перенаселенности и не делает попыток отдать решение этого вопроса “на волю рынка”.
В США, для сравнения, общество не берет на себя такого морального обязательства. Здесь считается, что отдельный фермер, сталкивающийся с ухудшением экономической ситуации для себя (из-за конкуренции, снижения спроса, роста издержек производства и т.п.), должен сам находить выход из положения, рассматривая весь набор возможных решений, включая продажу своего бизнеса, переезд в другой штат или даже смену сферы занятости. Хотя, если брать аграрный сектор в целом, то и в США правительство уделяет значительное внимание проблеме выравнивания доходов фермеров с доходами занятых в других сферах экономики и осуществляет разнообразные программы поддержки отрасли.
Конечно, и в Западной Европе, несмотря на историческую общность развития фермерского сектора разных стран и проведение в рамках ЕС единой сельскохозяйственной политики, в системе земельных отношений каждой страны имеются значительные отличия. Так, прежде всего, сильно варьируют размеры фермерских хозяйств: их средняя площадь колеблется от 3,5 га в Греции и 7,5 га в Италии до 65 га в Великобритании. В Дании действует законодательное ограничение размера фермерского хозяйства до 150 га и фермер обязательно должен жить на своей земле. Бельгия выделяется на фоне других европейских, да и вообще экономически развитых стран тем, что в ней фермерам принадлежит только треть сельскохозяйственных земель, а остальную землю они арендуют у лиц иных профессий и сторонних организаций. Этот факт отражает разную историю аграрных отношений и приводит к разным правительственным курсам аграрной политики разных стран.
Далее, от страны к стране различны масштабы применения наемного труда в выполнении фермерских работ. Наивысший показатель на начало 90-х годов характерен для Великобритании - не менее 40% от общего объема трудозатрат, в то время как в Нидерландах и во Франции - около 15%, а в Германии лишь 5 - 6%.
Еще больше различий обнаруживает сопоставление стран Запада и Востока, к которому из числа развитых государств относится Япония, хотя ее зачастую и причисляют к Западу с точки зрения уровня экономического развития. Особенности аграрных отношений в Японии связаны как с малоземельем, так и с историческими, этно-национальными и культурно-духовными факторами. Японское сельское хозяйство - наряду со швейцарским и шведским – прежде всего известно в мире благодаря самому высокому уровню его государственной поддержки. В пользу фермеров перераспределяются суммы, составляющие в пересчете на субсидии, около 70% стоимости реализуемой аграрной продукции.
Несходство в земельном строе развитых стран проявляется и в других важных отношениях. Например, не столь абсолютен тезис о том, что типичный фермер в зарубежных странах является владельцем своей земли. Помимо приведенного примера с Бельгией, можно назвать и другие: в Новой Зеландии 40% сельскохозяйственных земель используется на условиях аренды, в Канаде - 37%, в Нидерландах - 30%, во Франции - 60%. Правда, земля обычно арендуется у тех же фермеров - таких, которые не могут сами ее эффективно использовать. Исключением являются Бельгия, а также Новая Зеландия, в которой 25% сельскохозяйственных земель принадлежит нефермерскому капиталу, а 50% находится в собственности фермерских кооперативов.
Государство в развитых странах владеет обычно лишь несколькими процентами сельскохозяйственных земель, что в основном объясняется потребностью в организации их перераспределения. Тем не менее, есть примеры и более масштабного участия государства в сельскохозяйственной земельной собственности. Так, в 70-х годах в Канаде функционировал Земельный банк, выкупавший в широких масштабах землю у фермеров, уходящих от дел и предоставлявший ее в долгосрочную аренду другим фермерам. Нельзя не упомянуть и об Израиле, в котором государство является собственником 95% земель сельскохозяйственного назначения. 
Что же касается вопроса об обязательности собственности фермера на земельный участок для получения высоких производственных результатов, то этому в мировой практике нет абсолютного подтверждения. И здесь, наряду с известными экономическими фактами о продуктивности и эффективности сельскохозяйственного производства, имеются результаты, полученные экспертным опросом. Так, в ходе одного из них, проведенного в 1997 году среди сельскохозяйственным атташе западных посольств в России, участникам был задан вопрос о том, зависит ли эффективность хозяйствования фермера от факта его собственности на землю. Положительно на него ответило менее половины. В то же время все утверждали, что эффективность в высокой степени зависит от размера хозяйства и организации производства.
Основные аргументы в пользу фермерской собственности на землю как условия эффективности, как известно, состоят в том, что фермер, будучи землевладельцем, заинтересован в сохранении и приумножении почвенного плодородия, и, кроме того, под залог земли может получить долгосрочное финансирование, необходимое для вложений в основной капитал. С другой стороны, фермеры, переходящие на условия аренды, выигрывают в том, что высвобождают омертвленный в земле капитал для повышения технологического уровня своего производства, приобретения сельскохозяйственной техники, оборудования, строительства и т.п.
В реальности чаще наблюдается комбинированное применение аренды, когда фермер, желающий увеличить обрабатываемую площадь, отказывается от расходов на приобретение земли, которые в ином случае составляют солидную долю суммарных фермерских вложений в основной капитал и тогда, наращивая земельную площадь за счет аренды, он распоряжается оставшимися средствами более производительным образом. Сохранность же плодородия земель регулируется законодательными мерами, включая установление в некоторых странах минимального срока земельной аренды. 
Различия в земельных отношениях и организационной структуре фермерского сектора в развитых странах убедительно говорят о том, что использование зарубежного опыта при решении земельного вопроса в России должно осуществляться с большой осторожностью, с учетом конкретных исторических, культурно-духовных, этно-национальных и природно-климатических условий ее регионов и сельского населения. Однако и игнорировать зарубежный опыт, стараясь все строить как бы с “чистого листа”, крайне непродуктивно.  
Выделив некоторые общие принципиальные моменты, остановимся на вопросе о мировом опыте земельных отношений в некоторых странах. Начнем с Германии и Франции, чье земельное законодательство, во-первых, сформировано в относительно близкий исторический период – в течение последних примерно ста лет, в особенности – после Второй мировой войны. Во-вторых, оно детально проработано. И, наконец, как представляется, более других отвечает духу складывающихся земельных отношений в России. В освещении этой темы целесообразно обратиться к работам известных российских специалистов – д.ю.н. Л.П. Фоминой и к.ю.н. Э.И. Павловой.   
 
7.2.3. Земельное законодательство Германии
 
Как и в России, основу правопорядка в ФРГ составляют утвержденные ее Конституцией (Основным законом) принципы федерализма. В соответствии с конституционными нормами, федерация есть единое государственное образование, состоящее из отдельных земель (субъектов федерации). Приоритет федерального права направлен на обеспечение правового единства в рамках федерации, имеющего особое значение для защиты прав личности и устоев государственного устройства. Система правопорядка поддерживается соотношением законодательной компетенции федерации и законодательной компетенции земель.
Разграничение законодательных полномочий между федерацией и землями - исходный момент характеристики системы правового регулирования земельных отношений в ФРГ. Конституция ФРГ устанавливает сферу исключительной законодательной компетенции федерации, сферу конкурирующей законодательной компетенции, а также сферу законодательной компетенции земель.
Установление сферы исключительной законодательной компетенции означает, что в данной сфере только федерация правомочна издавать законы. Земли могут издавать законы в этой сфере лишь тогда и постольку, когда и поскольку это разрешается им федеральным законом. К этой сфере относятся, например, внешние сношения, оборона, валюта, почта и средства электросвязи и др. Исключительные законодательные полномочия федерация имеет в сфере планирования (организации) территории “в силу самой природы вещей”.
В сфере конкурирующей компетенции законы могут издавать и федерация, и земли. Однако земли могут издавать законы лишь тогда и постольку, когда и поскольку федерация не воспользовалась своим законодательным правом. Согласно Конституции ФРГ, к сфере конкурирующей законодательной компетенции федерации принадлежат законодательные полномочия с тех случаях, когда какой-нибудь вопрос либо не может быть эффективно урегулирован законодательством земель, либо урегулирование такого вопроса законом одной земли может нарушить интересы других земель или общества в целом. Конкурирующее законодательство действует и в тех случаях, когда это необходимо для сохранения правового и экономического единства в рамках федерации. Вопрос о необходимости общефедерального регулирования решается федеральным законодателем.
К сфере конкурирующей законодательной компетенции Конституция относит, в частности, и содействие производству в сельском и лесном хозяйстве. Последнее включает вопросы, касающиеся структур этого хозяйства и сельскохозяйственного рынка; сделок по поводу земельных участков (приобретение в собственность, продажа, залог, сдача в аренду); земельное право, т.е. предписания, касающиеся земли как непосредственного предмета правового регулирования, отношения человека к земле, а также планирования градостроительства; вопросы сельскохозяйственной аренды. В данной сфере федерация может либо принять закон, исчерпывающим образом регулирующий определенные отношения, либо ограничиться изданием закона, который предполагает его конкретизацию на уровне законодательства земель.
Конституционное разграничение законодательной компетенции между федерацией и землями свидетельствует также о том, что устойчивость правопорядка, соответствующего принципам федерализма, обеспечивается предоставлением законодательной компетенции   преимущественно федерации, а административной – землям. На уровне земель особое значение приобретает формирование правового механизма, обеспечивающего реализацию законодательных предписаний.
Для системы правового регулирования земельных отношений в ФРГ, преследующей цель обеспечения рационального использования земли, решения экономических, социальных и экономических проблем, связанных с использованием земельных ресурсов, характерно взаимодействие частно-правовых и публично-правовых элементов.
Основу земельно-правового строя ФРГ, как известно, составляет частная собственность на землю. Конституция страны утверждает и гарантирует право частной собственности. В ней установлено, что собственность и право наследования гарантируются, их содержание и пределы определяются законами. Принудительное отчуждение собственности допускается “только для общего блага” и может производиться только согласно закону, регулирующему порядок отчуждения и размер возмещения собственнику потерь, вызванных отчуждением его собственности. Право собственности на землю регулируется прежде всего гражданским законодательством.
Германское гражданское уложение 1896 г. (в редакции 1986 г.) определяет право собственности как наиболее “абсолютное” право. Согласно ст. 903, собственник вещи может, если тому не препятствуют закон или права третьих лиц, распоряжаться вещью по своему усмотрению и устранять других от любого вмешательства. В указанных пределах земельный собственник вправе самостоятельно использовать принадлежащий ему земельный участок, а также вправе сдать земельный участок или его часть в аренду, заложить, продать, подарить, передать по наследству. Автономия собственника составляет существо самого права собственности.
Субъектом права собственности на государственное имущество (включая земли) признается государственная казна (фиск), обладающая статусом юридического лица публичного права и являющаяся равноправным участником отношений, регулируемых гражданским правом. Государственные земли, исключенные из гражданско-правового оборота, находятся на публично-правовом режиме. В состав государственных земель входят, как правило, земли не пригодные для использования в экономике, горы, земли, занятые военными объектами, основными путями сообщений и т.п.
На территории западных (“старых”) земель ФРГ в государственной собственности находится около 1% сельскохозяйственных земель, а на территории бывшей ГДР, т.е. на территории новых федеральных земель, – менее 20%. Процесс приватизации этих земель еще не завершен.
Законодательство ФРГ, гарантируя гражданско-правовую автономию собственника, в то же время связывает его правовой статус с социальным назначением, с социальной функцией собственности и с социальной обязанностью собственника. В Конституции ФРГ (ст.14) записано: “Собственность обязывает. Пользование ею должно одновременно служить общему благу”. Так называемое социально обязывающее законодательство призвано обеспечить реализацию социальной функции собственности. Допускается ограничение права собственности и права наследования их социальной функцией.
Следует сказать, что изначально социальная обязанность собственности рассматривалась как основание для широкого вмешательства государства в отношения собственности, как оправдание ограничения права собственности. Опыт последних десятилетий дает все большее основание признать, что всякое законодательное ограничение права собственности на землю должно быть направлено на достижение рационального, соразмерного баланса сталкивающихся интересов частного собственника и общества, на согласование этих интересов. Допустимость только такой степени ограничения права собственности на землю, которая необходима в силу объективных причин, соответствует общему принципу правового государства, характеризующемуся как запрет чрезмерных ограничений прав.
Важная роль в обеспечении использования частной земельной собственности в соответствии с публичными интересами, с общественной необходимостью принадлежит в ФРГ таким функциям государственного управления землепользованием как кадастровый учет земельных ресурсов (недвижимости), землеустройство, территориальное планирование использования земель и государственный контроль за земельным оборотом.
Особое значение придается в ФРГ государственному контролю за оборотом сельскохозяйственных земель. Согласно положениям Закона от 28 июля 1961 г. “О мерах по улучшению аграрной структуры и обеспечению охраны сельскохозяйственных и лесохозяйственных предприятий (“Об обороте земельных участков”)”, ограничивается свобода усмотрения земельного собственника в случае продажи им земли в соответствии с конституционно-правовыми предписаниями о социальной “связанности” собственности. При этом, если цель предшествующих законов об обороте сельскохозяйственных земель (от 15 марта 1918 г. и 26 января 1937 г.) формулировалась как обеспечение продовольственной безопасности населения, то общая задача Закона от 28 июля 1961 г. – улучшение аграрной структуры. Соответственно, данный Закон преследует ряд конкретных целей: сохранить в целостности жизнеспособные сельскохозяйственные предприятия (крестьянские хозяйства); обеспечить посредством проведения землеустроительных и иных мероприятий в соответствии с аграрной политикой улучшение структуры землевладения; содействовать тому, чтобы предприятия, способные расширить свою деятельность, достигли необходимого для этого соответствующего размера.
Исходное положение Закона состоит в том, что для продажи сельскохозяйственного (или лесохозяйственного) земельного участка собственнику необходимо получить разрешение компетентного государственного органа. В разрешении может быть отказано лишь в трех случаях. Во-первых, если имеются факты, из которых следует, что продажа земельного участка будет означать “нездоровое разделение земли”. Согласно разъяснению Закона, “нездоровое разделение земли” имеет место в том случае, когда продажа земельного участка противоречит мероприятиям по улучшению аграрной структуры.
Соответственно этой общей позиции Закона разрешение на продажу земельного участка лицу, не занимающемуся сельскохозяйственным предпринимательством, то есть лицу иной профессии, не дается только в том случае, если у предприятий, ведущих сельскохозяйственное производство, существует потребность в этих сельскохозяйственных или лесохозяйственных земельных участках для улучшения своего производства. Однако при этом, сельскохозяйственный предприниматель, заинтересованный в приобретении соответствующего земельного участка, готов заплатить ту же цену, которую предлагает лицо другой профессии (если эта цена не завышена).
В разрешении на продажу земельного участка может быть отказано также в том случае, если продажа приведет к такому уменьшению земель сельскохозяйственного предприятия – продавца или к такому их разделу, что это окажет отрицательное воздействие на его хозяйственную деятельность. Также отказ может быть дан и в случае, если в результате продажи будет нарушено то землеустройство, которое было осуществлено за счет общественных средств.
Как очевидно, закон не ставит своей целью просто сохранение площади сельскохозяйственных угодий. Речь идет о том, чтобы не допустить негативных последствий для аграрной структуры страны. Поэтому в продаже земельного участка, которая приведет к потере жизнеспособности одного сельскохозяйственного предприятия не будет отказано, если остающиеся земли данного   предприятия будут переданы другим предприятиям, способным к развитию их сельскохозяйственного производства.  
Наконец, в разрешении на продажу земельного участка должно быть отказано при значительном несоответствии предложенной цены действительной стоимости участка (как правило, в том случае, когда цена меньше стоимости более чем наполовину и когда особые обстоятельства не дают основания для иной оценки). Цель этого предписания состоит в том, чтобы воспрепятствовать нежелательному ценообразованию, т.е. ценообразованию, которое может снизить рентабельность сельскохозяйственного предприятия.
Разрешение на продажу сельскохозяйственного земельного участка может быть дано при установлении определенных условий. На приобретателя, например, может быть возложена обязанность сдать земельный участок в аренду крестьянину. Органы государственной исполнительной власти, правомочные осуществлять обозначенный в данном Законе государственный контроль за оборотом сельскохозяйственных земель, определяются законодательством земель ФРГ (субъектов федерации). В большинстве земель это органы управления сельским хозяйством на уровне района. Если в разрешении отказано или оно предоставлено на определенных неприемлемых условиях, оно может быть обжаловано в сельскохозяйственный суд.
Задача сохранения жизнеспособных сельскохозяйственных предприятий ставится также специальным регулированием наследования этих предприятий. Закон об обороте земельных участков устанавливает порядок передачи сельскохозяйственного предприятия только одному из наследников. Сонаследники имеют право на получение стоимости причитающихся им долей с учетом дохода предприятия.
Государственный контроль за заключением договоров аренды сельскохозяйственных земель осуществляется в настоящее время на основе Закона об аренде земли от 8 ноября 1985 г. Закон устанавливает те условия, при которых компетентный государственный орган может потребовать от сторон, заключающих арендный договор, изменения этого договора или отказать в разрешении на его заключение. Это может иметь место в следующих случаях: если вследствие сдачи земли в аренду возникает неправомерное распределение земли (например, земельная площадь предприятия арендатора превышает предусмотренный законом максимальный размер землевладения); если сдача земли в аренду ведет к такому раздроблению земельного участка (или множества земельных участков), при котором невозможно их рациональное использование; если арендная плата не соответствует показателям урожайности, устойчиво достигаемой при добросовестном ведении хозяйства. Решение компетентного органа также может быть обжаловано заключающими договор аренды в сельскохозяйственный суд.
Таким образом, утверждая и гарантируя право частной собственности на землю, государство оказывает содействие земельным собственникам в выполнении ими своих социальных обязанностей и ограничивает их право собственности лишь в той мере, которая определяется социальной необходимостью. 
На мой взгляд, приведенный пример правового устройства земельных отношений, конкретные нормативно-правовые акты ФРГ служат хорошим примером, объясняющим то, как оптимальным образом должны вписываться реальные российские земельные отношения в создаваемое сегодня правовое поле.
 
7.2.4. Земельное законодательство Франции
 
Характерной чертой земельной политики французского государства после Второй мировой войны является непрерывная реформа сельского хозяйства, продолжающаяся по сей день. Более того. Послевоенная концепция аграрной реформы во Франции, сложившаяся в 50-60-е годы, впоследствии легла в основу единой аграрной политики Общего рынка.
Главной целью французской реформы стало повышение доходов сельскохозяйственных производителей в целях обеспечения страны продовольствием и увеличение конкурентоспособности сельского хозяйства. Исходя из этого, главной задачей аграрной политики было и остается стимулирование эффективных организационно-правовых форм хозяйствования (семейных и групповых хозяйств), создание обслуживающей их инфраструктуры (кооперативного и иного характера) и специальных рыночных учреждений.
Отличительной особенностью французской аграрной политики является также то, что на всех этапах ее осуществления имеет место тесное взаимодействие профсоюзных организаций сельскохозяйственных производителей и их профессиональных органов с публичными властями. Наряду с прочим, это стало фактором, ставящим пределы государственного вмешательства в регулирование земельных отношений.
Аграрная политика Франции состоит из трех тесно связанных между собой частей: земельная политики (отношения собственности и аренды, территориальное устройство), структурной политики (организационно-хозяйственные формы сельскохозяйственного производства) и политики в отношении внутреннего и внешнего рынков.
В послевоенный период реформирование сельского хозяйства страны шло в три этапа, на каждом из которых ставились свои задачи, расширялся правовой инструментарий, применялись специфические методы. На первом этапе (1945 - 50-е гг.) государство поставило перед собой цель направить деятельность сельскохозяйственных производителей в определенное русло путем организации рынков сбыта и регулирования цен. Это политика получила название дирижизма.
На втором этапе (60 - 70-е годы) было достигнуто взаимодействие представителей сельскохозяйственной профессии с государством в выработке аграрной политики. При этом, если раньше законодательство защищало интересы сельскохозяйственных производителей, то со вступлением Франции в Общий рынок государство стало брать на себя решение более крупных проблем, включая определение сельскохозяйственной политики на перспективу. На этом этапе государство впервые начало вмешиваться в регулирование земельных отношений.
На третьем этапе (80 - 90-е годы), наряду с сохранением и распространением договорных межхозяйственных связей, в сельском хозяйстве усиливается тенденция к администрированию, созданию “управляемого хозяйства”. Это нашло проявление в строгом регулировании земельных сделок, государственном контроле за структурами землепользования, в подробной регламентаций условий договора аренды, в появлении большого числа законодательных запретов и ограничений. В итоге в 90-е годы вмешательство государства в сферу производства и сбыта сельскохозяйственной продукции превратило аграрный сектор в наиболее регулируемый сектор экономики.
Исходной правовой базой для аграрной политики Франции служит право частной собственности на землю и нормы, регулирующие ее использование. Как известно, Гражданский кодекс Наполеона 1804 г. наделял собственника правом распоряжаться и пользоваться землей наиболее абсолютным образом. По этой причине в регулировании земельных отношений долгое время господствовал принцип полной свободы договоров.
Однако развитие отношений собственности в ХХ веке внесло в законодательство изменения, направленные на ограничения прав собственника в интересах общества. Среди них - ограничения, связанные с надлежащим использованием земли, правилами неделимости земельных участков, единонаследия, ограничения в земельном обороте и т. д. Государство также стало контролировать способы приобретения и пользования земельными участками, хозяйственные процессы, связанные с изменениями собственности, исходя из представлений о ее "социальной функции".
После Второй мировой войны земельные отношения подверглись серьезному пересмотру в процессе реформы арендной политики в сельском хозяйстве. Так, была радикально преобразована договорная модель землепользования, основанная на праве аренды пользователей, имеющих земли и зависящих от воли арендодателя. В результате закон гарантировал арендаторам более длительное пользование участком (до 18 лет), автономию управления хозяйством, защиту их прав в случае конфликта с собственником. Постепенная передача полномочий "голого" собственника к земледельцу-арендатору привела в 80-е годы к превращению последнего в “квази-собственника”, обладающего всеми правами по отношению к хозяйству, кроме основного - распоряжения им.
Основные принципы французской аграрной политики своевременно получали свое законодательное оформление. Так, закон “Об ориентации сельского хозяйства” от 5 августа 1960 г. и дополнительный закон от 8 августа 1962 г. в течение 20 лет рассматривались как "хартия французского сельского хозяйства". Они закрепляли принципы сохранения и развития жизнеспособного хозяйства семейного типа, введение административного контроля за слиянием и объединением аграрных хозяйств. В их развитие были приняты законы о реформе устава аренды, о долгосрочной аренде, о земельных сельскохозяйственных объединениях, о создании сельскохозяйственных объединений совместного производства, о привлечении в сельское хозяйство молодежи, о правовом статусе сельскохозяйственных кооперативов и др.
Закон “Об ориентации сельского хозяйства” 1980 г. предусматривал расширение основных направлений сельскохозяйственной политики 60-х годов, а также новое важное направление - усиление государственного контроля за социально-экономической структурой хозяйств и за ценами на землю. Он также вводил требования, которые должны были быть соблюдены желающими заниматься сельскохозяйственным трудом. В законе отмечалось, что земледельцы составляют только 10% активного населения, их численность и влияние падают, а цели установления паритета с другими социальными и профессиональными группами не достигнуты. В этой связи предлагались меры, необходимые для того, чтобы предотвратить уменьшение численности земледельцев, стимулировать рациональное использование сельскохозяйственных земель и развитие современных предприятий.
Цель усиления на мировых рынках экономической роли Франции в середине 80-х годов потребовала развития современных сельскохозяйственных предприятий путем. Достигалось это путем укрупнения существующих семейных хозяйств за счет аренды, посредством развития групповых форм хозяйствования (сельскохозяйственные объединения совместного производства, земельные сельскохозяйственные объединения собственников, общества с ограниченной ответственностью и др.), с помощью государственной поддержки и кооперативной системы обслуживания.
В середине 90-x годов происходит изменение курса реформы, вызванное спадом урбанистических настроений в обществе и намечающимся возрождением сельской территории, её новым заселением. Принятые в феврале 1995 г. три закона - “О модернизации сельского хозяйства”, “Об ориентации территориального устройства и развития” и “Об усилении охраны окружающей среды” в определенной мере знаменовали собой поворот государства к проблеме территориального устройства. В них отмечалось, что проводимая в предшествующие 30 лет политика территориального устройства и регионального развития оказалась неэффективной и не cмоглла остановить деградацию зон, находящихся в неблагоприятных условиях. В этой связи перед французским обществом вновь возникли проблемы территориального развития, экономического и социального равновесия сельских территорий с соблюдением охраны окружающей среды, гармонического равновесия между городскими и сельскими зонами.
К этим проблемам добавлялась и старая, нереализованная до сих пор задача – такого повышения уровня рентабельности сельского хозяйства, который бы гарантировал его конкурентоспособность на мировых рынках. Таким образом, складывающаяся ситуация потребовала укрепления положения сельского хозяйства как базы для пpeдпринимaтeльской деятельности на земле и основы для сохранения окружающей среды.
Одним из важнейших элементов структуры аграрной политики во Франции является сельскохозяйственная аренда. Путём внедрения и совершенствования сельскохозяйственной аренды облегчается доступ к земле тех, кто не в состоянии ее купить, создаются устойчивые хозяйства, обеспечивающие их членам достойное существование и непрерывность пользования землей.
Сельскохозяйственная аренда является важным инструментом земельного оборота, позволяющим осуществить движение земли от не занимающегося хозяйством ("голого") собственника к хозяйствующему не- собственнику (арендатору).
Не случайно закон "О контроле за структурами аграрных хозяйств и о статусе аренды" от 1 августа 1984 г. затрагивает две тесно связанные между собой сферы - строгое регулирование сельскохозяйственных структур в целом и подробную регламентацию проведения арендных операций с установлением мaкcимaльныx и минимaльныx размеров земельных участков, образующихся в результате заключения договоров аренды.
Peглaмeнтация арендных отношений и арендной платы в сельском хозяйстве Франции получила тщательное и строгое законодательное оформление, отчасти потому, что в аренде находится более 60% сельскохозяйственных земель. Вo Франции принято бoлee десяти законов, специально посвященных сельскохозяйственной аренде. Все они имеют своей целью создать фундамент для устойчивого жизнеспособного хозяйства, а также выработать арсенал юридических средств, направленных как на защиту арендатора, так и на его максимально свободный доступ к земельной собственности.
Так, устав сельскохозяйственной аренды и испольщины, составленный еще в 1945-46 гг., совершенствуется в законах 70 - 80-х годов в направлении усиления императивного характера регулирования арендных отношений. В них вместо четко прописаны обязательные условия, касающиеся арендуемого имущества, личности арендатора, обязанностей сторон, арендной платы, срока договора.
Зa арендатором признается преимущественное пpaвo на приобретение арендуемого имущества в случае его продажи. Договор о сельскохозяйственной аренде заключается на основе специально разработанного Типового устава сельскохозяйственной аренды. Максимальные сроки аренды определены в 18 лет и более (по закону 31 декабря 1970 г.) и на 25 лет и более (по закону 4 июля 1980 г.).
Для компенсации преимуществ, получаемых арендатором от увеличения срока аренды, закон предоставляет определённые льготы арендодателю: увеличение размера арендной платы (до 10%, с разрешения префекта), частичное освобождение от налогов имущества, находящегося в долгосрочной аренде.
Арендатору может быть отказано в продлении срока в следующих случаях: если он не ведет хозяйство надлежащим образом; при достижении пенсионного возраста; если владелец требует возврата земельного участка для того, чтобы самому заниматься сельскохозяйственной деятельностью. (Последнее разрешается только при условии, если он обладает общей правоспособностью и профессиональным опытом). Пpи семейной аренде, т. е. сдаче в аренду земельного участка своему супругу или родственнику, арендуемый участок приравнивается к профессиональному имуществу и освобождается от налога на крупные владения.
Установление и изменение размеров арендной платы строго регламентировано и зависит не только от качества почвы, производительной стоимости земель, расположения участков, но и от стабильности положения арендатора (срок договора, условия его продления, условия возврата участка собственником). Минимальный и максимальный размеры арендной платы пересматриваются не реже одного раза в 9 лет. Цeны на продукты, служащие базой для арендной платы, устанавливаются ежегодно постановлениями префектов (а для зерна - межминистерским постановлением).
Все споры, касающиеся устава cельскохозяйcтвeннoй аренды, равно как и другие споры между арендаторами и арендодателями, разбираются в паритетных судах сельскохозяйственной аренды. Право преимущественного приобретения арендуемого хозяйства принадлежит арендатору, имеющему трехлетний стаж селъскохозяйственной деятельности или диплом о сельскохозяйственном образовании.
Благодаря эволюции арендных отношений в сторону уменьшения зависимости арендатора от арендодателя во Франции в настоящее время отмечается усиление самостоятельности аграрного хозяйства, которое зиждется не на земельной собственности, а на хозяйственном владении и обладает совокупностью гарантированных прав.
 
7.3. Частная собственность на земли сельскохозяйственного назначения в системе современных российских социально-экономических укладов
 
Наблюдающаяся в 90-х годах ХХ столетия деградация большой (до пятидесяти процентов) части российского сельского хозяйства и, напротив, эффективное развитие примерно двадцати процентов хозяйств заставляют искать ответ на вопрос о причинах происходящего. Иногда решение предлагается довольно быстро: его видят в отчасти состоявшемся фактическом введении частной собственности на земли сельскохозяйственного назначения. И поэтому, в развитие, настаивают на немедленном законодательном и административном введении частной собственности везде и без всяких ограничений. Для обоснования этой позиции прибегают даже к экзотическим “обоснованиям” типа “постоянно действующих ценностных ориентаций и устремлений крестьянского сословия”, а также “врожденного” чувства собственности”[xv].
С другой стороны, противники частной собственности не устают говорить о якобы исконной и ничем не устранимой приверженности российского крестьянина к патриархальным ценностям, исключающим частную собственность и, тем самым, якобы определяющим ни на что не похожий собственный российский путь экономического развития. (Об этом, как известно, постоянно заявляют сторонники коммунно-большевистских ценностей).
На мой взгляд, в обоих случаях вопрос ставится некорректно, а проблема коренится значительно глубже.
 
*    *    *
 
Начну с рассмотрения двух массовых социально-экономических явлений, возникших недавно - в первой половине девяностых годов: фермерства как формы сельского предпринимательства и сельских жителей - собственников земельных долей.
Не вызывает сомнения тот факт, что в случае с крестьянскими (фермерскими) хозяйствами мы, безусловно, имеем дело с сельским собственником. Так, например, согласно статистике, из всех, предоставленных фермерским хозяйствам сельскохозяйственных угодий в 1999 году именно в собственности находилось 41,8 процента земель и столько же - 41,9 процента - арендовалось, что в абсолютной величине составляет 6 012 тыс. га[xvi].
 Другой важный показатель, характеризующий фермера как собственника – привлечение наемной рабочей силы. В 1999 году в деятельности фермерских хозяйств участвовало 235,8 тыс. наемных работников, в то время как абсолютная цифра занятых в производстве членов фермерских семей составила вдвое меньше - всего 128,4 тыс. человек[xvii].
Собственническое начало в хозяйствовании присутствует и в сфере сбыта. Так, примерно в 15 процентах всех фермерских хозяйств страны, из числа обследованных в 1999 году Госкомстатом России совместно с Национальной службой сельскохозяйственной статистики Министерства сельского хозяйства США, четверть (24,4 процента) располагали собственным транспортом для реализации продукции, а 2,4 процента имели собственные магазины, ларьки и палатки[xviii].
Для прояснения интересующего нас вопроса важно указать и на то, что более 80 процентов зарегистрированных и функционирующих фермерских хозяйств были образованы в 1995 году и ранее, то есть тогда, когда имела место их поддержка со стороны власти. Существенно также и то, что в последние два года, когда отечественный сельхозтоваропроизводитель получил лучшие экономические условиядля конкуренции на внутреннем рынке с производителем иностранным, фермерские хозяйства демонстрируют устойчивый рост по ряду показателей. Так, в 2000 году в сравнении с 1997 годом увеличилась площадь предоставленных им земельных участков (с 13 045 до 14 384 тыс. га), возрос средний размер земли, обрабатываемый одним хозяйством (с 48 до 55 га). Выросло количество имеющейся у фермеров техники (в сравнении с 1998 годом): тракторов – со 133,9 до 143,3 тыс. штук (рост 7 процентов); комбайнов – с 40,5 до 42,8 тыс. штук (рост 5,6 процента); грузовых автомобилей – с 64,1 до 68,2 тыс. штук (рост 6,3 процента). 
В сравнении с 1998 годом в 2000 году свое экономическое состояние как хорошее и удовлетворительное оценили, соответственно, 45,9 и 61,3 процентов опрошенных. Закончили год с прибылью в 1998 году 34,2, а в 2000 году – почти вдвое больше (60,6 процентов)[xix].
Конечно, в совокупном успешном результате хозяйственно-экономической деятельности фермерских хозяйств в последние годы сложно выделить значение интересующего нас фактора – собственно частного характера собственности на ресурсы производства и, в первую очередь, землю. Однако отметим, что будучи изначально построенными на неколлективистских основаниях, которые они, фермеры, естественно сами и выбрали, этот сектор аграрной экономики, несмотря на общие для всех сельских производителей общеэкономические трудности, но при наличии благоприятствующих факторов, демонстрирует устойчивый прогресс.     
 
*    *    *
 
Второе явление, представляющее интерес в связи с анализом проблемы частной собственности в сельском хозяйстве России – земельная собственность в виде так называемых земельных долей, распределенная между работниками сельскохозяйственных предприятий, пенсионерами и теми, кто занят в социальной сфере. Напомним, что “земельные доли”, как известно, не являются земельными участками, выделенными в натуре и представляют собой юридическое право потенциального обладания землей. Всего, по состоянию на 1 января 2000 г., в целом по Российской Федерации насчитывалось 11,9 млн. таких собственников, чьи земельные доли соответствовали площади 117,6 млн. га. Из этого числа правоудостоверяющие документы получили 10,9 млн. собственников (91,8%). Не получили оформленные свидетельства – 4,7%, а 3,5% – не подали заявление на получение.
Собственник земельной доли, получив свидетельство на право собственности на землю, обязан былподать заявление во внутрихозяйственную комиссию и указать в нем одну из форм использования своей земельной доли, предусмотренную законодательством Российской Федерации, то есть хозяйственным образом распорядиться ею, реализовав одно из предоставленных ему прав. Среди этих прав были: возможность передать земельную долю в качестве учредительного (вступительного) взноса в фонды (капиталы) акционерных обществ, товариществ, кооперативов, в том числе с иностранными инвестициями или в качестве вступительного капитала в производственный кооператив; продать ее сельскохозяйственной коммерческой организации; сдать земельную долю в аренду сельскохозяйственной коммерческой организации.
Анализ информации о ходе реализации этих предложенных властями возможностей показывает, что по состоянию на 1 января 2000 года конкретное решение по распоряжению земельной долей приняли около 8 млн. человек (66,3% собственников земельных долей). При этом, из общей площади земельных долей, которыми собственники распорядились, 91,9% земель было вновь возвращено сельскохозяйственным предприятиям для использования на различных правах. Также важно отметить, что только в редчайших случаях (1,1 процента) эти сделки фиксировались документально. Треть получивших землю в номинальную собственность не проявили к ней никакого интереса даже на уровне личного решения и почти все – за исключением 8% – оставили землю в составе сельскохозяйственного предприятия. Мы, таким образом, видим практически полное безразличие основной массы сельских производителей к основному средству производства, нежелание прилагать усилия к тому, чтобы делать землю своей собственностью.
По моему мнению, есть по крайней мере две основные причины, объясняющие это положение, которые – одновременно – препятствуют тому, чтобы в сельском хозяйстве началось “движение” земли. Первая состоит в том, что экономика в целом и сельское хозяйство в особенности переживают период депрессии. Низкая покупательная способность населения, год от года усиливающийся диспаритет цен, сведенная на нет инвестиционная активность государства и отсутствие условий для масштабного прибыльного вливания в сельское хозяйство частного капитала – все это изначально делает экономически и хозяйственно бессмысленными любые массовые движения в этом направлении.       
Также вовсе не очевидно, что в случае устранения или хотя бы смягчения перечисленных факторов в процесс земельного оборота тут же включится массовый сельский производитель. Нет. Скорее инициатива придет извне, а со стороны сельских производителей в этом процессе примут участие немногие. И причина этого – вторая по значимости – состоит в том, что часто определяют как “российская ментальность”. По моему мнению, такое определение неверно, узко, поскольку ментальность является всего лишь элементом, одной из составных частей более общего явления - общественно-экономических укладов. В уклад же, наряду с прочим, также входит и система экономических отношений, в том числе – и отношения собственности на землю. По этой причине, чтобы лучше уяснить себе значимость этого элемента – частной собственности - и нужно посмотреть на проблему с более широких позиций. Итак, обратимся, к понятию социально-экономического уклада.   
 
*    *    *
 
В понимании этой категории я исхожу из данной в 1972 году М.Я. Гефтером предельно широкой, философской дефиниции, согласно которой вся экономика и, в конечном счете, весь общественный строй, есть совокупность укладов (многоукладность). Что же касается специфики конкретного общества, то ее, по мнению Гефтера, нужно искать во взаимосвязи, взаимопроникновении и конфликте разных укладов, различных социально-экономических форм[xx].
Данное определение существенно шире иного, часто приводимого исследователями в 60 – 70-е годы. Так, Ю.И. Семенов в специальной работе, посвященной категории общественно-экономического уклада, определял его как “более или менее сложившуюся, оформившуюся совокупность производственных отношений, образующую одну особую, хотя, может быть, и связанную с другими, но тем не менее самостоятельную, отличную от остальных систему общественного хозяйства”[xxi].
Как видим, в первом случае уклад – это общественный строй и, следовательно, в него, наряду с производством, включается культурно-духовная и, что особенно важно, идеологическая сферы. Во втором, более узком понимании, уклад – только совокупность производственных отношений, система общественного хозяйства.
Тот факт, что в советские времена признавалось лишь второе, более узкое понимание уклада, на мой взгляд, имеет прежде всего идеологическое объяснение. Так, при более широком понимании многоукладности (как общественного строя), можно было придти к идеологическому плюрализму. То есть, дойти до понимания того, что у каждого уклада (или их групп) есть существенно разнящиеся культурно-духовные ориентации и, если и не в корне отличные, то, по крайней мере, различающиеся идеологии. Такая мысль, естественно, была невозможна в эпоху господства марксистско-ленинского мировоззрения и монолитной культурно-духовной сферы.
С другой стороны, также очевидно и то, что для обозначения всей совокупности производственных, культурно-духовных и идеологических отношений, органически присутствующих в хозяйственной и социальной деятельности человека, у нас нет иного понятия, кроме понятия социально-экономического уклада. В полной мере это относится и к аграрной сфере, совокупность укладов которой составляет конкретный аграрный строй.
 
* * *
 
В результате трансформаций аграрного сектора экономики и сельского социума в 90-е годы ХХ столетия в России на сегодняшний день, на мой взгляд, утвердились три основных типа аграрных социально-экономических укладов: крестьянско-потребительский, крестьянско-товарный и предпринимательско-товарный. Основополагающим критерием для их разделения я принимаю главную ориентацию и результат деятельности хозяйствующего субъекта. То есть то, на что субъект хозяйствования ориентируется и что производит - продукт для собственного (включая родственников) потребления или товар для рынка. В первом случае субъект деятельности – патриархальный крестьянин или маргинальный колхозно-совхозный тип “полу-крестьянина – полу-наемного рабочего”. Во втором – сельский предприниматель, собственник-производитель. Это, однако, всего лишь обозначение элементов систем. Чтобы понять существо того или иного уклада, нужно попытаться увидеть его в развитии. Что же можно считать источником возникновения новых аграрных укладов вообще и названных, в частности?
Прежде всего, источником трансформации уклада (вплоть до появления нового) выступают изменения в системе производства, точнее - в технологиях. Технологические изменения – это качественные изменения в ресурсах и методах труда человека, которые, начиная с повышения эффективности человеческой деятельности, в конечном счете приводят к коренным изменениям в способах хозяйствования. Так, появление паровых машин, высокоурожайных сортов и эффективных удобрений вначале повысило производительность труда, а затем ускорило и в известной степени инициировало процесс становления европейского фермерства. Также очевидно, что без качественных сдвигов в системе ресурсов и методов аграрной деятельности – например, предоставленной государством гарантированной возможности осваивать новые земли, получать кредиты и субсидии под переселение, на приобретение новых машин и сортов и т.д. - процесс становления фермерского уклада в России во времена П.А. Столыпина, не принял бы столь внушительных масштабов.    
   Возникновение новых укладов также бывает связано с коренной переменой в фундаменте производственных отношений – в отношениях собственности. Тотальное государственное регулирование хозяйственно-экономических процессов, в том числе и в аграрном секторе экономики СССР, объективно привело к сдерживанию экономического развития. Объявленный в начале 90-х годов курс на устранение регулирующих функций государства (дерегулирование экономики) и редукцию коллективистских начал в производственной деятельности, послужил пусковым механизмом для возникновения на селе предпринимательского - фермерского уклада.     
Далее. Как показала отечественная история последнего десятилетия, еще одним источником возникновения новых укладов могут быть действия властей, политических сил или отдельных личностей, инициирующих существенные изменения в идеологической и культурно-духовной сферах. Нужно отметить, что обычно идеологический элемент является тем пунктом, с которого начинается активная сознательная работа субъекта по осмыслению своей хозяйственной жизни в рамках конкретного уклада. Так, уже более пятнадцати лет - со второй половины 80-х годов - мы являемся свидетелями, а иногда и участниками процесса возрождения тех идей, ценностей и целых пластов общественных отношений, которые ранее были отодвинуты или даже уничтожены как несогласующиеся или противоречащие системе отношений советского типа.  
И, наконец, анализируя опыт социально-экономического развития отечественной деревни в последнее десятилетие, нужно признать, что источником появления новых укладов (на основе разрушающихся старых) могут также выступать деградационные процессы в экономике вообще и в АПК в частности. Для подтверждения правильности этого тезиса достаточно обратить внимание на постепенную эволюцию колхозов и совхозов, которые к началу 90-х годов в массе представляли собой экономически невозможные (неэффективные), но, тем не менее, реально существующие конструкции, претерпевшие коренные изменения в последнее десятилетие. По моему мнению, в формировании современных типов аграрных укладов России определяющую роль сыграли все четыре перечисленные фактора. Теперь следует дать более подробную характеристику каждому из укладов. 
 
* * *
 
Первый, наиболее массовый уклад, на долю которого приходится более половины производимой сегодня в сельском хозяйстве продукции, включая продукцию горожан, выращиваемую ими на садово-огородных участках, – крестьянско-потребительский. Его главной фигурой является экономически, технологически и социально деградирующий, скатывающийся к патриархальности крестьянин, утративший прежнюю возможность существования в качестве наемного работника в рамках колхоза или совхоза и в силу ряда объективных и субъективных причин не сумевший приспособиться к новым социально-экономическим условиям. Главная цель и, одновременно, результат его хозяйственной деятельности – самообеспечение на грани выживания.
Конечно, не всю производимую продукцию он потребляет самостоятельно. Часть ее реализуется как товар на локальных рынках или обменивается у родственников и друзей на их ответные услуги. Однако получаемая в результате этой деятельности прибыль позволяет всего лишь покрыть сокращенные до минимума потребности патриархального производителя и его семьи.  
Второй по массовости – крестьянско-товарный уклад. Его главный субъект – балансирующий между патриархальностью и рыночным предпринимательством сельский производитель, вектор дальнейшего развития которого зависит не только от него самого, но и от перспектив роста покупательной способности населения страны и интереса инвесторов к аграрному сектору. Как правило, он ничего не предпринимает “в упреждение”, то есть, к примеру, не реформирует свое предприятие до тех пор, пока к этому его не понудит очевидная выгода или жесткая, в последней степени остроты нужда.
В настоящее время его существование зависит от того, насколько быстро он “проедает” и (хотя бы отчасти) восстанавливает свои основные производственные ресурсы. Обычный результат его деятельности - небольшой объем реализованной (в основном - в “теневом” секторе) товарной продукции, поддержание с помощью натуроплаты и набора услуг существования членов производственных коллективов и их семей, а также рост долгов государству и структурам, работающим с сельским хозяйством.
Третий – наиболее динамичный и перспективный с точки зрения экономического прогресса - предпринимательско-товарный уклад. Его главные фигуры - успешный фермер, руководители и члены рентабельных аграрных хозяйств капиталистического типа – акционерных обществ, товариществ на вере и т.д. Структуры этого уклада возникли в контексте становления на селе рыночных отношений и с самого начала оказались до известной степени независимыми от рудиментов прежних советских укладов. Их деятельность определяется потребительским спросом городского населения, в борьбе за который они конкурируют с импортерами иностранной сельскохозяйственной продукции.
Их деятельность приносит прибыль. И хотя пока она не столь значительна, чтобы предприятия смогли начать массовую замену устаревших сельскохозяйственных машин и механизмов или радикально восстанавливать почвенное плодородие, он все же постепенно переходит на производственные технологии более высокого уровня, чем, естественно, укрепляет свои хозяйственно-экономические позиции в сравнении с субъектами первых двух укладов.      
Таким образом, в связи с проблемой частной собственности и существенным расширением числа укладов в аграрном секторе в последние десять лет, нужно отметить следующее. Во-первых, при значительном многообразии социально-экономических укладов, отсутствовавших прежде и возникших недавно, каждый развивается своим собственным (прогрессивным или регрессивным) путем и, соответственно, расширяет или постепенно сужает свою социально-экономическую перспективу. Второе. Расширение или сужение “жизненного поля” каждого из укладов напрямую зависит от того, насколько перспективны хозяйственные усилия субъектов каждого из укладов, насколько они масштабны и востребованы иными субъектами в иных сферах общественной и хозяйственной жизни. Насколько, наконец, их культурно-духовная составляющая, их идеология и ценности коррелируют с аналогичными духовными образованиями других социальных слоев и групп.
В этой связи проясню следующее важное, на мой взгляд, положение. Аграрный социум может быть (и чаще всего является) более консервативным, “отсталым”, чем другие, - “индустриальные”, “городские” – не аграрные социумы. Но даже с “запозданием” на десять – двадцать лет аграрный социум все равно проходит путь и достигает результатов не аграрных социумов. Происходит это потому, что общество – при всей разности скоростей развития составляющих его социальных структур – все же не может длительное время оставаться двух– или “многокачественным”. Так, не может длительно сосуществовать рыночная городская экономика и жестко регулируемая государством (административно-бюрократическая) деревенская экономика. Последний исторический пример того, что с неизбежностью все равно происходит их “сведение к общему знаменателю” – коллективизация, социально-экономический смысл которой состоял в превращении относительно свободного рыночного деревенского хозяйствования в государственно-наемную форму, по которой выстраивалась остальная, не аграрная промышленность.
То есть, рассматривая вопрос о частной собственности на ресурсы в сельском хозяйстве, нужно иметь ввиду, что сам факт существования и все более успешного функционирования рыночной городской экономики является еще одной весомой причиной постепенного утверждения частной собственности и в аграрном секторе.         
В связи с изложенным приведу определение понятия уклад, которое кажется мне верным. Социально-экономический уклад есть изменяющаяся - постоянно воспроизводящаяся, деградирующая или развивающаяся - система общественных отношений в рамках конкретного типа хозяйственно-экономической деятельности человека, испытывающая на себе воздействие производственных (технологических), идеологических и культурно-духовных новаций, которые вносятся (включаются) в уклад как в результате усилий отдельных индивидов, так и через систему общественных и государственных институтов и организаций. 
Как же в современных условиях в рамках уклада утверждаются отношения частной собственности на основное средство аграрного производства – земли сельскохозяйственного назначения?
 
* * *
 
Говоря о появлении в стране предпринимательско-товарного уклада, я отметил действие всех четырех источников (движущих сил) этого процесса. Так, фермерству (здесь и далее я говорю лишь о его успешной, производственной, а не авантюрной части) была предоставлена возможность получения части необходимых для хозяйствования земель в собственность. Оно воспользовалось и полученными на льготных условиях материально- техническими ресурсами, что позволило ему выйти на неплохой – в сравнении со “среднестатистическими” колхозами и совхозами - технологический уровень. На первых порах фермерство также испытывало реальную властную поддержку определенных политических сил. У него, что особенно важно с точки зрения саморазвития этого уклада, возникла своя общественная организация – Ассоциация крестьянских хозяйств и кооперативов России, довольно активная и предприимчивая.
“За” фермерство была и идеологическая составляющая бурно меняющегося в девяностые годы российского общественного сознания. В глазах наиболее “продвинутых” в рыночном отношении социальных слоев в пользу фермерства было и то, что на фоне массового разброда в значительной части аграрного сектора оно, опять же подчеркну - в лучшей своей части - демонстрировало жизнеспособность и рост.         
Таким образом, совокупность причин, включая фактическую и юридическую возможность частной собственности на землю, сделала это производственное отношение для фермерства естественным и конструктивно обязательным. Более того. Думаю, правильно будет предположить, что если бы не было хотя бы одного из этих факторов, отношение частной собственности не получило столь основательного укоренения.  
Несколько по-иному происходят изменения товарно-предпринимательского социально-экономического уклада в новые рыночные хозяйственные формы в случае преобразования прежних колхозов и совхозов. В отличие от фермерства, они не имели государственной помощи, в их поддержку не проводились идеологические компании. Руководители новых аграрных предприятий также не образовывали своих общественных объединений. Вообще, они старались действовать скорее незаметно, чем публично. Последнее объясняется тем, что им, в отличие от фермеров, приходилось отвечать не только за себя, но и за стоящие за ними коллективы людей в случае радикального поворота государственной политики – от рыночных ориентаций вновь к административно-бюрократической системе, если бы таковой вдруг произошел.
С другой стороны, поскольку приватизационные процессы предполагают в том числе и удовлетворение личных интересов руководителей этих предприятий, естественно, что эти деликатные вопросы они старались не делать предметом публичного рассмотрения. В общем, в отличие от малых и открытых подвижек в становлении частной собственности на землю у фермеров, в капиталистически ориентированных крупных аграрных предприятиях эти процессы стали происходить для внешнего взгляда скрытно, но в значительно более крупных масштабах.
 
* * *
 
Новые движения в направлении укоренения в сельском товарно-предпринимательском укладе отношений частной собственности на земли сельскохозяйственного назначения начались в последние два – три года с переноса интересов внешних для сельского хозяйства стратегических инвесторов от предприятий хранения и переработки сельскохозяйственного сырья к предприятиям – производителям.
Хорошо известно, что лучшие предприятия переработки мукомольно-крупяной, масло-жировой, мясной и ряда других отраслей пищевой индустрии считались инвестиционно привлекательными практически с начала девяностых годов. Во многом это было вызвано тем, что при резком (иногда на 30 – 50 процентов) падении потребления населением продукции этих отраслей, производство продовольственной продукции в значительной степени сконцентрировалось на наиболее крупных, сравнительно новых – то есть, лучших региональных предприятиях. Задача превращения их в конкурентоспособные производства, успешно соперничающие с западными продуктами на отечественном рынке, начала решаться вместе со сменой их формы собственности. Как правило, это означало переход значительной части пакета акций от трудового коллектива и государства к частному стратегическому инвестору, который ввел на предприятии свой финансовый и управленческий менеджмент. В полной мере это относится и к предприятиям переработки и хранения продукции зернового хозяйства – элеваторам, хлебоприемным пунктам, комбинатам хлебопродуктов и пр.                
Вместе с тем, через год – два обнаружилось, что мощности начавших эффективно работать перерабатывающих сельскохозяйственных предприятий существенно недогружаются прежде всего потому, что взаимодействующие с ними производители сырья не только пропорционально не увеличили своей производственной эффективности, но даже сократили ее. И одна из причин этого – наряду с причинами материально-технологического характера – сохранение старых отношений собственности, в том числе и того положения, при котором земля осталась ничейной.
Надо признать, что происшедшие в девяностые годы значительные изменения в земельном вопросе, тем не менее сегодня не привели к окончательному ответу - кому принадлежит земля. У крестьянина есть право собственности на земельную долю, но в натуре землей он не обладает. В то же время, лишь собственник земли может выступать реальным субъектом аграрного рынка. Крестьянин – потенциальный собственник - к этому не готов ни юридически, ни экономически, ни культурно. Кроме того, субъектом аграрного рынка должен быть крупный – индивидуальный или коллективный производитель, а не мелкий единоличный крестьянин. Поэтому сегодня на рынке работают сельскохозяйственные предприятия, которые реальными собственниками земли не являются, а лишь представляют интересы собственников-крестьян.
Конечно, есть свинокомплексы, тепличные хозяйства, птицефабрики и иные предприятия, являющиеся земельными собственниками. Но это особые случаи. А в огромном большинстве субъекты рынка – руководители ТОО, АО, ТНВ и др. Что же касается крестьян – собственников земли и реальных производителей, то они как были, так и остались отстранены от решения производственных вопросов, а в конечном счете и от нормального рынка.
Наряду с начавшимся процессом концентрации земельной собственности у руководителей крупных капиталистических и товарных фермерских предприятий возможен и путь кооперирования крестьян-собственников земельных наделов и, соответственно, их кооперативное представительство на рынке. Однако в России нет реальной сельскохозяйственной кооперации. И нет ее прежде всего потому, что некому кооперироваться: земля не передана крестьянам в натуре. Поэтому очевидно, что если бы сейчас начали предприниматься усилия по созданию цивилизованного рынка земли, они бы были малоэффективны: основная рыночная сила – собственник-производитель – разорвана между двумя фигурами современной “переходной” экономики – крестьянином с землей, но без власти и управленцем с властью, но без земли. Вот почему государству надо как-то определяться в земельном вопросе.
Оно, например, может занять рациональную либерально-рыночную позицию и умеренными усилиями способствовать процессу концентрации земельной собственности в руках более узкого слоя сельских жителей. (Вспомним, например, что вместе с реальными действиями П.А. Столыпин идейно отождествил себя с трезвыми и сильными, а не пьяными и слабыми, что, конечно, предполагает меры по поддержке слабых, но не пьяных). Оно также может дополнять эти усилия мерами по инициации и поддержке кооперирования крестьян - собственников земельных наделов. Впрочем, государство может избрать и коммуно-большевистский подход - уравнения перед лицом государства всех, запрет и не допущение концентрации земельной собственности, препятствование ее обороту, затруднение прихода в сельское хозяйство иностранного инвестора и т.д. Тогда реальные процессы дифференциации и накопления земельной собственности будут продолжаться, но по-прежнему подспудно и криминально. 
 
* * *
 
В спорах о введении в современных условиях отношений частной собственности нередко вспоминают об аренде как некоторой “переходной” форме от государственной собственности к собственности частной. При этом апеллируют к якобы позитивному опыту советской власти первых десятилетий послеоктябрьского периода. В чем же он состоял?
 Напомним, что первым основополагающим установлением советской власти, было постановление II Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов с участием депутатов крестьянских Советов, принятое 26 октября 1917 г. со следующей формулировкой: “Право частной собственности на землю отменяется навсегда; земля не может быть ни продаваема, ни покупаема, ни сдаваема в аренду либо в залог, ни каким-либо другим способом отчуждаема”[xxii].
Однако на практике аренда в России в 20-е годы не исчезла. Свыше 97% земельной площади составляли земли трудового землепользования, которые состояли в пользовании крестьян, ведущих мелкое трудовое хозяйство[xxiii]. Кроме того, формы найма нередко изменялись таким образом, что не бедняк нанимался к зажиточному, а, наоборот, зажиточный крестьянин брался обрабатывать исполу надел бедняка своей лошадью и орудиями труда.
С переходом к НЭПу запрет аренды был ослаблен, так как на первый план хозяйственной политики выдвинулось укрепление крестьянского землепользования. Основной закон о трудовом землепользовании (май 1922 г.) и Земельный кодекс РСФСР (декабрь 1922 г.) узаконили мелкую трудовую аренду. Однако запрет частной собственности на землю и изъятие ее из торгового оборота был сохранен как основной принцип. Земли, составляющие государственный фонд, находились в заведовании Народного Комиссариата земледелия. Основной формой сельскохозяйственного использования национализированных земель являлось трудовое землепользование, а надельное землепользование объявлялось неотчуждаемым. Земля, находившаяся в фактическом трудовом пользовании, закреплялась за земельными обществами[xxiv].
В качестве субъекта арендных отношений выступали не только земельные общества, но и отдельные землепользователи, которые могли как входить в состав земельного общества, так и существовать отдельно от него. Закон не мешал выбору форм крестьянского землепользования: единоличное, отрубное, хуторское – все эти формы имели равные права на существование.
Аренда земли допускалась Земельными кодексами РСФСР, БССР и УССР только в порядке исключения, при особо неблагоприятных обстоятельствах - временном ослаблении трудовых хозяйств вследствие стихийных бедствий вроде неурожая, пожара, падежа скота, либо от недостатка или убыли рабочей силы вследствие смерти, мобилизации, временных отходов из хозяйства на трудовые заработки и др. Допущение аренды рассматривалось как временное отступление от принципа трудового землепользования в целях предупреждения сокращения используемой земельной площади и во избежание недосева в маломощных хозяйствах.
Договор аренды по ЗК РСФСР имел своим содержанием временное возмездное пользование чужим земельным участком для удовлетворения своих хозяйственных потребностей и получения необходимых благ[xxv]. По договору о трудовой аренде земли разрешалась сдача всей или части земли в аренду за плату, денежную или натуральную.
Исключительный характер допущения аренды получил свое отражение в ограничении срока договора, размеров площади арендуемого участка, в запрете сдачи земли в субаренду и запрете превращения аренды в основную форму эксплуатации земли, а также в возложении на арендатора всех налогов в течение срока аренды.
Сдача земли в аренду допускалась на срок не более того времени, которое необходимо для проведения на арендуемом участке двух севооборотов, при севообороте шестипольном или выше шестипольного, и на срок не свыше 12 лет при севообороте ниже шестипольного, а также при отсутствии правильного севооборота.
Использование вспомогательного наемного труда на арендованной земле разрешалось лишь в тех случаях, когда в хозяйствах, которые по состоянию своей рабочей силы или инвентаря не могли выполнять своевременно необходимые сельскохозяйственные работы, и при условии соблюдения правил об охране труда в сельском хозяйстве. Применение подсобного наемного труда допускалось в течение срока не свыше года и при условии, если все трудоспособные члены хозяйства принимают участие в работе хозяйства (ст. 39 - 41 ЗК РСФСР).
Расширение НЭПа в 1925 г. раздвинуло границы и нормы трудовой аренды (найма земли, инвентаря, скота, рабочей силы). Принимались меры по увеличению трудового крестьянского землепользования за счет государственного фонда земель в малоземельных районах, а также неиспользованного земельного фонда крестьянских обществ[xxvi]. Сочетание аренды земли с наймом рабочей силы выступало как показатель способности к расширенному производству.
Все это способствовало ослаблению земельного голода, но не могло заложить основы для развития крепких хозяйств товарного типа, создать благоприятную почву для укоренения отношений собственности. Объясняется это изначальными доктринальными установками на запрет частной собственности, а, следовательно, и частной инициативы крестьянина; приоритетом интересов общины над интересами индивидуального домохозяина. Земельные органы отстаивали общину как наилучшую форму перехода к коллективизации и отклоняли заявки крестьян на выход из общины.
Политика цен, налогов (максимальные налоги на зажиточных крестьян, политика классовой борьбы, в том числе - лишение избирательных прав “растущих середняков” в 1926–1927 гг.) тормозили стремление к индивидуальному землепользованию. “Положение о землеустройстве” 1928 г. подтвердило запрет частной собственности на землю и товарообмен. На практике любой арендный договор мог быть признан незаконным.
Переход к сплошной коллективизации сельского хозяйства во второй половине 1929 г. означал окончательную ломку всей системы земельных отношений в деревне. Трудовая аренда крестьянских земель сначала была отменена в районах сплошной коллективизации в 1930 г., а затем аренда земли была повсеместно запрещена Постановлением ЦИК и СНК СССР от 4 июня 1937 г. “О воспрещении сдачи в аренду земель сельскохозяйственного назначения”[xxvii]. Передача земель для сельскохозяйственного использования допускалась только бесплатно и лишь по согласованию с надлежащими земельными органами.
Аренда была включена в перечень запрещенных сделок с землей, содержащийся в толковании ст. 87-а УК РСФСР, введенного в действие с 1 января 1927 г. “Всякое не разрешенное законом отчуждение прав трудового пользования на землю влечет за собой лишение свободы на срок до трех лет, с отобранием от приобретателя земли, явившейся предметом сделки, а также полученного за эту землю денежного или имущественного вознаграждения и с лишением права на надел на срок до шести лет”. “Пересдача арендованной земли другому лицу (субаренда) в нарушение действующих законов – лишение свободы или исправительно-трудовые работы на срок до 1 года или штраф до 500 руб. с лишением права на надел на срок до 6 лет”[xxviii].
Как видим, в указанный период аренда сельскохозяйственных земель была не столько формой перехода от государственной собственности к частной, сколько паллиативом, который лишь несколько камуфлировал все более усиливающееся наступление государства на права частного сельского предпринимателя. Таким образом, опыт аренды советского периода не дает современности каких-либо позитивных примеров.
Арендные отношения, существующие в развитых аграрных странах, также часто приводятся в качестве примера некоторого “не радикального” решения земельного вопроса. При этом во внимание – сознательно или по недомыслию - не принимаются две важнейшие вещи. Первая связана с тем, что довольно распространенная в аграрной деятельности аренда практически всегда есть аренда не у государства (как, например, в Голландии, на польдерах – землях, отвоеванных у моря на средства вех налогоплательщиков и потому государственные), а у других частных землевладельцев. И второе – обстоятельство исторического свойства. Арендные отношения, широко распространяющиеся среди производителей, имеющих за плечами длительную историю капиталистического хозяйствования, это не те же самые отношения, которые предлагаются к воплощению на практике для индивидов, у которых вся хозяйственная история складывается из отношений “крепостной – помещик” и “наемный работник – государство”. Напомним глубоко правильное замечание К. Маркса, сделанное в “Экономико-философских рукописях 1844 года”, что великая историческая заслуга капитализма состоит, в частности, в том, что он воспитывает всеобщее трудолюбие. Применительно к нашей ситуации это может означать, что в случае арендных отношений наш арендатор в полной мере может проявить качества “наемного рабочего – временщика”, озабоченного исключительно сиюминутной выгодой, а не дисциплинированного длительным капиталистическим опытом производителя. Поэтому в наших условиях широкомасштабное введение аренды потребует, на мой взгляд, значительных контролирующих мер со стороны государства и негосударственных организаций.  
    
* * *
 
Завершая рассмотрение вопроса о частной собственности в современной аграрной деятельности, хочу подчеркнуть следующее. Отношения частной собственности не должны насильственно привноситься государством в аграрную практику, равно как и искусственно подавляться. Для современного исторического периода развития страны, только-только начавшей нащупывать формы развития, свободные от ставшего привычным тоталитарного пресса, очень важны идущие снизу попытки самостоятельного хозяйственного развития. То, что в отдельных своих проявлениях эти попытки могут привести к ошибкам, вполне нормально. Важнее другое – то, что хозяйствующие субъекты приобретают опыт собственного движения, свободного развития, самостоятельной постановки и достижения целей. Только в процессе такого движения они достигнут оптимальной национальной модели, состоящей из определенных социально-экономических укладов с включенными в них отношениями собственности.            
 

[i] Подробнее см.: Хромов Ю.С. “Проблемы продовольственной безопасности России”. Международные и внутренние аспекты. М., 1995.
[ii] С.Б. Маркарьян. “Политика обеспечения продовольственной безопасности”. В кн. “Япония. Послевоенная государственная политика: вызовы и ответы”. М., 1998.
[iii] А. Китахара. Реальность и идеальный образ общины.
[iv] Юкка Окса и Перрти Ранникко “Меняющиеся значения села опрокидывают сельскохозяйственную политику”.
[v] Швейцария. Седьмой доклад по сельскому хозяйству. Берн, 27 января 1992 года.
[vi] Олаф Болин. Реформа сельскохозяйственной политики в Швеции в 1990 году. Доклад на международной конференции “Земля, собственность, реформа”, Орел, апрель 1995 г. В кн. “Успех реформ – в осознании их необходимости”, Орел, 1995.
[vii] Ева Рабинович. Сельскохозяйственная политика в промышленно развитых странах. Доклад на международной конференции “Земля, собственность, реформа”, Орел, апрель 1995 г. В кн. “Успех реформ – в осознании их необходимости”, Орел, 1995.
[viii] Аграрные вопросы конца ХХ века. Доклад на конференции “Крестьянство и власть” в Государственной Думе РФ в ноябре 1995 года; С.А.Никольский “Аграрная реформа” 1991-95 гг. и проблема модернизации российской деревни; И.Е.Кознова. “Крестьянство и власть” – научная конференция в Государственной Думе //Крестьяноведение. Теория. История. Современность. Ежегодник. 1996.
[ix] Ким Андерсон и Юджиро Хайями. Политическая экономия сельскохозяйственного протекционизма. (Kym Anderson & Yujiro Hayami. The Political Economy of Agricultural Protection. London, Sydney, Boston. 1986).
[x] Фомичев П.Ю. Регулирование сельскохозяйственных рынков в мире // ж. “Внешняя торговля”, № 4-6, 1997, с. 60-63.
[xi] Например, крупный конфликт возник между ЕС и США в 1986 г. в связи с принятием в ЕС Испании и Португалии и распространением на них Единой сельскохозяйственной политики тогдашнего Сообщества. США в ответ на это установили крупные торговые ограничения, тем же ответило и ЕС. В январе 1987 г. был достигнут компромисс.
[xii] Использование выражения "выручка за реализованную продукцию" вместо просто стоимости продукции подчеркивает значение поддерживаемого уровня цен на рынке, который не связан непосредственно с себестоимостью.
[xiii] См., например, “Аграрный протекционизм в индустриализированном мире”, 1990.
[xiv] Ф. Сандерсон и Р. Мира. Уроки внутренней политики. В кн. “Аграрный протекционизм в индустриализированном мире”, 1990.
[xv] См., например, статью И. Буздалова “Частная собственность на землю – основа эффективного сельского хозяйства” // “Вопросы экономики”. 2000, № 7.
[xvi] См.: Сельскохозяйственная деятельность крестьянских (фермерских) хозяйств в России. Статистический сборник. М., 2000, сс. 36, 14.
[xvii] Там же, с. 36.
[xviii] Там же, с. 42.
[xix] Там же, сс. 14, 37, 42.
[xx] Вопросы истории капиталистической России. Проблема многоукладности. Свердловск, 1972, сс. 83, 87.
[xxi] Категория “общественно-экономический уклад” и ее значение для философской и исторической наук.//“Философские науки”, 1964, № 3, с. 26.
[xxii] Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского Правительства. 1917, № 1, Декрет о земле, ст. 3 “Об отмене помещичьей собственности на землю”; Основной закон о социализации земли (принят ВЦИК РСФСР 27 января 1918 г.).
[xxiii] Евтихиев И.И. Земельное право. М.-Пг., 1923, с. 123.
[xxiv] К земельным обществам относились прежние земельные общества, земельная община и артели, а также возникшие сельскохозяйственные товарищества. (Земельный вопрос, под. Ред. Е.С.Строева, с.148, 149).
[xxv] Новицкий И.Б. Трудовая аренда земли и вспомогательный наемный труд в трудовых земледельческих хозяйствах. М., 1925, с.5.
[xxvi] Сборник документов по земельному законодательству СССР и РСФСР 1917-1954 гг. М., 1954, с. 117.
[xxvii] Собрание законов и распоряжений Рабоче-Крестьянского Правительства Союза Советских Социалистических Республик 1937 г. г. Москва, № 37, с.150.
[xxviii] Уголовный кодекс РСФСР с изменениями на 1 декабря 1938 г. М., 1940, с. 54-55, 164.