Заключение

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 Перестройка идет медленно. Перестройка идет быстро. Медленно в экономике. Быстрее - в социально-политической и духовной сферах. Но еще быстрее, как представляется, ис­сякает отпущенный кредит надежды на скорое улучшение жизни для всех. Впрочем, здесь правомерен и контрвопрос: а в какой мере оправданы подобные ожидания при переме­нах столь грандиозного масштаба? Не согласиться ли с тем, что быстрых изменений ждать вообще нельзя? Подумаем об этом.

Из недавних событий, значимых для жизни деревни, прежде всего вспоминается IV Всесоюзный съезд колхоз­ников (март 1988 года). Через год — Пленум ЦК партии по аграрным вопросам. Совсем недавно - в мае—июне и де­кабре 1989 года - Съезды народных депутатов СССР.

Накануне и в ходе их работы выдвигались предложения, программы по радикальному оздоровлению экономики села. В печати с ними выступали ведущие экономисты-аграрники — академики ВАСХНИЛ В. А. Тихонов и А. М. Емельянов, профессор В. Ф. Башмачников. Вопрос подъема деревни был в центре выступлений на Съезде народных депутатов из­вестных экономистов Г. X. Попова и Н. П. Шмелева. И что же? Последовало согласие или решительное возражение? В развернувшейся дискуссии победила более обоснованная программа? Нет. Все произошло как обычно: кое-что при­нято, кое-что не замечено, кое-что отметено без аргументов. В итоге на Съезде решительных мер, адекватных пережива­емому моменту, намечено не было.

Глубоко прав народный депутат СССР, писатель Ю. Д. Черниченко, точно сказавший в своем выступлении: "...причины нищеты людей и умирания пашни — только и исключительно политические причины" (41, с. 10). То, насколько определяющим для нашей страны после Октября были политико-идео­логические детерминанты, мы старались показать всем тек­стом книги.

Идеология сама по себе бестелесна. Она нуждается в мате­риальных носителях — провозглашающих, внимающих, дейст­вующих. Поскольку практическое строительство социализма с первых дней после Октября было неразрывно связано с доминированием идеологии над экономикой, постольку чле­ны партии в качестве носителей "единственно научного" мировоззрения как бы естественно взяли на себя функции управления и контроля. Монополия власти стала реализовываться через вытеснение, а впоследствии и устранение лю­бого инакомыслия.

Бороться с этим положением уже в период "военного коммунизма" призывал известный и высоко ценимый В. И. Лениным русский революционер П. А. Кропоткин. После встреч с вождем Октября и обсуждения хода револю­ции в стране в 1919—1920 годах он писал: "...нужно, необхо­димо местное строительство, местными силами, а его нет. Нет ни в чем. Вместо этого на каждом шагу людьми, никог­да не знавшими действительной жизни, совершаются самые грубые ошибки, за которые приходится расплачиваться ты­сячами жизней и разорением целых округов.

... Казалось бы, что именно такое строительство снизу должны были бы выполнять Советы. Но Россия уже стала Советской Республикой лишь по имени. Наплыв и верховодство людей "партии" ...уже уничтожили влияние и построительную силу этого много обещавшего учреждения — Сове­тов. Теперь правят в России не Советы, а партийные коми­теты. И их строительство страдает недостатками чиновничь­его строительства" [63, с. 29].

Не просто паразитирование на жизни с помощью "чуда", "тайны" и "авторитета", что было характерно для "класси­ческой" бюрократии, а втискивание жизни в прокрустово ложе теоретических догматов и схем — вот тот идеологиче­ский по своему основанию бюрократизм, который был по­рожден специфическими условиями первого опыта утверж­дения социализма в 1918—1921 годах и который, претерпев множество модификаций, все еще не изжит до сих пор.

Начатый В. И. Лениным поворот от установки "подверстывания" жизни под теорию к установке развития теории в соответствии с запросами жизни создал в условиях нэпа пред­посылки, но не разрушил теоретико-практический монолит "военного коммунизма". Заинтересованность значительных, активно действующих и возрастающих в своей массе по су­ществу антинародных общественных сил, совпадение интере­сов этих сил с интересами боровшейся за власть сталинской группы, догматическое следование ведущих теоретиков пар­тии футурологическим схемам марксизма в аграрной теории, наличие накопленного и легко воспроизводимого опыта и практики "военно-коммунистической" партийно-государст­венной и хозяйственной политики — эти факторы главным об­разом и помешали в тех условиях критически преодолеть ошибки 1918-1921 годов. Более того, сталинизм сделал все, чтобы вывести на передний план именно эту часть учения Маркса и Ленина, заслонить ею едва ли не все его содержание.

В идеологии марксизма-ленинизма имеется и все еще сильна сегодня "военно-коммунистическая" составляющая. Ее изживание — неизбежный и трудный процесс, начатый новым мышлением. Поддерживать и развивать его — дело не только политиков, но и теоретиков. Совершенно очевидно, что без уничтожения в сознании людей "военно-коммунис­тических" представлений перестройка не пойдет.

Эти представления, включающие в себя грубое уравнительство, утопические мечтания, допускающие паразитиче­ское существование одних за счет других, моральный террор или даже физическое насилие с "благой" целью "переделки" человека по "образу и подобию" фигуры или умозрительной схемы, бесспорно, прочно вплетены в контекст нашей реаль­ной истории в прошлом и дают о себе знать сегодня[1]. Вот почему работа именно историков, как никогда, важна для оздоровления общества, как никогда, значима их граждан­ская позиция.

К сожалению, на наш взгляд, за годы, прошедшие с на­чала перестройки, несмотря на публикацию целого ряда честных работ о неизвестных или слабоизученных истори­ческих явлениях, таких исследований все еще недостаточно. Но при этом довольно часто появляются работы, очевидная цель которых — апологетика созданной исторической кар­тины. Даже теперь, когда стало известно множество новых фактов, в таких исследованиях по-прежнему отсутствует критико-аналитический настрой по отношению к прежним подходам. Изучение исторического процесса в них, как и раньше, строится по "школьному" принципу: предлагаемая задача разрешается так, чтобы "сойтись" с ответом в конце книжки. Такое исследование неизбежно сужает историческое явление до одного или нескольких фактов, причем подоб­ранных и поданных с позиций защищаемых исторических персонажей.

И еще один широко распространенный недостаток многих современных исторических работ. Их авторы равнодушны к мировоззрению своих героев. Однако именно идейно-тео­ретические воззрения, как мы старались показать, позволяют лучше понять и оценить происходящее. Кажется правильной мысль, что правдивость и полнота истории во многом зави­сят от ее способности быть не только "историей фактов", но и "историей идеи". И на этом пути неизбежен ее тесный контакт с социальной философией, в результате чего возни­кает такая история, которая действительно способна чему-то научить человека, ведь люди повторяют совершенные в прошлом ошибки не потому, что складываются такие же, как в прошлом, обстоятельства, что "автоматически" ведет к повторению людьми ошибочных действий. Ошибки в зна­чительной мере повторяются потому, что повторяются за­блуждения людей, их ошибочные идеи, влекущие к невер­ным действиям и "повторению" истории, хотя и в новых обстоятельствах.

Однако никакое историческое знание само по себе не способно сделать неизбежными те или иные преобразова­ния в действительности. Только реальные субъекты хозяйст­вования могут перестроить старую организацию производ­ства, в том числе устранить паразитирующий бюрократиче­ский слой, ликвидировать формы организации крестьянского труда, возникшие в иррациональной хозяйственной системе. Состояние системы на сегодняшний день таково: в четверти колхозов и совхозов ежегодно сосредоточивается три чет­верти прибыли. Более половины хозяйств обременены непо­мерными долгами (в значительной степени безнадежными), измеряемыми сотнями миллиардов рублей[2].

Конечно, известно много примеров, когда в отдельных местах и даже в масштабе целых районов отдельные лидеры, опираясь на невытравленный до конца хозяйский интерес, организуют достаточно эффективное производство. Но не они создают общую картину.

Напомним, что критическое положение сложилось не просто в нескольких отраслях народного хозяйства, но в такой его "части", в которой вместе с предприятиями по обслуживанию и переработке занято около 40 миллионов человек, сосредоточена треть производственных фондов и национального дохода страны.

Положение нижних звеньев системы, как известно, за­висит от состояния ее верхних этажей. А они, несмотря на пе­рестроечные акции, пока и не думают хиреть. По состоянию на 1989 год, управленцы реорганизованных или упраздненных всесоюзных и республиканских министерств и ведомств бла­гополучно перекочевали на соседнюю, чуть ниже расположен­ную ступеньку иерархической лестницы, увеличив управлен­ческий персонал подчиненных предприятий. 151 тысячу по­казателей отчетности для предприятий АПК "испускали" 4600 служащих Госагропрома СССР до 1 ноября 1989 года — момента расформирования центрального аппарата[3]. Сможет ли созданная вместо него Госкомиссия по продовольствию и закупкам способствовать изменению ситуации коренным образом?

Впрочем, такой вопрос, подразумевающий ответствен­ность какой-либо одной, даже высшей организационной структуры, за состояние всего аграрного сектора народного хозяйства, неправомерен. В известном утверждении о том, что народ достоин тех правителей, которых "он имеет, есть значительная доля истины. Существующая сегодня производ­ственная система порождена не только административными структурами, но и работниками определенного качества, в свою очередь выработавшими поведение, адекватное об­стоятельствам.

Ответы на одну из анкет, предложенных недавно сель­ским жителям, показали, что две трети опрошенных в руко­водителе превыше всего ценят "умение заставить работать". Это наряду с прочим означает, что в общественном произ­водстве отсутствует собственный интерес рядового работ­ника и активность возникает лишь под воздействием адми­нистративного кнута и пряника.

К сожалению, "сны Веры Павловны" насильственно пре­вращены в реальность, которая почти уже шесть десятилетий производит "нового человека". Понимают это и сами крестьяне. "... Против аренды и фермерства, — пишет кол­хозник К. В. Кудряшов, — будут те, кто привык с малых лет есть незаработанное. А таких миллионы. Мало зато стало других, как я, скажем, кто более-менее знает сель­ское хозяйство и желает еще поработать от души"[4]. Такие люди не хотят больше терпеть порождаемую административ­но-бюрократической системой эксплуатацию трудящихся чи­новничеством. В этом же письме есть и грозные ноты: "Вы, конторские, за что и зачем взяли себе всю премию? А тот, кто на поле прел, с шишом остался!"

Между тем сегодня более типичны иные речи. "Не зовите меня на хутор. Мне и в колхозе хорошо", — завершает свое письмо другой колхозник. — Н. Авдеев[5]. В его письме, на наш взгляд, много демагогии: "... изобилие в наших магази­нах будет, когда общественный сектор производства подни­мем на должную высоту"; "если в колхозе лодырь, он и на хуторе останется лодырем. Зато трудовому человеку в кол­лективе живется и работается лучше"; "к сожалению, не все ладится (в колхозной жизни. — С. Н.), и совесть неспокойна". Есть в нем завуалированная и откровенная неправда: "если честно сказать, то полно желающих отдать кому-нибудь свои приусадебные тридцать соток. Продукты покупать бы в магазине". Много в этом письме просто заблуждений: "... в конечном счете, насколько я понимаю, главное ведь не в том, кто владеет участком земли, а как построены эко­номические отношения". Интересна, однако, другая часть письма, в которой говорится о том, что надо бы сделать для таких (не слабых, очевидно) хозяйств, каким является кол­хоз "Великий Октябрь", в котором работает сам Н. Авдеев. Он поднимает вопросы о свободном рынке и свободных ценах, которые невозможно решить без свободы хозяйст­вования. Перейти к новым экономическим отношениям ав­тор считает возможным "практически всему сельскому хозяй­ству" в течение пятилетки! Сам того не подозревая, Н. Авдеев предлагает программу столь радикальную, что таковая не могла бы пригрезиться всем  "разрушителям колхозов".

Став независимой хозяйственной единицей, соревную­щейся с другими такими же, колхоз "Великий Октябрь" очень скоро должен был бы начать изыскивать все неисполь­зованные возможности, чтобы победить в этой свободной экономической борьбе. Колхозникам пришлось бы думать о снижении издержек производства и увеличении прибыли. Идиллия "коллективной жизни трудового человека" в ее современном понимании очень скоро бы исчезла. Н. Авдееву вместе с работящими соседями пришлось бы подумать об отделении своего труда и его результатов от труда и резуль­татов тех, кто желал бы отдать свои "тридцать соток" и по­купать продукты в магазине, подумать о "конторских", которых в "Великом Октябре" наверняка не меньше, чем в других хозяйствах; об отделении от лодырей, которым ни одна система хозяйствования нехороша, кроме той, что содержит их за счет работающего.

И вот здесь-то Н. Авдееву очень скоро пришлось бы по­нять, что построить эффективные производственные отно­шения на негодном фундаменте, когда неважно, кто владеет участком земли, нельзя. А придя к этому выводу, работя­щим крестьянам пришлось бы, например, группой отделить­ся от работников иного сорта. А там, глядишь, особенности почв, природные условия, рыночная конъюнктура и многие другие обстоятельства заставили бы выходить на новые ор­ганизационно-хозяйственные решения, в том числе искать оптимальные размеры хозяйств и способы их кооперирова­ния, совсем не обязательно производственного. В итоге вышло бы то же самое (или подобное) кооперативное фер­мерство, которое существует во всех развитых аграрных странах и обслуживается огромной системой агробизнеса, что усиленно, но ошибочно постоянно выдается у нас за "крупное коллективное производство"[6]. Впрочем, конкрет­ная ситуация, безусловно, намного сложнее, хотя в принципе именно такова.

В связи с вопросами, поднятыми в письме Н. Авдеева, важно понять еще одно: зачем и кому нужны повторяемые в нем расхожие передержки? Не менее существенно дать ответ на вопрос: заработает ли "вдруг" личный интерес крестьянина, если система производственных отношений, в том числе и основной ее пункт — вопрос о владельце земли, останутся неизменными и дело снова, в который раз, сведет­ся к ресурсно-финансовым инъекциям и подъему соцкультбыта?

Что же должно произойти, чтобы, наконец, последовали радикальные решения и материальный интерес работника, как и во времена нэпа, вновь обрел силу?

Июль 1989 года дал нам практически неизвестный опыт: произошли шахтерские забастовки. Объединенные не только одинаково тяжелыми условиями жизни, но и, главное, равно бесправные перед ведомствами в своей деятельности и воз­можностях распоряжаться ее результатами шахтеры потре­бовали основного: хозяйственной самостоятельности, то есть свободы. Прекратив выполнять свою функцию, обеспечиваю­щую известную долю жизнеспособности всего общественно­го организма, они тем самым запустили механизм генерации энергии общественного недовольства, которое очень скоро и, возможно, разрушительным образом ударило бы по адми­нистративно-бюрократической системе. Инстинкт самосохра­нения системы заставил ее поступиться малой частью своих прав ради сохранения остальных.

Не будем говорить о допустимых пределах изменения системы управления таким способом. Заранее ясно, что, если бы к нему при определенных условиях прибегло крестьянство, последствия были бы катастрофическими. Этого пока нет. Напротив, незадолго до времени шахтерских забастовок крестьянство продемонстрировало иной способ достижения желаемых целей. На I Съезде народных депута­тов избранные деревней представители обратились к съезду с просьбой: вернуть селу долги, сделать так, чтобы деревен­ский труженик стал жить если и не подобно горожанину, то все же получше прежнего и, главное, получил возможность свободно хозяйствовать на земле.

Откликнулось в данном случае так же, как и аукнулось: в отличие от шахтерской забастовки реакция была принци­пиально иной — неспешной. Даже подготовленный для пар­ламентской дискуссии Закон о земле не был включен в повестку дня  II  Съезда народных депутатов. Прошедшие с того времени месяцы подтвердили худшие прогнозы радикальных решений по селу, адекватных катастрофически быстро ухудшающемуся положению дел в аграрном секторе и продовольственном положении, нет. Еще раз подтверди­лось известное прежде: административно-бюрократическая система без борьбы позиций не сдает.

В каких же формах должна вестись эта борьба? Не пы­таясь предсказывать, отметим лишь наиболее очевидное. В рамках создаваемого гражданского общества и правово­го государства нашим парламентариям предстоит освоить метод  "взаимного представительства"   то есть научиться представлять интересы не только своих избирателей. Воз­главляемый А. Ф. Вепревым Комитет Верховного Совета СССР по аграрным вопросам и продовольствию, на две трети состоящий из руководителей передовых коллективных и государственных хозяйств, во время работы над проектом Основ законодательства Союза ССР и союзных республик  о земле уже доказал свою способность заботиться не только о наших традиционных хозяйственных формах: он решитель­но высказался в пользу плюрализма форм хозяйствования.

Сумеют ли депутаты представлять интересы возрождае­мых свободных хозяев в рамках колхозов, кооперативов, крестьянских хозяйств? Очевидно, другого пути для закон­ного наиболее безболезненного способа решения вопроса нет. Власть, однажды уничтожившая производителя высо­кого качества, должна позаботиться о его возрождении. Лишь осознав это, согласовав со своими собственными интересами, взяв на себя ответственность отстаивать ин­тересы крестьянина всеми доступными средствами, рабочий класс, интеллигенция, все социальные слои реально ускорят процесс перемен. Возрождение деревни, как показывает наш собственный и мировой опыт, — всегда первый и самый существенный шаг к возрождению всего общественного и производственного организма.

Не страшно, что сегодня мы мало видим крестьян, из ко­торых может родиться свободный хозяин, активно отзы­вающийся на передовые (с точки зрения мирового опыта) формы хозяйствования. Не страшно, что значительная часть населения деревни "перекована" нашим общественным и хозяйственным строем, и для него, к сожалению, равнодушие к своему труду стало не только привычкой, но и нормой жизни. По-иному быть не могло.

Плохо будет, если в очередной раз подчинившись воле административно-бюрократической системы, мы создадим "равные возможности" для крупного хозяйства, встроенно­го в давно функционирующую систему, и для вновь возни­кающих хозяйственных форм, которым в этой системе нет места по определению. Плохо будет, если, провозгласив пра­во владения землей и свободу распоряжения продуктами своего труда для производителя, мы на самом деле оставим это право и свободу за административными структурами. Плохо будет, если в очередной раз обманем крестьянство. В этом случае мы потеряем последних работников земли — и К. Кудряшова, и Н. Авдеева. Тогда те, кто поселятся на их месте, будут равнодушны ко всему. Им не будут нужны ни власть, ни земля.