назад
Глубокие трансформационные процессы, запущенные в России с начала 90-х годов ХХ столетия и противоречиво разворачивающиеся в экономике и социальной сфере, настоятельно требуют социально-философского осмысления. И если городское хозяйство и население в силу своей традиционно большей цивилизованности, приближенности и понятности социальным философам довольно часто становятся объектом их внимания, то о сельской экономике и жизни деревенского сообщества этого сказать нельзя. Вместе с тем, есть несколько причин, побуждающих более пристально изучать эти сферы.
Первая из них – очевидная неудача многих из начатых в деревне институциональных и социально-экономических преобразований. В подавляющем большинстве случаев преобразования пока не достигли поставленных целей – появления массового эффективного собственника и роста производства. Более того: деградационные процессы в аграрной экономике и социальной сфере села, депопуляция сельского (как и городского) населения и разрушение основных средств производства, включая землю, продолжаются. А поскольку перечисленные элементы экономики и социума входят в реально существующие социально-экономические уклады, то резонно поставить вопрос о том, что происходит с каждым из укладов в отдельности?
Вторая причина, определяющая внимание к аграрной сфере и сельскому социуму, связана с тем, что в сельской местности современной России проживает порядка сорока миллионов человек, а в отечественном сельском хозяйстве занято примерно 18% экономически активного населения. (Для сравнения: в сельском хозяйстве США, в странах “семерки” и в Японии занято соответственно 2,5, 4,7 и 7,2 % населения). И если признавать огромную социальную важность этой проблемы для всего общества, равно как и очевидную необходимость кардинально повышать эффективность аграрного производства, то, следовательно, необходимо думать о механизмах решения проблемы сокращения занятости в сельском хозяйстве. Как может осуществляться этот процесс в рамках существующих на селе социально-экономических укладов?
И, наконец, третья причина состоит в том, что, как показал опыт трансформационных процессов 90-х годов, их реализация не может осуществляться лишь в системе производственных отношений. Изменения происходят во всем целостном комплексе социально-экономических связей, которые мы находим как в производстве, так и в повседневной жизни сельского социума. А их совокупность, на мой взгляд, и есть система аграрных укладов, которые должны учитываться акторами социально-экономических преобразований.
История российской деревни – история укладов жизни и хозяйствования. Что представляют они собой сегодня? Каковы перспективы их дальнейшей эволюции? Начнем с определения понятия уклада.
* * *
В понимании этой категории я исхожу из данной в 1972 году М.Я. Гефтером предельно широкой, философской дефиниции, согласно которой вся экономика и, в конечном счете, весь общественный строй, есть совокупность укладов (многоукладность). Что же касается специфики конкретного общества, то ее, по мнению Гефтера, нужно искать во взаимосвязи, взаимопроникновении и конфликте разных укладов, различных социально-экономических форм. («Вопросы истории капиталистической России. Проблема многоукладности». Свердловск, 1972, сс. 83, 87).
Данное определение существенно шире иного, часто приводимого исследователями проблемы укладности в 60 – 70-е годы. Так, Ю.И. Семенов в специальной работе, посвященной категории общественно-экономического уклада, определял его как «более или менее сложившуюся, оформившуюся совокупность производственных отношений (Выделено мной. – С.Н.), образующую одну особую, хотя, может быть, и связанную с другими, но тем не менее самостоятельную, отличную от остальных систему общественного хозяйства» («Категория «общественно-экономический уклад» и ее значение для философской и исторической наук». – «Философские науки», 1964, № 3, с. 26).
Как видим, в первом случае уклад – это общественный строй и, следовательно, в него, наряду с производством, включается культурно-духовная и, что особенно важно, идеологическая сферы. Во втором, более узком понимании, уклад – совокупность производственных отношений, система общественного хозяйства.
Тот факт, что в советские времена признавалось второе, более узкое понимание уклада, на мой взгляд, имеет прежде всего идеологическое объяснение. Так, при более широком понимании многоукладности (как общественного строя), можно было придти к допущению существования идеологического плюрализма. То есть, дойти до понимания того, что у каждого уклада (или их групп) есть существенно различающиеся культурно-духовные ориентации, и, если и не в корне отличные, то, по крайней мере, различающиеся идеологии. Такая мысль, естественно, была невозможна в эпоху господства марксистско-ленинской идеологии и монолитной культурно-духовной сферы.
С другой стороны, также очевидно и то, что для обозначения всей совокупности производственных, культурно-духовных и идеологических отношений, органически присутствующих в хозяйственной и социальной деятельности человека, у нас нет иного понятия, кроме понятия социально-экономического уклада. В полной мере это относится и к аграрной сфере, совокупность укладов которой составляет конкретный аграрный строй.
То, что объективное и всестороннее изучение целостного социально-экономического явления в прежние времена было невозможно, хорошо видно на примере известного ленинского определения укладов аграрной экономики первых лет советской власти, которое в советские времена считалось «методологической основой» рассмотрения проблемы. Напомним его. «Мы наблюдаем по меньшей мере пять различных систем или укладов, или экономических порядков, и, считая снизу доверху, они оказываются следующими: первое – патриархальное хозяйство, это когда крестьянское хозяйство работает только на себя или находится в состоянии кочевом или полукочевом, а таких у нас сколько угодно; второе – мелкое товарное хозяйство, когда оно сбывает продукты на рынок; третье – капиталистическое, – это появление капиталистов, небольшого частнохозяйственного капитала; четвертое – государственный капитализм, и пятое – социализм» (В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 43, с. 58).
Критерием и основным системообразующим элементом в выделенных Лениным укладах на первый взгляд выступает связь хозяйства с рынком. Этот признак прямо обозначен в двух первых укладах: патриархальное хозяйство «работает на себя», а мелкое товарное «сбывает продукты на рынок». Однако в остальных видах укладов этот признак исчезает, а вместо него появляется другой – отношение субъекта производства к собственности. В случае с «небольшим частнохозяйственным капиталом» субъектом выступает независимый от государства предприниматель-собственник, при «государственном капитализме» имеет место сочетание частной собственности и высокой степени государственного регулирования, а в виртуальном социалистическом укладе государство, уничтожив собственника, само становится на его место. В определении, таким образом, появляется второй системообразующий элемент – отношение производителя к средствам произвосдтва.
То, что именно этот второй элемент являлся основным, лишая значения первый, очевидно по трем основаниям. Во-первых, имено такой была логика идеологического замысла большевиков по отношению к российской деревне, имевшая место вплоть до так называемого поворота к НЭПу. Рынок объявлялся невозможным с точки зрения коммунистического устройства общества вообще и переустройства деревни, в частности. Во-вторых, такой – ориентированной на уничтожение частной собственности через национализацию – была нормотворческая деятельность правительства. И, наконец, в-третьих, к этому вела вся военно-хозяйственная деятельность и мероприятия политико-репрессивного характера, когда в соответствии с идеологической доктриной насилию выборочно подвергались определенные социальные группы и общественные институты.
Таким образом, ленинское определение укладов, выполнив определенную «установочную» функцию, не получило развития и оказалось невостребованным иследователями при анализе созданного в 30-е годы аграрного строя России. Воплощенный в действительность пятый ленинский «социалистический» уклад был искусственным образованием, который не только не развивался, но который также невозможно было исследовать. И единственная вещь, в которой он нуждался, была научно-идеологическая апологетика.
Появление в ленинском определении виртуального уклада имело политико-прагматический смысл. На практике он обнаруживал себя в деятельности властей по насажданию в деревне «образцовых» государственных хозяйств, в которые привлекалась беднота. В них под руководством специально назначенных представителей большевистской партии сельские пролетарии должны были демонстрировать «преимущества» производственной кооперации. Успехов в этом деле не было. Зато быстро проедались государственные субсидии, выделяемые на поддержание «социалистических маяков».
Однако эти «временные» трудности во внимание не принимались. В отличие от остальных, «социалистическому» укладу предписывалось не ограниченное во времени историческое бытие, а реальная хозяйственно-экономическая жизнь должна была быть переделана в соответствии с его стандартами.
То, что этот социалистический «экономический порядок» исторически не возникал в свободной хозяйственной деятельности, а был сконструирован в идеологической сфере и имплантирован в реальность, поддерживался административными и идеологическими усилиями власти, волей и мировоззрением управляющих экономикой субъектов, еще одно подтверждение того, что уклад есть не только совокупность производственных отношений, но целостная система отношений экономических, идеологических и культурно-духовных.
Также вне системы социальных и идеологических отношений нельзя представить себе функционирование и других, перечисленных Лениным реальных укладов. Хорошо известно, что накануне революции 1917 года в аграрном хозяйстве России от половины до трех четвертей крестьянских хозяйств–дворов было включено в ту или иную форму кооперативных связей. То есть, их функционирование происходило в контексте определенной хозяйственной идеологии, которая предполагала и, одновременно, формировала сознание производителей. Целенаправленным насаждением кооперативных идей были заняты десятки тысяч работавших в деревне специалистов. И это, как известно, была не только система производственных отношений, но также система отношений идеологических и культурно-духовных.
Более того. Послеоктябрьские трансформации в российской деревне в период «военного коммунизма», (а после «передышки» на НЭП, – и в ходе коллективизации), одним из своих источников имели сугубо идеологическую составляющую. Это, как известно, были представления В.И. Ленина и большевиков о том, какой должна быть социалистическая деревня. Известно, что в самом хозяйственном строе, в мировоззрении крестьян и трудах беспартийных ученых современные исследователи не обнаруживают ни хозяйственной идеи производственной кооперации (колхозов), ни такой организационно-хозяйственной формы как коллективный найм деревенских пролетариев в государственные хозяйства (совхозы). Как известно, эти идеи вносились в реальную экономику властью, разрушая старые и конструируя новые уклады, а в конечном счете и весь социально – экономический строй.
Вот как, к примеру, описывали этот процесс советские историки: «… коллективные хозяйства являлись социалистической формой сельскохозяйственного производства, …производили коренную перемену во всем социально-экономическом строе деревни, в результате которой исчезало мелкое частнособственническое хозяйство, прекращалось расслоение крестьян на классы, характерные для буржуазного общества, а мелкобуржуазные и капиталистические производственные отношения целиком заменялись социалистическими». («Новая экономическая политика. Вопросы теории и истории» М., «Наука», 1974, сс. 70 – 71).
В этом типичном для «социалистической науки» тезисе ясно видно, что в стране действительно был произведен коренной слом системы «досоциалистических» укладов и создан один огромный крупонотоварный социалистический уклад (наряду с продолжавшим существовать мелким натурально-товарным частным укладом подсобного хозяйства, без которого выживание самого крестьянства было невозможно). То есть, в сравнении с дореволюционным периодом, было изменено содержание всей системы общественных отношений, а также – со временем – и мировоззрение образующих эти отношения хозяйствующих субъектов.
Процессы ломки самого крестьянского хозяйства и существовавшей системы общественных отношений хорошо описаны историками. Но что именно ломалось, а что создавалось в производстве и в идеологической составляющей общественного строя? Содержательные ответы на этот вопрос могли бы быть получены в рамках специальной научной дискуссии, которая, на мой взгляд, сегодня достаточно назрела.
* * *
В связи с последним замечанием обозначу те линии, по которым можно было бы рассмотреть последующую эволюцию сложившихся до революции и впоследствии уничтоженных крестьянских укладов (по Ленину – патриархального, мелкотоварного и капиталистического).
Первая касается вопроса об эволюции содержания и периодов существования аграрных укладов и наличествующему в каждом из них специфических типов общественного сознания крестьянства. Очевидно, что на такого рода дифференциацию в первую очередь оказывали воздействие исторические события как «сгустки» экономических, политических, идеологических, социальных и культурных трасформаций. В этой связи в истории крестьянства ХХ столетия главные «срезы» крестьянского сознания резонно отнести к периодам столыпинской аграрной реформы, Февральской и Октябрьской революциям 1917 года, «военному коммунизму», НЭПу, коллективизации и деколлективизации 90-х годов. Во все эти периоды уклады претерпевали существенные изменения, коренную перестройку или даже исчезали. Также происходили существенные перемены в общественном сознании крестьянства. (То, что это действительно было так, подтверждается, в частности, исследованием, проведенным И.Е. Козновой. См.: Кознова И.Е. «ХХ век в социальной памяти российского крестьянства». М., 2000).
Вторая линия задается вопросом о месте крестьянства как одного из крупных социальных слоев в общем векторе развития общества. Так, в ходе столыпинской реформы крестьянство, представлявшее в то время свыше 80 процентов населения страны и бывшее господствующим по сравнению с остальными социально-экономическим укладами, естественным образом получило возможность создать новый массовый уклад «предпринимателей-фермеров», выделив из своей среды наиболее активную часть.
Спустя примерно два десятилетия с началом коллективизации в России, напротив, начался прямо противоположный процесс. Многообразие укладов было уничтожено, искусственно сведено к двум – так называемому государственно-кооперативному и крестьянско-потребительскому, обеспечивающему нужды выживания через личное подворье. Крестьянство, как это уже неоднократно бывало в российской истории, вновь было востребовано в качестве ресурса для разрешения стоящей перед страной проблемы индустриальной и военной модернизации. При этом его собственные интересы во внимание не принимались. В результате, органическая эволюция укладов прервалась, а им на смену пришло нежизнеспособное искусственное образование – «колхозно-совхозный» квази-уклад.
(Такая характеристика «колхозно-совхозного уклада» определяется следующим. Во-первых, как уже отмечалось, колхоз и совхоз как организационно-производственная форма не возникали естественно и потому не имели своей собственной «корневой» системы. Числить таковой общину, как показывают исследования, можно лишь с большой натяжкой.
Во-вторых, весь исторический опыт этих хозяйственных образований показал, что их главное действующее лицо – крестьянин – в плане своей хозяйственной активности все время находился в раздвоенном состоянии, разрываясь между личным подворьем и общественным хозяйством. Причем приоритет всегда отдается личному.
И, наконец, в-третьих: результирующая экономической деятельности этого «уклада» была такова, что сегодня даже его защитники вынуждены говорить, что колхозы и совхозы были не столько хозяйственно-экономическими образованиями в собственном смысле слова, сколько определенными способами организации социальной жизни деревни в том виде, в котором она была нужна «социалистическому городу»).
Вместе с тем, радикальные попытки вновь сломать построенную коллективизацией искусственную двухэлементную систему укладов и стимулировать возникновение в 90-е годы новых, хотя и запустили процесс изменения системы укладов, но в целом потерпели провал. При этом, может быть основная причина неудачи состояла в том, что хотя колхозно-совхозный строй и был неэффективным искусственным образованием, однако, как показала история последних десяти лет, длительное существование социальной группы даже в такой искусственной системе не проходит для нее бесследно. Поэтому понимание ее искусственной природы – одно из условий успешности проводимых реформ. Вот почему, поскольку этого понимания не было, в результате мы стали свидетелями появления в том числе и таких новых типов укладов, которые скорее консервируют нежизнеспособную старую систему, чем способствуют прогрессивной эволюции крестьянства как социального слоя общества.
Третья линия, по которой имело бы смысл провести дискуссию, связана с реакцией аграрных социально-экономических укладов на включение (или изоляцию) российского общества в развитый аграрный мир. Известно, что «предпринимательско-фермерский» столыпинский уклад был ориентирован на включение в мировую хозяйственную среду. Конечно, тогдашняя активность международных отношений и информационных контактов была так мала, что делать такое допущение можно лишь с оговоркой. Напротив, «государственно-кооперативный социалистический» уклад был изначально жестко изолирован от внешнего мира.
Что же до укладов, возникших в 90-е годы, то один из них – предпринимательско-товарный – активно ищет контактов с внешним миром, в то время как другие – рудименты «социалистического типа хозяйствования» – напротив, активно борются за восстановление в полном объеме системы хозяйственно-экономического изоляционизма. (Само собой разумеется, что установка на хозяйственный изоляционизм и политика разумного протекционизма для отечественного производителя как на внутреннем, так и на внешних рынках – совершенно разные вещи).
* * *
Обратимся теперь к проблеме уклада со стороны человека – субъектов хозяйственной деятельности, то есть со стороны его конкретных носителей и творцов. В особенности это важно сделать для понимания современной ситуации, определив основные типы аграрных укладов. Очевидно, что эти типы претерпевают изменения по мере развития общества, что, в частности, находит выражение в изменении его социальной структуры.
Так, переход развитых стран Европы во второй половине Х1Х – первой половине ХХ века от крестьянско-помещичьих хозяйств как основы аграрного сектора экономики к фермерско-предпринимательским означал изменение социальной структуры сельского социума и, соответственно, появление нового сельского предпринимательского (фермерского) уклада.
Аналогичным образом дело обстояло в сферах индустриального хозяйства и интеллектуальных занятий, в которых, также как и в аграрном социуме, изменения в социальной структуре вели к отмиранию одного вида укладов и к становлению другого (других) видов. (Из недавней истории видно как бурно развившаяся во второй половине ХХ века финансовая сфера экономики породила и поддерживает особый социальный слой финансистов-интеллектуалов, которых объединяет не только особый вид деятельности, но и особая система культурно-ценностных ориентаций, базирующаяся на особых идеологических основаниях. А поскольку эта сфера интеллектуальной хозяйственной деятельности все больше прогрессирует, причем распространяется на новые страны, можно говорить о становлении нового вида социально-экономического уклада глобального типа).
Итак, социальные группы, существующие в своих специфических видах деятельности (на мой взгляд, можно выделить три самые крупные группы –индустриальную, аграрную и интеллектуальную) через изменение ее (деятельности) содержания и механизмов осуществления постоянно изменяют и всю остальную систему отношений, то есть в конечном счете изменяют свои уклады. Для иллюстрации этого тезиса обратимся к отечественной истории последнего десятилетия.
В результате трансформаций аграрного сектора экономики и сельского социума в 90-е годы ХХ столетия в современной России сложилось три основных типа аграрных социально-экономических укладов: крестьянско-потребительский, крестьянско-товарный и предпринимательско-товарный. Основополагающим критерием для их разделения, на мой взгляд, нужно брать ориентацию и результат деятельности хозяйствующего субъекта. То есть, на что он ориентируется и что производит: продукт для собственного (включая родственников) потребления или товар для рынка. В первом случае субъект деятельности – патриархальный крестьянин или маргинальный колхозно-совхозный тип «полу-крестьянина – полу-наемного рабочего». Во втором – сельский предприниматель, собственник-производитель. Это, однако, всего лишь обозначение элементов систем. Чтобы понять их, нужно попытаться увидеть их в развитии. Что же можно считать источником возникновения новых аграрных укладов вообще и названных, в частности?
Прежде всего, источником трансформации уклада (вплоть до появления нового) выступают изменения в системе производства, точнее – в технологиях (качественные изменения в ресурсах и методах человеческой деятельности), влекущие за собой изменения в способах хозяйствования. Так, появление паровых машин, высокоурожайных сортов и эффективных удобрений резко ускорило, а в известной степени и инициировало процесс становления европейского фермерства. Также можно утверждать, что без этих качественных сдвигов в системе ресурсов аграрной деятельности (включая создание ориентированной на аграрный сектор финансовой инфраструктуры, о чем, в частности, см.: Проскурякова Н.А. Крестьянский поземельный банк. «Отечественная история», 1998, № 4, сс. 66 – 82) процесс становления фермерского уклада в России во времена П.А. Столыпина не принял бы столь внушительных масштабов.
Возникновение новых укладов также бывает связано с коренной переменой в фундаменте производственных отношений – отношениях собственности. Тотальное государственное регулирование хозяйственно-экономических процессов, в частности, в аграрном секторе экономики СССР объективно привело к сдерживанию экономического развития. Объявленный в начале 90-х годов курс на полное устранение регулирующих функций государства (дерегуляцию экономики) и, в том числе, на восстановление частной собственности на ресурсы в сельском хозяйстве, послужил пусковым механизмом для возникновения на селе предпринимательского – фермерского уклада.
Как показала отечественная история последнего десятилетия, еще одним источником возникновения новых укладов также могут быть действия властей, инициирующих существенные изменения в идеологической и культурно-духовной сферах. Нужно отметить, что обычно идеологический элемент является тем ферментом, с которого начинается активная сознательная работа субъекта по осмыслению своей хозяйственной жизни в рамках конкретного уклада. Так, начиная со второй половины 80-х годов мы являемся свидетелями, а иногда и участниками процесса возрождения тех идей, ценностей и целых пластов общественных отношений, которые были отодвинуты или даже уничтожены как несогласующиеся (противоречащие) системе отношений советского типа.
И, наконец, анализируя опыт социально-экономического развития отечественной деревни в последнее десятилетие, нужно признать, что источником появления новых укладов могут также выступать деградационные процессы в экономике вообще и в АПК, в частности, равно как и естественные процессы развития укладов (постепенная эволюция колхозов и совхозов накануне 90-х годов).
В результате, в настоящее время в деревне наиболее массовидными хозяйственными фигурами стали крестьянин со своим наделом (ЛПХ) – главный субъект крестьянско-потребительского уклада и крестьянин – участник формально реформированного бывшего колхоза или совхоза, представляющий крестьянско-товарный уклад.
На мой взгляд, определяющую роль в формировании типов аграрных укладов в современной России сыграли все четыре перечисленные источника. Однако прежде чем показать, что это было действительно так, дам характеристику современных укладов.
* * *
Первый, наиболее массовый уклад, на долю которого приходится более половины производимой сегодня в сельском хозяйстве продукции, включая продукцию горожан, выращиваемую ими на садово-огородных участках, – крестьянско-потребительский. Его главной фигурой является экономически, технологически и социально деградирующий, скатывающийся к патриархальности крестьянин, утративший прежнюю возможность существования в качестве наемного работника в рамках колхоза или совхоза и не сумевший приспособиться к новым социально-экономическим условиям. Главная цель и, одновременно, результат его хозяйственной деятельности – самообеспечение на грани выживания. Конечно, не всю производимую продукцию он потребляет самостоятельно. Часть ее реализуется как товар на локальных рынках или обменивается у родственников или друзей на их ответные услуги. Однако получаемая в результате этой деятельности прибыль позволяет всего лишь покрыть сокращенные до минимума потребности патриархального производителя и его семьи.
Второй по массовости – крестьянско-товарный уклад. Его главный субъект – балансирующий между патриархальностью и рыночным предпринимательством сельский производитель, вектор дальнейшего развития которого зависит не только от него самого, но и от перспектив роста покупательной способности населения страны и интереса инвесторов к аграрному сектору. Как правило, он ничего не предпринимает «в упреждение», то есть, к примеру, не реформирует свое предприятие до тех пор, пока к этому его не понудит очевидная выгода или жесткая, в последней степени остроты нужда.
В настоящее время его существование зависит от того, насколько быстро он «проедает» и хотя бы отчасти восстанавливает свои основные производственные ресурсы. Обычным результатом его деятельности является небольшой объем реализованной (в основном – в «теневом» секторе) товарной продукции, поддержание существования членов производственных коллективов и их семей, а также рост долгов государству и структурам, работающим с сельским хозяйством.
Третий – наиболее динамичный и перспективный с точки зрения экономического прогресса – предпринимательско-товарный уклад. Его главные фигуры – успешный фермер, руководители и члены рентабельных аграрных хозяйств капиталистического типа – акционерных обществ, товариществ на вере и т.д. Структуры этого уклада возникли в контексте становления на селе рыночных отношений и с самого начала оказались до известной степени независимыми от рудиментов прежних советских укладов. Их деятельность определяется потребительским спросом городского населения в борьбе за который они, как правило успешно, конкурируют с импортерами иностранной сельскохозяйственной продукции. Их деятельность приносит прибыль. И хотя она не столь значительна, чтобы начать массированную замену устаревших сельскохозяйственных машин и механизмов или радикально восстанавливать почвенное плодородие, он все же постепенно начинает переходить на производственные технологии более высокого уровня, чем, естественно, укрепляет свои хозяйственно-экономические позиции в сравнении с субъектами первых двух укладов.
Каким же образом выделенные четыре источника трансформации существующих и формирования новых укладов проявились в конкретной ситуации России 80-х – 90-х годов?
Первый, связанный с революционными переменами в системе ресурсов хозяйствования, в полной мере заявил о себе с начала 80-х годов, года в СССР начали предпринимать попытки внедрить достижения научно-технического прогресса в сельскохозяйственное производство. В частности, это нашло выражение в кампании по химизации производства растениеводческой продукции. В силу невосприимчивости советской аграрной системы к прогрессивным новациям эта затея потерпела провал. (Подробно об этом см.: В.И. Кирюшин. «Экологизация земледелия и технологическая политика». М., 2000).
Однако хотя практического результата попытка технологической инновации не имела, ее содержательное воздействие на трансформацию советского аграрного уклада было велико. Во-первых, в очередной раз стала очевидной ущербность колхозно-совхозного строя. И, во-вторых, самим фактом существенного прогресса аграрного производства в развитых странах в результате химизации еще раз была подтверждена эффективность аграрных укладов предпринимательского типа. То есть, не став технологическим фактором эволюции уклада, химизация как не воспринятая технологическая инновация по сути стала фактором идеологическим.
Второй источник разложения старого и формирования новых укладов мы находим в собственно идеологической и культурно-духовной сферах. Так, начавшийся в СССР со второй половины 80-х годов период так называемой гласности привел к тому, что в общественное сознание стали входить новое знание, идеи и ценности, раньше бывшие закрытыми или существовавшие в извращенной форме. В связи с аграрной сферой это в особенности относилось к знаниям о процессах реальной аграрной истории страны, в том числе – о столыпинской реформе, большевистской политике военного коммунизма, НЭПа и коллективизации. Естественно, что в связи с вопросом о новых, более эффективных формах хозяйствования первейшее внимание уделялось проблеме разгосударствления и частной собственности на земли сельскохозяйственного назначения.
Очевидно, что инициированный в начале 90-х годов либеральным российским правительством процесс становления на селе предпринимательско-товарного уклада в лице фермеров совпал с процессом познания и осмысления реальной аграрной истории и постепенно привел к формированию идеологической компоненты новых видов аграрных уладов в российской деревне.
Однако, как известно, материально-финансовая поддержка формирования нового предпринимательского уклада со стороны российского государства быстро иссякла. В других формах, но также негативно государство повело себя и по отношению к иным – старым и новым – аграрным укладам. Все это привело к постепенному нарастанию в аграрном секторе деградационных процессов, которые стали и до сих пор продолжают оставаться фактором (источником) тарнсформации старых и возникновения новых аграрных укладов.
* * *
Очевидно, что поддержание старых или возникновение новых типов укладов осуществляется через систему общественных и государственных институтов и организаций, сложившихся в определенных институциональных рамках. Как справделиво отмечает Дуглас Норт, «главная роль, которую институты играют в обществе, заключается в уменьшении неопределенности путем установления устойчивой (хотя и не обязательно эффективной) структуры взаимодействия между людьми» (Дуглас Норт. «Институты, институциональные изменения и функционирование экономики» М., 1997, с. 21). При этом, если «формальные правила можно изменить за одну ночь путем принятия политических или юридических решений», то «неформальные ограничения, воплощенные в обычаях, традициях и кодексах поведения, гораздо менее восприимчивы к сознательным человеческим усилиям» (Там же). Институты, таким образом, выполняют роль проводников или блокираторов тех воздействий, которые адресуются укладам со стороны перечисленных нами источников.
В связи с деятельностью (влиянием) институтов в современной российской деревне особое внимание нужно обратить на позиции и роли лидеров аграрных предприятий – ключевых фигур жизни сельского социума. Как отмечают социологи, политические и экономические трансформации сельскохозяйственного производства в последнее десятилетие создали среду, в которой многие прежние управленческие навыки, установки и ценности руководителя советского типа утратили свою актуальность. Так, например, райком КПСС был не только идеологическим органом, но и районной штаб-квартирой гигантской государственной продовольственной корпорации. Там решались вопросы снабжения и сбыта, подбора и подготовки кадров, социальные проблемы села, а руководители хозяйств выполняли функции начальников сельскохозяйственных цехов.
С начала 90-х годов руководители хозяйств оказались в ситуации, когда они должны были начать работать как самостоятельное предприятие, решая производственные и маркетинговые проблемы на свой страх и риск. Только единицы руководителей в сельских районах были готовы к этому. Основная часть бывших председателей колхозов и директоров совхозов так и осталась «начальниками цеха», ожидающими руководящих указаний. И потому сегодня нужно говорить о новой типологии сельских руководителей.
Но что взять за ее основание? Основой прежней типологии сельского руководителя были: его способность обеспечить выполнение предприятием показателей госплана на поставки продовольствия, соблюдение сроков полевых работ, лояльность к власти в вопросах выполнения «постановлений партии и правительства», партийность. Поскольку все предприятия условно делились на сильные (крепкие), средние и слабые (отстающие) хозяйства, то, соответственно, были сильные, средние и слабые руководители.
Сегодня представление о сильном, среднем и слабом руководителе не всегда зависит от экономического положения хозяйства, особенно, если ориентироваться на официальную статистику их производственной деятельности. Например, предприятия–банкроты, с многолетней задолжностью по кредитам, приобретают новую технику и строят жилье. Не менее трети их деятельности лежит в области неформальной экономики.
Вместе с тем, социологический подход, основанный на анализе субъективного восприятия респондентов личности и деятельности сельских руководителей, на оценках экспертов разного уровня, прямого наблюдения и интервью с руководителями, позволяет определить основания для новой типологии руководителей в постсоветском селе, а также тенденции трансформации и формирования нового типа сельского руководителя в рамках новых аграрных укладов.
Исследования в Саратовской и Самарской области, проведенные И.Е. Штейнбергом, показали, что на текущий момент наибольший вес среди субъективных критериев оценки деятельности сельского руководителя имеют три: отношение к собственности (в обыденном сознании – воровство), отношение к социальной справедливости (в обыденном сознании – совесть) и профессиональная компетенция (знание сельскохозяйственного производства и экономики, умение работать с людьми, организаторские способности). Попутно замечу, что эти критерии четко корреспондируют с основными отношениями, выделяемыми при определении укладов – производственными (в социологическом исследовании – профессионализм и отношение к собственности) и культурно-духовными (отношение руководителя к справедливости – как бы моральная результирующая этих отношений).
Использование этих трех критериев дали возможность построить следующую типологию социальных портретов аграрных управленцев в современном селе.
Тип первый – «коммунист-капиталист». Это постепенно уходящий тип руководителя-хозяйственника, составлявшего в годы советской власти цвет колхозного строя. Его отличительная черта – умение, сохраняя «колхозную идеологию», приспособиться к реальной экономической ситуации рынка, причем добиваться относительно высоких производственных результатов. Это руководитель-вождь, сочетающий непререкаемый моральный авторитет и неординарные организаторские способности, тонкое знание психологии людей, сильную волю. Он не ворует сам и не дает это делать другим. Его цель – рентабельное производство, но прибыль «для людей, села, и только потом – ждя себя». Отличительной чертой такого руководителя является то, что он управляет не только сельскохозяйственным производством, но и «всем селом», он – «хозяин села».
Тип второй – «временщик». Это тип руководителя, который часто приходит на смену «коммунисту-капиталисту». Не обладая достаточным авторитетом и волевыми качествами, не имея сил удержаться от соблазнов рыночной экономики, путая кризис в экономике и политике с катастрофой, начинает спасать прежде всего себя. «Ворует сам и дает воровать другим».
Тип третий – «хозяин–бизнесмен». Это деятельный и удачливый предприниматель, который стремится сочетать сельскохозяйственное производство с коммерческой деятельностью. Прибыль вкладывает в расширение производства. Исповедует мораль рентабельности и производительности. Стремится к прозрачности отношений: «Я хозяин – вы наемные рабочие. Я плачу – вы выполняете». Оптимистичен, много различных идей и планов, рассчитывает только на себя, никому не доверяет, но стремится к честным деловым отношением, к игре по правилам. Жесткий и требовательный руководитель. На первом месте у него принцип материальной заинтересованности и контроля за дисциплиной труда. Дисциплина поддерживается через наказание рублем.
Тип четвертый – «демагог» – выдвиженец трудового коллектива, защитник униженных и оскорбленных, оратор, представитель интересов «масс». Достаточно посредственный профессионал и организатор производства. Допускает много управленческих ошибок, прикрывая их стандартным набором ссылок на внешние обстоятельства – диспаритет цен, кризис, слабую власть и т.д. Любит политические дискуссии. В спорах категоричен, резок, нетерпим к критике, демонстрирует нелогичное, «разорванное» мышление. Активен, хитер, везде расставляет своих людей. Относительно скромен в материальных потребностях, так как боится «выпячивать достаток» и перестать быть «своим» для «простых» людей.
Тип пятый – «пенсионер». Это некогда способный и эффективный руководитель, который по разным причинам остановился в росте. Живет на былом авторитете, устал физически и эмоционально. Злоупотребляет спиртными напитками. Главное для него – чтобы дали доработать. Перекладывает управление на своих заместителей.
Тип шестой – «кризисмен» («выживальщик»). Максимально приспособлен к существованию в условиях системного кризиса, «базарного рынка», к игре без правил. Моральными принципами не отягощен, хотя постоянно декларирует необходимость заботы о селе, своей любви к земле. Как правило, способный организатор производства, имеет положительный опыт руководителя или специалиста колхоза (совхоза). Считает, что пока ситуация не в пользу собственного бизнеса, выгоднее возглавлять коллективное предприятие, где «личный риск наименьший, а заработать можно иногда и больше». Мастер неформальных отношений. Любит жить широко, но не любит это афишировать. Имеет влиятельных друзей и обширную сеть полезных социальных связей. Мотивировки его деятельности сложны и противоречивы: здесь и желание позаботиться о «человеческой» жизни односельчан, и ностальгия по доперестроечным временам, когда «была забота со стороны государства», и вера, что без коллективного хозяйства село вымрет, и стремление стать «полным» хозяином, и опасения последствий такого шага.
Основная тенденция среди существующих на селе перечисленных типов сельских руководителей, по мнению И.Е. Штейнберга, состоит в быстром сокращении числа «коммунистов-капиталистов» и нарастании числа «временщиков» и «кризисменов». Вместе с тем, все более массовой на селе фигурой становится и «хозяин-бизнесмен».
* * *
Какой же руководитель востребован селом сегодня в первую очередь? На первый взгляд, исходя из названных критериев можно заключить, что лучший руководитель – это наиболее совестливый, бескорыстный и эффективный организатор сельскохозяйственного производства. Однако это не так. «Коммунистов-капиталистов», которого современные крестьяне сполна наделяют этими качествами, недоставало во все времена. К тому же и сложившиеся экономическая и политическая система не способствует их воспроизводству. Все остальные типы явно не соответствуют массовым ожиданиям и представлениям крестьян об «аграрном управленце».
Но есть еще одна характеристика руководителя, которая находится на уровне коллективного бессознательного и воспринимается, если воспользоваться метафорой, как атмосферное давление. Норму никто не замечает, отклонения чувствуют, но не всегда и не все осознают свою зависимость от него. Речь идет об определении власти как дистанции. [1]
Умение власти находится от подвластных на оптимальной дистанции – чрезвычайно важно для становления новых производственных отношений и развитии производственного коллектива. Житель села, имеющий свое подсобное хозяйство и работающий в сельскохозяйственном кооперативе или товариществе, очень чувствителен к изменениям дистанции между ним и властью.
«Временщик» и «пенсионер» находятся слишком далеко от крестьянина и решения его насущных проблем и поэтому у него есть чувство незащищенности, брошенности как на производстве, так в быту.
«Демагог», напротив, находится слишком близко, но реальной поддержки не оказывает. «Хозяин –бизнесмен» держит короткую дистанцию только на производстве, предпочитая не связываться с социальными вопросами жизни села.
«Кризисмен» – демонстрирует гибкий стиль, то приближаясь, то отдаляясь от крестьянина, чем создает ситуацию неопределенности и беспокойства. «Коммунист-капиталист» соблюдает одинаковую дистанцию в производственных и социальных вопросах, находясь в позиции ближе к средней дистанции между руководителем и подчиненным, что воспринимается как оптимум.
Исходя из этого следует ожидать, что новый тип оптимального руководителя, который придет на смену «коммуниста-капиталиста» будет из числа «хозяев-бизнесменов», которых сама логика устройства сельского образа жизни приводит к необходимости включать в поле своей деятельности социальную сферу села. Таким образом, социологический анализ указывает на то, что именно предпринимательско-товарный укладявляется перспективным, открывающим новую страницу в завтрашнем развитии российского села.
* * *
В заключение приведу то определение понятия уклад, которое сложилось у меня в результате работы над темой. Уклад есть постоянно воспроизводящаяся, затухающая (деградирующая) или развивающаяся система общественных отношений в рамках конкретного типа хозяйственно-экономической деятельности человека, испытывающая на себе воздействие производственных (технологических), идеологических и культурно-духовных новаций, которые включаются в уклад как в результате усилий отдельных индивидов, так и через систему общественных и государственных институтов и организаций.
[1]См. Штейнберг И. Крестьянство и власть: тенденции трансформации. Исследования власти в постсоветском селе.// Куда идет Россия? Социальная трансформация постсоветского пространства/под ред. Т.И. Заславской.-М.: Аспект Пресс, 1996.- 512. С. 465-473. Штейнберг И. Тенденции трансформации власти в постсоветском селе //Социс. 1996. №7. С. 21-27.
|
|||||
|
 |
|
    |
|
