Что такое фольклористика?

Источник публикации:

Круглый стол «Что такое фольклор?» (Навстречу Первому Всероссийскому конгрессу фольклористов.) // Традиционная культура 2005. №3 (19) С.11-12

Я. В. Чеснов, к. и. н., в. н. с. ИФ РАН

Что такое фольклористика?

Естественно, что содержательно ответить на подобный вопрос формально-логическим способом, фразой « это наука о…», нельзя. Даже не только потому, что наука – не «как это делается?», это только ремесло. Наука состоит в ответе на вопрос «как это не делают, но это возможно?». Иначе говоря, наука - ее ответ на философские вопросы о ней самой же. То есть вопросы ее легитимизации. Попробуем так подойти к фольклористике.

Конечно, наука развивается, когда границы ее предмета, определяемые методологически, шире ее фактологической базы, которая расширяется. Это хорошо видно в истории фольклористики, которая со времен Гриммов шла от устного «народного» (крестьянского) к более широким горизонтам вроде народных промыслов и танцев, наконец, к выразительным способам корпоративной идентичности, что особенно выражено в англо-саксонской науке. Исходная связь западной фольклористики с литературоведением долго была непоколебимой, вплоть до выдвижения проблемы исполнения (перформанса) в 1970-е гг. Сейчас стало ясно, что и эта проблема – лишь расширение поля науки в сторону образных и коммуникативных средств. Но поэтика выразительных средств не может покрыть собой весь предмет и методы фолькористики. Всякие расширения поля в подобных случаях не касаются философского ядра науки. Это старый позитивистский подход периода становления науки – накопления фактов. Позитивистское безразичие к философскому ядру науки в нынешние времена оборачивается недоверием к «сверхфразовому уровню», или «экстралингвистическим структурам». В фольклористике это приводит к разрыву между кабинетным теоретизированием и практикой фольклористики в ущерб последней. То, что в таком подходе было внерациональным и, следовательно, вненаучным оказывается инонаучным в современной теории познания. Для нашей проблемы актуально рассмотреть активнейшую роль субъекта в построении картины мира. В фольклористике этот субъект почти безличен, его присутствие неявно или отличается наивным реализмом. Если мы поймем, почему это происходит, то найдем искомую специфику фольклористики, способ ее легитимизации.

В отечественной фольклористике большие усилия были направлены на поиски предмета в сфере народной культуры или народного быта и соответственно на установление связей с этнографией (Б. Н. Путилов, К. В. Чистов и др.). Этнографическое направление в значительной мере обязано трудам В. Я. Проппа. Поучительно проследить общий ход его методологичекого мышления. Тем более, что некоторые его работы, как например, «Фольклор и действительность» несут философский потенциал.

Там автор формулирует тезис о недостаточности приемов литературоведческого анализа для объяснения специфических структур фольклора. Относясь к тексту как к исторической данности, Пропп в сущности освободил себе путь для герменевтических процедур и даже герменевтической реконструкции истории общества. На этом диалектическом пути гипотезы обретают характер средств, с помощью которых автор выдвигает новые гипотезы. Это доказывает то, что Пропп работал с самой сущностью фольклоритики, с ее философским ядром.

Сомнения обозначали его путь. В «Морфологии волшебной сказки»» он нашел функциональные места – систему топов. В «Исторических корнях» он должен был разоформить эту целостную систему, чтобы в столкновении действительности с реальностью увидеть содержательно новые наполнения топических мест. То, что создает алгоритм этих топов, теперь мы называем виртуальной реальностью. Включенные в нее фольклорные представления обладают чертами не только эстетических образов. Они имеют за собой сложную ментальную и рациональную историю.

Они суть мысле-образы – не только выразительные, но и когнитивные средства, ориентированные на смыслы. Теперь становится понятной странная, казалось бы, для Проппа книга «Русские аграрные праздники». В ней он был занят деятельной стороной обрядов, в которых он видел трудовое крестьянское начало. Но Пропп чувствовал, что за этой стороной укрывается мышление. Эмпирически он вскрыл глубинные пласты мышления, вплоть до невербальноого уровня.

Возможно, что из-за универсальности мышления Пропп вроде бы не проявил интереса к региональной стороне фольклора. Но «Русские аграрные праздники» эту функцию выполняют: они демонстрируют локально-региональное порождеиие мысле-образов в русском фольклоре – его топоментальность. Традиционный русский фольклор, который изучал Пропп, весь порожден локальным ландшафтом, преобразованным крестьянским трудом. Так сейчас надо прочитать трудовую теорию Проппа, не просто его дань своему времени, но результат работы ученого с философским ядром своей науки.

Каждый исследователь его находит по-своему. Нам не обязательно идти, как Пропп, от поэтической морфологии через историческое разоформление к неморфологической картине праздника, где обнаруживается континуальное табло природных циклов и вообще природы. Нам достаточно уяснить, что Пропп это делал герменевтически: стремился показать нечто в фольклоре, а вовсе не доказать. Так он утверждает в упомянутой работе о действительности. Локально-ландшафтную обусловленность фольклора можно только показать. Как и то, что через фольклор высказывается природа, в континуальности которой фольклор нуждается, так как он сам состоит из фрагментарных жанров будь то нарратив или изделие народных мастеров. За «недоделанностью» этих вещей, сделанных «аки от руки», как и за первичной недостачей в волшебной сказке, проглядывает природа, это ее высказывания. Слово в фольклоре тоже нормировано и даже запретительно – тоже знамение природы.

Чтением таких знамений фольклор себя легимитизирует. Природа в фольклоре читается. А человек? В том то и дело, что человек в нем не узнан, как пепельный герой, как Иван-дурак, как Василиса Прекрасная, как создатель вещи в народном обиходе. Все они в обмен на свою неузнанность получают благодать, исток которой в архетипной континуальности. Это та самая виртуальная реальность, где узнана и фрагментно маркирована природа, а человек нет, но зато он свободен продолевать дыры бытия, о которых говорил нам М. М. Мамардашвили, предвидивший, кстати. виртуалистику.

Виртуальный мир неморфемный. А человек в нем настолько полон всяческими субъектностями, что естественен, не персонифицирован и поэтому всегда понятен другим, людям других этнических традиций. В фольклоре человек себя показывает, ничего не доказывая. Очевидно, это и есть философское герменевтическое ядро фольклора. У создателей последнего оно эстетически защищено знаками достоверной правды.