Антропологическая поэтика тела и судьбы Снегурочки

Источник публикации: Щелыковские чтения. Кострома, 2003.

Антропологическая поэтика тела и судьбы Снегурочки

У Снегурочки несоматическое  тело. Мифологически  такое  тело бывает у зародышей и младенцев. Существует довольно большой мировой материал по эмбриональным концепциям, согласно которым женщина может зачать от камня или дерева, проглотив ту или иную пищу и т. п. В таком случае выношенный ею плод несет в себе какое-то количество несоматической субстанции. Поэтому родильные обряды, как правило, включают в себя действия, направленные на  «доделывание» новорожденного: ему правят голову, вытягивают носик, выпрямляют ноги и т. д. У славянских народов  при болезни малолетних детей их «перепекают»: помещают в протопленную, но естественно, не очень горячую  печь.

Сейчас мы должны констатировать, что черты несоматического тела маркируют  детский возраст. Следовательно,  Снегурочка по признаку своего тела должна быть отнесена к  детскому возрасту. Это  дает нам право  использовать обширные данные по народной антропологии детства.

Необыкновенные дети примечательная сторона народных воззрений.  Эти дети связаны со сверхъестественным миром. Соответственно, они могут быть носителями опасности и совершать рискованные проделки. Обращение  к детям, дающим  такой повод, «чертенята» - реалия отнюдь не только русской жизни, но фиксировалась мною как этнографом и у финно-угров Поволжья, у тюрков, у разных по языкам и культуре народов Кавказа. Несомненно, что  в детском  анти-мире притаилось трикстерное начало. С младенцами  оно  связано, как было отмечено, эмбриональными  воззрениями. В более старших возрастах оно становится структурой поведения. Не стоит удивляться тому, что  поведение современных тинейджеров  обнаруживает те самые особенности, которые  антропология  хорошо изучила в поведении колдунов и других девиантных личностей[1]. В мифах разных народов культурный герой иногда становится  плутом-обманщиком в образе ребенка. Таков, например, у палеоазиатов (чукчи, кряки)  Ворон, ставший плачущим ребенком ради получения мячей - небесных светил. Склонностью к проделкам наделен архетип Божественного дитя, (представленный, например, Гермесом)  подробно разработанный К.-Г. Юнгом.

Отметим, что палеоазиатскую предикатную связь ребенка-трикстера с  солнцем можно увидеть в особых антагонистических отношениях Снегурочки с солнцем.

Другой образ ребенка - как носителя положительных черт культурного героя - обнаруживается на Кавказе. У карачаевцев и чеченцев в 1980-ые годы мне удалось записать такой сюжет. Однажды старик, глава одной семьи,  ранним зимним  утром отправился в лес за дровами. Его внимание привлекли детские следы на снегу. Он стал идти по ним. И вот эти следы привели его к большому камню, на котором сидел совершенно голый младенец лет трех. Рассказывают, что ребенок был розового цвета. Старик спрашивает ребенка: «Кто ты?». Тот отвечает: «Я счастье вашей семьи». «А почему  ты здесь, а не дома?» Тогда ребенок сказал следующее: «В вашей семье нет согласия, вы постоянно ссоритесь и поэтому у вас не должно быть счастья». Тогда старик очень испугался и стал умолять ребенка вернуться в дом. После долгих уговоров ребенок сказал: «Хорошо, я вернусь только ради молодой невестки, которую недавно привели в дом». Старик с радостью привел ребенка домой.

Этот сюжет также должен быть отнесен к циклу «Божественного дитя». Отмечаемый в сказании розовый цвет его тела указывает на цвет  огня. Иначе говоря, ребенок-счастье принадлежит к  так называемым «зольным» фольклорным персонажам, к которым относится всем известная Золушка (Синдерелла). Подобные персонажи нам следует связать с особым эмбриологическим представлением, согласно которому из очага выходит цепочка эмбрионов, где поочередно размещены мальчик и девочка. Каждый новорожденный ребенок согласно этим воззрениям несет на себе знаки следующего ребенка, который даже еще не зачат.

 Дети, следовательно, приходят в наш мир из какого-то особого природного пространства, имеющего отношение к очагу и теплу. Неблагополучная ситуация  маркируется снегом и лесом.

Уход ребенка в лес объединяет соответствующие эпизоды сказки о Снегурочке и записанных  сюжетов на Кавказе.  У кавказского ребенка-счастия следы на снегу  - его предикатные атрибуты, по которым он тоже «снеговик».  Но его нагое розовое тело - огненный атрибут, позволяющий при учете одновременной снежности-холодности видеть в нем  изначальное единство противоположных стихий. У Снегурочки эти атрибуты разошлись, став основанием сюжета.

Онтологическое единство атрибутов у кавказского ребенка-счастья в сравнении  с исключительной снежностью-холодностью Сиегурочки  при  обделенности ее счастьем-любовью может говорить в пользу  генетической исходности  кавказского образа.

Этому выводу могло бы препятствовать рассмотрение Снегурочки через образ страдающего умирающего и возрождающегося божества, известного в ближневосточных религиях.  Но такое привлечение образа, развившегося как образ умирающей и возрождающейся растительности вроде Озириса или Адониса было бы насилием над  сравнительно-антропологическим методом, здесь применяемым.  Суть нашего метода вкратце состоит  в антропологической точности, требующей такого сравнения  образов и персонажей, которое позволило бы  выщеплять у них архетипы  человеческих состояний.

Фольклорная Снегурочка, ставшая героиней пьесы  Островского, не завоевала бы такого места в теперешней нашей жизни, если бы она не несла в себе  не только художественный, но и большой  антропологический потенциал. Этот потенциал внесен самим драматургом: Снегурочка страдает, понимая, что ей не дано  испытать любовь. Людям, знакомым с идеями Эвальда Васильевича Ильенкова об объективности существования вне нас идеального[2], не требуется особых усилий, чтобы в чувстве любви увидеть  объективированные стороны идеального, пребывающего вне нас. Гораздо раньше это понял Пушкин, сказав о своей героине: «Пришла пора, она влюбилась». Великий драматург Островский создал не один женский образ, через который он показывал человеческую потребность в обретении идеального.

Идеальное избыточно по отношению к индивиду, он вовсе может без него прожить. Поэтому так драматически необходима в пьесе  страна берендеев и их мудрый царь. Но присвоение идеального индивидом опасно. В пьесе это раскрыто антропологически: иная плоть Снегурочки позволяет Островскому  довести влечение героини до предельности, до погибели. Это влечение как страсть Островский подчиняет  недоступному для Снегурочки идеальному, к которому она стремится - любви.

И здесь мы покидаем Снегурочку-ребенка, так как говорим уже о Снегурочке-женщине.

Тело  Снегурочки по-женски цельно. Это мужчине досталось несуразно гротескное тело.  У мужских героев  архаики их тело  сделано даже из плохо состыкованных частей. У американского племени виннебаго их культурный герой Вакчжункага носит свой пенис в коробке на спине, а левая рука  не знает, что делает правая. У героя австралийских аборигенов пенис может отделиться и  подползти к находящейся в отдалении женщине. Точно так же  и с той же целью плавает на другой берег озера пенис Вакчжункаги. Именно это раблезианское тело изучал М.М. Бахтин.

Антропология женского тела иная - оно цельное, а не разъятое. Оно может в себя включать несоматические части на манер костяной ноги у Бабы-Яги, но при этом оставаться  единым объемом. Женское цельное тело (требование целомудрия - один из его аспектов)  нужно, чтобы в нем  зародилось иное тело - плод. Поэтому в разных культурных традициях  так распространен обряд перевозки невесты или внесения ее в дом женихом - с невестой обращаются как с цельным телом. Ритуально иногда даже слегка бьют для маркировки все той же цельности. Развитость женской одежды в сравнении с мужской вызвана   цельностью тела женщины, оно способно принимать разнообразные облачения.  Чем занимается Снегурочка в пьесе Островского? Она любит постоянно менять наряды. Женщина облачается культурой.

Эта культурогенная функция была бы невозможна, не будь тело женщины медиатором между культурой и природой. Отношение тела женщины к обоим полюсам - к культуре и к природе - делают ее женственной. Сам идеал женской красоты природно-космичен: в лбу звезда горит,  тополиный стан и плывущая походка (у арабов в доисламской поэзии  конкретнее: « ее ноги как стволы пальм, полные воды»). Женское тело перетекает  в космос, в стихии.  Отсюда сюжеты  из разных концов земли о ведьмах, управляющих ветрами и дождями, истории об окаменевших женщинах  или о ставших растениями. Объемное женское тело трансформируется, но не дробится.  Снегурочка обладает трансформированным телом.

Что получает женщина взамен трансформированного тела? Через трансформированное (мифологически или культурно)  тело женщина обретает всеобщую избыточность, насыщенность жизнью и это разряжается  аффектом.  Снегурочка, обладающая измененным телом, меняющая одежды, нуждается в аффектах. Они - это другая сторона контуров, принимаемых телом.   Снегурочка из пьесы Островского   знает телесный аффект, но он погибелен: «люблю и таю...».

Красота, было сказано, космична. Но космична и любовь, соединяющая людей. Аффекты же единичны и частны. В этом их могучая, но только побудительная сила. Следом должны пробудиться всеобщие чувствования любви, из которых сплетается повседневность жизни. Но  Снегурочка остается на полпути, ее аффект и ее холодное тело опасны  для нее самой. Космическая  стихийная красота Снегурочки должна бесследно вернуться туда, откуда пришла.

В начале 1990-х годов  в Балкарии в Приэльбрусье мне довелось записать поучительную легенду о красавице  по имени Капчагай.  Так теперь называется  склон горы в Чегемском ущелье, где люди когда-то нашли необыкновенный красивый камень. Вскоре в той семье,  где хранился этот камень, родилась девочка, названная Капчагай. С годами она превратилась в необыкновенно красивую девушку. К ней стали свататься джигиты. Из-за соперничества они воевали друг с другом. Погибло много народа. В конце концов  красавица исчезла.  Девушка, имевшая холодное каменное тело, снова превратилась в камень. Люди поспешили отнести  его на то место, где он был найден.

В истории о красавице Капчагай  представлены все топы, что и в сказке о Снегурочке: нежилое пространство ( гора вместо леса), несоматическое тело,  аффекты, а не любовь, раздор. И возвращение к исходному состоянию.

Теперь мы можем обратиться к  непонятным словам царя берендеев в финале пьесы Островского о том. что события, приключившиеся в царстве, должны исчезнуть без следа.  Дело в том, что история о Снегурочке рассказывается Островским от лица природы, от лица ее стихий. Случившееся в стране берендеев должно снова слиться с природой, уйти в забвение.

Почему нужен образовавшийся разрыв в памяти? Очевидно, потому, что между природой и даже таким лесным народом как  берендеи должен быть разрыв, а человеческая жизнь несводима к природе и к телу. Тело способно дать только аффекты.  Между ними и любовью  пустота, которая заполняется роком. Вот почему так значимы птицы в прологе пьесы Островского - вещие птицы не только несут весну, но и  судьбу людям.  Эта судьба непредсказуема и потому называется роком.  Начиная с древнегреческих трагедий судьба-рок всегда  выступает в женском обличии. Она  нам достается через мать, сестру или жену. «Мужская» судьба предсказумее и тривиальнее, она  похожа на маршрутное пространство охотника, идущего по следу за дичью. Судьба-рок появляется в пустоте или сама создает пустоту, в которой все тревожно или радостно размещается. У Островского в такой пустоте расположены цельные женские характеры. Иногда они, действительно, похожи на луч света.

Птицы в фольклоре приносят людям младенцев. В восточнославянской мифологии чудесная птица Симаргл взмахами крыльев с мирового древа сбивает на землю семена растений.  Популярны весенние обряды с изображением «кукушки»  и гадания  о жизни по кукованию этой птицы. Островский   отнес прилет весенних птиц  к драме в жизни Снегурочки, не потеряв мифологической правды при  совершенной художественной точности.  Обилие птиц - это  и начала жизни, и рок, и свобода.  Этой свободы может не существовать нигде в пространстве, но она живет во времени, в континууме времени , из которого прилетают птицы.

Мифологическое мышление людей  иногда поправляет трактовки авторских образов. Так Дон-Кихот сделался худым и высоким, а Снегурочка, ставшая участницей новогодних празднеств,  воспринимается не дочерью, а внучкой Деда Мороза. Значит, ее образ  приблизился к  образу ребенка-счастье, в основе которого лежит архетип Божественного дитя. В этом ее история чем-то похожа на приключения отечественного Буратино, который  вовсе не хочет стать человеком, но хочет, чтобы все были счастливы.

[1] Чеснов Я.В. Колдуны и тинэйджеры в гипертексте девиантности //От массовой культуры к культуре индивидуальных миров: новая парадигма цивили­зации. Сб.  статей /Отв.  ред. Е.В.Дуков. М., 1998 (Гос. ин-т ис­кусствознания). С.108-119.

[2] Ильнеков Э.В. Проблема идеального//Вопросы философии. 1979, N7. С.148.