назад
Опубликовано: Журнал «Философия и культура» №8 (44), Август 2011 С.145-156 Я.В. Чеснов
Экзистенция: аристократизм
Existension: aristocratism
Ключевые слова: философия, экзистенция, герменевтика, аристократизм, кавказство, ментальность, биотехнология, семья, достоинство, риск
Keywords: philosophy, existension, hermeneutics, aristocratism, Caucasian, mentality, biotechnology, family, dignity, risk
Резюме
Экзистенция как навык жить в условиях взаимопонимания шире этнических и локальных границ. Огромную коммуникативную роль в этом сыграл личный (демократический) аристократизм. Будучи порожден механизмами воспроизводства человечества семейным способом, аристократизм в сущности биотехнологичен. Следовательно, соответствует природе человека. В подтверждение этой точки зрения приведен большой и оригинальный кавказский материал.
Abstract
Existension as a mode to live under the conditions of reciprocity is wider than its ethnic and local boundaries. Personal (democratic) aristocratism played a vital communicative part in it. As it was born through the mechanisms of familial procreation of humanity, aristocratism is, in essence, biotechnological in nature. Thus it conforms to the nature of man. To substantiate this point of view, an extensive and original data from the Caucasus region is provided.
Экзистенция: аристократизм
Антропологическая герменевтика
Антропологические основания явления, как и философские, нуждаются в квалифицированных дескрипциях и определениях. Как правило, обе процедуры идут рука об руку, особенно при философско-антропологическом подходе к состояниям человека. В то же время они невозможны без привлечения широкого историко-культурного контекста. Так, порой порицаемый, но, однако, ценимый и часто используемый М. Фуко, мало бы значил для философии без досконального изучения им конкретики, «археологии» явлений, будь то история клиник или тюрем в Европе. Без позитивных фактов обсуждение любой проблемы не уйдет дальше деклараций и описания мышления самого мыслителя.
Здесь поставлена задача проанализировать аристократизм как экзистенциальный феномен. Для этого нам придется найти философско-антропологическое ядро аристократического типа личности, исторически менявшей свои контуры, дожившей до наших времен не только на Балканах или на Кавказе. Эту личность можно встретить и в толпе большого индустриального города. Она даст о себе знать специфическими чертами дружелюбного, но не амикошонского демократического аристократизма. Ее ядро - аристократическую ментальность: исторически устойчивый склад автономных установок, ценностей, которые направлены извне как к обществу, так и к природной среде. Автономная позиция к обществу при навыках периодической жизни в природных условиях (охота или военная обстановка) создает ту консервативную основу личности, которую надо признать исходным аристократизмом.
Общественное сознание современности слишком редко касается проблемы аристократии и
аристократизма вообще. Сказывается то, что по словам одного философа, «после ХIV века Европу покинул дух рыцарства, освободив место для капиталистической экономики, инквизиции и Реформации»1. Но если последовательно проследить концепцию автора приведенного мнения А. М. Пятигорского, буддолога, изрядно потрудившегося на ниве методологии и философии, то аристократизм окажется в оппозиции не к тем или иным формам хозяйствования и локальным условиям конкретной страны, а в оппозиции к истории как таковой. У названного автора аристократизм выступает как форма антиисторизма и даже бунта против истории2.
На позиции А. М. Пятигорского явно сказались взгляды Ф. Ницше, который уделил проблеме аристократизма достаточно внимания в «По ту сторону добра и зла» и в «Веселой науке». Аристократизм для Ницше заключался в благодарности жизни, тогда как страх перед жизнью, по Ницше, характерен для черни. Уместно здесь отметить неоднократные заметки Ницше, что горы выпрямляют дух человека, что они создают благоприятные условия для того, чтобы доброта возрастала до уровня благородства.
После Ницше хочется назвать еще одного немца-страдальца, тоже философа, но богослова, повешенного фашистами в апреле 1945 года - Дитриха Банхоффера. Сидя в тюрьме, он задумывался о том, что полюсами исторического процесса является единообразие (под этим он явно подразумевал тоталитаризм) и «отбор лучших, т.е. аристократизм».3
Общий метод, который я намереваюсь использовать в применении к личностному аристократизму, можно назвать антропологической герменевтикой. Ее преимущества в изучении интимных сторон достоинства человека безусловны, хотя на деле привлечены будут разные герменевтики, способные дать целостную картину только в совокупности. Попытка дать такую картину может быть оправдана тем, что представленный текст резюмирует не только размышления над фактами об изначальном личностном аристократизме у разных народов, но также исследовательскую работу, проведенную среди народов Кавказа на протяжении 30 лет.
Тайна гостеприимства и родильный принцип
В кавказском восприятии аристократизм тесно связан с институтом гостеприимства. Можно сказать, что это чуть ли не взаимозаменяемые понятия. «Зайди, пожалуйста, в дом, чтобы я человеком был», - сказал мне незнакомый абхазский крестьянин в 1980-м году, останавливая меня на улице села Куланурхва. Гостеприимство находится в противоположной парадигме к войне. В Адыгее мной была записана пословица: «Враг приходит один раз, а гость столько, сколько захочет». Появление гостя в кавказской нормальной семье сразу перестраивает ее в самоорганизованную аристократическую систему. Мы не случайно начинаем разбор кавказского аристократизма с семейного уровня. Дело в том, что семья это тот механизм, где происходит непременная редукция гостя к детскому состоянию. Гость, особенно в абхазском быту, воспринимается как ребенок, которого всячески опекают женщины, вплоть до того, что в старину они укладывали его в постель.
Недаром в германских языках king и koеning («король») этимологически интерпретируются Эмилем Бенвенистом как «тот, кто рожден».4 В своей редукции к моменту рождения гость как бы теряет признаки пола. Именно поэтому герой Ахилл в детстве был одет как девочка.
Архетипическая связь аристократизма с женским принципом глубоко укоренена в данном институте. В этом суть распространенных, но мало понятных кавказских обычаев. Проиллюстрируем это институтом линтурали у грузин. Суть его по описаниям второй половины ХIХ века состоит в том, что претендент на рыцарство должен вступить в квазиродственные отношения с женщиной, которую он будет опекать. Если он «коснется зубом её груди», он становится этой женщине отцом. Если она коснется его груди, она становится его матерью. Рыцарь же в этом случае, чтобы стать «сыном» дамы, расстегивает ее платье, посыпает грудь солью и прикладывается зубами, трижды произнося «Ты мать, я сын». После обряда линтурали мужчина мог даже спать с этой женщиной в одном помещении - никто не сомневался в нравственности их отношений. Аналогичные обычаи в Дадиановской Сванетии назывались ликрисд («христианство»), в Раче и в Лечхуме ликерцлашур.5 Обычай линтурали имеет некоторые черты сходства с обычаем цацлоба у пшавов (дружба юноши с девушкой).
Подобные идеализированные отношения рыцаря с дамой в других регионах могут превратиться в реальные любовные связи, считавшимися чуть ли не обязательными в аристократической среде. Так было у адыгов, у которых женские комнаты становились чуть ли не настоящими политическими салонами. В среде карачаевских аристократов наличие любовника у женщины называлось «иметь березовую кору». У кабардинцев в женских помещениях мужчины собирались перед военным походом. В прошлом своей активностью была известна княгиня Дандукова (мои записи 1980-х гг).
Рассмотренные обычаи вторично помещают мужчину в родильную стихию, он становится как бы дважды рожденным. Намек на суть такого порождения аристократизма слышится также в вайнахской героической песне: «Кто не родился, пусть родиться...». У вайнахов мальчика-первенца называют «князь-ребенок» (боча бер). Как у многих других народов Кавказа первенец несет с собой благодать, распространяющуюся на следующих за ним детей. Первые волосы такого ребенка хранят в семье как талисман. В описанном обычае с княжеством ассоциировано порождение жизни как таковой. Этот же смысл материально в другом обличии выступает в славянском свадебном обряде, где жениха и невесту величают «князем и княгиней». В адыгских языках женская аристократическая линия совершенно четко связана с родильным принципом. Так, по мнению лингвиста А. Абдокова, этимология адыгского названия княгини (гуаша) происходит от корня «ша», означающего «рожать».
Отцовские генеалогии и язык крови
Теперь мы можем по-новому взглянуть на этнические или аристократические генеалогии на Кавказе. Мы имеем в виду сохранение в генеалогиях отцовского родильного начала. Об этом говорит распространенный на Кавказе обычай именоваться «отцом такого-то» и самые разнообразные генеалогии. В качестве примера приведем легенду, зафиксированную в позапрошлом веке Ф.И. Леонтовичем о приходе на Кавказ трех братьев из далекой южной страны Мислуга, очевидно Египта, трех братьев - Оса, Картула и Лека. От них по легенде пошли осетины, картлийцы и лезгины.6 Такова же осетинская легенда о тагаурцах, происходящих якобы от наследника армянского престола и согласно легенде поэтому обладающих высоким умственным развитием и сдержанностью.7 Подобные генеалогии с указанием иного этнического происхождения пронизывают всю структуру карачаевского и балкарского общества. Здесь мы находим аристократические (княжеские) фамилии сванского, дигорского, абадзекского, маджарского (мадьярского или тюркского?) происхождения, как и потомков легендарной династии Басият.8
Обращаем внимание на то, что строгая этническая приуроченность аристократических фамилий (Абаевы и Айдеболовы из сванов, Келембетовы - дигорцы, Шакмановы - евреи, Шахановы, Урусбиевы, Сююнчевы, Кучуковы - от Басият и т.д.) свидетельствует прежде всего о родильном отцовском принципе. Недаром в эпосе разных народов так подчеркивается идентификация отца и сына: «Я и отец - одно», - на что обращает внимание такой прекрасный историк мировой мифологии как М. Кэмпбелл. 9
Выражением мужского родильного принципа надо считать то, что одной из целей воинских походов была добыча детей из «хороших семей». Ставши взрослыми, такие дети должны были дать новый род. В карачаево-балкарском обществе люди такого рода получали социальный статус узденей и считались сообразительными и физически красивыми. 10 Эта информация относится именно к тюркской среде, к военным походам жортуулам. Именно в этой среде в большей мере, чем в исконно кавказской метафора крови связана с наследованием физических и психических качеств. Эта генетическая культура, в частности, породила такое любопытное явление: в абхазском языке тюркское слово кровь (къан) закрепилось не как обозначение наследуемой генетики, а как описание хорошего облика (и къан бзиоуп - хорошо выглядишь). В исконно кавказской парадигме понятие крови в большей мере нагружено семантикой личного достоинства. Так, для кабардинского воина было бы недостойным не иметь ранений.
В этом случае антропологическая интерпретация крови должна быть такова: ее обнаружение через героическое ранение говорит о наличии у человека, претендующего на аристократизм как бы особого внутреннего тела, которое обнаруживается только при ранении. В этом случае мы имеем дело не с обычным мужским телом, которое состоит из ритуально отделяющихся органов или их следов, а перед нами предстает цельное тело, тело-сосуд. Типологически это женское тело - сосуд, в этом случае наполненное молоком, которое в народных эмбриологиях при створаживании порождает зародыш плода. Следовательно, в ритуальном смысле аристократическое израненное тело является редукцией к женскому телу.
Здесь нет ничего удивительного, ибо история военных мужских доспехов на Кавказе показывает их генетическую связь с женским костюмом: приталенную одежду всадника, латы-корсет, юбку-броню, защищающую его ноги и т.д.
В кавказском охотничьем мифе родильную редукцию проходит мужчина охотник. Попадая во владения Богини охоты, он должен забыть о своей реальной семье, о своем потомстве, т.е. он лишается статуса взрослого человека. В опасных ситуациях Богиня охоты спасает охотника, практически как своего ребенка: грузинская богиня Дали опустила свои косы в пропасть для спасения провалившегося туда охотника.
Наблюдатель и аскеза
Наша реконструкция аристократического генезиса через редукцию к родильному принципу, взрослого человека к ребенку, важна прежде всего тем, что дает всему явлению аристократизма не утилитарное и не морфологическое обоснование. Но аристократизм оказывается в зоне совершенно свободного человеческого действия. Аристократическая редукция - это освобождение души. Тем самым, аристократ не деянием, а просто своим присутствием в обществе и наблюдением строит особый мир чисто человеческих отношений.
Подобные сюжеты рисуют нам генетическую сущность аристократа не как зрелого мужчину, т.е. Деятеля, а как Наблюдателя, устраняющегося от действия. Состояние Наблюдателя - находиться в аскезе. Всяческие воздержания являются доминантой аристократической культуры на Кавказе: в еде, в половой жизни, в неприхотливом быту, даже в длительности жизни. Кабардинские князья когда-то должны были погибнуть в бою к 25 - 30 годам. Гораздо позже, чем у крестьян, у аристократов в старину начиналась брачная жизнь. Первые стремились как можно раньше, лет в 15, устроить браки своих детей, чтобы как можно раньше получить дополнительные рабочие руки в виде их потомства. Браки аристократов были сдвинуты лет на 10 позже. Их потомство было немногочисленно.
Целая система аскетического поведения пронизывала жизнь кавказских аристократов. Так. в Карачае княжеский этикет требовал, чтобы аристократ посещал туалет до восхода солнца и после захода. Удивительно, что сходные обычаи описывает у хантов и манси Юван Шесталов: князья не многословны, деликатны в еде и они воюют из-за женщин. 11
Женский вопрос для темы аристократизма принципиален. В средневековой Европе он создаст тему рыцарской куртуазности. Но генезис этого вопроса не так уж прост. Генетические линии аристократизма, сближаясь с женской родильной сферой, порождают трагические сюжеты. Таков чеченский миф о Пхармате (местная версия мифа о Прометее). Его Великая Мать в преисподней рождала бесчисленных сыновей. Чтобы они ее не покинули, она ломала им ноги в бедрах. Только одна она обладала мировым огнем. Но героический Пхармат с помощью орла, захватив частицу этого огня, поднимается на верхние уровни Вселенной, оставляя этот огонь и в нашем мире. 12 В вайнахском эпосе смерть героя Сосруко наступает от злых происков женщины - ведьмы. Трагедия греческого Эдипа («Имеющего распухшую ногу») из того же ряда - раненым в ногу героем нельзя действовать в породившей их женской сфере.
Глубокая древность? Но ведь до сих пор во многих обществах на Кавказе зять вообще не имеет права когда-либо в жизни увидеть мать своей жены. Уже одно это говорит о социальной аскетичности аристократа, выталкивает его из микросоциальных ячеек на максимально широкий социальный уровень служения всему обществу. Тем самым аристократ исходно оказывался максимально в зоне риска, в зоне духа. В этой близости к духу он обязан был обрести мудрость, способность к ориентации в сфере неопределенности. Сфера определенности - семья. Сфера неопределенности - все более широкие общности. Поэтому в абхазской культуре чертами рыцарского поведения наделен не «муж жены», а «муж среди мужей» (ахаца и хаца). В одной осетинской сказке есть сходный сюжет. Всадник, подъехавший к похоронной процессии, спрашивает: «Мужем одного дома ли был умерший или мужем целого селения?». В других вариантах - села или ущелья. 13
Одно из проявлений мудрости как способности ориентироваться в неопределенности состоит в способности через отождествление с другим человеком, к состраданию.14
Аристократизм любой культуры Н.А. Бердяев видел в преодолении жадности к жизни, в аскезе духа. Бердяев считал, что культура всегда аристократична. А для отца П.А. Флоренского аскетика выступала синонимом культуры. Аристократизм, по Г.Ф. Гегелю, способность к риску, то есть к действию в сфере неопределенности. Иначе, аристократизм - избранничество и одиночество, позиция скорее Наблюдателя, чем Деятеля, скорее охотника и скотовода, чем земледельца. В конце концов, это внешняя позиция по отношению к культуре, позиция рефлексивной задержки, подавление влечений, накопление знаний и достоинства, получаемого вне общественной легитимации. Аристократизм антиисторичен и обречен, но претерпевания Гильгамеша и Одиссея не пропали даром. Кавказский материал показывает, что аристократизм там, где маркирована индивидуальность, а не общественные или земельные отношения. Аристократизм здесь порождается в индивиде как структура личности в результате рефлексивных самоограничений еще на уровне охоты и эйлажного скотоводства. Гендерные вопросы, как мы уже убедились, сыграли в генезисе аристократизма не последнюю роль.
Риск и нравственность
В позиции риска действует скорее ребенок, чем живущий по строгим канонам взрослый. Эта позиция риска позволяет человеку критически относиться к своему и чужому опыту. Вот почему мои дневники с записями проблемы в странах Закавказья и на Северном Кавказе полны народных сентенций о том, что роль аристократа состоит в накапливании нравственности. Народ отдает отчет в том, что среди «неаристократического» по происхождению населения есть аристократия ума, таланта и личных заслуг. Вот запись из моего балкарского дневника 1992 года: «Бий - не столько власть и богатство, сколько знание народных обычаев, умение трудиться и вести себя».
Рассмотрим подробнее балкарский аристократизм. Вот три непременные черты аристократа: 1) авторитет (сийлалыкъ), 2) симпатичность (чрайлы), 3) физическая сила (кюч). Авторитет слагается из: 1) ненадуманных суждений, 2) исполнения долга, 3) достижения целей. Вот пример, как обычный человек может обрести черты такого аристократического авторитета, связанного с властью, но полученного скорее противоположным путем. На горном пастбище - коше старик посылает такого избранника за чем-то, например, за бурдюком с айраном. На его пути подкидывают палку, человек обращает внимание на эту палку и несет ее для костра. Принеся бурдюк, он сам не садится, а передает старшему по возрасту. Такого человека, даже молодого, лет 30, могут сделать тамадой, то есть руководителем коша. Теперь он будет планировать, когда и какую работу делать: когда устраивать трапезу, а когда спать. (Записано от Далхата Таумурзаева, 1992 г.).
Молодой возраст избранника в аристократы предполагает, что в этом человеке еще будут накапливаться другие достоинства, которые в данный момент у него могут и не быть.
Очевидно, таков был и сам генезис аристократизма. Ведь царь Одиссей сам построил для себя кровать. 15 Этому эпизоду вполне соответствует современная сентенция, записанная в Кабарде в 1982 году: «Дворянство состоит в том, что человек живет на заработанное своим трудом». Но при этом в дворянстве вовсе не предполагается предопределенность, скованность поступков и мышления. В кабардинском этикете для дворянина - ворка характерно тонкое умение интерпретировать любую ситуацию, что порождает адыгскую спонтанность поведения.
Жречество и аристократизм
Примечательно, что соматически женская и детская редукция аристократизма может получить медицинский, но ни в коем случае не колдовской аспект. Например, на Кавказе адыгские княгини славились тем, что их слюна могла излечивать определенные болезни. То же самое относится к некоторым фамилиям в Абхазии (например, Ацанба).. Чтобы дальше не вдаваться в эту тему отметим, что антитезу аристократизма колдовству на африканском материале установила английский антрополог Мэри Дуглас: князья у азанде не могли стать колдунами.16 Аристократизм повсюду в мире связан со знанием конкретных полезных обществу навыков. Так, у американских индейцев цимшиан и квакиютлей аристократы были плавильщиками меди, у бирманского народа шанов они являются серебряных дел мастерами. Заметим, что в технологических процессах аристократия скорее контролирует необходимую культурную среду, нежели власть над людьми. Функция власти у аристократии появляется первоначально тогда, когда требуется вмешательство для устранения неопределенности. Это тоже культурологическая миссия, скорее коммуникативная, дополнительная, чем тотальная. Скажем, участие в миротворческом процессе является именно коммуникативно-дополнительной властью, где функция Наблюдателя неизмеримо важнее функции Деятеля. Коммуникативно-дополнительная власть публична. Тогда как жреческая власть эзотерична. Функции аристократической власти порождаются неполнотой или нарушением окружающего мира, которые восстанавливаются снизу: необходимостью обороны, ликвидацией внутреннего (например, земельного) конфликта. В противоположность этому жреческая власть исходит из полноты картины мира, ритуально в виде сакрального образца переносимого на земной уровень. Если в жреческом случае сакральный образец всегда наготове, то иначе в аристократическом случае. Участие аристократа в решении какого-либо конфликта необходимо для создания не образца, а прецедента. Этот прецедент должен соответствовать высоким нравственным критериям. Поэтому в состав такого прецедента-экземплификата вводятся аристократические нормы воздержания, а не действия. Имеются в виду этикетные переложения конфликтной ситуации на вербальный язык. Принципы справедливости, совести, которая дается человеку как бы извне, щедрости (в карачаево-балкарском языке так и называющийся узденством - «узденликъ» приходят в конфликтную ситуацию извне. Это важнейшая функция аристократизма.
Крестьянство и аристократизм
Отношения аристократии и крестьянства в историографии советских лет были представлены как классово-антагонистические. Но даже при всех фактах изгнания князей (как у чеченцев князей-иноплеменников к ХVIII в., отдельных княжеских фамилий у балкарцев и т.д.) отношения крестьян и наследственной аристократии нельзя рассматривать для исторического прошлого в качестве классовых - это явная модернизация. Столь резкие формы социальных противоречий в адыгской среде как восстание 1767 г. и знаменитая Бзеюкская битва явно были связаны с воздействиями совсем других миров, решавших свои противоречия. Речь должна идти здесь о России, Крымском ханстве, Турецкой империи. Внутреннее устройство Кавказа предполагало иные - взаимодополнительные сословные отношения. Иначе не удалось бы мне в наше время (в 1980-е годы) записывать в Балкарии слова о том, что «бий не столько человек власти, сколько держатель народных обычаев, умения трудиться и себя вести». В те же годы в Абхазии удалось зафиксировать пословицу: «Маан (княжеская фамилия) не стал бы Мааном, если бы с ним рядом не было бы Амичба (крестьянская фамилия, этимология которой идет от слова амч, т.е. «сила»). Эту пословицу можно толковать через оппозицию силы и разума. Последний, как известно, воплощается в слове.
Ментальность изгоев
С термином «абрек» российская общественность познакомилась в самом начале Х1Х века, когда в политике все большее значение начал приобретать Кавказ. Это слово ближе всего к осетинскому абрег. Сходно оно звучит и других северокавказских языках: эбарг по-ингушски, обург по-чеченски. Примечательно, что в абхазском абырг стало означать мужчину деятельного возраста, мужа по-русски. Понимание института абречества менялось с каждой последовавшей эпохой эпохой. Сходное содержание можно увидеть в древнерусском термине изгой. Это отверженный, человек в маргинальном статусе.
Очень трудно обнаружить исторически первоначальное значение абрека. Люди «порогового» (лиминального, по теории английского антрополога-африканиста Виктора Тэрнера) – это все лица от юноши до претендента на королевский престол, которые проходят посвятительную церемонию и на время бывают выключены из общества, в ритуальном смысле «мертвые». Если идти от такой позиции, то бродяга-изгой уже трансформация древнего института. Такую стадию и отражает термин абрек, родственный индийскому абара – бродяга. Институт изгоев известен древним цивилизациям. В раннем иудаизме существовали назареи, люди, отстранившиеся от общества и давшие обеты по религиозным причинам. Изгоями в древней Греции были фармаки, в древнем Риме хомо сацери. Это люди, совершившие преступление против божественных сил. Таким homo sacer в Риме становился мужчина, обидевший жрицу-весталку. Категория изгоев отражена в «Русской Правде». Скандинавские викинги первоначально тоже изгои. Изгои во всех обществах находятся в особом отношении к божественным силам – эти люди уже как бы умерли. Статусно они ни живые, ни мертвые. Поэтому в архаических обществах их не убивали, но изгоняли. Тем самым община увеличивала свою сплоченность. У чукчей изгоняли ворчливых или вспыльчивых людей, ибо считалось, что в таковых вселяются злые духи. У эскимосов должен был покинуть стойбище тот, кто не выдерживал насмешек[24].
Как тут не вспомнить один из фрагментов Гераклита, где он отождествлял Логос и общину. Община – это неравновесная, неустойчивая открытая система. Она организована топично и поэтому открыта: она не выдерживает единичного, включая все то, что подвергается сомнению. Поэтому потребность самоидентификации в замкнутой общине сосредоточена в смерти как в предельной точке жизни. Не случайно, что вообще в архаических обществах так значима смерть, включая добровольную. У чукчей она была сведена к ритуалу, когда старик просил близкого человека, например, племянника, его убить (снаружи копьем через покрышку чума). В трансформированной форме ритуал смерти сохранился в более развитых обществах. У древних германцев и на Руси воин-всадник частично уже пребывал «на том свете». Он ждал ее прихода от коня, как это было с князем Олегом. Смерть порождает не только вечность, но и целостность личности. Человеку традиционного общества было бы легко принять рассуждения М. Хайдеггера, который, начиная с «Бытия и времени», развивал понимание смерти как того, что положено «впереди себя» и что открывает временность и наличность «вот-бытия».
В генезисе институт изгоев органически переплетается с институтом героических защитников. Напомним, что античный герой первоначально это погибший человек, могила которого стала защитой-палладиумом местности. Характерно, что за право иметь могилу Эдипа, типичного изгоя и святотатца, боролись несколько местностей. От такой могилы ожидали благодати. Из всего изложенного следует, что изгой – это святотатец, который обречен на скорую смерть, но от нее община ожидает для себя блага.
Ментальность героических защитников
Между культурами Кавказа и Балкан имеется в историко-этнологическом плане много параллелей, происхождение которых остается загадочным. Есть одно надежное основание для сходств: значение горного, очень подвижного скотоводства (трансхьюманс в специальной литературе: это сезонные перегоны скота с горных пастбищ на равнинные). Вовлеченные в такое хозяйствование люди всегда вооружены для охраны стад. Но они не прочь их увеличить за счет соседей. В условиях многовекового господства Османской империи эти скотоводы были для нее постоянно беспокоящим элементом, защитниками своих народов. Так родился тот тип личности, то исчезающий, то сглаженный, но в сменившихся условиях появляющийся вновь. Понятное всем на Кавказе наименование этой личности абрек.
На Балканах личности, идентичные абреческой, стали известны, по крайней мере, с начала турецкой экспансии, т.е. этой истории уже несколько сот лет[25]. О них сложен целый эпос – юнацкий, гайдуцкий циклы, множество баллад. Народы Балкан в устном творчестве провели нравственную и эстетическую оценку героических защитников от иностранного угнетения. Эти герои у славянских народов получили наименовании юнаки (добрые молодцы), у венгров гайдуки (по-венгерски погонщики), что стало хорошо известным в ряде европейских стран.
Отметим идеально выделенные черты гайдуков периода их сопротивления Османской империи. На первом месте должна стоять их героическая роль защитников. Не случайно, что турецкие власти пойманного гайдука наказывали самой мучительной казнью путем сажания на кол. Бросается в глаза религиозная окрашенность их подвижничества, которое мыслилось как защита христианства: оно простиралась вплоть до принятия обета безбрачия. Но защита женщин и девичьей чести было них первейшей обязанностью. Обидеть девицу считалось таким же позором, как и ограбление церкви. Гайдуки выполняли роль самостоятельных судей и исполнителей приговоров в отношении коллаборационистов. Деятельность гайдуков оживлялась весной, у сербов и болгар с Юрьева дня, когда они отправлялись в походы отрядами до 30 человек. В позднейшей Австро-Венгрии гайдуки получили некоторые дворянские права.
Ментальность гайдуков, юнаков и близких к ним типажей балканской реальности более оптимистична, чем ментальность изгоев. Но и там, и там мы находим общую черту – религиозно-сакральную легитимизацию, отрицательную или положительную.
Данный тип личности, беспокойной, анархистской внешне, но, по своему, героической и нормированной принятыми ценностями и обязательствами прекрасно описал М. Ю. Лермонтов в образе Казбича. Изображение Казбича этнографически точно: бешмет его в заплатах, но оружие в серебре, у него прекрасный конь. Казбич по слухам «ходил с абреками за Терек», т.е. воровал скот на левом берегу Терека, т. е. на мирной, освоенной Россией, стороне. По поводу истории с Бэлой и мести Казбича за кражу сыном князя его коня Максим Максимович говорит: «Конечно, по-ихнему он был совершенно прав». Лермонтов всем этим заявляет, что Казбич сам по существу абрек, автономная личность, добывающая средства к существованию не всегда законным путем, но верная нормам своего общества. Судя по всему, этнически Казбич чеченец. Ниже мы обратимся к общей характеристике абреческого типа личности у этого народа.
Но сейчас нам нужно сделать такое наблюдение. Все отмеченные персонажи на Балканах и на Кавказе проявляют себя с оружием в руках, они всадники, нападение которых также стремительно, как и исчезновение в лесах и горах. На Балканах они были стойкими борцами против турецкого ига. Но вот неожиданная параллель – аналогичная личность описана в Турции. Причем это сделал турецкий писатель курдского происхождения Яшар Кемаль. (Курды практикуют отмеченный способ скотоводства). За свой роман «Мемед, мой коршун» он был даже номинирован на Нобелевскую премию в 1973 г. В романе он критикует современное промышленное общество с позиций патриархальных укладов, где была высока степень семейной и общинной сплоченности. Его герой Мемед – типичный курдский абрек, борец за права униженных[26].
О философии традиционных культур
Выше были представлены два варианта абреческого типа личности. Вряд ли было бы оправданным считать один из них генетически более ранним. Они оба сводятся к антропологической доминанте человеческого достоинства, которое служит интересам общины, но легитимизируются сакральным образом и поэтому легко переплетаются.
Возвращение к истокам явления не такой уж безопасный метод философской и научной рефлексии. Ведь в этой эволюционистской мысли действует все тот же субъективный фактор в виде убеждения относительно того, что считать истоком. О такой опасности предупреждает вся история изучения традиционных и первобытных культур, в ходе которой образ дикаря, независимо от того, каким он нарисован – злонамеренным или благодушным – совершенно размылся и стал чем-то вроде призрака.
При всем том, надо отметить, что до сих пор сама методология, и, прежде всего, философского изучения традиционных культур, разработана слабо. Не в последнюю очередь это связано с правилами общего антропологического подхода, в котором первейшим дисциплинарным требованием остается необходимость личного соприкосновения с изучаемой реальностью. Это требование этнографического изучения («увидь сам») равно гиппократовскому обращению к врачу «не навреди». Известно, что К. Леви-Строс, фигура номер один в современной теоретической антропологии, имел за плечами огромный опыт собственной работы среди туземцев Америки.
С философской точки зрения такие специалисты «полевых исследований» как Н.Н. Миклухо-Маклай, Б. Малиновский, Э. Эванс-Причард и К. Леви-Строс занимались антропологической герменевтикой. Ее специфика в личном соприкосновении с полнотой человеческого бытия. Эта целостность предмета принуждает исследовательски идти от развитой, внедренной в жизнь формы, к более «ранним», архетипически исходным. Процесс, обратный типично эволюционистскому. Но тут надо отметить, что «развитость» в приложении к традиционной культуре часто означает вариативную разработанность, а вовсе не иерархичность. Так, тот же Леви-Строс в серии «Мифологичных» рассматривает сотни версий одного мифа, до неузнаваемости измененного в разных концах Северной и Южной Америки. Леви-Строс опознает единый культурогенный миф именно через антропологическую герменевтику. В ходе герменевтической процедуры Леви-Строс открывает вид трасдуктивной логики, названный им «мышлением отскоком» (бриколаж), а в результате соприкасается с мышлением туземцев по поводу основных человеческих ценностей.
Оценивая вклад великого французского антрополога, можно констатировать, что все предложенные им герменевтические операции направлены на раскрытие человеческого потенциала изучаемых им обществ. Концепция человеческого потенциала, как известно, была выдвинута для характеристики современных обществ. Для традиционных обществ эта характеристика должна быть сведена к антропологической доминанте, выраженной в человеческом достоинстве. У горских скотоводов всегда были средства поддержать свое достоинство на высоком уровне.
Case Study:
Личность в традиционной культуре чеченцев и ингушей
Времена идут, жизнь меняется. И не может не меняться система этнических ценностей. Обратим внимание на то, что традиционная система ценностей была основана у чеченцев на четкой дифференциации ролей внутри домохозяйства. Неслучайно, что положение мужчины, большую часть времени проводящего вне дома, метафорически характеризовалось арбой, стоящей во дворе и всегда готовой двинуться в какой-то путь. Именно женщина у чеченцев во вновь построенном доме приглашала своего мужа войти внутрь. Не от тех ли древних времен сохранилось то умонастроение, которое я несколько лет назад услышал на одном женском собрании в Грозном: оно было выражено в терминах тоталитаристской идеологии и прозвучало так: «Мужчины - наши классовые враги». В чем тут дело?
Ответ может дать антропологический анализ возрастных структур чеченской личности. Пожалуй, нигде на Кавказе так не выражено трехчастная возрастная линия у мужчины как в Чечне. Данной культурой нормативно предполагается, что у человека в течение его жизни два раза должен поменяться характер: при переходе от молодежного возраста к зрелому и от зрелого к пожилому. Эта трехчастность времени человеческой жизни соответствует трехчастности годичных сезонов у чеченцев, трёхчастному делению дневного времени. В чеченской модели очень выражена интенсивность ощущения стадий жизни. Считается, что молодой человек должен быть отчаянно храбрым, человек в зрелых годах - тружеником («пахарский возраст»), а в пожилом возрасте от человека ожидают проявлений мудрости. Ценностные различения, довольно резкие, безусловно, сказывались и сказываются на обособлении интересов возрастных групп населения. Пожилые депутаты одной из царских Дум как-то жаловались, что главы семейств сами страдают от набегов молодежной вольницы.
Абреческий тип личности, безусловно, связан с институтом возрастных инициаций. Старики, с кем мне приходилось беседовать, сохранили память об обычае отправлять подростков вместе с их конями на все лето в Терские плавни. Этим парням не давали никакого пропитания - они должны были сами его добывать где угодно и как угодно. Этот молодежный тип личности, вызванный горской демократией, послужил основой для психотипа абрека.
По идее абреческий тип личности должен был уступить место следующему возрастному психотипу семьянина. Но условия Кавказской войны Х1Х века и современных пертурбаций, стимулированные вовсе не внутренним нормальным развитием чеченского общества, привели к тому, что возрастная граница этого типа личности расширилась.
Зато тогда стало все больше актуализироваться представление об идеальной личности рыцарского типа. Человек, наполненный высоким личностным содержанием, у вайнахов называется конах. У лингвистов можно встретить утверждение о тюркском происхождении этого термина. Мы не в праве дискутировать этот вопрос. Но должно отметить, что в вайнахской традиции это слово четко осознают по связи с обозначением молодого человека: "къона" значит "молодой". Рыцарские характеристики конаха, очевидно, восприняты частично из арабского мира, в котором в свою очередь, особенно на ранней стадии, было много черт, воспринятых из Ирана и от горцев вместе с всадническим комплексом. Напомним, что рыцарство Саладина (Салах ал-Дина) послужило примером для крестоносцев (Х11 в.). Сам Саладин был курдом из Тикрита на севере Ирака. Он стал султаном Сирии и Египта.
В современном быту вайнахов в очень редких случаях слово конах могут отнести к конкретному человеку. Обычно это герой прошлого. В реальном быту в разных речениях, направленных на воспитание в молодых мужества и благородства, называют ту или иную сторону образа конаха, к которой следует стремиться. Важно отметить, что конахство считается у вайнахов присущим как мужчинам, так и женщинам. Это аристократическое по характеру и универсальное качество, проявляющееся в людях разных полов и разных возрастов.
Каковы же те поведенческие идеалы, которые сосредоточены в образе конаха? Из всех черт на первое место ставится скромность, аскетизм, не кичливость конаха. Остальные черты как бы следствие этой главной. Так, конах - человек, не поддающийся эмоциям. Он поборол всякие страхи. Например, черту конаха может проявить человек, взявший на себя ответственность за чужое убийство и тем самым ради общих интересов сделавший себя объектом кровной мести. Конах защищает слабых. Его чертой считается особое уважение друзей отца, он ставит их на более высокое место, чем своих собственных друзей. Конах не привязан к собственности. Эта черта характеризуется преданием о древнем правиле, по которому конах перед смертью делит свое имущество на 4 части, из которых три четверти отдает обществу и только одну четверть своим детям. Считалось, что только в этом случае его дети смогут унаследовать духовные качества отца. Вообще в разных ситуациях конах выступает раздатчиком имущества для бедных и сирот или же он - распределитель пищи.
В старину конахом становился человек, добровольно избравший этот нелегкий путь. Он давал себе зарок (нигат) что-то делать обязательно, от чего-то воздерживаться. Давший себе зарок становился "опоясавшимся" (юкъйихкина). Таким образом, поведение конаха религиозно детерминировано.
В конахстве по данным крупнейшего чеченского этнографа С.-М. А. Хасиева выделяются три вида, три возрастающих этапа. Начальный характеризовался строгим соблюдением всех норм обыденной жизни, т. е. Конах оставался членом своей семьи, но давал при этом зарок защищать еще лиц определенной категории: детей, женщин, стариков. Следующая ступень состояла в обязательстве защищать целый коллектив: село, общину. Последняя ступень конахства состояла в отказе от методов прямой защиты пострадавших лиц или всего коллектива и в действиях, побуждающих виновных осознать свою вину. По народным представлениям, конах высшего статуса действует не оружием, но пробуждает в преступнике или в человеке, совершившем ошибку, осознание содеянного, что считалось как бы внесением божественной искры. Статус такого конаха требовал максимального развития сдержанности, подавления собственных эмоций. Сдержанность в словах, пище и других биологических побуждениях характеризует главного эпического конаха, любимого вайнахами, Калоя (Калой канта).
В составе образе конаха обнаруживаются не только черты предка, но в то же самое время и прямо противоположные: он не только юн, почти ребенок, но даже зародыш, эмбрион. Эту характеристику можно вывести из нахождения эпического конаха возле очага, который ковыряется в пепле. В данном случае для пепла в вайнахском эпосе используется слово юкъ, которое имеет также значение "середина", "пояс". Факт очень важный не только потому, что затрагивает проблему "опоясывания " как момента взятия на себя обязанностей конаха. Дело в том, что связь конаха с очагом, с очажной ямой вводит конаха в круг "зольных" героев вроде славянского Пепла, западноевропейской Золушки и т.д. Зольные герои происходят от цепочки эмбрионов, выходящих из места, где расположен домашний очаг. Это говорит о том, что развитой и идеальный образ конаха включил в себя очень ранние представления о порождении человеческой жизни.
Итак, в конахе выражено единение разных полюсов биологической непрерывности: предков и потомков. Иначе говоря, идеальный герой замкнут на целостное родовое тело этноса. Это должно иметь важнейшее последствие для раскрытия базовой (модельной) личности в вайнахской культуре. В народе говорят с грустью, что "сейчас конахов не стало". Но это указывает на образность, идеальность понятия базовой личности. Многие скрыто надеются, что в них есть хоть что-то от конаха. Есть представление, что в древности конахов было много, а затем их становилось все меньше. Это прогрессирующее сокращение числа конахов старики выражают таким утверждением: "В лучшие времена конахом был каждый седьмой. Потом каждый девятый. Потом каждый сороковой. Сейчас конаха не найдешь среди тысячи».
Личность конаха помещена в начало линейного времени. Она дает отсчет человеческой истории, цивилизации. В этой личности есть черты страстотерптца. Прометей, вайнахский Пхармат[27] и Иисус Христос воплощают одно и то же качество - самопожертвование ради нравственного прогресса человеческого общества. Все они дают особое направление истории. Они доказывают, что личности не возникают сами собой, что для порождения в нас качеств личности нужен импульс от другой личности. Прометей, Пхармат и Христос есть такие концентрации психической энергии, которые этой энергией способны заряжать других людей.
Заключение:
Биотехнология пассионарности
Мераб Мамардашвили, сам бывший носителем лучших черт аристократического характера, отметил, что наши человеческие установления покоятся именно на способности личности воспроизводить мораль и закон[28]. Один из отечественных специалистов по Кавказу приводит такое наблюдение: «Быть удальцом в горах – значит быть аристократом»[29]. Мое собственное исследование проблемы генезиса аристократизма привело к выводу об исходности понятий достоинства и раннего «демократического», т.е. личностного аристократизма. Земельная и имущественная аристократия – плод исторически поздних эпох, где вырастают государственно-управленческие структуры. Внутри них ментально-поведенческое и кастово-брачное обособление привело к тому хорошо известному по учебникам (но только западного феодализма) аристократизму, который учеными был обоснован земельно-собственническими основаниями и распространен на все явление. Но это было лишь одной из составляющих, значение которой всячески раздувалось в недавнем прошлом сторонниками феодальной общественной формации.
Конечно, в истории аристократия подобного типа наличествовала и против нее изпокон веков шла борьба. Так было в древней Греции (реформы Солона). Тоже самое в истории более поздней Европы и России.
Любопытные аспекты, связанные с кризисом наследственной знати развернулись на Кавказе. Так, в Дагестане к моменту его вхождения в состав России крестьянские демократические общества включили в себя общества аристократические. Западные адыги в начале ХVIII в. смогли сбросить княжескую зависимость и стать самостоятельными. Полностью освободиться от князей к Х1Х веку удалось только чеченцам и ингушам.
Что может дать нам этот краткий историко-политический обзор для заключительной констатации сути личностного аристократизма и в частности абреческих типов личности?
Во-первых, в процессах горской демократизации периодически происходило возвращение к устоям той личности, о которой говорил Мамардашвили.
Во-вторых, в ходе истории стала выкристаллизовываться пассионарная черта этнической личности. Концепт недоступного совершенного человека стал почти осязаемым путем слияния этоса с бытием человека. Именно это слияние, породившее образ благородного кавказца, при его аскетизме стало основанием огромного трудолюбия у многих кавказских крестьян и накопительства совершенно веберовского толка.
В-третьих, произошла идеализация абреческой личности защитника в рыцаря-конаха. Последний сделался идеалом. Идеал слабо персонифицируется, зато укоренен этически. Идеальный образ конаха стал регулятором реального поведения, вытеснив спонтанные проявления нрава, что характерно как для изгоя, так и для героического защитника.
Ясно, что эта сторона конахства заслуживает положительного внимания в условиях современной распущенности и вседозволенности. Не случайно, что интеллигенция Чеченской республики очень внимательно относится к нравственной основе конахского кодекс[30].
Важная сторона личного аристократизма в том, что он публичен и скреплен словом. Слово в кавказстве – связь жреческого ритуала с аристократизмом. Оно должно быть сдержанным, аскетичным. Но и должно обязательно прозвучать в уместной ситуации. Человека, который в застолье, даже самом скромном, не произнесет благословения перед тем, как начать трапезу, могут заподозрить в рабском происхождении. Правильно произнесенное слово надолго запоминается окружающими. Словесная информация о поведении человека (в разных кавказских языках часто именуемая «хабар») разносится далеко. Передатчиками молвы - «хабара», прежде всего, выступают женщины. Именно среда молвы «хабара» порождает в мужчинах благородную состязательность, в нахских языках именуемую яхь.
Еще раз подчеркнем, что аристократическая модель на Кавказе межэтнична. Конечно, это вовсе не говорит о том, что Кавказ это некий суперэтнос, как об этом заявлял А. Авторханов[31], и считают некоторые современные исследователи[32]. Кавказ это целые этнические миры. Но они в прошлом находили средство взаимопонимания и толерантности именно благодаря аристократизму. Вот почему грузины могли назвать воспитанного мужчину «абхази вашкаци» (абхазский мужчина), а слово «абхазоба» (абхазство) означало «благородство». Такие примеры можно привести из северокавказских языков. Таково, например, «черкес номус» (черкесский этикет) в языках тюрков Северного Кавказа).
Молва, распространившаяся в межэтнической среде, и является аристократической славой. Это концентрация общественного опыта и памяти. Как сказал бы М. Хайдеггер, это нахождение внутри самого бытия, а не просто познавательный акт. Соответственно, и предложенная антропологическая герменевтика – не только способ понимания явления, но и различие общественных позиций (видов герменевтик), между которыми происходит общение. Личный аристократизм тогда - это выработанные человечеством навыки взаимопонимания, экзистенции. В архаике это искусство ставилось на первое место. Так, эскимосы Гренландии когда-то сочли, что европейцы приплыли к ним с целью научиться хорошим манерам. Изредка бывая на Западе, я замечал, что у кого-то многие европейцы этому самому демократическому аристократизму однако научились.
Библиография
1. Пятигорский А.М. Вспомнить странного человека. М., 1999.
2. Пятигорский А.М. Избранные труды. М., 1995.
3. Банхоффер Д. Сопротивление и покорность. М., 1992.
4. Бенвенист Э. Этимологический словарь индоевропейского языка. М., 1992.
5. Газета «Иверия». Январь 1889.
6. Леонтович Ф.И. Адаты кавказских горцев. //В сборнике сведений о кавказских горцах. т. I — Х, Тифлис 1868—81. Вып.2.
7. Миллер Ф. Археологическая экспедиция в Северную Осетию// Материалы по археологии Кавказа. М., 1888 Вып. 1.
8. Полевые материалы Я.В. Чеснова, полученные вместе с аспирантом Б.Х. Кучмезовым в экспедиции 1992 года.
9. Кэмпбелл М. Тысячеликий герой. М., 1996.
10. Шесталов Ю. Крик журавля. М., 1970.
11. Сюжеты записаны чеченскими исследователями Сулеймановым Ахмадом и Кати Чокаевым.
12. Газданова В.С. Традиционные и социальные структуры в общественном сознании осетин XIX века. Дисс. на соискание ученой степени канд. ист. наук. М., 1994.
13. Леви-Строс К. Первобытное мышление. М., 1993.
14. «Одиссея», XXIII, 189.
15. Дуглас М. Чистота и опасность. М., 2000.
16. Хейзинга Й. Homo ludens. М., 1980.
17. Большой энциклопедический словарь Брокгауза Ф. А. Ефрона И.А. http://www.cultinfo.ru/fulltext/1/001/007/121/
18. http://en.wikipedia.org/wiki/Yaşar_Kemal
19. Чеснов Я. В. Телесность человека: философско-антропологическое понимание. М.: ИФ РАН, 2007
20. Мамардашвили М. К. Философия и личность //Человек. 1994, №5
21. Карпов Ю. А. Джигит. Спб.,1999.
22. Ильясов Л. Къонахалла. Чеченский этический кодекс. М., 2008
23. Авторханов А. Убийство чечено-ингушского народа. М., 1990.
24. Солдатова Т.У. Этничность и конфликты на Северном Кавказе (социально-психологический аспект). М., 1994.
1 Пятигорский А.М. Вспомнить странного человека. М., 1999. С. 128.
2 Пятигорский А.М. Избранные труды. М., 1995. С. 155.
3 Банхоффер Д. Сопротивление и покорность. М., 1992. С. 227.
4 Бенвенист Э. Этимологический словарь индоевропейского языка. М., 1992. С. 292.
5 Линтурали.//Газета «Иверия». Январь 1889. С.138.
6 Леонтович Ф.И. Адаты кавказских горцев. //В сборнике сведений о кавказских горцах. т. I — Х, Тифлис 1868—81. Вып.2. С.64.
7 Миллер Ф. Археологическая экспедиция в Северную Осетию// Материалы по археологии Кавказа. М., 1888 Вып. 1. С.60
8 Мои полевые материалы, полученные вместе с аспирантом Б.Х. Кучмезовым в экспедиции 1992 года.
9 Кэмпбелл М. Тысячеликий герой. М., 1996. С. 336.
10 Материалы экспедиции 1992 года.
11 Шесталов Ю. Крик журавля. М., 1970. С. 42-43.
12 Сюжеты записаны чеченскими исследователями Сулеймановым Ахмадом и Кати Чокаевым.
13 Газданова В.С. Традиционные и социальные структуры в общественном сознании осетин ХIХ века. Дисс. на соискание ученой степени канд. ист. наук. М., 1994. С. 75.
14 Механизм сострадания с опорой на философию Жан-Жака Руссо великолепно раскрыл Клод Леви-Строс. См.: Леви-Строс К. Первобытное мышление. М., 1993. С. 23.
15 «Одиссея», ХХIII, 189.
16 Дуглас М. Чистота и опасность. М., 2000. С. 156.
[24] Хейзинга Й. Нomo ludens. М., 1980. C. 103
[25] Большой энциклопедический словарь Брокгауза Ф. А. Ефрона И.А. http://www.cultinfo.ru/fulltext/1/001/007/121/
[26] http://en.wikipedia.org/wiki/Yaşar_Kemal
[27] О вайнахском Пхармате см. Гл.7. Ментальность страдания и риска: миф о Прометее. //Чеснов Я. В. Телесность человека: философско-антропологическое понимание. М.: ИФ РАН, 2007
[28] Мамардашвили М. К. Философия и личность //Человек. 1994, №5
[29] Карпов Ю. А. Джигит. Спб.,1999. С. 88
[30] Ильясов Л. Къонахалла. Чеченский этический кодекс. М., 2008
[31] Авторханов А. Убийство чечено-ингушского народа. М., 1990. С. 7.
[32] Солдатова Т.У. Этничность и конфликты на Северном Кавказе (социально-психологический аспект). М., 1994. С.126-142.
|
|||||
|
 |
|
    |
|
