2014 год

Общая характеристика важнейших научных достижений сектора за отчетный период (важнейшие опубликованные результаты исследований), включая плановую и грантовую работу:

Выявлена структура философско-антропологического знания в наши дни. Показано, что в отличие от других областей философского знания философская антропология сегодня утратила свой предмет. В результате она трансформировалась в антиантропологию, приняла облик апофатического проекта. Доказано, что ни один социальный или технологический проект не может быть реализован без позитивной философской рефлексии о человеке. «Закат» философской антропологии причудливым образом сопровождается выдвижением этой тематики в центр всего философского и даже гуманитарного знания (Спектр антропологических учений. Вып. 6 / Отв. ред. П.С. Гуревич; Гуревич П.С. Специфика антропологического знания; Гуревич П.С., Нилогов А.С. Развилки философской антропологии (Беседа А.С. Нилогова с П.С. Гуревичем в рамках проекта «Кто сегодня делает философию в России»); Гуревич П.С. Величие и бесценность гуманитарного знания; Спирова Э.М. Специфика гуманитарного мышления; Спирова Э.М. Гуманитаризация образования).
Представлена философская экспертиза проекта «постчеловек». Дана метафизическая проработка, таких понятий, как жизнь и смерть, бессмертие. Развернут критический анализ проекта живого универсального разумного существа, при котором антропоморфность – лишь один из вариантов человека. Сущность экспертизы состоит в том, чтобы показать, каким образом феномен дебиологизации человека могут угрожать человечеству. Новизна и значимость такой постановки вопроса позволяет избежать многих ошибок в поспешной реконструкции человека на основе генетических открытий (Gurevich P.S. New Versions of the Interpretation of Human Nature; Гуревич П.С. Паранойя базальной извилины; Гуревич П.С. Парадоксы современного гуманизма; Spirova E.M. The Symbol as an Anthropological Concept; Reznik Yu.M. The metaphysics of man: images of being; Кротовская Н.Г., Кулагина-Ярцева В.С. Дихотомия жизни и смерти (Обзор книги С. Ахтара «Вопросы жизни и смерти»)).
Выявлена сущность современного редукционизма, который не уступает место более сложным и адекватным моделям окружающего мира. В современных нейронауках мозг, с одной стороны, рассматривается как объект, инициирующий не только когнитивные процессы. Он, по сути дела, обусловливает и психическую жизнь людей, причем в виде непосредственного рефлекса. Так, фактически стирается грань между сознанием и психикой. Новизна этой критической экспертизы и ее значимость состоит в утверждении нередукционистской модели человека (Гуревич П.С. Психика и душа – синонимы?; Гуревич П.С. Формирование новой парадигмы; Гуревич П.С. В потоке книг – Человек есть усилие быть человеком…).
Проведено различие между разумом и сознанием. Сознание оказывается в этой системе координат не единственной возможностью постижения реальности. Разум как общее понятие обладает множеством средств, позволяющих осмысливать и осваивать окружающую действительность. Таким образом, выдвинуто положение о множественности разумов, обнаруженных при встрече западной и восточной цивилизаций (Гуревич П.С. В потоке книг ‑ Многообразие человеческой разумности).
Выявлена связь между предметной областью философии (всеобщем в бытии) и экзистенцией самого мыслителя, объединяющего в своём исследовании феноменальное и трансцендентальное поля. (Резник Ю.М. Философия в моём понимании (опыт феноменологического прочтения). Часть 2. От аналитики к прагматике бытия; Резник Ю.М. Субъективно-всеобщее в мире феноменов как предмет философии; Резник Ю.М. Человек вопрошающий. О назначении философа).
Дана характеристика мира как арены бытия человека, развертывания пространства его творческих возможностей, определены регионы со-бытия человека и мира, Я и Другого, рассматриваемые в их единстве и различиях. Обозначен новый подход к пониманию основных регионов со-бытия людей. Впервые рассмотрены две формы или модели другости, которые раскрывают грани бытия Я и Другого: бытие-с-другим-я-субъектом и бытие-с-другим я-объектом. (Резник Ю.М. Человек и мир: грани со-бытия; Резник Ю.М. Я и Другой в контексте межрегионального взаимодействия).
Проведено различие между понятиями «грани человеческого бытия» и «человеческие экзистенциалы». Под гранями человеческого бытия подразумеваются такие формы жизни и активности людей, без которых их существование как особого рода сущего невозможно. Грани характеризуют пределы человеческого существования.
Продолжена концептуальная разработка таких граней человеческого бытия, как труд и игра. Труд оказывается неизменным спутником человеческого бытия. Однако его роль в разных обществах оказывается особой, зависимой от аксиологического измерения конкретной культуры. Выявлены природные и социальные предпосылки труда как особого рода человеческой деятельности (Гуревич П.С. Игра как одна из граней человеческого бытия; Гуревич П.С. Труд как одна из граней человеческого бытия).
Феноменология игры связывается с человеческой природой, она выражает человеческую спонтанность, азартность, неодолимую потребность человека избежать диктата чужой воли. Игра в жизни людей рассматривается не как частный случай, а как выражение глубинной человеческой потребности. Э. Финк, стремясь выделить основные грани человеческого бытия, рассматривает их как рядоположенные: труд, игра, любовь, смерть. Между тем, показано, что игра носит универсальный характер и пронизывает все другие аспекты человеческого существования (Гуревич П.С. Игра как одна из граней человеческого бытия; Спирова Э.М. Бытие игры).
В качестве особой грани человеческого бытия предложено рассматривать языковое сознание личности; предположено, что по такой ― языковой ― грани осуществляется не только социальная коммуникация, но и «информационная» связь сознания с трансцендентной сферой, осуществляемая через «эйдетический язык» в смысле А. Лосева (Gogotishvili L. Le noyau radical de La « philosophie du nom » d'A.F. Losev).
На основе сопоставительного анализа идей русский философов, прежде всего М. Бахтина и А. Лосева, проведенного в серии статей, выявлено, что в начале ХХ в. в большинстве из них имелась типологическая общность амбивалентного характера: 1) с одной стороны, был общепринят тезис об общем релятивном кризисе языка, с другой стороны ― 2) была распространена установка, согласно которой кризис языка можно преодолеть за счет по-особому выстроенной дискурсивной стратегии (практически у каждого русского философа была разработана такая антирелятивная дискурсивная стратегия). При сравнении Лосева и Бахтина выявлено, что соотносительный статус языкового Я и Я самосознания влияет на установку сознания в плане его релятивности и/или адекватности. Показано, что у обоих философов имеется теория расщепления Я и что в их движении в общем постсимволическом направлении можно выделить две схожие фазы: 1) релятивную фазу, на которой оба двигались от относительных типов Я по направлению к тезису о релятивности языка и 2) фазу адеквации, на которой оба философа равно признавали, что существуют такие стратегии порождения речи, которые посредством разного рода операциональных комбинаторик с различными типами относительных Я, имманентно присущих каждому высказыванию, преодолевают языковой релятивизм (относительные мифологии Лосева и субъективные голоса Бахтина) силами самого языкового релятивизма (у Лосева ‑ силами основанной на диалектике Абсолютной мифологии и позиционной политропии, у Бахтина ‑ силами двуголосого слова и полифонии). В основе различий стратегий лежит кардинальная развилка между именем и мифом (нарративом, предикатом) (Гоготишвили Л.А. К ситуации вокруг полифонии (часть 1); Гоготишвили Л.А. Бахтинская имманентно-диалогическая внутренняя форма как альтернатива гумбольдтианскому и потебнианскому подходам; Гоготишвили Л.А. А.Ф. Лосев как субъект и объект тезаурусного исследования (к постановке вопроса)).