Институт Философии
Российской Академии Наук




  Часть 2. Глава 2.
Главная страница » » Часть 2. Глава 2.

Часть 2. Глава 2.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ "СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ" БЮРОКРАТИИ

 

 

"Коммунисты стали бюрократами.

 Если что нас погубит, то это".

 

В. И. Ленин. Письмо Г. Я. Сокольникову

 от 22 и 28 февраля 1922 года.

 

При переходе общества от эксплуататорской формации к неэксплуататорской особую роль начинает выполнять полити­ко-идеологическая надстройка и, соответственно, персони­фицирующие ее общественные силы. После Октября такой си­лой стала выступать большевистская партия, формировавшая политический, хозяйственный и общественный аппарат, призванный направить развитие общества в направлении ком­мунизма. Однако к 1921 году стало ясно, что передовые отряды слишком "забежали вперед", "авангард грозил ото­рваться от массы" [3, т. 44, с. 486]. И не только потому, что в отличие от массы авангард обладал передовой идеологией. Все чаще Ленин в своих речах и текстах работ причиной это­го "отрыва" называет бюрократизм. Что стоит за этим сло­вом? Обратимся к К. Марксу.

 

Бюрократия - в переводе с французского — господство канцелярии. Но не любая канцелярия, то есть управленческий орган, само собой, может быть назван бюрократическим. Существо бюрократии состоит в независимости от воли большинства исполнительной власти, в подмене содержатель­ного начала деятельности формальным и в признании цели ее самосохранения первичной в сравнении с общественными за­дачами и целями.

 

Если первый признак — узурпация власти — самодоста­точен и не нуждается в дополнительных разъяснениях, то для второго и третьего требуется обоснование. Оно, на наш взгляд, состоит в том, что формализм и выживание любой ценой нужны бюрократии для того, чтобы продолжать пара­зитировать, обретя власть и сделавшись независимой от воли и решений породившего ее большинства. "Канцелярия" ста­новится бюрократией тогда, когда использует имеющиеся у нее средства, чтобы жить за счет общества, паразитировать на нем. Поэтому главное в бюрократии — паразитизм.

 

Условия для возникновения бюрократии есть в любой общественной системе, поскольку в любом обществе интере­сы как отдельных людей, так и социальных групп, объедине­ний часто не совпадают. Согласно К. Марксу, всем стадиям развития общества, вплоть до коммунистического, свойст­венно несовпадение "всеобщего" интереса (интереса всех членов общества) и "особого" интереса личности, коллекти­ва. Поэтому было бы странно, признавая длительность истори­ческого пути, отделяющего наше общество от эпохи "комму­нистического завтра", вместе с тем отрицать наличие различ­ных, часто взаимоисключающих интересов индивидов и групп — субъектов общественного производства.

 

Но где же грань, переходя которую социальные (произ­водственные, общественные) группы превращаются из равно­правного, уважаемого и честного участника общественного производства в бюрократическую корпорацию, отстаиваю­щую свой собственный эгоистический интерес? Первый, наи­более очевидный для здравого смысла признак — нравствен­ного рода. Эгоизм и паразитирование или, напротив, взаимо­помощь и работа на общую цель вне зависимости от конкрет­ного содержания деятельности осознается всеми участниками производства в любой момент. И теми, кто действия соверша­ет, и теми, по отношению к кому эти действия совершаются.

 

Выходов из бюрократического положения есть только два. Насильственное устранение обществом паразитирующей на нем "канцелярии". Или ее самоустранение, поскольку ра­ботающие в ней люди признают объективную бесполезность или даже вред своей деятельности, не желают жить за чужой счет, равно как и расходовать свою жизнь на уничтожение — обессмысливание — собственной жизни.

 

Кроме эгоистического интереса, требующего удовлетво­рения, бюрократической канцелярии присуще еще и господ­ство. Господство, концентрирование в немногих руках всех управленческих рычагов, создание в соответствии с этой целью административно-бюрократических механизмов — вот те нешуточные деяния, которые превращают смешное слово "канцелярия" в грозное "власть". Бюрократия есть власть не одиночки, а корпорации. И если употребить слово "система", то бюрократией можно назвать такую систему отношений в организации экономической, политической и духовной жизни общества, которая возникает в условиях дефицита демокра­тии и служит интересам определенных управляющих групп, обеспечивая им паразитическое существование за счет ущем­ления интересов остальных членов общества.

 

Ситуация, возникшая сегодня с проблемой бюрократии, характеризуется тем, что систематического анализа истории функционирования, генезиса и расцвета "социалистической" бюрократии пока нет. Мало изучен относящийся к этой теме 122 реальный исторический материал[1], нет систематических иссле­дований деяний современной бюрократии. Без этих материа­лов понять что-либо в природе бюрократизма, в сплетении форм его проявлений в общественном сознании невозможно. Социальное знание еще не готово представить философии на этот счет подробный материал. Наша социология, как пока­зывает, например, академик Т. И. Заславская, почти не разви­валась в прошлом и еще не может полноценно выполнять свои задачи сегодня. Катастрофически недостает кадров. С конца 50-х годов социальная статистика становилась все более скудной. Не поправлено положение и сегодня[2].

 

Всесторонний анализ бюрократии и бюрократических отношений находим в работах К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина. Маркс, начиная с ранних своих произведений, одну из причин тяжелого положения пролетариата и кресть­янства видит в переплетении капиталистических принципов организации общества с бюрократическим отношением к тру­дящемуся человеку. В рукописи "К критике гегелевской философии права'/ он вскрывает социально-экономические условия существования бюрократии — этого "замкнутого общества", государства в государстве, которое может разви­ваться, лишь подменяя реальные цели и интересы общества своими собственными эгоистическими, "формальными" це­лями и интересами.

 

Будучи врагом общества, борясь с которым бюрократ только и может удовлетворить свой корпоративный интерес, чиновник, с одной стороны, должен изображать заботу о все­общем благе, а с другой — тайно преследовать свои цели. В силу этого "...всеобщий дух бюрократии есть тайна, таин­ство. Соблюдение этого таинства обеспечивается в ее собст­венной среде ее иерархической организацией, а по отношению к внешнему миру — ее замкнутым корпоративным харак­тером. Открытый дух государства, а также и государствен­ное мышление представляется поэтому бюрократии преда­тельством по отношению к ее тайне" [1, т. 1, с. 272]. Естест­венно, что при этом всякое явление, знание, волеизъявление обретает двойной смысл — реальный, предназначенный для общества, и скрытый, тайный — определенный для бюрокра­тического пользования.

 

Структура бюрократических организаций — жесткая иерархия, управление внутри которой происходит на основе слепого подчинения посредством твердо установленных фор­мальных действий, принципов, традиций. Начальство в этой иерархии есть синоним непререкаемого авторитета. "Автори­тет есть поэтому принцип ее (бюрократии. — С. Н.) знания, и обоготворение авторитета есть ее образ мыслей" [1, т. 1, с. 272].

 

Знание жизни, компетентность и ответственность бюро­крата перед обществом — вещи, которые могут лишь поме­шать его собственному бытию. Незабываемый Осип Евсеич, столоначальник четвертого стола, — один из героев романа А. И. Герцена "Кто виноват?" — был бескорыстен и потому не в полной мере отвечал типу классического бюрократа: он от­казывался от повышения и наград, дабы никто из сослужив­цев не мог ему позавидовать.

 

Однако в том, что касается как бы воспарения над дейст­вительностью, ее полного игнорирования, он был бюрократи­чен в высшем, абсолютном смысле. "Он отроду не переходил мысленно от делопроизводства на бумаге к действительному существованию обстоятельств и лиц; он на дела смотрел как-то отвлеченно, как на сцепление большого числа отно­шений, сообщений, рапортов и запросов, в известном поряд­ке расположенных и по известным правилам разросшихся; продолжая дело в своем столе или сообщая ему движение, как говорят романтики-столоначальники, он имел в виду, само собою разумеется, одну очистку своего стола и окан­чивал дело у себя как удобнее было: справкой в Краснояр­ске, которая не могла ближе двух лет возвратиться, или за­готовлением окончательного решения, или — это он любил всего больше — пересылкою дела в другую канцелярию, где уже другой столоначальник оканчивал по тем же пра­вилам этот гран-пасьянс; он до того был беспристрастен, что вовсе не думал, например, что могут быть лица, которые пойдут по миру прежде, нежели воротится справка из Крас­ноярска" [24, с. 114] .

 

Однако то, что мог позволить себе в петербургском житье-бытье Осип Евсеич, бюрократ-романтик в первой половине XIX века, не может даже представить бюрократ эпохи капи­тализма или его социалистический собрат. Жестокая борьба с динамично развивающейся действительностью, с общест-124 венным интересом делает главной целью современного бю­рократа "делание карьеры". Жизнь приходится замечать, с ней обязательно нужно ловчить, стараясь направить в русло "кан­целярского бытия".

 

Бюрократ — враг независимой науки. Она дискредити­рует его попытки оседлать жизнь. "Действительная наука, — пишет Маркс, — представляется бюрократу бессодержатель­ной, как действительная жизнь — мертвой, ибо это мнимое знание и эта мнимая жизнь принимаются им за самую сущ­ность" [1,т. 1,с.272].

 

Было бы, однако, ошибкой думать, что в разных об­ществах в разные исторические периоды бюрократия будет одной и той же. Хотя сущность ее — узурпация власти, фор­мализм и своекорыстие — остаются неизменны, иные пара­метры меняются. Так, открытое третирование науки со сто­роны бюрократии в прошлом веке уже было немыслимо после Октября, в эпоху плана ГОЭЛРО и других проектов. Слепое подчинение авторитету, избавляющее бюрократа от необходимости глубокого знания предмета, начало сосущест­вовать с требованием хорошей профессиональной подготов­ки, которой, однако, часто не давался ход до тех пор, пока на это не поступало указания с более высокой иерархиче­ской ступени.

 

Главным способом жизни бюрократии по-прежнему оста­валось бюрократическое "творчество". Бюрократия, — пишет К. Маркс, — "...хочет все сотворить... она возводит волю в causa prima*, ибо ее существование находит свое выражение лишь в деятельности, содержание для которой бюрократия получает извне; следовательно, лишь формированием этого содержания, его ограничением она может доказать свое су­ществование. Для бюрократа мир есть просто объект его дея­тельности" [1, т. 1, с. 243]. В других, более поздних произ­ведениях Маркс обнажает существо классовых основ бюро­кратии — связь места, занимаемого бюрократом в иерархи­ческой структуре, с принадлежностью к определенному клас­су или социальной группе, зависимость между классовой принадлежностью бюрократов и их политическими ориентациями, связь между размерами бюрократического слоя и формами его поведения и политической формой общества. Исследовательская работа К. Маркса постепенно делала разоб­лачение бюрократии частью революционной теории борьбы пролетариата против капитала.

 

Марксовы принципы рассмотрения бюрократии как со­циально-политического явления были успешно применены В. И. Лениным для анализа чиновничье-паразитического слоя царской России. "Если про русского крестьянина, — писал он, — было сказано, что он всего более беден сознанием сво­ей бедности, то про русского обывателя или подданного мож­но сказать, что он, будучи беден гражданскими правами, особенно беден сознанием своего бесправия. Как мужик привык к своей безысходной нищете, привык жить, не заду­мываясь над ее причинами и возможностью ее устранения, так русский обыватель вообще привык к всевластию прави­тельства, привык жить, не задумываясь над тем, может ли дальше держаться это всевластие и нет ли рядом с ним таких явлений, которые подтачивают застарелый политический строй" [3, т. 5, с. 25]. В статье "Гонители земства и аннибалы либерализма" (посвященной анализу истории введе­ния земств после реформы 1861 года, истории схватки дво­рянства — самого сплоченного, по словам Ленина, образован­ного и привыкшего к политической власти класса России — с самодержавием и чиновничье-бюрократическим аппара­том) показано могущество консервативно-патриархальных сил. В этой борьбе тактика правительства состояла в том, чтобы "...с одной стороны, отстоять во что бы то ни стало всевластие и безответственность придворной камарильи и ар­мии чиновных пиявок, а с другой стороны, в том, чтобы под­держивать худших представителей эксплуататорских клас­сов, — подобное правительство не могло поступать иначе, как беспощадно истребляя отдельных лиц, сознательных и непреклонных врагов тирании и эксплуатации (т. е. "коно­водов" "революционной партии"), запугивать и подкупать небольшими уступками массу недовольных" [3, т. 5, с. 30]. Вероятно, пишет Ленин, эта тактика не была "...отчетливо сознаваема и систематически преследуема". "Но в общем и целом несомненно, что коллективный опыт и коллективный разум правящих заставлял их неуклонно преследовать эту тактику" [3, т. 5, с. 30]. Управляющий паразитический (бюрократический) слой России глубинно, на уровне инс­тинкта проводил единственно жизненную для него линию поведения — разобщения своих противников с последующим подкупом одних и дискредитацией или уничтожением других.

 

В ленинских исследованиях российской бюрократии это­го периода отчетливо прослеживаются конкретные черты ее поведения, определяемого существом надвигающихся собы­тий. Бюрократия стремилась затушевать или принизить революционно-классовую значимость встающих перед обществом социальных проблем, всячески демонстрируя собственную способность их устранения. В качестве эффективного сред­ства решения общественных задач предлагалось увеличение числа чиновников и репрессивного аппарата с предоставле­нием им большей свободы действий. На их содержание соот­ветственно затребовалось большее количество средств, но зато — обещалось - они произведут большее количество нормативно-регламентирующих документов, что обеспечит больший порядок. Если же население не согласно мириться с ограничением своих прав, то правительство должно было обеспечить повиновение физически, массовыми репрессиями. Особенность исторического момента — надвигающаяся рево­люция — определяла характер и способы осуществления бю­рократических мер в этот период.

 

Отметив характерные исторические черты, присущие именно российской бюрократии в отличие от ее западных сородичей, перейдем к тому, что может быть названо ожида­ниями В. И. Ленина по поводу управления страной накануне Октября.

 

В августе - сентябре 1917 года он, как известно, пишет книгу "Государство и революция. Учение марксизма о госу­дарстве и задачи пролетариата в революции". Опираясь на опыт Коммуны и возражая К. Каутскому, Ленин заявляет со­вершенно определенно: "В социалистическом обществе "неч­то вроде парламента" из рабочих депутатов будет, конечно, "устанавливать распорядок и наблюдать за управлением" "аппарата", но аппарат-то этот не будет "бюрократиче­ским". Рабочие, завоевав политическую власть, разобьют старый бюрократический аппарат, сломают его до основания, не оставят от него камня на камне, заменят его новым, сос­тоящим из тех же самых рабочих и служащих, против пре­вращения коих в бюрократов будут приняты тотчас меры, подробно разработанные Марксом и Энгельсом: 1) не только выборность, но и сменяемость в любое время; 2) плата не выше платы рабочего; 3) переход немедленный к тому, что­бы все исполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились "бюрократами" и чтобы поэтому никто не мог стать "бюрократом" [3, т. 33, с. 109].

 

Революционная смелость, "практическо-насущные" и "не­медленно-возможные" меры, такие, как сокращение рабоче­го дня, создают для масс возможность разрушить бюрокра­тизм. В перспективе это движение приведет"... к полному от­миранию всякого государства вообще" [3, т. 33, с. 117].

 

В этом же духе о сущности бюрократии после победы Ок­тября и об условиях ее уничтожения после сопротивления старых эксплуататорских классов писали Н. И. Бухарин и Е. А. Преображенский. В качестве причин, не позволивших пролетариату сразу отказаться от услуг буржуазии и самому взяться за руль управления, теоретики "военного комму­низма" называют "...недостаточное развитие, темноту, ро­бость отсталых слоев" в городе и деревне; "...отсутствие на­выков в деле управления"; "...отвлечение лучших сил в ар­мию" и др. [19, с. 158—159]. Все это, без сомнения, были существенные причины. Но вместе с тем нельзя не отметить фантастичность владевшей умами "революционной мечты" о том, что в "культурности" народа с уничтожением эксплуа­тации сразу же произойдет такой скачок, который позволит "обязательно привлекать каждого к управлению государст­вом" и делать это "по очереди".

 

Примечательное наблюдение на этот счет в 1926 году дела­ет известный деятель партии и государства Я. Яковлев: пос­ле Октября "...трудящиеся массы России развернули неслы­ханную в истории энергию разрушения, закладывая одновре­менно фундамент строя Советов. Здесь недостатки малого культурного уровня, если и давали себя чувствовать, то не имели, во всяком случае, решающего значения, ибо делом разрушения пролетарский авангард руководил превосходно, вовлекая в него миллионы трудящихся масс". Но после пе­рехода "к задачам строительным" круг активно действующих лиц "чрезвычайно суживается". "Переход от работы миллио­нов в деле разрушения к работе таких же миллионов в деле созидания оказывается значительно более трудным, чем это казалось в 1918 году" [99, с. 46, 47].

 

Действительность оказалась сложнее замыслов. Начиная с первого года существования советского государства борьба с бюрократизмом становится постоянной заботой новой власти. У Ленина в работах этого периода постоянно находим мысли об этом:

 

— Главный вопрос по окончании войны с Врангелем... борьба с бюрократизмом и волокитой советских учрежде­ний...

— Борьба с бюрократизмом и чиновничеством — через развитие сознания и самодеятельности самой рабочей мас­сы...

 — Бюрократическое устремление внимания на "верхи"...

— Дух корпоративной замкнутости, неприязни к низовым работникам — требует искоренения...

— Против бюрократизма за рабочую демократию...

— Аппарат для политики, а не политика для аппарата...

— От бюрократизма и обломовщины мы буквально зады­хаемся...

— За формальное и бюрократическое отношение к делу, за неумение помочь голодающим рабочим репрессия будет суровая, вплоть до расстрела...

— Мы не умеем гласно судить за поганую волокиту: за это нас всех и Наркомюст сугубо надо вешать на вонючих веревках. И я еще не потерял надежды, что нас когда-нибудь за это поделом повесят.

 

Одной из исходных причин бурного роста бюрократии, указываемых Лениным, но которая, на наш взгляд, не может считаться единственной, была невозможность обойтись без старого кадрового состава государственного аппарата цар­ской России и его фактическая негодность для тех целей, ко­торые ставила перед собой новая власть. Вред от этих людей состоит в том, что они заражают бюрократизмом новую власть. Российская бюрократия, согласно Ленину, несмотря на свою патриархальность, нерациональность и вообще недо­развитость по сравнению с бюрократией Запада, сумела чрез­вычайно быстро приспособиться к Советской власти. Одно­временно, будучи подключенной к "красногвардейской ата­ке" на капитал, она начала продвижение в "низы", в деревню. Совершенно очевидно, что при этом старая бюрократия не забывала своих собственных интересов.

 

Как уже отмечалось, в деревне в этот период в качестве господствующего социально-экономического уклада продол­жала существовать община. Определяемая ею социально-про­изводственная и духовно-нравственная связь крестьян, ее ты­сячелетняя система и опыт воспитания человека — труженика и защитника Родины, ее выработанный и закрепленный им­мунитет против властей вообще и вмешательства чиновничье-бюрократической машины в особенности — все это сужало размеры проникновения в тело государства раковой опухо­ли "старого" бюрократизма. Конечно, община длительное время жила в условиях крепостного права, под игом кото­рого находилась в среднем половина крестьян страны. И это означает, что эгоистический, паразитический интерес кре­постника, родственный такому же интересу бюрократа, "при­учал" к безропотному повиновению. Община терпела поме­щичий произвол. Но и то и другое воспринималось ею как внешняя злая сила — так же, как нашествие врагов, мор, неурожай. Это зло не росло изнутри.

 

Иным было положение после того, как Декретом о зем­ле была провозглашена хозяйственная свобода крестьянина, а на деле проводилась политика, направленная на немедлен­ный перевод деревни "на рельсы" социалистического земле­делия, что требовало создания собственно "социалистической" бюрократии. Цели революционной власти (в плане "скачка" в коммунизм, а не в плане выживания) в период "военного коммунизма" не совпадали с желаниями и целями подавляю­щего большинства населения страны. В этой ситуации аппа­рат управления должен был обеспечивать выполнение воли меньшинства в противоположность большинству. И хотя при этом аппарат еще почти никак не мог использовать эту ситу­ацию для обеспечения своего привилегированного положе­ния (исключая, впрочем, факт "самопрокормления" в усло­виях "собесовской" политики продразверстки — по отноше­нию к аппарату и "экспроприаторско-чекистской" ее фор­мы — по отношению к крестьянству), объективно он уже был поставлен в бюрократическое отношение к управляемым. То, что это так, видно из сущности бюрократического управ­ления.

 

При этом надо отметить три фундаментальных элемента, порождающих, на наш взгляд, "социалистический" бюрокра­тизм, — элементы идеологического, классового и экономиче­ского порядка. Первый элемент — идеологический. Его сущ­ность видна в следующем.

 

По мере развития в деревне "военного коммунизма" насилие все больше осуществлялось под знаком таких рево­люционных идей, которые не понимало или не принимало большинство. Это были идеи уравнительности распределения при неравном производстве, вера в высочайшую эффектив­ность определенных ("социалистических") способов хозяй­ствования, убежденность в правомерности принуждения к ним, уверенность во всесилии научно-технического прогрес­са и т. п. Все это входило в качестве составных частей в миро­воззренческий фундамент укрепляющегося аппарата власти. Этого фундамента не было и не могло быть у управляемого большинства, что, по мнению аппарата, являлось одним из важных оснований его, аппарата, права на управление.

 

Однако, чтобы перевести эту уверенность в реальное действие, аппарату нужны были свои рабочие органы. В ус­ловиях, когда после Декрета о земле в деревне начал, как представляется, намечаться период относительной успокоен­ности (до начала иностранной интервенции и царистско-помещичьего в своей сути "белого" движения) и созданные сельские Советы "революционных мечтаний" о немедленной организации социалистического земледелия не понимали или не разделяли, в этих условиях для зарождающегося аппарата власти понадобилась иная, не советская опора. Ею, отодвинув Советы, стали комитеты деревенской бедноты. После их рос­пуска их функции перешли к другим бюрократическим учреж­дениям, а не демократически созданным организациям.

 

Комбеды были далеки от идеологизма верхнего эшелона управляющего аппарата. В условиях усиливающегося "осереднячивания" деревни они в определенной части состояли просто из деревенских люмпенов. Но для нужд "внедрения" в массы "революционной мечты" они обладали незаменимы­ми качествами: якобы роднившей их с пролетариатом "клас­совой природой" и всегдашней готовностью выполнить любое веление вышестоящих аппаратных структур. Последнее ка­чество понять просто — в этом был источник их существо­вания. Что же касается "родства" с пролетариатом, то акцентировать его было необходимо потому, что сам существую­щий на идеологической базе управленческий слой оправдание своего собственного бытия находил только в представитель­стве пролетариата, якобы не умевшего без помощи аппарата организовать свою жизнь в условиях "скачка" от капитализ­ма к коммунизму.

 

Таким образом, "социалистическая" бюрократия с само­го начала своего появления в отличие от буржуазно-поме­щичьей бюрократии была неизмеримо лучше вооружена не только против логики развития материального производства (диктовавшего не поощрение "военного коммунизма", а его сдерживание и курс на госкапитализм), но и против обычного здравого смысла, пасовавшего перед бюрократическими уто­пиями и "революционной мечтой".

 

"Социалистическая" бюрократия, далее, с самого начала (в отличие от буржуазно-помещичьей) ввела и далее все бо­лее ужесточала принципы классового происхождения своего состава. Буржуазные "спецы", например, допущенные к уп­равлению вначале, чем дальше, тем больше не просто исклю­чались из ее состава, но и устранялись физически. Отбор по социальному происхождению по степени жесткости вполне мог конкурировать с отбором по национальной принадлеж­ности. Опираясь на этот принцип, "социалистическая" бю­рократия не просто перетряхнула, пересортировала все об­щество, но фактически "перевоссоздала" его. Понятия "от­живший" социальный член, слой, класс с первых дней Октяб­ря вошли в обиход речи и принцип действия "социалистической" бюрократии[3]. В этом плане сопоставление новой бюрократии со старой показывает наивность и "неразви­тость" последней.

 

Кроме идеологической и классовой основ происхождения "социалистической" бюрократии, нужно указать и экономи­ческую. Говорится о ней не до, а после первых двух потому, что в известном отношении она может считаться производной. Отметим, что в условиях, когда не экономика определяет по­литику, а политика и идеология стараются создать (или пе­ресоздать) экономику, производность экономических причин бюрократизма от идеологических не должна казаться стран­ной. Что имеется в виду?

 

На X съезде РКП (б) в марте 1921 года В. И. Ленин гово­рил о зависимости бюрократизма от раздробленности кресть­янского хозяйства, о связи бюрократизма с "мелкобуржуаз­ной стихией" [3, т. 43, с. 32, 49]. Через месяц в брошюре "О продовольственном налоге" эта мысль высказывается еще более определенно: "Бюрократизм ... как надстройка над распыленностью и придавленностью мелкого производителя" [3, т. 43, с. 230—231]. К этому добавляется еще одна причи­на: "...отсутствие оборота между земледелием и промышлен­ностью, отсутствие связи и взаимодействия между ними" [3, т. 43, с. 230]. Очевидно, что речь идет о продолжающейся попытке революционной власти внеэкономическими (насиль­ственными), а не экономическими методами, если не впря­мую осуществить "социалистическую" переорганизацию крестьянского хозяйства, то добиться в форме продналога ослабленно-принудительного непосредственного обмена про­дукции промышленности на продукцию сельского хозяйства. Конечно, делается это в условиях, когда продукции промыш­ленности для торговли с сельским хозяйством ничтожно ма­ло. Но здесь важна сама идея: бюрократия нужна и необходи­ма постольку, поскольку нужно и необходимо "перевести" несознательное, отчасти капиталистическое по своей природе, крестьянство в условия социалистического — крупного, цент­рализованного, планово-директивного производства, обмена, распределения и потребления.

 

Экономическим основанием расцвета "социалистиче­ской" бюрократии также нужно считать развернувшийся с первых месяцев существования Советской власти процесс тотальной национализации промышленного производства. В стремлении лишить буржуазию самого незначительного влияния на социалистическую экономику национализиро­вались не только крупные и средние, но и мелкие предприя­тия промышленности, банки, транспорт, торговля. Образо­ванный Декретом ВЦИК в декабре 1917 года Высший Совет Народного Хозяйства (ВСНХ) стал органом экономической диктатуры пролетариата. В течение мая—июня 1918 года бы­ли национализированы целые отрасли промышленности. При­чем процесс национализации нарастал: если к 1 июня 1918 го­да было национализировано более 500 предприятий, то уже к сентябрю — свыше 3000. 28 июня 1918 года СНК издал Декрет "О национализации крупнейших предприятий горной, металлургической и металлообрабатывающей, текстильной, электротехнической и прочих отраслей промышленности". В 1919—1920 годах национализация продолжалась.

 

Политика эта, по замыслу руководителей партии и госу­дарства, преследовала цель ускоренной победы социалисти­ческого уклада и новых форм хозяйственной и обществен­ной жизни. Создавалась гигантская централизованная систе­ма управления снабжением, кредитованием, производством и распределением. Для управления отраслями промышлен­ности в системе ВСНХ было создано свыше 50 главков и центров: "Главруда", "Главнефть", "Главуголь", "Главток", "Главцемент", "Главодежда" и т. д. со своими отделениями на местах. Для централизованного руководства военной промышленностью в августе 1919 года был организован Со­вет военной промышленности — Промвоенсовет, который планировал, снабжал и управлял деятельностью всех военных заводов. ВСНХ ведал вопросами распределения промышлен­ных товаров, имел специальные главки, курировал работу полукустарной и кустарной промышленности, через мест­ные отделы руководил городским хозяйством. Все предприя­тия бесплатно получали сырье и также бесплатно сдавали произведенную продукцию.

 

В известных пределах централизация хозяйства, а тем бо­лее в военных целях, была необходима. Но нельзя отрицать и то, что именно этот тип организации производства был частью "революционного замысла", мечты создания общества без товаров, денег и рынка при всеобщем роботоподобном производстве в соответствии с идеально намеченным планом.

 

В условиях такой организации труда личный интерес непосредственных производителей катастрофически падал, что не могло не отразиться на общем положении промыш­ленности в конце 1920 - начале 1921 года. В сравнении с 1913 годом объем продукции крупной промышленности был ниже в 7 раз, чугуна производилось 2,7 %, стали 4,6 %, руды добывалось в 70 раз меньше. Население массами поки­дало крупные города. Из 2-миллионного населения Москвы и Петрограда осталось соответственно миллион и 700 тысяч. Первоначально подхлестываемая неуемным революционным стремлением низов, национализация постепенно стала люби­мой заботой нарождающегося слоя "социалистической" бюрократии.

 

Рассматривая проблему происхождения "социалистиче­ской" бюрократии, нельзя не задаться вопросом о тех мерах, которые, по мнению В. И. Ленина, позволили бы преодолеть это негативное явление. Главнейшей из таких мер Ленин, вслед за Марксом, считал развитие пролетарской демокра­тии — выборность, сменяемость в любое время, плату не вы­ше платы среднего рабочего, сочетание управления с законо­дательством. Полная победа над бюрократизмом, по Ленину, будет возможна тогда, когда все население будет участво­вать в управлении. В программе РКП (б), принятой VIII съез­дом партии, Ленин наметил в этой связи ряд пунктов. Среди них — работа партии по превращению советского типа демо­кратизма в высший, по сравнению с буржуазным парламен­таризмом, тип; отмена мер по лишению политических прав и свобод некоторых социальных групп по мере исчезнове­ния объективной основы эксплуатации; всемерное сближе­ние органов власти с массами; временный характер консти­туционно закрепленных преимуществ рабочих перед кресть­янами и другие [3, т. 38, с. 423—427]. Проведение этих мер развития пролетарской демократии рассматривалось как переход к социализму и уничтожению государства.

 

Все это, подчеркнем еще раз, предполагалось осуществить в контексте реализации общего замысла - превращения в ко­роткий срок слаборазвитой капиталистической страны с пере­житками феодализма в могучую коммунистическую державу. В 1919 году, когда принималась программа, промежуточные ступени между капитализмом и коммунизмом еще не были видны. Все отчетливее они стали просматриваться накануне и по мере введения нэпа.

 

 

 

*          *

 

*

 

"Жил у нас враг навстречу, а мы его жил ял и из рев­кома, а теперь вместо врага пролетариат настал, либо мы его жилять должны, либо ревком не нужен".

  

"За стеной из дюймовых досок сразу заплакал чело­век, расходясь слезами все более громко. Пивная посуда дрожала на его столе, по которому он стучал оскорблен­ной головой; там жил одинокий комсомолец, работав­ший истопником в железнодорожном депо - без всякого продвижения к высшим должностям. Комсомолец немно­го порыдал, затем затих и высморкался.

- Всякая сволочь на автомобилях катается, на толс­тых артистках женится, а я все так себе живу! - выго­варивал комсомолец свое грустное озлобление. - Завтра же пойду в райком - пускай и меня в контору берут: я всю политграмоту знаю, я могу цельным масштабом ру­ководить! А они меня истопником сделали, да еще чет­вертый разряд положили... Человека, сволочи, не видят..."

 

                                                                 А. П. Платонов. "Чевенгур".

 

 

 

 



[1] Счастливые исключения составляют, пожалуй, лишь работы В. П. Макаренко: Анализ бюрократии классово-антагонистического общества в ранних работах Карла Маркса. Ростов н/Д., 1985; Бюро­кратия и государство. Ростов н/Д., 1987; Бюрократия и сталинизм. Ростов н/Д., 1989. 

[2] См.: Т.И.Заславская. Перестройка и социология // Правда, 1987. 6 февраля. № 37; Жить с открытыми глазами // Коммунист. 1989. № 8.

[3] Война на уничтожение "отживших" классов, слоев, групп, естественно, не велась под знаменами утверждения "социалистической" бюрократии. Бюрократия в широком смысле слова, как оторванный от народа, паразитирующий на нем и ведущий с ним борьбу социальный слой, в каждой конкретной социальной акции решала специфическую, "актуальную" на тот период задачу. Так, например, в русле проведения широкомасштабного "красного террора" с целью устрашения действительных и возможных врагов видный чекист Лацис писал 1 ноября 1918 года: "Мы не ведем войны против отдельных лиц, мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материала и доказательства того, что обвиняемый действовал словом или делом против Советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора. … Местные ЧК руководствовались именно указаниями Лациса, упростив процедуру дознания о прегрешениях обвиняемого осмотром его рук". В.Кондратьев. Поговорим о свободе // Литературная газета. 1989. 24 мая. № 21.