Институт Философии
Российской Академии Наук




  Экзистенции: запах
Главная страница » Ученые » Научные подразделения » Сектор гуманитарных экспертиз и биоэтики » Сотрудники » Чеснов Ян Вениаминович » Персональный сайт Я. В. Чеснова » Список публикаций » Экзистенции: запах

Экзистенции: запах

Источник публикации: Философия и культура. №12, 2008 С. 106‑127

 Чеснов Я.В., к.и.н., в.н.с. ИФ РАН

 

 

 

Экзистенции: запах

 

 

 

Отношение к запахам всегда настороженное: одни мы категорически отвергаем, другие всяческими усилиями привносим в свою жизнь. Отчего такое небезразличие? От того, что проявление приятного запаха ассоциировано со знаком гармонии и духовности. Зато неприятные сразу заставляют говорить об атмосфере ада. Запахи выстраиваются в ценностную вертикаль. Полагая, что запахи поднимаются кверху, Диоген советовал наносить благовония на ноги. Эту же устремленность запахов вверх отмечал и Цицерон[1]. В любых религиях запахи служит для обострения религиозных чувств, позволяющего общаться  с находящимися вверху богами. Общая локализация дурных запахов ниже носа и запахов благовонных выше его только подчеркивает наличие вертикальной непрерывной ароматической оси. Ее венчает «дух» - сверхличное, но деятельное начало. У Гегеля Абсолютный Дух  свою деятельность концентрирует,  исторически меняя свое пребывание. В проблеме человеческой экзистенции запаха тема его концентрации столь же важна. У запаха топика его размещения неравномерна. Этими размещениями занята культурология. Чтобы перейти к философии запаха, нужна попытка совместить  ароматическую ось с топологией запахов, которая представлена локусами цивилизаций, гендерных и социальных групп.

 

Ароматическая ось здесь ведущее понятие, ибо она континуальна (универсальна) и в силу этого санкционирует всякие локализации, давая топологическую определенность  морфологии запахов. В отличие от других морфологий морфология запахов значима для человека, когда  восприятие конкретного запаха снова возвращается от человека к объективной ароматической оси. Тем самым запах не дает человеку полностью себя подчинить, он как бы убегает от человека. И возникает тревога. Сократ и Ницше хотели удалиться от запахов. Но это трудно осуществить. Мы вынуждены жить в тревожном мире запахов. Поэтому парфюмерия, взявшая на себя задачу ориентироваться в этом мире, дело само по себе рисковое.

 

Восприятие запаха, наложенное на ароматическую ось, насыщается высшим смыслом. Здесь знак становится знаком самого себя и тогда можно говорить об инфляции (раздувании) запаха. Как далеко может простираться инфляционные наращивание смыслов? Вовсе не бесконечно. Когда запах становится индивидуализированным, инфляция прекращается. Лишение индивидуализированного запаха  может восприниматься как страдание. Такой эпизод описывается в балладе Аполлона Майкова «Емшан» (1875 г.). Слова гонца не смогли убедить хана Отрока отправиться с Кавказа в степи, чтобы объединить силы с братом для войны. Тогда гонец дал в руки Отроку пучок степной полыни «емшан» и Отрок почувствовал себя несчастным без этого запаха. Ароматический мысле-образ Родины в этой истории стал ценнее всех прочих мысле-образов, окружавших пирующего Отрока.

 

Само слово парфюмерия имеет отношение к римскому выражению per fumos («через дым»), означавшее религиозное воскурение, уносящее запах приносимой жертвы в небеса к богам. Интерес к парфюмерии у человечества то слабел, а то бурно взлетал. Итальянские археологи в 2004-2005 годах раскопали на Кипре огромную парфюмерную фабрику эпохи бронзы. А в том же Средиземноморье в средние века  люди редко мылись и мало интересовались духами. Правда, внимание к пахучим веществам сохранял всегда Ветхий завет: только жрецам разрешалось пользоваться миррой, циннамоном, кассией и др.[2].

 

Христианство рано стало употреблять в литургических обрядах благовония. Интерес европейцев к бытовому использованию благовоний подогревал Египет. Воскурения пахучих веществ там сопутствовало всей истории этой загадочной страны. В Египте с глубокой древности часто купались, надушивая при этом воду. Можно себе представить, как  пахла барка Клеопатры, наполненная благовониями, когда царица  спешила на свидание к Марку Антонию.

 

Остановим сейчас изложение интереснейших материалов о том или ином отношении к благовониям, и обратимся к теме использования пахучих веществ в погребальных обрядах. В неандертальском захоронении в горах Загроса на севере Ирака (пещера Шанидар, 60 тыс. лет назад) погребенный лежал на подстилке из веток и букетов пахучих растений. Такой древний факт, как и роль благовоний при бальзамировании мертвых в Египте, библейские благовония, особенно упомянутые в описании снятия тела Спасителя с креста, воскурения во многих, этнографически известных ритуалах, говорят о всеобщей универсалии - ассоциации запаха с пределом жизни. Ведь смерть человека – это крайняя степень его индивидуализации. Использование парфюмерии вполне здравствующими людьми  лежит именно в ментальном поле индивидуализации. Это и делала смелая Клеопатра, поставив на кон весь смысл жизни.

 

Получается, что парфюмерия  - благородное рисковое дело, конденсирующее смыслы жизни. Это одна из важнейших экзистенций –проявлений жизни, доводящая жизнь до предела удовольствий или скорби. Запахи - важнейшая  концентрация экзистенций жизни. История парфюмерии показывает, какие большие усилия  делали люди ради конденсирования приятных запахов, их сравнительной доступности и для удобства использования.

 

Каковы бы по происхождению ни были духи, в описании их используются слуховые и даже музыкальные термины (ноты). Специалисты говорят, что  в таких-то духах слышится  высокая нота такого-то запаха, а то и целый аккорд. Откуда приходят пахучие звуки? Не из одного определенного места. Их смысл рождается в восприятии другим человеком невидимой пахучей субстанции, интимно взаимодействующей с запахом кожного покрова того человека, к которому даже подойти  слишком близко нельзя в силу этикета. Запах доносится скорее откуда-то сверху. В конечном счете, с неба. Духи говорят о виртуальной, а не земной реальности. Отсылают нас к более высокому уровню, чем тот, в котором мы находимся обыденно. И,  при всем том, они чрезвычайно индивидуальны. Говоря философским языком, субъектны.

 

Удивительно, что такой рисковый и смелый человек, как Наполеон, обожал духи. Он предпочитал запахи фиалки и жасмина, входившие в состав тогдашнего одеколона.  В месяц он тратил до 60 бутылочек одеколона. Ему даже изготовили специальный флакон, удобный для помещения в отвороте сапог. Он полагал, что он приятного запаха лучше работает его серое вещество. Перед битвой  при Ватерлоо он беспокоился об исполнении его заказа парфюмерной фирме Убиган-Шарден. В последовавшем заточении он жег ароматические палочки. Но его возлюбленная креолка Жозефина, по-видимому, превосходила  императора в страсти к духам: ее будуар так пахнул мускусом, что его посетитель выходил время от времени подышать чистым воздухом.

 

Если запах духов замкнут на экзистенцию, то становится понятным то роскошество, которое позволяют себе люди, имеющие средства. Во Франции при Людовиках  XIV и XV душили не только тело, но и одежду, особенно перчатки и парики, мебель, не говоря уже о воде и мыле.

 

Появление небольших флаконов в конце XIX века было чуть ли не революцией в распространении духов. Небольшие красиво оформленные бутылочки придумал корсиканец Франсуа Коти в 1880-е гг. Стало возможным  в течение суток менять свой запах и быть более индивидуальным. Разделение на мужские и женские духи произошло только в 1830-х годах. Запахи сосны, кедра, дубового мха, выделанной кожи  стали считаться мужскими. С 1970-х годов с развитием феминизма  женские духи становятся менее чувственными, они предназначаются для деловой женщины.

 

Природные запахи потеснились со второй половины  XIX века, когда были искусственно синтезированы мускус, ваниль, камфора, кумарин (запах свежескошенного сена), фиалка и т.д. Но успех синтетических духов в  1921 г. пришел в ресторане Биаррица вместе с королевой моды Габриель Шанель (1883-1971). Она терпеть не могла цветочных духов, считая их претенциозно буржуазными, как и все попытки подражания природе. И в один прекрасный день она остановила свой выбор на пробе № 5 парфюмера Эрнста Бо. Их «абстрактный» запах стали называть «ароматом века». «Шанель №5»,  наверно, входят в арсенал многих читательниц этих строк.

 

Любимые духи отражают личность.  Французский писатель Марсель Пруст любил, чтобы в комнате, где он работал, пахло ирисом. Говорят, что Майя Плисецкая любит духи со странным названием «Бандит», которые изобрела в 1940-м г. первая женщина-парфюмер Жермен Селье. Это чуть-чуть мужские духи.

 

Новые духи – это событие. Когда Кристиан Диор открывал свой Дом  моды, были по его заданию созданы духи «Мисс Диор» и написан вальс. Знаменитый американский парфюмер Софья Гройсман, родом из Беларуси, создавала духи для Ив Сен-Лорана,  Элизабет Тейлор, Нэнси Рейган.

 

2.Цивилизация и запах.

 

В телесной цивилизации может быть отражено преимущественное развитие тех или иных восприятий. У эллинов и древних егип­тян критерием возраста был звуковой: началом старости считал­ся тот срок, когда человек переставал слышать писк летучих мы­шей. В странах Ближнего и Дальнего Востока он визуаль­ный: обязательное ношение бороды, закладывание рук за спину при ходьбе и другие черты внешнего вида как знаков старшего возраста.

 

Западные цивилизации вообще широко использовали звуковые знаки в восприятии времени - время "отбивали" на чем-то, а с позднего средневековья (XV в.) оно зазвучало с высоких городских башен боем часов.

 

Иное на Востоке. Вот  в Египте прошлого века гость в доме в начале бе­седы был окружен одним благовонием, когда же в комнату вноси­ли другое - он должен был понять, что время беседы истекло[3]. Чем дальше на Восток, тем "физиологичнее" делается отсчет вре­мени: о длительной поездке на собачьей упряжке чукчи го­ворили: "Только два раза вспотел".

 

Европейское соотношение запахов со временем более размы­тое и запахи в принципе маркируют большие периоды времени: это "ароматы весны", запах июльского леса или "ароматы осени".

 

Итак, цивилизация оттачивает то или иное восприятие, отдает предпочтение какому-то органу чувств, а со временем в контакте  другими общностями меняет свою модель восприятия. Так было в истории Европы с самого начала, с древнекаменного века. Здесь всегда значимым было зрительное восприятие. В наготе палеолитических скульптур и в наготе участников древнегре­ческих Олимпийских игр, в поисках зрительной перспективы у художников Возрождения и в графах Венна как способе научно­го познания и во многих других явлениях видны  усилия западной цивилизации  через зрение  познать мир и саму себя.

 

С запахом дело обстояло всегда хуже. Поэтому так привлекательны для людей Запада ветры с Востока, несшие в прошлом ароматы ладана и мирры, бензоэ и розы, алоэ и сан­дала. Сейчас в запахе пахучих духов мы слышим ноту орхидей и других загадочных растений Дальнего Востока. Обратим внимание, что в нашей лексике мы запах описываем через звук, более фундаментальную для нас перцепцию.

 

Западная цивилизация подошла к новому взгляду на человека и его связи с природой. В приведенной фразе ваша мысль передана термином «взгляд», а речь идет о возрастающей роли обоняния. Наша цивилизация нуждается не только в отстраненном зрительном анализе мира, но и в более тесном контакте с ним. Таким, который уже давно развили даль­невосточные цивилизации на основе осязательных и обонятельных ощущений.

 

Наука еще очень мало знает о воздействии запахов на чело­веческий организм. Их роль громадна в жизни животных.  К примеру пчелиная  матка поддерживает свою власть над уль­ем с помощью запаха: им она привлекает к себе трудней, направляет усилия рабочих пчел в нужном направлении, запах выделенного яда при укусе пчелы - сигнал атаки для всего улья. Пахучие гормональные выделения регулируют даже поведение рыб. И нас постоянно удивляет необыкновенная чувствительной собаки к запаху, которая может  его улавливать чуть ли по нескольким молекулам, находящимся в воздухе. Считается, что она может различать до миллиона запахов. У собаки в двад­цать раз больше обонятельных рецепторов, чем у человека.

 

Человеческое восприятие запаха стало изучаться очень поздно. Интересно, что первым к классификации запахов, вос­принимаемых человеком, обратился знаменитых ботаник XVII ве­ка Карл Линней. До сих пор человеческое восприятие запахов хранит много тайн. Отечественный  исследователь А. Чомохоненко предположил, что тяготение животных и человека к запахам, особенно тем, в которые входит углекислота, связано с историческим  возрастом клеток организма. Они ведь сформирова­лись миллионы лет назад, когда в атмосфере Земли было больше углекислого газа, чем теперь. Он же считает, что многие фольклорные образы, вроде щекочущих и смеющихся русалок, разных духов, стоящих часто на одной ноге и других, возник­ли как олицетворение газовых источников, привлекающих чело­века[4].

 

У человека, в общем, неплохой обонятельный аппарат. Основу его составляют два бугорка-рецептора, расположенных в но­совой полости посередине переносицы. Обонятельное раздражение моментально передается в мозг. Но у современного человека острота восприятия запаха в значительной мере подавлена культурой, исключением обонятельного кода в развитых индустриальных обществах и дурными привычками вроде курения. Это касается  больше мужчин, чем женщин. Дети еще не так затронуты этим влиянием: они нюхают и пробуют на вкус почти все, что попадает в руки.

 

В последнее время наука сделала открытие: физиология

женского организма во многом регулируется запахами. Женский организм более восприимчив к запахам, чем мужской[5]. Но этот факт со всей определенностью был известен уже древним: в разных архаических мифологиях женщина ассоциирована с пахучим растением. Древнегреческие мифы рассказывают, что ценное пахучее вещество мирра — это слеза девушки Смирны, дочери кипрского царя Кинуруса, которая волею богини красоты Афродиты превратилась в кустарник. Остров Кипр в этом мире упомянут не случайно. Он находится на древних торговых путях между Египтом и Европой, и он связывал культурные миры. Египетская культура благовоний играла большую роль в знакомстве обитателей европейского континента с утонченной восточной парфюмерией. Египет с самого своего основания был зачарован запахом. Сохранилась одна древняя сказка, где речь идет о фараоне, который пленился запахом пряди женских волос, принесенных рекой откуда-то издали[6].

 

     У тех же древних греков духи считались, прежде всего, принадлежностью туалета женщин, тогда как натирания маслами - дело мужчин.  Аромат и женщина неразделимы. В средневековой корейской поэзии говорится, что девочка рождается на свет с ароматом, а мальчик со звуком. 

 

3.Разумность и глупость от запахов

 

      Действие запахов на наш организм разнообразно.  Современная наука связывает его с механизмами памяти и эмоций. И опять же, эту истину знали древние. В латинском языке термин sapiens (“разумный”) в первоначальном смысле означал “быть пахучим”. В Древнем Раме студенты, готовящиеся к экзаменам, для улучшения памяти надевали венки из мяты. Вообще, древние считали, что благоуханный запах укрепляет разум. На этой основе возникла даже специальная физиологическая теория: воздух через ноздри попадает в голову и спо­собствует рождению в ней мыслей. Отсюда процесс говорения у древних греков считался основой жизнедеятельности и функций души, которая помещалась в диафрагме, имеющей отношение к процессу дыхания. В этнографически зафиксированных народных представлениях народов Кавказа и других регионов считается, что голова мыслит, потому что через нее проходит воздух.

То, что в дыхании заключается жизненный потенциал организма — мнение, которое широко бытовало у всех народов и в разные времена. Даже у австралийских аборигенов. Воздух, как источник жизни и синоним души, играл большую роль в индо-иранской и других мифологиях. А в древнеиндийских Упанишадах‚ в одной из частей Вед, рассказывается, что однажды речь, дыхание и другие проявления жизни организма поссорились, выясняя вопрос, кто из них важнее. Победу одержало дыхание,

Мнение о том, что благовония дают ясный взгляд на вещи, было широко распространено и в средние века. Так, аромат розмарина рекомендовали нюхать “при общей глупости”. Почему-то это растение очень ценил император Священной Римской империи Карл Великий. Он приказывал возделывать целые поля этого растения. И.В. Гёте разбрасывал на полях вокруг Веймара семена фиалки.

 

Позднейшие специалисты также связывают восприятие ароматов с усилением умственной деятельности. Так, автор ароматерапии Р. Тиссерэнд, в вышедшей в Лондоне в 1979 г. книге, утверждает, что аромат листьев пачули (из семейства цитрусовых) помогает бодрствовать ночью и способствует “объективному взгляду на вещи”[7].

 

Безусловно, среди положительных качеств ароматов — их успокаивающее действие на нервную систему. Это тоже хорошо знали древние. Историк и бытописатель Плутарх отмечал, что благовония удаляют “заботы дня” и дают «наслаждение сном». Для этого в древности существовали пахучие матрацы. Может они и не полностью состояли из лепестков роз, но благоухали приятно. Считалось, что некоторые запахи сообщают даже храбрость человеку. Как, например, бораго (огуречная трава). Даже была такая солдатская песнь: «Подкрепившись огуречной травой, мы смело шагаем в бой». Может поэтому в Риме даже душили военные флаги[8].  Причина последнего может быть и другая. Не только у римлян, но повсюду и до сих пор считается, что ароматы отгоняют злых духов. От русалок защищает полынь у русских, а также любисток, чеснок и хрен. Поэтому говорили: «Хрен да полынь плюнь да сгинь».

     С другой стороны, в разных культурных традициях приятный запах, запах благовоний — свидетельство присутствия божеств. И запахом же можно было божества привлекать. “Боги питаются запахами” - фраза, отражающая древнейшие представления, в силу которых к богам обращались с воскурениями. В некоторых археологических культурах приборы для воскурения - курильницы — становятся признаком данной культуры. Это можно сказать о катакомбной археологической культуре, существовавшей за несколько тысяч лет до нашей эры в степях Евразии. Создатели этой культуры были предками славян, других европейцев и индо-ариев.      Воскурение благовоний - непременная черта дальне­восточных культур, вроде китайской. И тут проявляется пока не очень ясная связь со степными культурами. Неслучайно, курительницы ранней эпохи бронзы не встречаются в западном  Средиземноморье.  На Востоке лежат древнейшие цивилизации запахов.

 

4. Запах в культе и в лечении

 

Снова обратимся к Плутарху, к его ценным сообщениям о египтянах: «Воскурение благовоний обожествленному солнцу они делали в день по три раза: утром они гнали смолу гумми­арабик, в обед - мирру, а вечером кифи ( сложный состав из  16 частей, куда входит мед, кардамон, калган, асфальт, мирра, пахучая древесина и различные смолы.  Я.Ч.). Считается, что древние евреи переняли традицию воскурений в Египте по ини­циативе  Моисея[9]. Библия сохранила два рецепта таких воскуре­ний. Их делал высший священник два раза в день - утром и ве­чером. Жрецы тщательно следили, чтобы никто другой, даже ца­ри, не занимался воскурениями.

 

Для христианской религии было весьма значимо то, что по легенде тело Христа, снятое с распятия Никодимом, было за­вернуто в ткань с миррой, алоэ и другими пахучими вещества­ми. Алое в данном случае - это не южноафриканское растение, хорошо известное нам, а вещество, получаемое в Индии и Индокитае с орлиного дерева (Аквиллария агаллоха) .

 

Трудно сказать, что появилось раньше - обычай бальзами­ровать тела умерших или использование ароматных веществ с медицинской целью. Мы имеем в виду не только старинное мне­ние, что благовония служат лекарствами для нервов. Они в древности играли незаменимую роль антисептиков. И здесь бы­ли свои тонкости. Так, древние египтяне считали, что непри­ятные запахи вызывают болезни, а приятные - отгоняют. Такие растения, как тмин, майоран и корица не только отгоняли бо­лезни, но и служили для бальзамирования. В жарком и влажном климате Египта благовония действительно несли свою службу антисептика. Древние греки, осадившие Трою, лечили свои ра­ны благовонными маслами - розой, лавандой.

 

Расширение европейского спектра запахов связано с запахом табака. В Европе и других странах Старого Cвета перво­начально он распространялся скорее как жвачка, а не как ку­рение. Но довольно быстро нюхание табака завоевало себе логическую "нишу" среди других благовоний. Оно сделало даже попытку стать ритуальным. Так, замечательный венгерский пyтешественник  Армин Вамбери (1832-1913), под видом дервиша прошедший сквозь владения Оттоманской империи, писал, что в Средней Азии табак нюхают набожные люди. Зато  о вреде курения люди догадались довольно рано. Тот же Вамбери записал средне­азиатскую пословицу: «Если путешественник курит, то четырех­дневную дорогу он пройдет за шесть дней; если курит герой, то он утрачивает любовь своего коня и своей жены»[10].

 

Ранняя средневековая Европа не очень блистала постанов­кой санитарно-гигиенического дела. Благовония служили глав­ным образом для культурных целей. Но вот в XIV веке в Евро­пе разразилась страшная чума. Врачи пытались защититься от заразы ароматическими травами, и специально носили шляпу с длинным козырьком, на конце которого была полость  для трав.

 

Восток же всегда оставался верен древней гигиенической культуре, включавшей в себя культуру запа­хов. У арабов процветали лечебные и туалетные благовония ­- розовая вода, всевозможные мускусы, ванны с травами. Коран настоятельно рекомендует чистить зубы и, по возможности, пользоваться духами. Роза считается возникшей из пота Пророка. То же можно сказать об Индии, где никогда не прерывалась тради­ция использования благовоний. Это и ароматические палочки, пудры, ароматические воды, окраски для волос.

 

6. Спектр приемлемых запахов

 

     Нельзя не сказать о роли ароматов в пище. Собственно говоря, человек питается    не белками и углеводами, а теми запахами, которые источают компоненты пищи. Тот или иной запах ­первейшая черта любого традиционного блюда. Еще не попробовав его, мы имеем о нем какое-то представление. Наша привычка к запахам пищи, известной нам с детства, заставляет нас не обра­щать внимания на этот запах или высоко его оценивать. Если вы бывали подолгу в отлучке от родины, то вам известна тоска по запаху привычной пищи, к примеру, по черному хлебу и селедке.

 

Любопытно, что способ приготовления того или иного блюда, дающего разные запахи, делает пищу престижной или не престиж­ной, мужской или женской. Так у многих народов жареное мясо считается специфической пищей мужчин. Более тонко пахнущее вареное мясо - женщин.

 

На Дальнем Востоке, где люди преимущественно питаются ри­сом, есть специальные ароматические сорта этого злака, из ко­торых приготовляют только праздничную и культовую пищу.

 

Специалисты по танцам, изучающие поведение современной молодежи, обнаружили, что запах партнера говорит не последнее слово в том, кто станет кандидатом в супруги. Такой запах тела приемлем на дискотеке.

 

 У каждого народа существует свой спектр воспринимаемых запахов. Это как бы границы того, что входит или выходит за пределы культуры. Дело не в том, что определенные запахи мо­гут быть терпимыми или нетерпимыми. Важнее здесь то, как человек конструирует культуру, выделяет ее из природы. Или наобо­рот, ищет мостки к ней. Для европейцев фекальный запах и запах других выделений находится уже далеко от культуры, в природе. Эти запахи считаются крайне неприятными. У японцев же зад­няя стенка токономы (домашнего святилища) одновременно явля­ется стенкой находящегося за ней туалета. А у вьетнамцев за­пах соуса ныокмама, приправляющего рисовую пищу - это запах ферментированной рыбы, попросту протухшей. Соусы подобного рода едят бирманцы, лаосцы, кампучийцы, индонезийцы. Первые европейские путешественники по проливам Юго-Восточной Азии отмечали, что от лодок, наполненных таким соусом, шли нево­образимо тяжелые запахи.

 

Но восточно-европейское отношение к запахам, пожалуй, еще более щепетильное, чем у западных европейцев, к которым рано из Египта и Кипра проникли благовония. Славянская пища с тру­дом воспринимала острые пряности, традиционную ее основу сос­тавляли нежно пахнущие каши, особенно гречневая, кисели, кулеш, квашеный хлеб, травяные супы (щи). Можно сказать, что славянский спектр восприятия запахов очень узок.

 

Но чем дальше на Восток, тем спектр становится шире. Сла­вянская же модель восприятия запаха, скорее всего,  является наследием далекого прошлого древней индо-европейской культуры. Доказательство этому мы видим в том, что такой же узкой была первоначальная античная модель. До эпохи широкого проникновения в Рим восточных благовоний ритуальным запахом для благовония служил нежный запах проросшего зерна (полбы и ячменя). У таджиков, которые сохраня­ют некоторые черты древней индо-европейской общности, харак­терно такое же отношение к аромату пшеничных всходов. Счита­ется, что этот запах сам по себе полезен для здоровья, а на Новый год (Ноуруз) служит символом благоденствия. Зато остро пахнущие лук и перец считаются неприятными. У тех, кто их возделывает,  в течение сорока лет якобы не будет удачи и счастья.

 

Исконная индо-европейская модель восприятия запахов, основанная на узком спектре, была нарушена в результате походов Александра Македонского на Восток. Иранские, индийские, еги­петские благовония получили свободный путь на Запад.

 

Большую роль в изменении модели сыграла арабская цивили­зация с ее культом благовоний и нетерпением к явному чело­веческому телу. Примечательно то, что в эпоху халифата в  Х-Х1 вв. входящий к правителю должен был первоначально почис­тить зубы, надеть под одежду фуфайку, стеганнvю ватой (зимой и летом), чтобы не был услышан, не дай бог, запах пота[11].

 

Следующий важный этап обогащения ароматического спектра европейцев  связан с походами крестоносцев на Восток. Они на Востоке познакомились с лечебным воздействием благовоний и ароматических трав. Когда французские тяжело вооруженные рыцари стали страдать в Марокко от жары и желудочных расстройств, они нашли спасение в гвоздике. Есть легенда, что одна марок­канка полюбила юного рыцаря и сообщила ему секрет лечения гвоздикой. Конечно, он поделился им со своими товарищами, и с тех пор красная муаровая лента украшает высшую награду Фран­ции – «Орден Почетного легиона».

 

Но, пожалуй,  целая эпоха в нашей истории связана с деятельностью венецианских купцов. Им принадлежит большая заслу­га в распространении восточных духов.

 

Есть еще один малоизвестный путь проникновения культуры запахов в Европу - степной. Через степной коридор Азии. Ко­чевники несли с собой дальневосточную культуру запахов. Пер­вые настоящие духи, то есть спиртовой раствор ароматических эссенций, в Европе 16 века назывался «венгерской водой». Но кочевники и раньше были приобщены к культуре запахов.   Вспом­ним об упомянутых курительницах, о воскурениях ароматических веществ у скифов, о которых нам сообщает Геродот.

 

Западные европейцы не сразу восприняли благодеяния Востока. Екатерина Медичи, переселившаяся в Париж, за свое увлечение парфюмерией подозревалась в колдовстве, а одна из первых европейских карикатур (Англия, 1502 год) бы­ла направлена против женщин, увлекающихся косметикой.

 

7. Обогащение спектра

 

Как бы то  ни было, Европа нового и новейшего времени всячески обогащала свой спектр восприятия запахов. Не по­следнюю роль здесь играли не только восточные благовония, но и пряности.

 

Вот что примечательно в этом процессе: европейский человек, удаляясь от природы, испытывал все большую тоску по ней. Развитие городской жизни породило пейзаж. А что стало происходить в мире запахов?

 

Если в природе запах рассеян, то  европейская цивилиза­ция пошла по пути его концентрации. В духах, пряной пище, ароматизации белья. Эта тенденция мощно выявляется сегодня. Наша пища становится все более ароматизированной, даже хлеб мы стали любить поджаренный, мы все больше используем духов и дезодорантов. Французская  «Либерасьон», а за ней и другие газеты и журналы, стали публиковать пахучие страницы.  С другой стороны, европейская цивилизация уже не одну сотню лет прилагает все усилия, чтобы вывести из быта запах кухни, стирки, человеческого тела, производственные запахи, т.е. того, что можно назвать "вынужденными" запахами. Изыскиваются все более утонченные средства насыщения быта «при­родными» запахами. В истории Европы ХУШ века, в «Век Просвещения», началась революция, о которой все больше говорят и последствия кото­рой  действуют до сих пор - революция в запахах. Огромный интерес к этой теме пробудил роман Зюскинда «Парфюмер».

 

Последствия просвещенческой революции сводились к привычным теперь вещам: мытье тела, стирка белья, удаление туале­тов от жилых помещений. Революция запахов подготавливалась в менталитете европейской цивилизации. И может быт, Вальтер был первым, кто выразил, осознавая его сущность, что человек вовсе не создан по образу Божьему, ибо вынужден еже­дневно заниматься дефекацией.

 

Но технические средства отставали от потребностей цивилизации и воздух европейских городов был довольно зловонным. Открытие хлорирования воды было спасительным. Его сде­лал французский фармацевт Лабаррак. История связывает это со смертью Луи XVIII-го. Траурные почести привели к задержке погребения и началу разложения трупа. Хлорированная ткань задержала процесс и ликвидировала  зловоние. Человечество обязано Лабарраку и деятельному префекту Делаво, который после погребения короля приказал обработать хлорной из­вестью туалеты и выгребные ямы в Париже. В 1824 г. была из­дана инструкция Лабаррака по использованию его открытия.

 

О чем говорит обогащение западной цивилизации восприяти­ем более широкого спектра запахов?  О  новом,  более  интимном  и дружеском отношении к природе, а людей друг к другу. Обра­щение к истории запахов убеждает в том, что для цивилиза­ции с узким спектром приемлемых запахов его расширение озна­чает природную компенсацию ущербов цивилизации.

 

Итак, введение в быт при­родных запахов чаще всего в концентрированном виде (как благовоний, духов и т.п.) есть тенденция развития цивилизации, происходящая параллельно с подавлением бытовых запахов. Иначе говоря, «природные» запахи вытесняют «культурные». Избира­тельность цивилизации здесь сказывается в приближении к при­роде и отказе от продуктов культуры. За внешней, кажущейся парадоксальностью данного вывода скрывается вполне логичная вещь - цивилизация более учитывает какие-то интересы челове­ка, чем стихийно формирующаяся культура. Наш очерк истории запахов, воскурений и благовоний заставляет осознать одну, казалось бы, частную черту общемирового процесса: усилия ци­вилизации направлены на поиски утраченного единства с приро­дой. И вот летучими, пропадающими и появляющимися вновь сле­дами в потерянный рай оказываются запахи.

 

8. Избранничество, витальность и дыхание жизни

 

Обычаи охотничьих народов вовсе не так просты, как это казалось этнологам-эволюционистам. Все больше обнаруживается данных, что охотники - это специалисты в утонченной метафизике  ароматов.

 

На Новой Гвинее у тамош­них папуасов имбирь и турмерик, имеющие терпкий запах, пер­вейшие средства охотничьей магии. Название имбиря здесь вооб­ще распространено на все понятие магии. Перед отправкой на охоту на диких свиней охотник спит, поместив рядом с собой имбирь или турмерик. Это, считается, что это способствует благоприят­ным сновидениям (сексуальная связь с богиней охоты) и привлекает магическую дичь.

 

Запах ду­хов здесь нормализует напряженную предохотничью ситуацию, перево­дя ее в план гармоничных сексуальных отношений.  В обыденной же жизни папуасов парфюмерия  вовсе не выполняет роль языка совращения и даже  не средства коммуникации. Аналогичные факты привлекли в свое время вни­мание Л. Леви-Брюлля, когда он разрабатывал свою теорию сопри­частности (партиципации) первобытного человека и окружающего его мира. В связи с этим Леви-Брюль рассмотрел ряд фактов использования запахов охотничьими народами. Вот некоторые из них. В конце прошлого века папуасы в устье реки Ванигела за два месяца начинали готовиться к сезону ловли дюгоней. Под руководством ритуального вождя охотники начинали жить обособленно от семей, ограничивали еду, питались только после захода солнца. Вечерами купались в тех местах, куда приплывают дюгони и разбрасывали там магическое вещество муламула, кото­рое околдовывает дюгоней. На Новой Зеландии рыболовы располагали крючки вокруг каких-то испражнений и произносили маги­ческие заклинания. Сходные обычаи известны и автохтонам Американского материка. Так, тлинкиты (северо-запад Северной Америки) перед охотой на морс­кую выдру брызгали в том направлении мочей. Гуроны жевали табак и бросали его в воду духу воды, чтобы он послал рыб[12].

 

В анимистическом мышлении всех этих охотников запах служит медиатором с миром духов, с тем миром, откуда появляются все блага.

 

9. Охотники Кавказа и универсалия запаха. Исследование

 

Данные, собранные  Л. Леви-Брюлем и приумноженные после него, служат основой предположения о том, что использование того или иного запаха для создания ритуальной ситуации, благоприятной для охоты, является всеобщей универсалией. Проверка гипотезы бы­ла проведена среди абхазских охотников в 1980-е годы. Выя­вилась ритуальная позиция трех пахучих вещей. Вот эти ситуации.

 

 Охотники брали и берут с собой в горы табак. Но не для курения, а, по их объяснению, для определения направления ветра. Объяснение квазилогическое, предназначенное для отве­та на вопрос этнографа. В реальной ситуации направление ветра, знать которое нужно для подкрадывания к дичи, определя­ется просто чувствительной поверхностью тела человека, имею­щего опыт продолжительного пребывания в природе. Эта чувст­вительность к ветру гораздо выше той, которая оказывалась свойственна мне, не охотнику. В крайнем случае, движение вет­ра определяли, смочив палец слюной.

 

 По воспоминаниям пожилых лиц охотники раньше брали  с собой в горы личинку жука кивсяка. Она обладает резко запахом, похожим на запах аптеки. Объяснение обычая было да­но такое: личинкой кивсяка можно лечить си­бирскую язву. Но от этой болезни у абхазов имелись и другие средства, да и горы - это не место, где болеют и лечатся охотники от сибирской язвы.  Охотники в горах также брали с собой для жертвоприношения (акук – «залог») нити или лоскуток из своей oдeжды и сжигали.

 

Все эти факты из быта абхазских охотников свидетельству­ют вовсе не о цели охотничьей маркировки. Табак, личинка и сжига­ние  одежды прежде всего демаскируют человека. Но именно в последнем и состоит смысл обычая. Точнее, не в самом демаскировании охотника, а в означивании, в актуализации присутствия человека.

 

В рассмотренных примерах среди всех веществ, используемых в магии охоты, выделяются вещества, имеющие не­посредственное отношение к телу человека: экскременты, его одежда, табак, а также вещества, считающиеся лекарственны­ми (имбирь, турмерик, личинка кивсяка). Маркировка присутствия самого человека в горах оказывается важнее его прагматической маскировки.

 

Мифологическое обоснование этого подчеркивания присутствия человека в горах романтично и однообразно. Обратимся ли мы к мифам охотников тропической Океании, суровой сибирской тайги или к мифам охотников Кавказа, мы встретим образ Хо­зяйки зверей, вступающей с охотником в любовную связь и да­рующей ей дичь. В абхазских сюжетах охотничьего эпоса это дочь бога охоты Ажвейпшаа по имени Тымра. В записанных мной вариантах она выходит к своему избраннику, обращаясь к нему по имени. Охотник заявляет о себе запахом, нарушая всю целе­сообразность маскировки. Но этим он становится известен дочери бо­га охоты. В обмен на свое обнаружение охотник получает  дичь.

 

В описанном обычае мифологическая эротика вторична по смыслу всей ситуации. Обычаи типа тлинкитских или гуронских, обращающихся к выделениям организма, вообще к эротике отношения не имеют, оставаясь структурно теми  самыми, что абхазские.

 

Примечательно, что охотничья дичь или табак, как дары в силу капризного волеизъявления Хозяйки зверей или Духа воды добываются результатами автоматических телесных процессов. Выделения организма автоматизированы и менее регулируемы, чем, скажем, прием пищи. Ясно, что в охотничьей магии пред­ставлен именно организм человека с его естественно протекаемыми процессами. Речь идет об  охотнике как человеческом индивиде, и эта его индивидуальность всячески подчеркнута. Перед нами предстает та сторона жизнедеятельности человека, которую следует назвать ви­тальной. Именно на витальном основании строится субъектность удачливого горного охотника.

 

Человек невосприимчив к собственному запаху. Но он должен пахнуть, чтобы обладать витальной определенностью.  Источник этого особого запаха он находит в природе. Внешнее по отношению к его телу становится его телом. Витальность, таким образом, направлена от природы на человека. На пути потоков «от» возникает индивидуаль­ность, объемность, тело.

 

Примечательная черта охотничьих абхазских обычаев состоит в том, что в них подчеркивается индивидуальность человека, находяще­гося в горах в единении с природой. Наклоняясь к источнику, чтобы взять воды, положено назвать себя по имени: «Я такой-то». В горах тело человека особенно обозначено строго и четко. Даже если чело­век там находится в одиночестве, он все равно должен соблюдать мас­су правил в укрывании для исправления нужд, в разных ситуациях быть ориентированным по отношению к солнцу, водному источнику, стоянке, очагу. Даже в одиночестве положено купатъся под навесом из бурки. Эти маркировки тела охотника поведенческие, субъективные. Только пахучие вещества дают объективную, природную значимость телу охотника.

 

Природные запахи, приобщенные к телу, становятся внешними компонентами тела. Человеческая индивидуальность формируется из ресур­сов, идущих извне. Отметим сейчас в связи с этим,  что  внешние ком­поненты витальности, приравненные к летучему запаху, не иерархизи­рованы, и не выделены по значению друг перед другом. Иначе говоря, ресурсы витальности, находящиеся в природе, не системны. Поэтому освоение витальности, в частности ее описание в речи, происходит особым путем - обращением к «тому свету», к рубежам между жизнью и смертью. Сфера запахов опять-таки дает показательные факты.

 

10.Чёх и граница жизни

 

Восприятие слишком резких запахов автоматически вызывает чихание. Это физиологическое явление, не воспитанное культурой. Именно поэтому чихание универсально включено в витальную обряд­ность. И поскольку чихание самопроизвольно, постольку оно маркиру­ется только предельными состояниями - жизнью или смертью. Рас­смотрим некоторый материал.

 

По народным представлениям первым жизненным актом сотворенного  Адама после того, как Бог вдохнул в него душу, был чёх. Чиха­ние детей в Европе всегда сопровождается произнесением заклятия:

 

«Да поможет Бог!» или пожеланием здоровья. Но этот обычай зафиксирован и у других народов: в Индонезии, на Филиппинах, в Новой Зеландии. Примечательно тирольское поверье, что если не произнести заклятия «Да поможет Бог!», то дитя поступает в распоряжение черта. У  немцев в Мекленбурге считается, что человек чихает, когда черт произносит его имя.

 

Чёх как проявление спонтанного жизненного процесса (витальнос­ти) при введении его в культуру, описывается языком смертной предельности. Ассоциаций его со смертью бесконечно много. По поверьям немецких крестьян некогда человек умирал, когда чихал, но ангел-заступник упросил бога, чтобы человек оставался жить и после этого возник обычай пожелания при чёхе здоровья[13].  У кельтов Британии жизнь чихающего находится под угрозой фей. У ирландцев чёх ребенка - к добру: из него вылетел болезнетворный дух. При чёхе абиссинского короля офицер должен был немедленно укрыть покрывалом царствующую особу во избежание опасности. В Индонезии считается,  что демон при чёхе вытаскивает душу. А у народа болоков на среднем Конго в Африке чихнувший дол­жен был произнести целую речь, обращенную к духу, с выражением  удивления по поводу случившегося и словами, убеждающими духа. У селькупов чёх считается призванным тем, что из человека вылета­ют птенцы какой-то вселившейся в  него птицы, принесшей болезнь[14].

 

В европейском и кавказском ареале чёх особенно опасен, если это случилось во время разговора о смерти. У абхазов при этом касаются человека  и говорят ему: «Ты наш». У других народов Кавказа   стучат по плечу и говорят пожелания здравствовать (часто арабское "хаир"). У мегрелов чёх при разговоре об умершем считается пред­знаменованием кончины самому чихнувшему. Такая же опасность при чихании угрожала по верованиям галицийских евреев: чихнувшего надо было тянуть за уши.

 

Чихание не только подводит человека к рубежу жизни,  но и по некоторым верованиям порождено противником Бога и людей: по-старому убеждению  цыган ветер возник от чёха черта, увидев­шего крест.  При всем этом, если помнить о самопроизвольности дыхания, то не должны удивлять и противоположные значения чёха. О чёхе Адама и новорожденных мы уже говорили. У исландцев чёх обещает рыболову хороший улов. У шведов чёх больного свидетельствовал о выздоровлении. А один английский врач  ХУП в. после второго чиха­ния уже выписывал больного из лечебницы. В этом же плане сущест­вуют поверья о чёхе - примете счастья, благополучия, правдивой речи.

 

Причем как примета чёх бывает точно расписан не только по дням недели, но и утренним, обеденным и ночным часам. В Германии чёх до пол­ночи сулит счастье,  после - означает потерю души, имеет значение одноразовое, дух или более разовое чихание. У индейцев, если человек сидит на коне, то  благоприятно чихание через правую ноздрю, неблагоприятно через левую.

 

Как видим, чихание по-разному отмечается разными культурами, но однозначно то, что этот самопроизвольный акт организма воспринимается как знак человеческой судьбы, неважно благо­приятной или нет. Чихание маркирует индивида и поэтому есть акт его витальности.

 

 Индивидуальность человека подчеркивается в связи с чи­ханием и другим любопытным образом. Чёх служит знаком, что о челове­ке кто-то вспоминает. Значение, как всегда это бывает с витальными процессами, оказывается на предельных полюсах.  У македонцев это знак, что вспоминают враги, в Индонезии - друзья, у айнов, если чёх с болевым ощущением - вспоминают по-плохому, без - по-хорошему

 

11.Семиотика чёха и проблема души

 

 Главное в  этих примерах то, что проявление витальности равнозначно отметке  индивидуального существования человека к наоборот.

 

Особая приуроченность мантики чёха к моменту речи как таковой, собственной или чужой, тоже неслучайна. В этой семантике принимается во внимание речь как говорение. Вспоминание о ком-то - говорение о человеке. Речь-говорение, речь-звукоиспускание восходит к эгоцентричес­кой речи ребенка, значение которой подчеркивается в трудах Л.С. Выготского и семиотиков[15]. Этот младенческий лепет близок звукам антропоидов, которые  у них акты общения, но индивидуальные витальные проявления. Говорение подобного типа для Р. Барта оказалось тем краем проблемы, за которым исчерпывались средства семиотика (действительно тот шум пивной, о котором размышляет Барт,  уже не  считывается семиотически, потому что он больше природе, чем в культуре, больше коллективная витальность, чем общение).

 

Такое говорение (шум) также наделено предельными  значениями жизни и смерти. Поэтому оно может быть проявлением опасности для жизни (с грохотом, шумом появляются «силы зла») или напротив - ее утверждением.   Прослежено значение коллективных возгласов как пережитков заклинания. Исследования  К. Леви-Строса показали видное значение шумового кода в мифологии американских индейцев: шумом сопровождается деятельность «природных сил» (крик змея, изображающийся трещоткой), либо  шумом (музыкальным инструментом) отгоняют эту «природную силу» (змея)[16].

 

Всемирный материал об изгнании зловредных сил шумом огромен (ношение колокольчиков на одежде, церковные колокола, выстрелы и шум для отогнания чудовища, проглатывающего солнце или луну и т.д.).  Шум выступает всегда как проявление коллективной витальности, молчание  же индивидуально. Запрет на шум и говорение в охотничьих обычаях универсальное  правило. Абхазский охотник молча уходит в горы из  дома. Если один из пастухов на горных пастбищах уходит на охоту, то оставшимся нельзя громко разговаривать, тем  более ссориться. Такие правила повсеместны. Например, их строго соблюдают алтайские охотники. Подобные требования молчания контрастируют с использованием пахучих веществ. И не случайно абхазский бог охоты Ажвейпшаа изображается глухим стариком.

 

Восприятие запаха слито с процессом дыхания, которое является непременным условием жизнедеятельности организма. Безотносительно уровню развития культуры, от представлений австралийских або­ригенов до утонченных индийской и библейской метафизики, дыхание рассматривается как источник жизни, душа человека или нежнейшая из его душ. На то, что у австралийцев дыхание, дух и душа обозначаются одним словом, обратил внимание уже Эд. Тэйлор. Так, запах, ды­хание, душа и дух слиты в представлениях таймырских нганасан. Примеры по народам с архаической культурой можно умножить. Важнее для нас то, что осмысление принципов жизни (витальности) в разви­тых метафизиках идет на основе дыхания. Его значение подчеркнуто в ветхозаветной традиции. У древних греков душа (пневма) помещалась в диафрагме. В древнеиндийских Упанишадах дыхание (прана) - осно­ва видения, слышания, ума и речи. Эта мысль в древнеиндийской философии передавалась притчей о споре  между речью и дыханием. По­следнее оказалось важнее.

 

11.Странные анатомии

 

Итак, в развитых цивилизациях душа-дыхание мыслится помещен­ной в самую середину организма (диафрагму). Это размещение хорошо выражает витальную сущность дыхания. В более архаических традициях душа-дыхание может быть гипостазирована, сведена к органу дыха­ния - носу. Этим объясняется широко бытующий обычай у охотников сибирской тайги хранить носы пушных животных в виде амулетов уда­чи (ульчи, нанайцы, алтайские народы). Это же отношение к носу дичи мы встречаем также у абхазских охотников: они удаляли нос и часть уха убитого животного как знак, что оно уже не собственность бога охоты. В 1983 г. мной в Абхазии были зафиксированы поверья, что у человека нос чешется к известию о смерти. Здесь древнейшее охотничье представление стало бытовым.

 

Нос как месторасположение жизненной силы (витальности) у кетов в Сибири логически превратился в место, где начинается мышление. У них «в нос попало» означает «пришла мысль». Этим же путем древние египтяне пришли к исходным представлениям: в носу сосредоточена жизнь, поэтому у статуй, изображавших враждебных существ, отбивали носы[17]. Требова­ние дыхания исключительно через нос, объяснимое тем, что нос не пропускает демона, бытовало у древних египтян и в такой   интерпретации известно современным африканским народам.

 

В последние десятилетия растет интерес к теоретическому осмыс­лению роли запахов в физиологическом коде и  культурной истории человечества. Особенно большой конкретный материал собран французскими этнографами. Но теоретическая разработка проб­лемы только начинается, хотя утверждение Джеймса Фрэзера, что «фольклор, относящийся к запахам, пока еще не изучен»[18], уже не отвечает положению в науке.

 

12.Запах и секс

 

В журнале «Мэн»  Д.М. Стеддарт  одним из первых выступил с гипотезой, посвященной роли запахов в эволюции человеческой сексуальной биологии. После этого поток соответствующих публикаций стал необозрим. Суть гипотезы Стеддарта такова. Автор опирался на сделанные в биологии исследования гормональных механизмов полового поведения у млекопитающих,  приматов и людей. Если у животных периодические вагинальные секреции самки играют главную роль в сексуальном возбуждении самцов, у лю­дей этот фактор практически сведен к нулю. У  них запах уже не является знаком зрелости яйцеклетки в организме женщины. Зато место ароматических стимуляторов у человека в сексе заняли визуальные и тактильные сигналы. Женская особь у людей практически всегда оказалась способной к  «половому акту с мужчиной». Именно  этот акт Стаддарт объясняет тем, что он возник ради интересов упрочнения уз пары в стадном сообществе ранних людей. Хотя древний гормональный механизм  не прекратил окончательно функционировать. Андросенол и другие гормоны, попадающие в мочу, имеют запахи, близкие к запаху сандалового дерева и создают ощущение теплоты, интимности и сексуального возбуждения. В литературе аналогичные точки зрения о роли стероидов и других гормонов в половом поведе­нии людей. 3. Фрейд, интересовавшийся ароматическим фактором  в половой  жизни людей, считал его крайне незначительной и объяснял это исходя из своей теории подавления культурой природных стимулов. Но, как мы видим, современная наука приближает­ся все больше к тому, чтобы найти запахам должное место в че­ловеческой истории. Хотя это место все еще пытаются ограничить в основном половыми отношениями.

 

13.Жизнь и ароматическое Я человека

 

Х. Ортега-и-Гассету принадлежат замечательные слова, написанные  в 1914 г.: «Среди всех физических свойств есть одно, в котором уже наличествует ирреальное, - это запах. Чтобы воспринять его, мы должны как бы уйти в себя. Мы чувствуем, что должны отъединиться от окружающего, которое нас подчиняет и включает в утилитарный порядок реальность. Для этого мы закрываем глаза и делаем несколько глубоких вдохов, чтобы остаться на секунду наедине с ароматом»[19].

 

В разных местах сочинений близкие мысли высказывались  П.А. Флоренским.  Он в  своей антропологии  придавал важное значе­ние запаху как средству нормализации и одухотворения всей  жизнедеятельности  человека. По его мнению, есть запахи чистые и нечистые. Чистые запахи - первая ступень  онтологической иерархии мира. У чистого запаха "воздушно­огненная природа", он «струится в преднебесные ноуменальные сферы и обратно к нам, долу, уже как благодать Св. Духа». Такой, к примеру, запах испускает цветущая виноградная лоза. В Песне песней «тончайшая жизнь природы на вершине ее духовности отличается этим же запахом». «Библия, по мнению Флоренского, овеяна благоуханиями»[20]. Эти наблюдения Флоренского больше всего созвучны эт­нологической науке. Флоренский утверждает огромное значение запахов, не ограничивая его какой-то одной областью жизни.

 

Его образ о восходящих и струящихся долу благодетельных за­пахах констатирует тот же такт, что и этнология запаха: на­ивысшая ценность запаха находится в природе. Извне, из этой  природы, берется человеком, чтобы воспринять его как свою собственную сущность.

 

Приведенные здесь многочисленные обычаи нельзя свести к  пережиткам архаических хозяйственных стадий. В этих свидетельствованиях скры­та общечеловеческая универсалия, значение которой возрастает: человечество находится в напряженном поиске «ароматического Я человека». Эти усилия будут продолжаться бесконечно, потому что в основе их лежит отказ от собственно плотского "Я". Обонянием человек открыт ко вне его находящимся ресурсам.

 

То, что относится к цивилизации, приложимо  к конкретной жизни человека: витальность - это его  приобщение к миру, его способность делаться «пустым» для мира, наполняться  извне приходящей энергией и субстанцией. Следовательно, в виталь­ности есть свойства длительности и изменчивости. Жизнь со своей внутренней точки зрения есть та или иная длительность. Взятая в зависимости от среды, как "обмен веществ с природой", жизнь - это изменчивость. Изменчивая длительность человеческой жизни подчинена волевым усилиям индивида. В своих волевых  усилиях человек, прежде всего,  целостное существо, независимое, в частности,  от используемых им ресурсов. Но и в длительности, которая не обладает никакими другими качествами, кроме однородности, человек остается включенным в однородность природы. Длительность его жизни - часть природной длительности[21].

 

Исторические науки обладают большим запасом доказательств, что человек всегда, начиная с древнего каменного века, в той или иной форме разрабатывал идею времени, пытаясь пред­угадать результат будущей охоты, урожая или постичь свою судьбу. Значительная часть духовной деятельности человека занимала и занимает разработка проблемы временной структури­зации на настоящее, прошедшее и будущее или еще на какие-­то иные формы. Но основой таких постижений была именно идея длительности, освоенная в виде ритма еще предками человека современного вида: ритмические ряды  графем появились за­долго до палеолитической живописи.

 

Анри Бергсон полагал, что длительность вторична по отно­шению к пространству[22]. Пространство, внеположенностъ вещей - тоже однородны, как и длительность. Можно сказать, что пространство - это упорядоченная, размещенная длительность. Поэтому Бергсон прав только в субъективном, но не в объективном смысле. Человек призван своим волевым усилием черпать упоря­доченность из внешнего мира, чтобы нормализовать длитель­ность своей жизни.

 

Антропологизация природных запахов и есть процесс та­кой нормализации, т.е. витальный процесс в наиболее ясном виде. Воспринимая запахи из природы, мы наращиваем "матери­альность". Но, контактируя с природой, мы  добавляем к своему телу не субстанции, а телесности.

 

 Мир запахов потому прекрасен, что сохраняет нашу телесную целостность - одновременно важный фактор  на­шей психической самодостаточности.       Изменчивость - другое свойство витальности. Человек как индивид  входит в другие тела, является их частью: коллек­тива, природы и космоса. Так он соприкасается с другими тела­ми, что остается не без последствий для его собственного тела. Но контакты, затрагивающие целостность тела чело­века, создают некую кризисную ситуацию. Эта ситуация дол­жна нормализоваться. Контакт с грязью, снегом или горячим песком нормализуется обувью. Контакт с иноплеменником татуировкой или другими отличительными знаками. Контакт со своими близкими пространственным обособлением или особыми институтами вроде брака и т.д. На ранних ступенях развития потребность изоляции тела от других вела к маркировке самого тела: в соответствии с положением, возрастом и состоянием человек обособлялся та­туировкой, рубцами, продетыми сквозь уши,  нос или губы ук­рашениями, удалением зубов, пальцев. В архаике все способы нормализации соприкосновения тела с другими подчинено строгой регламентации, принимаю­щей форму табу. По своему же содержанию нормализация со­прикосновений тел является культурогенезом: обуви, одежды,  украшений, обычаев избегания, этикета, свадебных и прочих обычаев.

 

Маркировка самого тела (автопластия) все больше усту­пала место культурным средствам обособления (аллопластии). Табуация была необходима в связи со слабыми возможностями автопластии. Она оказалась средством включения всего мира  в процесс маркировки изменчивости, который по отношению  к человеческим телам выступал на ранних этапах как их трансформация. Но ведь и облачение тела в одежду или спосо­бы размещения его в пространстве (позы и жесты) это тоже трансформации тела, необходимые не только для коммуникации, но и для самообособления, т.е. витальности. Это трансформируемое, изменчивое, окультуренное тело,  тем не менее, должно оставаться природным. Такую функцию выполняет восприятие запаха, тончайшей жизни природы на вершине ее духовности. Часто говорят о материальной культуре как о способе удов­летворения «витальных потребностей». Но это слишком поверх­ностный взгляд. Витальность – вообще первопричина всего культуро­генетического процесса. Экзистенция запаха средство человека быть в этом процессе субъектным и субъективным.

 

 

[1] Цицерон М.Т. О природе богов. Спб, 2002. С. 160

 

[2] Исход 30: 22-33

 

[3] Лейн Э.У. Нравы и обычаи египтян в первой половине Х1Х в. М., 1982. С 141

 

[4] Наши беседы во время работы в 1980-у гг. над темой о драконах, отличавшихся, по китайским представлениям, благовонной пахучестью.

 

[5] Stoddart D. M. The role of olfaction in the evolution of human sexual // Biology: hypothesis of man. 1986, vol. 21, n.2

 

[6] Maspero G. Les contes populaire de l’Egypte ancienne. P., 1880. P. 5-32

 

[7] Tisserrand R. Aromatherapy. London, 1979

 

[8] Rimmel  E. Book of perfumes. London, 1865. P. 109

 

[9] Sigismumd R. Die Aroma in ihrer Bedeutung für Religion, Sitten, Gebrauche und Geographie des Altertums. Leipzig. 1884. S. 47

 

[10] Вамбери А. Очерки жизни и нравов Востока. Спб., 1877. С. 194

 

[11] Хилал ас- Саби. Установления и обычаи двора халифов. М., 1883. С. 35

 

[12] Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М., 1994.

 

[13] Handwörterbuch des deutschen Aberglaubens. Bd. VI. Leipzig. 1933. S. 1072

 

[14] Письменное сообщение  В.М. Кулемзина от 10 окт. 1985 г.

 

[15] Иванов Вяч. Вс. Очерки С.18, 121

 

[16] Levy-Stross C. La voix des masques. P.  P. 44-47. Lui meme :L’Homme nu. P., P. 487-497

 

[17] Lang K. Ka. //Anthropos. Bd. XX. H. 1-2. Wien. 1925. S. 72

 

[18] Фрейзер Д. Фольклор в Ветхом Завете. С. 343

 

[19] Ортега-и-Гассет Х. Эссе на эстетические темы в форме предисловия. //Вопросы философии.1984, № 11. С. 153

 

[20] Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. М., 1914. С. 210

 

[21] Чеснов Я.В.  Ландшафт – внутренняя телесность долгожительской культуры абхазов. //Философские науки. 2008.№ 3.С.75-83. Он же: Гостевание, шаманизм и долголетие на Кавказе// Переход на новую модель здравоохранения: мед. И др. технологии: к 60-летию Поликлиники №1 РАН ..Ред-сост. Г.П.Юрьев. М.: Наука, 2006. С.25-34

 

[22] Бергсон А. Время и свобода воли.  Спб., 1911. С. 86