ПРОИСХОЖДЕНИЕ "СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ" БЮРОКРАТИИ
"Коммунисты стали бюрократами. Если что нас погубит, то это".
В. И. Ленин. Письмо Г. Я. Сокольникову от 22 и 28 февраля 1922 года.
При переходе общества от эксплуататорской формации к неэксплуататорской особую роль начинает выполнять политико-идеологическая надстройка и, соответственно, персонифицирующие ее общественные силы. После Октября такой силой стала выступать большевистская партия, формировавшая политический, хозяйственный и общественный аппарат, призванный направить развитие общества в направлении коммунизма. Однако к 1921 году стало ясно, что передовые отряды слишком "забежали вперед", "авангард грозил оторваться от массы" [3, т. 44, с. 486]. И не только потому, что в отличие от массы авангард обладал передовой идеологией. Все чаще Ленин в своих речах и текстах работ причиной этого "отрыва" называет бюрократизм. Что стоит за этим словом? Обратимся к К. Марксу.
Бюрократия - в переводе с французского — господство канцелярии. Но не любая канцелярия, то есть управленческий орган, само собой, может быть назван бюрократическим. Существо бюрократии состоит в независимости от воли большинства исполнительной власти, в подмене содержательного начала деятельности формальным и в признании цели ее самосохранения первичной в сравнении с общественными задачами и целями.
Если первый признак — узурпация власти — самодостаточен и не нуждается в дополнительных разъяснениях, то для второго и третьего требуется обоснование. Оно, на наш взгляд, состоит в том, что формализм и выживание любой ценой нужны бюрократии для того, чтобы продолжать паразитировать, обретя власть и сделавшись независимой от воли и решений породившего ее большинства. "Канцелярия" становится бюрократией тогда, когда использует имеющиеся у нее средства, чтобы жить за счет общества, паразитировать на нем. Поэтому главное в бюрократии — паразитизм.
Условия для возникновения бюрократии есть в любой общественной системе, поскольку в любом обществе интересы как отдельных людей, так и социальных групп, объединений часто не совпадают. Согласно К. Марксу, всем стадиям развития общества, вплоть до коммунистического, свойственно несовпадение "всеобщего" интереса (интереса всех членов общества) и "особого" интереса личности, коллектива. Поэтому было бы странно, признавая длительность исторического пути, отделяющего наше общество от эпохи "коммунистического завтра", вместе с тем отрицать наличие различных, часто взаимоисключающих интересов индивидов и групп — субъектов общественного производства.
Но где же грань, переходя которую социальные (производственные, общественные) группы превращаются из равноправного, уважаемого и честного участника общественного производства в бюрократическую корпорацию, отстаивающую свой собственный эгоистический интерес? Первый, наиболее очевидный для здравого смысла признак — нравственного рода. Эгоизм и паразитирование или, напротив, взаимопомощь и работа на общую цель вне зависимости от конкретного содержания деятельности осознается всеми участниками производства в любой момент. И теми, кто действия совершает, и теми, по отношению к кому эти действия совершаются.
Выходов из бюрократического положения есть только два. Насильственное устранение обществом паразитирующей на нем "канцелярии". Или ее самоустранение, поскольку работающие в ней люди признают объективную бесполезность или даже вред своей деятельности, не желают жить за чужой счет, равно как и расходовать свою жизнь на уничтожение — обессмысливание — собственной жизни.
Кроме эгоистического интереса, требующего удовлетворения, бюрократической канцелярии присуще еще и господство. Господство, концентрирование в немногих руках всех управленческих рычагов, создание в соответствии с этой целью административно-бюрократических механизмов — вот те нешуточные деяния, которые превращают смешное слово "канцелярия" в грозное "власть". Бюрократия есть власть не одиночки, а корпорации. И если употребить слово "система", то бюрократией можно назвать такую систему отношений в организации экономической, политической и духовной жизни общества, которая возникает в условиях дефицита демократии и служит интересам определенных управляющих групп, обеспечивая им паразитическое существование за счет ущемления интересов остальных членов общества.
Ситуация, возникшая сегодня с проблемой бюрократии, характеризуется тем, что систематического анализа истории функционирования, генезиса и расцвета "социалистической" бюрократии пока нет. Мало изучен относящийся к этой теме 122 реальный исторический материал[1], нет систематических исследований деяний современной бюрократии. Без этих материалов понять что-либо в природе бюрократизма, в сплетении форм его проявлений в общественном сознании невозможно. Социальное знание еще не готово представить философии на этот счет подробный материал. Наша социология, как показывает, например, академик Т. И. Заславская, почти не развивалась в прошлом и еще не может полноценно выполнять свои задачи сегодня. Катастрофически недостает кадров. С конца 50-х годов социальная статистика становилась все более скудной. Не поправлено положение и сегодня[2].
Всесторонний анализ бюрократии и бюрократических отношений находим в работах К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина. Маркс, начиная с ранних своих произведений, одну из причин тяжелого положения пролетариата и крестьянства видит в переплетении капиталистических принципов организации общества с бюрократическим отношением к трудящемуся человеку. В рукописи "К критике гегелевской философии права'/ он вскрывает социально-экономические условия существования бюрократии — этого "замкнутого общества", государства в государстве, которое может развиваться, лишь подменяя реальные цели и интересы общества своими собственными эгоистическими, "формальными" целями и интересами.
Будучи врагом общества, борясь с которым бюрократ только и может удовлетворить свой корпоративный интерес, чиновник, с одной стороны, должен изображать заботу о всеобщем благе, а с другой — тайно преследовать свои цели. В силу этого "...всеобщий дух бюрократии есть тайна, таинство. Соблюдение этого таинства обеспечивается в ее собственной среде ее иерархической организацией, а по отношению к внешнему миру — ее замкнутым корпоративным характером. Открытый дух государства, а также и государственное мышление представляется поэтому бюрократии предательством по отношению к ее тайне" [1, т. 1, с. 272]. Естественно, что при этом всякое явление, знание, волеизъявление обретает двойной смысл — реальный, предназначенный для общества, и скрытый, тайный — определенный для бюрократического пользования.
Структура бюрократических организаций — жесткая иерархия, управление внутри которой происходит на основе слепого подчинения посредством твердо установленных формальных действий, принципов, традиций. Начальство в этой иерархии есть синоним непререкаемого авторитета. "Авторитет есть поэтому принцип ее (бюрократии. — С. Н.) знания, и обоготворение авторитета есть ее образ мыслей" [1, т. 1, с. 272].
Знание жизни, компетентность и ответственность бюрократа перед обществом — вещи, которые могут лишь помешать его собственному бытию. Незабываемый Осип Евсеич, столоначальник четвертого стола, — один из героев романа А. И. Герцена "Кто виноват?" — был бескорыстен и потому не в полной мере отвечал типу классического бюрократа: он отказывался от повышения и наград, дабы никто из сослуживцев не мог ему позавидовать.
Однако в том, что касается как бы воспарения над действительностью, ее полного игнорирования, он был бюрократичен в высшем, абсолютном смысле. "Он отроду не переходил мысленно от делопроизводства на бумаге к действительному существованию обстоятельств и лиц; он на дела смотрел как-то отвлеченно, как на сцепление большого числа отношений, сообщений, рапортов и запросов, в известном порядке расположенных и по известным правилам разросшихся; продолжая дело в своем столе или сообщая ему движение, как говорят романтики-столоначальники, он имел в виду, само собою разумеется, одну очистку своего стола и оканчивал дело у себя как удобнее было: справкой в Красноярске, которая не могла ближе двух лет возвратиться, или заготовлением окончательного решения, или — это он любил всего больше — пересылкою дела в другую канцелярию, где уже другой столоначальник оканчивал по тем же правилам этот гран-пасьянс; он до того был беспристрастен, что вовсе не думал, например, что могут быть лица, которые пойдут по миру прежде, нежели воротится справка из Красноярска" [24, с. 114] .
Однако то, что мог позволить себе в петербургском житье-бытье Осип Евсеич, бюрократ-романтик в первой половине XIX века, не может даже представить бюрократ эпохи капитализма или его социалистический собрат. Жестокая борьба с динамично развивающейся действительностью, с общест-124 венным интересом делает главной целью современного бюрократа "делание карьеры". Жизнь приходится замечать, с ней обязательно нужно ловчить, стараясь направить в русло "канцелярского бытия".
Бюрократ — враг независимой науки. Она дискредитирует его попытки оседлать жизнь. "Действительная наука, — пишет Маркс, — представляется бюрократу бессодержательной, как действительная жизнь — мертвой, ибо это мнимое знание и эта мнимая жизнь принимаются им за самую сущность" [1,т. 1,с.272].
Было бы, однако, ошибкой думать, что в разных обществах в разные исторические периоды бюрократия будет одной и той же. Хотя сущность ее — узурпация власти, формализм и своекорыстие — остаются неизменны, иные параметры меняются. Так, открытое третирование науки со стороны бюрократии в прошлом веке уже было немыслимо после Октября, в эпоху плана ГОЭЛРО и других проектов. Слепое подчинение авторитету, избавляющее бюрократа от необходимости глубокого знания предмета, начало сосуществовать с требованием хорошей профессиональной подготовки, которой, однако, часто не давался ход до тех пор, пока на это не поступало указания с более высокой иерархической ступени.
Главным способом жизни бюрократии по-прежнему оставалось бюрократическое "творчество". Бюрократия, — пишет К. Маркс, — "...хочет все сотворить... она возводит волю в causa prima*, ибо ее существование находит свое выражение лишь в деятельности, содержание для которой бюрократия получает извне; следовательно, лишь формированием этого содержания, его ограничением она может доказать свое существование. Для бюрократа мир есть просто объект его деятельности" [1, т. 1, с. 243]. В других, более поздних произведениях Маркс обнажает существо классовых основ бюрократии — связь места, занимаемого бюрократом в иерархической структуре, с принадлежностью к определенному классу или социальной группе, зависимость между классовой принадлежностью бюрократов и их политическими ориентациями, связь между размерами бюрократического слоя и формами его поведения и политической формой общества. Исследовательская работа К. Маркса постепенно делала разоблачение бюрократии частью революционной теории борьбы пролетариата против капитала.
Марксовы принципы рассмотрения бюрократии как социально-политического явления были успешно применены В. И. Лениным для анализа чиновничье-паразитического слоя царской России. "Если про русского крестьянина, — писал он, — было сказано, что он всего более беден сознанием своей бедности, то про русского обывателя или подданного можно сказать, что он, будучи беден гражданскими правами, особенно беден сознанием своего бесправия. Как мужик привык к своей безысходной нищете, привык жить, не задумываясь над ее причинами и возможностью ее устранения, так русский обыватель вообще привык к всевластию правительства, привык жить, не задумываясь над тем, может ли дальше держаться это всевластие и нет ли рядом с ним таких явлений, которые подтачивают застарелый политический строй" [3, т. 5, с. 25]. В статье "Гонители земства и аннибалы либерализма" (посвященной анализу истории введения земств после реформы 1861 года, истории схватки дворянства — самого сплоченного, по словам Ленина, образованного и привыкшего к политической власти класса России — с самодержавием и чиновничье-бюрократическим аппаратом) показано могущество консервативно-патриархальных сил. В этой борьбе тактика правительства состояла в том, чтобы "...с одной стороны, отстоять во что бы то ни стало всевластие и безответственность придворной камарильи и армии чиновных пиявок, а с другой стороны, в том, чтобы поддерживать худших представителей эксплуататорских классов, — подобное правительство не могло поступать иначе, как беспощадно истребляя отдельных лиц, сознательных и непреклонных врагов тирании и эксплуатации (т. е. "коноводов" "революционной партии"), запугивать и подкупать небольшими уступками массу недовольных" [3, т. 5, с. 30]. Вероятно, пишет Ленин, эта тактика не была "...отчетливо сознаваема и систематически преследуема". "Но в общем и целом несомненно, что коллективный опыт и коллективный разум правящих заставлял их неуклонно преследовать эту тактику" [3, т. 5, с. 30]. Управляющий паразитический (бюрократический) слой России глубинно, на уровне инстинкта проводил единственно жизненную для него линию поведения — разобщения своих противников с последующим подкупом одних и дискредитацией или уничтожением других.
В ленинских исследованиях российской бюрократии этого периода отчетливо прослеживаются конкретные черты ее поведения, определяемого существом надвигающихся событий. Бюрократия стремилась затушевать или принизить революционно-классовую значимость встающих перед обществом социальных проблем, всячески демонстрируя собственную способность их устранения. В качестве эффективного средства решения общественных задач предлагалось увеличение числа чиновников и репрессивного аппарата с предоставлением им большей свободы действий. На их содержание соответственно затребовалось большее количество средств, но зато — обещалось - они произведут большее количество нормативно-регламентирующих документов, что обеспечит больший порядок. Если же население не согласно мириться с ограничением своих прав, то правительство должно было обеспечить повиновение физически, массовыми репрессиями. Особенность исторического момента — надвигающаяся революция — определяла характер и способы осуществления бюрократических мер в этот период.
Отметив характерные исторические черты, присущие именно российской бюрократии в отличие от ее западных сородичей, перейдем к тому, что может быть названо ожиданиями В. И. Ленина по поводу управления страной накануне Октября.
В августе - сентябре 1917 года он, как известно, пишет книгу "Государство и революция. Учение марксизма о государстве и задачи пролетариата в революции". Опираясь на опыт Коммуны и возражая К. Каутскому, Ленин заявляет совершенно определенно: "В социалистическом обществе "нечто вроде парламента" из рабочих депутатов будет, конечно, "устанавливать распорядок и наблюдать за управлением" "аппарата", но аппарат-то этот не будет "бюрократическим". Рабочие, завоевав политическую власть, разобьют старый бюрократический аппарат, сломают его до основания, не оставят от него камня на камне, заменят его новым, состоящим из тех же самых рабочих и служащих, против превращения коих в бюрократов будут приняты тотчас меры, подробно разработанные Марксом и Энгельсом: 1) не только выборность, но и сменяемость в любое время; 2) плата не выше платы рабочего; 3) переход немедленный к тому, чтобы все исполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились "бюрократами" и чтобы поэтому никто не мог стать "бюрократом" [3, т. 33, с. 109].
Революционная смелость, "практическо-насущные" и "немедленно-возможные" меры, такие, как сокращение рабочего дня, создают для масс возможность разрушить бюрократизм. В перспективе это движение приведет"... к полному отмиранию всякого государства вообще" [3, т. 33, с. 117].
В этом же духе о сущности бюрократии после победы Октября и об условиях ее уничтожения после сопротивления старых эксплуататорских классов писали Н. И. Бухарин и Е. А. Преображенский. В качестве причин, не позволивших пролетариату сразу отказаться от услуг буржуазии и самому взяться за руль управления, теоретики "военного коммунизма" называют "...недостаточное развитие, темноту, робость отсталых слоев" в городе и деревне; "...отсутствие навыков в деле управления"; "...отвлечение лучших сил в армию" и др. [19, с. 158—159]. Все это, без сомнения, были существенные причины. Но вместе с тем нельзя не отметить фантастичность владевшей умами "революционной мечты" о том, что в "культурности" народа с уничтожением эксплуатации сразу же произойдет такой скачок, который позволит "обязательно привлекать каждого к управлению государством" и делать это "по очереди".
Примечательное наблюдение на этот счет в 1926 году делает известный деятель партии и государства Я. Яковлев: после Октября "...трудящиеся массы России развернули неслыханную в истории энергию разрушения, закладывая одновременно фундамент строя Советов. Здесь недостатки малого культурного уровня, если и давали себя чувствовать, то не имели, во всяком случае, решающего значения, ибо делом разрушения пролетарский авангард руководил превосходно, вовлекая в него миллионы трудящихся масс". Но после перехода "к задачам строительным" круг активно действующих лиц "чрезвычайно суживается". "Переход от работы миллионов в деле разрушения к работе таких же миллионов в деле созидания оказывается значительно более трудным, чем это казалось в 1918 году" [99, с. 46, 47].
Действительность оказалась сложнее замыслов. Начиная с первого года существования советского государства борьба с бюрократизмом становится постоянной заботой новой власти. У Ленина в работах этого периода постоянно находим мысли об этом:
— Главный вопрос по окончании войны с Врангелем... борьба с бюрократизмом и волокитой советских учреждений... — Борьба с бюрократизмом и чиновничеством — через развитие сознания и самодеятельности самой рабочей массы... — Бюрократическое устремление внимания на "верхи"... — Дух корпоративной замкнутости, неприязни к низовым работникам — требует искоренения... — Против бюрократизма за рабочую демократию... — Аппарат для политики, а не политика для аппарата... — От бюрократизма и обломовщины мы буквально задыхаемся... — За формальное и бюрократическое отношение к делу, за неумение помочь голодающим рабочим репрессия будет суровая, вплоть до расстрела... — Мы не умеем гласно судить за поганую волокиту: за это нас всех и Наркомюст сугубо надо вешать на вонючих веревках. И я еще не потерял надежды, что нас когда-нибудь за это поделом повесят.
Одной из исходных причин бурного роста бюрократии, указываемых Лениным, но которая, на наш взгляд, не может считаться единственной, была невозможность обойтись без старого кадрового состава государственного аппарата царской России и его фактическая негодность для тех целей, которые ставила перед собой новая власть. Вред от этих людей состоит в том, что они заражают бюрократизмом новую власть. Российская бюрократия, согласно Ленину, несмотря на свою патриархальность, нерациональность и вообще недоразвитость по сравнению с бюрократией Запада, сумела чрезвычайно быстро приспособиться к Советской власти. Одновременно, будучи подключенной к "красногвардейской атаке" на капитал, она начала продвижение в "низы", в деревню. Совершенно очевидно, что при этом старая бюрократия не забывала своих собственных интересов.
Как уже отмечалось, в деревне в этот период в качестве господствующего социально-экономического уклада продолжала существовать община. Определяемая ею социально-производственная и духовно-нравственная связь крестьян, ее тысячелетняя система и опыт воспитания человека — труженика и защитника Родины, ее выработанный и закрепленный иммунитет против властей вообще и вмешательства чиновничье-бюрократической машины в особенности — все это сужало размеры проникновения в тело государства раковой опухоли "старого" бюрократизма. Конечно, община длительное время жила в условиях крепостного права, под игом которого находилась в среднем половина крестьян страны. И это означает, что эгоистический, паразитический интерес крепостника, родственный такому же интересу бюрократа, "приучал" к безропотному повиновению. Община терпела помещичий произвол. Но и то и другое воспринималось ею как внешняя злая сила — так же, как нашествие врагов, мор, неурожай. Это зло не росло изнутри.
Иным было положение после того, как Декретом о земле была провозглашена хозяйственная свобода крестьянина, а на деле проводилась политика, направленная на немедленный перевод деревни "на рельсы" социалистического земледелия, что требовало создания собственно "социалистической" бюрократии. Цели революционной власти (в плане "скачка" в коммунизм, а не в плане выживания) в период "военного коммунизма" не совпадали с желаниями и целями подавляющего большинства населения страны. В этой ситуации аппарат управления должен был обеспечивать выполнение воли меньшинства в противоположность большинству. И хотя при этом аппарат еще почти никак не мог использовать эту ситуацию для обеспечения своего привилегированного положения (исключая, впрочем, факт "самопрокормления" в условиях "собесовской" политики продразверстки — по отношению к аппарату и "экспроприаторско-чекистской" ее формы — по отношению к крестьянству), объективно он уже был поставлен в бюрократическое отношение к управляемым. То, что это так, видно из сущности бюрократического управления.
При этом надо отметить три фундаментальных элемента, порождающих, на наш взгляд, "социалистический" бюрократизм, — элементы идеологического, классового и экономического порядка. Первый элемент — идеологический. Его сущность видна в следующем.
По мере развития в деревне "военного коммунизма" насилие все больше осуществлялось под знаком таких революционных идей, которые не понимало или не принимало большинство. Это были идеи уравнительности распределения при неравном производстве, вера в высочайшую эффективность определенных ("социалистических") способов хозяйствования, убежденность в правомерности принуждения к ним, уверенность во всесилии научно-технического прогресса и т. п. Все это входило в качестве составных частей в мировоззренческий фундамент укрепляющегося аппарата власти. Этого фундамента не было и не могло быть у управляемого большинства, что, по мнению аппарата, являлось одним из важных оснований его, аппарата, права на управление.
Однако, чтобы перевести эту уверенность в реальное действие, аппарату нужны были свои рабочие органы. В условиях, когда после Декрета о земле в деревне начал, как представляется, намечаться период относительной успокоенности (до начала иностранной интервенции и царистско-помещичьего в своей сути "белого" движения) и созданные сельские Советы "революционных мечтаний" о немедленной организации социалистического земледелия не понимали или не разделяли, в этих условиях для зарождающегося аппарата власти понадобилась иная, не советская опора. Ею, отодвинув Советы, стали комитеты деревенской бедноты. После их роспуска их функции перешли к другим бюрократическим учреждениям, а не демократически созданным организациям.
Комбеды были далеки от идеологизма верхнего эшелона управляющего аппарата. В условиях усиливающегося "осереднячивания" деревни они в определенной части состояли просто из деревенских люмпенов. Но для нужд "внедрения" в массы "революционной мечты" они обладали незаменимыми качествами: якобы роднившей их с пролетариатом "классовой природой" и всегдашней готовностью выполнить любое веление вышестоящих аппаратных структур. Последнее качество понять просто — в этом был источник их существования. Что же касается "родства" с пролетариатом, то акцентировать его было необходимо потому, что сам существующий на идеологической базе управленческий слой оправдание своего собственного бытия находил только в представительстве пролетариата, якобы не умевшего без помощи аппарата организовать свою жизнь в условиях "скачка" от капитализма к коммунизму.
Таким образом, "социалистическая" бюрократия с самого начала своего появления в отличие от буржуазно-помещичьей бюрократии была неизмеримо лучше вооружена не только против логики развития материального производства (диктовавшего не поощрение "военного коммунизма", а его сдерживание и курс на госкапитализм), но и против обычного здравого смысла, пасовавшего перед бюрократическими утопиями и "революционной мечтой".
"Социалистическая" бюрократия, далее, с самого начала (в отличие от буржуазно-помещичьей) ввела и далее все более ужесточала принципы классового происхождения своего состава. Буржуазные "спецы", например, допущенные к управлению вначале, чем дальше, тем больше не просто исключались из ее состава, но и устранялись физически. Отбор по социальному происхождению по степени жесткости вполне мог конкурировать с отбором по национальной принадлежности. Опираясь на этот принцип, "социалистическая" бюрократия не просто перетряхнула, пересортировала все общество, но фактически "перевоссоздала" его. Понятия "отживший" социальный член, слой, класс с первых дней Октября вошли в обиход речи и принцип действия "социалистической" бюрократии[3]. В этом плане сопоставление новой бюрократии со старой показывает наивность и "неразвитость" последней.
Кроме идеологической и классовой основ происхождения "социалистической" бюрократии, нужно указать и экономическую. Говорится о ней не до, а после первых двух потому, что в известном отношении она может считаться производной. Отметим, что в условиях, когда не экономика определяет политику, а политика и идеология стараются создать (или пересоздать) экономику, производность экономических причин бюрократизма от идеологических не должна казаться странной. Что имеется в виду?
На X съезде РКП (б) в марте 1921 года В. И. Ленин говорил о зависимости бюрократизма от раздробленности крестьянского хозяйства, о связи бюрократизма с "мелкобуржуазной стихией" [3, т. 43, с. 32, 49]. Через месяц в брошюре "О продовольственном налоге" эта мысль высказывается еще более определенно: "Бюрократизм ... как надстройка над распыленностью и придавленностью мелкого производителя" [3, т. 43, с. 230—231]. К этому добавляется еще одна причина: "...отсутствие оборота между земледелием и промышленностью, отсутствие связи и взаимодействия между ними" [3, т. 43, с. 230]. Очевидно, что речь идет о продолжающейся попытке революционной власти внеэкономическими (насильственными), а не экономическими методами, если не впрямую осуществить "социалистическую" переорганизацию крестьянского хозяйства, то добиться в форме продналога ослабленно-принудительного непосредственного обмена продукции промышленности на продукцию сельского хозяйства. Конечно, делается это в условиях, когда продукции промышленности для торговли с сельским хозяйством ничтожно мало. Но здесь важна сама идея: бюрократия нужна и необходима постольку, поскольку нужно и необходимо "перевести" несознательное, отчасти капиталистическое по своей природе, крестьянство в условия социалистического — крупного, централизованного, планово-директивного производства, обмена, распределения и потребления.
Экономическим основанием расцвета "социалистической" бюрократии также нужно считать развернувшийся с первых месяцев существования Советской власти процесс тотальной национализации промышленного производства. В стремлении лишить буржуазию самого незначительного влияния на социалистическую экономику национализировались не только крупные и средние, но и мелкие предприятия промышленности, банки, транспорт, торговля. Образованный Декретом ВЦИК в декабре 1917 года Высший Совет Народного Хозяйства (ВСНХ) стал органом экономической диктатуры пролетариата. В течение мая—июня 1918 года были национализированы целые отрасли промышленности. Причем процесс национализации нарастал: если к 1 июня 1918 года было национализировано более 500 предприятий, то уже к сентябрю — свыше 3000. 28 июня 1918 года СНК издал Декрет "О национализации крупнейших предприятий горной, металлургической и металлообрабатывающей, текстильной, электротехнической и прочих отраслей промышленности". В 1919—1920 годах национализация продолжалась.
Политика эта, по замыслу руководителей партии и государства, преследовала цель ускоренной победы социалистического уклада и новых форм хозяйственной и общественной жизни. Создавалась гигантская централизованная система управления снабжением, кредитованием, производством и распределением. Для управления отраслями промышленности в системе ВСНХ было создано свыше 50 главков и центров: "Главруда", "Главнефть", "Главуголь", "Главток", "Главцемент", "Главодежда" и т. д. со своими отделениями на местах. Для централизованного руководства военной промышленностью в августе 1919 года был организован Совет военной промышленности — Промвоенсовет, который планировал, снабжал и управлял деятельностью всех военных заводов. ВСНХ ведал вопросами распределения промышленных товаров, имел специальные главки, курировал работу полукустарной и кустарной промышленности, через местные отделы руководил городским хозяйством. Все предприятия бесплатно получали сырье и также бесплатно сдавали произведенную продукцию.
В известных пределах централизация хозяйства, а тем более в военных целях, была необходима. Но нельзя отрицать и то, что именно этот тип организации производства был частью "революционного замысла", мечты создания общества без товаров, денег и рынка при всеобщем роботоподобном производстве в соответствии с идеально намеченным планом.
В условиях такой организации труда личный интерес непосредственных производителей катастрофически падал, что не могло не отразиться на общем положении промышленности в конце 1920 - начале 1921 года. В сравнении с 1913 годом объем продукции крупной промышленности был ниже в 7 раз, чугуна производилось 2,7 %, стали 4,6 %, руды добывалось в 70 раз меньше. Население массами покидало крупные города. Из 2-миллионного населения Москвы и Петрограда осталось соответственно миллион и 700 тысяч. Первоначально подхлестываемая неуемным революционным стремлением низов, национализация постепенно стала любимой заботой нарождающегося слоя "социалистической" бюрократии.
Рассматривая проблему происхождения "социалистической" бюрократии, нельзя не задаться вопросом о тех мерах, которые, по мнению В. И. Ленина, позволили бы преодолеть это негативное явление. Главнейшей из таких мер Ленин, вслед за Марксом, считал развитие пролетарской демократии — выборность, сменяемость в любое время, плату не выше платы среднего рабочего, сочетание управления с законодательством. Полная победа над бюрократизмом, по Ленину, будет возможна тогда, когда все население будет участвовать в управлении. В программе РКП (б), принятой VIII съездом партии, Ленин наметил в этой связи ряд пунктов. Среди них — работа партии по превращению советского типа демократизма в высший, по сравнению с буржуазным парламентаризмом, тип; отмена мер по лишению политических прав и свобод некоторых социальных групп по мере исчезновения объективной основы эксплуатации; всемерное сближение органов власти с массами; временный характер конституционно закрепленных преимуществ рабочих перед крестьянами и другие [3, т. 38, с. 423—427]. Проведение этих мер развития пролетарской демократии рассматривалось как переход к социализму и уничтожению государства.
Все это, подчеркнем еще раз, предполагалось осуществить в контексте реализации общего замысла - превращения в короткий срок слаборазвитой капиталистической страны с пережитками феодализма в могучую коммунистическую державу. В 1919 году, когда принималась программа, промежуточные ступени между капитализмом и коммунизмом еще не были видны. Все отчетливее они стали просматриваться накануне и по мере введения нэпа.
* *
*
"Жил у нас враг навстречу, а мы его жил ял и из ревкома, а теперь вместо врага пролетариат настал, либо мы его жилять должны, либо ревком не нужен".
"За стеной из дюймовых досок сразу заплакал человек, расходясь слезами все более громко. Пивная посуда дрожала на его столе, по которому он стучал оскорбленной головой; там жил одинокий комсомолец, работавший истопником в железнодорожном депо - без всякого продвижения к высшим должностям. Комсомолец немного порыдал, затем затих и высморкался. - Всякая сволочь на автомобилях катается, на толстых артистках женится, а я все так себе живу! - выговаривал комсомолец свое грустное озлобление. - Завтра же пойду в райком - пускай и меня в контору берут: я всю политграмоту знаю, я могу цельным масштабом руководить! А они меня истопником сделали, да еще четвертый разряд положили... Человека, сволочи, не видят..."
А. П. Платонов. "Чевенгур".
[1] Счастливые исключения составляют, пожалуй, лишь работы В. П. Макаренко: Анализ бюрократии классово-антагонистического общества в ранних работах Карла Маркса. Ростов н/Д., 1985; Бюрократия и государство. Ростов н/Д., 1987; Бюрократия и сталинизм. Ростов н/Д., 1989. [2] См.: Т.И.Заславская. Перестройка и социология // Правда, 1987. 6 февраля. № 37; Жить с открытыми глазами // Коммунист. 1989. № 8. [3] Война на уничтожение "отживших" классов, слоев, групп, естественно, не велась под знаменами утверждения "социалистической" бюрократии. Бюрократия в широком смысле слова, как оторванный от народа, паразитирующий на нем и ведущий с ним борьбу социальный слой, в каждой конкретной социальной акции решала специфическую, "актуальную" на тот период задачу. Так, например, в русле проведения широкомасштабного "красного террора" с целью устрашения действительных и возможных врагов видный чекист Лацис писал 1 ноября 1918 года: "Мы не ведем войны против отдельных лиц, мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материала и доказательства того, что обвиняемый действовал словом или делом против Советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора. … Местные ЧК руководствовались именно указаниями Лациса, упростив процедуру дознания о прегрешениях обвиняемого осмотром его рук". В.Кондратьев. Поговорим о свободе // Литературная газета. 1989. 24 мая. № 21. |
|||||
|