Часть 2. Глава 3.

ЭВОЛЮЦИЯ ВЗГЛЯДОВ В. И. ЛЕНИНА НА СУЩНОСТЬ И ПРИРОДУ НЭПА

 

 

"Теперь… мы вынуждены признать корен­ную

 перемену всей точки зрения нашей на соци­ализм".

 

В. И. Ленин  "О кооперации".

 

 

Начиная главу о нэпе, мы отмечали, что взгляды вождя Октября претерпели глубокую эволюцию на существо этой политики и привели в итоге к призыву "коренной перемены" точки зрения на социализм. В марте 1922 года на XI съезде РКП (б) Ленин говорил то, что маловероятно было услышать от него, например, за год до этого. Он как бы призывал на­строенных в духе "военного коммунизма" товарищей по пар­тии осознать тот очевидный факт, что "...в народной массе мы все же капля в море, и мы можем управлять только тогда, когда правильно выражаем то, что народ сознает" [3, т. 45, с. 112]. В частности, "...необходимо дело поставить так, что­бы обычный ход капиталистического хозяйства и капиталис­тического оборота был возможен, ибо это нужно народу, без этого жить нельзя" [3, т. 45, с. 86].

 

Столь кардинальному повороту от политики "военного коммунизма" должна была предшествовать глубокая эволю­ция. Происходила она с марта 1921 года и до написания В. И. Лениным своих последних писем и статей.

 

Итоги первого года нэпа, по оценке Ленина, были неуте­шительны. Этот год показал: "...мы хозяйничать не умеем" [3, т. 45, с. 80]. И дело, очевидно, было не только в отсутст­вии опыта нормального, экономического, а не экстремально­го, "военно-коммунистического" хозяйствования. Положение для работников партийно-государственного и хозяйственного аппаратов осложнялось и тем, что содержание нэпа, в част­ности вопрос о "пределах" допущения капитализма в основу начавшего строиться коммунистического здания, решался на ходу. Взгляды на нэп, казавшиеся истинными вчера, выгля­дели отсталыми сегодня и часто совершенно отбрасывались спустя еще день. Лучше всего изменение взглядов на нэп можно наблюдать по текстам Ленина 1921—1923 годов.

 

После Октября был период, когда В. И. Ленин считал бла­гом для страны установление государственного капитализма. Это было нужно для "доразвития" тех потенций товарного хозяйства, которых пока не было в реальности и которые должны были появиться в силу логики развития капиталисти­ческой формации. Впрочем, времени на это в 1918 году планировалось отвести немного. В брошюре того периода Ленин писал: "Если бы примерно через полгода у нас установился государственный капитализм, это было бы громадным успе­хом и вернейшей гарантией того, что через год у нас оконча­тельно упрочится и непобедимым станет социализм" [3, т. 43, с. 206]. Обстоятельства интервенции и гражданской войны, а также революционное нетерпение, распространявше­еся от вождей к массам и обратно с надеждой "перепрыг­нуть" ряд промежуточных ступеней между капитализмом и коммунизмом, обусловили в то время введение "военного коммунизма".

 

К началу 1921 года этот курс себя изжил. Как быть? – ставил Ленин вопрос в специально написанной для этого момента брошюре "О продовольственном налоге". "Либо пытаться запретить, запереть совершенно всякое развитие частного, негосударственного обмена, т. е. торговли, т. е. капитализма, неизбежное при существовании миллионов мел­ких производителей. Такая политика была бы глупостью и самоубийством той партии, которая испробовала бы ее. Глупостью, ибо эта политика экономически невозможна; самоубийством, ибо партии, пробующие подобную политику, терпят неминуемо крах. Нечего греха таить, кое-кто из коммунистов "помышлением, словом и делом" грешил, впадая именно в такую политику. Постараемся от этих ошибок ис­правиться. Непременно надо от них исправиться, иначе сов­сем плохо будет" [3, т. 43, с. 222].

 

Нэп в трактовке Ленина весной 1921 года представлял собой фактическое "сожительство" Советской власти с "мелкими капиталистами" [3, т. 43, с. 226]. Причина, ко­торая обусловила эту политику прежде всего, заключалась в невозможности посредством разверстки собрать нужных городу и промышленности 400 миллионов пудов зерна. Сделать это, кроме как через экономическую заинтересован­ность крестьянина, уже было нельзя. Но и одна заинтересо­ванность в условиях разрушенной промышленности, по мне­нию Ленина, сработала бы слабо. Поэтому, подчеркивал Ле­нин, "...мы аппарат сохраняем, усиливаем и быстро будем требовать взимания продналога" [3, т. 43, с. 311, 339]. Речь, таким образом, шла о том, чтобы, несмотря на возрастающую опасность усиления в фундаменте социализма капиталистиче­ских элементов, допустить их подконтрольный рост ради по­лучения продовольствия.

 

Высоко оценивая степень угрозы для социализма со сто­роны "мелкобуржуазной стихии", Ленин призывал активизировать защитные меры со стороны бедноты: "Либо мы подчи­ним своему контролю и учету этого мелкого буржуа (мы сможем это сделать, если сорганизуем бедноту, т. е. большин­ство населения[1], или полупролетариев, вокруг сознательного пролетарского авангарда), либо он скинет нашу, рабочую, власть неизбежно и неминуемо, как скидывали революцию Наполеоны и Кавеньяки, именно на этой мелкособственни­ческой почве и произрастающие. Так стоит вопрос. Только так стоит вопрос..." [3, т. 43, с. 208].

 

К государственному крупному капитализму и социализ­му, считает Ленин, ведет одна и та же дорога — через "обще­народный учет и контроль над производством и распределе­нием продуктов". И для того, чтобы локомотив русской истории не свернул в сторону или вовсе не сошел с рельсов, в борьбе против "мелкобуржуазной стихии", в том, чтобы "ускорить... перенимание западничества варварской Русью", ни в коем случае нельзя "жалеть диктаторских приемов", нельзя останавливаться "...перед варварскими средствами борьбы против варварства" [3, т. 43, с. 212, 211]. Если пере­ложить этот призыв на язык политической практики, расста­новки классовых сил в деревне, то станет ясен адресат: бед­няцкие и пролетарские слои.

 

Этим слоям для проведения нэпа в деревне, как он видел­ся весной 1921 года, не пришлось бы делать ничего принци­пиально нового. В самой сути продналог впечатал в себя "частицу прежней разверстки", то есть "...того порядка, кото­рый один только представляется правильным, именно: обмен продуктов крупных социалистических фабрик на продукты крестьянского хозяйства через продовольственные органы государственной власти, принадлежащей рабочему классу, через кооперацию рабочих и крестьян" [3, т. 43, с. 149]. На эти слои, как и прежде, могла быть возложена функция помощи государственной власти в получении продовольст­венного налога с тех крестьян, с кого этот налог можно было получить. "Налог, — разъяснял Ленин, — это значит то, что го­сударство берет с населения без всякого вознаграждения... Этот налог определен приблизительно в половину того, как была определена разверстка в прошлом году"  [3, т. 43, с. 149]. Но все равно "...взимание налога добровольно не пройдет, без принуждения мы не обойдемся, взимание налога ставит ряд стеснений для крестьянского хозяйства" [3, т. 43, с. 313].

 

По социалистическому идеалу, который виделся В. И. Ле­нину весной—летом 1921 года, это по-прежнему был прямой безденежный обмен продуктов города на продукты села[2]. Вот почему вторая "частица" продналога, по которой допускалась свободная торговля крестьян, хотя и в рамках местного обо­рота, рассматривалась Лениным как уступка капитализму. "Получается, — говорил он, — на основе известной (хотя бы только местной) свободы торговли возрождение мелкой бур­жуазии и капитализма. Это несомненно. Закрывать глаза на это смешно" [3,т. 43, с. 221].

 

Причину вынужденного допущения государственного ка­питализма и сопутствующей ему опасности для дела социалис­тического созидания В. И. Ленин видел в отсутствии круп­ной машинной промышленности, которая бы позволила соз­дать фундамент собственно социалистического хозяйства, в том числе в деревне. "А если у нас при тех условиях отста­лости, при которых мы вошли в революцию, сейчас нужного нам промышленного развития нет, то что же мы — откажем­ся? упадем духом? Нет. Мы перейдем к тяжелой работе, по­тому что верен путь, на котором мы стоим. ...И для того, что­бы осуществить это в нашей обстановке, необходима та эко­номическая связь, которая является единственно возмож­ной, — связь через хозяйство.

 

Вот причина нашего отступления, вот почему мы должны были отступить к государственному капитализму, отступить к концессиям, отступить к торговле. Без этого на почве того разорения, в котором мы оказались, надлежащей связи с крестьянством нам не восстановить. Без этого нам грозит опасность, что передовой отряд революции забежит так дале­ко вперед, что от массы крестьянской оторвется. Смычки между ним и крестьянской массой не будет, а это было бы гибелью революции" [3, т. 44, с. 310].

 

Напротив, для развитых капиталистических стран Ленин считал вполне реальной возможность быстрого перехода к коммунизму в ходе начавшегося процесса мировой рево­люции. "Поскольку крупная промышленность в мировом масштабе есть, — говорил он делегатам IX Всероссийского съезда Советов, — постольку, бесспорно, возможен непосред­ственный переход к социализму — и никто не опровергнет это­го факта..." [3, т. 44, с. 310].

 

Еще более серьезные опасения Ленина с точки зрения возможности возрождения и укрепления в стране капитализ­ма вызывала кооперация мелкотоварных крестьянских хо­зяйств. "Кооперация есть тоже вид государственного капи­тализма, но менее простой, менее отчетливо очерченный, бо­лее запутанный и потому ставящий перед нашей властью на практике большие трудности. Кооперация мелких товаро­производителей (о ней, а не о рабочей кооперации идет здесь речь, как о преобладающем, о типичном в мелкокрестьянской стране) неизбежно порождает мелкобуржуазные, капиталис­тические отношения, содействует их развитию, выдвигает на первый план капиталистиков, им дает наибольшую выгоду. Это не может быть иначе, раз есть налицо преобладание мел­ких хозяйчиков и возможность, а равно необходимость обме­на. Свобода и права кооперации, при данных условиях Рос­сии, означают свободу и права капитализму. Закрывать глаза на эту очевидную истину было бы глупостью или преступле­нием" [3, т. 43, с. 225].

 

Кооперация, как вид государственного капитализма, до­пускается и выгодна пролетарскому государству в сравнении с частной торговлей потому, что "...облегчает учет, контроль, надзор, договорные отношения" [3, т. 43, с. 226]. Она позво­ляет объединить широкие массы населения, целенаправлен­нее ориентировать их от досоциалистических общественных отношений к социалистическим. Кооперация позволит в пер­спективе осуществить в сельском хозяйстве переход от мел­кого производства к крупному. В объединении мелкого обо­собленного крестьянского хозяйства и его превращении в крупное земледельческое хозяйство — магистральный путь к коммунизму. "Так представляли себе все это социалисты всегда. Именно так смотрит и наша коммунистическая пар­тия" [4, т. 43, с. 148].

 

Государственный капитализм, формулировал далее свои представления о нэпе Ленин, может и должен быть развит так­же в форме концессий и привлечения в торговлю капиталис­тов. В концессиях государство допускает иностранный капитализм на русскую почву. Концессионер получает сверхпри­быль. Советская власть получает выгоду в виде развития производительных сил. В случае привлечения капиталиста в мелкую торговлю государство имеет ту выгоду, что пополня­ет потребительский рынок в счет продукции массы мелких хозяйств. Капиталист-торговец получает, в свою очередь, определенный комиссионный процент.

 

Наконец, еще один вид государственного капитализма, который должен быть допущен нэпом, - аренда. По нему государство предоставляет на определенный срок и за опреде­ленную плату предпринимателю-капиталисту принадлежащее государству заведение, промысел, участок земли или леса и т. п.

 

Все это, считал Ленин весной и летом 1921 года, позволит оживить экономику, "развить оборот". Меру "допущения" капитализма нельзя предвидеть заранее. Ее установит прак­тика. Но уже теперь ясно, что вводить нэп надо "всерьез и на­долго". Сколько же это лет? Я не такой пессимист, как това­рищ Осинский, говорит Ленин на X Всероссийской конферен­ции РКП (б), и потому со сроком в 25 лет не согласен. Но "мне думается, что тут надо 10 лет положить" [3, т. 43, с. 329, 331]. А если соотнести введение нэпа с реальными задачами социалистического строительства, то этой политики следует придерживаться до тех пор, "пока мы не восстановим круп­ной промышленности полностью" [3, т. 43, с. 357]. Нэп, под­черкивает вновь Ленин в декабре 1921 года, "...мы проводим всерьез и надолго, но, конечно, как правильно уже замечено, не навсегда. Она вызвана нашим состоянием нищеты и разо­рения и величайшим ослаблением нашей крупной промыш­ленности" [3, т. 44, с. 311].

 

Ориентация при определении практической линии не на умозрительные сроки, а на реальные проблемы, стоящие пе­ред страной, была, несомненно, надежнее и реалистичнее. Уже опыт Советской власти показал, что если в одни периоды страна проходит за несколько лет то, на что в другое время требуются десятилетия (по оценке Ленина, например, период с 1917 по 1921 год по своему содержанию больше, чем с 70-х годов XIX века до 1903 года), то бывают времена, когда качественных изменений происходит меньше, чем рассчиты­вали (оценка Лениным первого года нэпа однозначна: сдела­ли значительно меньше, чем предполагали).

 

По мере накопления практического опыта, разработки те­оретических представлений о периоде перехода от капитализ­ма к социализму взгляды Ленина на нэп меняются. В общем виде эти изменения можно представить через изменения ак­центов в характеристиках нэпа. Согласно первой, нэп вынуж­денное, "временное отступление", тактический шаг с целью накопить силы для нового штурма. Согласно второй, необходимый (вне зависимости от давления внешних обстоя­тельств - крестьянских восстаний и рабочих забастовок) зна­чительный этап капиталистической выучки, повышения "культурности" как всей массы населения, так и, в особен­ности, управляющего партийно-государственного аппарата. Эти две характеристики до конца жизни Ленина не вытесня­ли друг друга, а сосуществовали. Но если в первый период эволюции взглядов на нэп преобладала характеристика "вре­менного отступления", то во второй период Ленин больший акцент делал на характеристике длительного повышения "культурности".

 

Такое смещение акцента не было случайным. Еще в до­октябрьский период формулировки и активного обсуждения принципов и задач социалистического переустройства об­щества В. И. Ленин, как отмечалось, главным после победы революции считал вопросы об обобществлении (национали­зации) средств производства и демократизации всех общест­венных отношений. Кризисная ситуация весной 1921 года показала вред попыток тотальной национализации, торможе­ния развития производительных сил, все большего сужения демократии, перехода власти к непомерно разрастающемуся аппарату.

 

Подавить тенденцию аппарата к всевластию аппаратными же методами не удавалось. Аппарат стремился к расширению власти. В русле этой тенденции наблюдался все усиливающий­ся рост рядов партии. Множество людей, стремившихся всту­пить в РКП (б), желали приобщиться к власти. Но это неми­нуемо снижало и без того низкий общий уровень "культур­ности" управляющих. Так, в конце 1921 - начале 1922 годов Ленин решительно ставит вопрос о сильном сокращении рос­та рядов членов РКП (б) за счет удлинения стажа для приема новых членов: "Если у нас имеется в партии 300—400 тысяч членов, то и это количество чрезмерно, ибо решительно все данные указывают на недостаточно подготовленный уровень теперешних членов партии" [3, т. 45, с. 18] .И еще: "Я бы нисколько не возражал против облегчения приема в партию настоящим рабочим, но если не поставить чрезвычайно стро­гих условий, определяющих, кто может считаться рабочим крупной промышленности, то в эту дыру немедленно проле­зет опять масса швали" [3, т. 44, с. 285]. 142

 

В цитированных отрывках главным пунктом, который вызвал реакцию Ленина на "чрезмерность" количества членов РКП (б), был пункт о классовом составе желающих вступить в партию. Но, как нам представляется, мотив недостаточной культурности, настойчиво повторяемый Лениным в этот пе­риод, в том числе и по отношению к членам партии, вполне мог присутствовать и при формулировке приведенной пози­ции Ленина по вопросу о численности.

 

В развитие этого требования Ленин говорит о "безраз­дельном авторитете" "тончайшего слоя" старой партийной гвардии, который определяет пролетарский характер партий­ной политики. Авторитет этот, как известно, определялся не только дореволюционным стажем, высотой занимаемого пос­та или опытностью, но в немалой степени и культурностью. Ленин был против намечающегося процесса "растворения" этого тонкого слоя культурных партийцев в массе членов партии, имеющих низкий уровень культуры.

 

Этот чрезвычайной важности вопрос Ленин заключал прямым требованием изыскать "какие-либо средства факти­ческой чистки партии" [3, т. 45, с. 21]. Такие меры, естест­венно, неминуемо сказались бы на росте могущества наби­рающей силу административно-бюрократической системы управления производственной и общественной жизнью. Вот почему административно-бюрократическая система все­ми мерами противилась этой политике. После смерти Ле­нина, в условиях разгоревшейся борьбы за власть в руко­водстве партией и страной, эта политика была отвергнута.

 

Важным периодом в углублении взглядов Ленина на нэп - в плане перенесения акцента с понимания нэпа как "временного" тактического шага на его понимание как срав­нительно длительного необходимого периода (до создания крупной промышленности) - была осень 1921 года. Во мно­гих районах страны, в особенности в Поволжье, свирепство­вал голод. Отчасти центральные, а в основном местные власти изо всех сил противились отказу от методов "военного ком­мунизма". Все более глубокое понимание возможностей нэпа и того, что иного пути выйти из кризиса нет, заставляло Ле­нина критичнее оценивать политику "преувеличения револю­ционности", все активнее настаивать на переходе к политике "реформизма" [3, т. 44, с. 222, 223]. Среди работ этого пе­риода, в которых можно наблюдать эволюцию взглядов Ле­нина на существо нэпа, прежде всего нужно назвать "Новую экономическую политику и задачи политпросветов" и "О зна­чении золота теперь и после полной победы социализма".

 

В 1918—1920 годах (еще раз повторим уже приведенные ранее, но имеющие принципиальное значение мысли В. И. Ле­нина) "...мы сделали ту ошибку, что решили произвести непо­средственный переход к коммунистическому производству и распределению. Мы решили, что крестьяне по разверстке да­дут нужное нам количество хлеба, а мы разверстаем его по за­водам и фабрикам, — и выйдет у нас коммунистическое про­изводство и распределение..." [3, т. 44, с. 157]. Более того: "...мы говорили тогда гораздо осторожнее и осмотрительнее, чем поступали" [3, т. 44, с. 156][3]*. В итоге "...мы к весне 1921 г. потерпели поражение более серьезное, чем какое бы то ни было поражение, нанесенное нам Колчаком, Деники­ным или Пилсудским, поражение, гораздо более серьезное, гораздо более существенное и опасное. Оно выразилось в том, что наша хозяйственная политика в своих верхах оказалась оторванной от низов и не создала того подъема производи­тельных сил, который в программе нашей партии признан ос­новной и неотложной задачей.

 

Разверстка в деревне, этот непосредственный коммунис­тический подход к задачам строительства в городе, мешала подъему производительных сил и оказалась основной причи­ной глубокого экономического и политического кризиса, на который мы наткнулись весной 1921 года" [3, т. 44, с 159].

 

В приведенных отрывках, в отличие от дававшихся ранее оценок политики "военного коммунизма", имеются два су­щественных момента.

 

Во-первых, Ленин развернуто говорил о существе ошиб­ки "революционной мечты" — попытке совершить скачок от капитализма к коммунизму без промежуточных ступеней. Причина политики "военного коммунизма" — гражданская война, которая прежде называлась основной, теперь не пред­лагается в таком качестве. Теперь основной называется ошибочность самого теоретического "построения", которое стремились перенести на действительность. Причем по тексту получается, что это теоретическое построение возникло как бы под влиянием момента, как попытка "а вдруг получит­ся?", в противоположность проведенным до революции теоре­тическим изысканиям, в которых переход от капитализма к социализму определялся как тем более длительный, чем ме­нее развито общество.

 

Во-вторых, в этих отрывках Ленин раскрывает мотивы политики скачка. Они, как представляются, видны из фразы: "Разверстка в деревне, этот непосредственный коммунисти­ческий подход к задачам строительства в городе..." Город должен был немедленно восстановить крупное производство и дать продукт деревне. Для этого у деревни немедленно, авансом нужно было взять продукт для города. Ни внешние обстоятельства (война, аппарат и прочее), ни состояние самого "человеческого материала" (отдать свое, часто сов­сем не лишнее, под честное слово, что в недалеком будущем получишь взамен сторицей) не позволили эту мечту реализо­вать. Реальные производственные отношения в своем состоя­нии были несказанно далеки от этого замысла. Попытка ис­пользовать слабость русской революции: недостаточный уро­вень развития капитализма, огромное количество мелкото­варных и патриархальных хозяйств — и превратить эту осо­бенность в силу (активизировав инициативу мелкого кресть­янина, сдвинуть с места главное — крупное производство) — эта попытка не удалась. И то, что Ленин осенью 1921 года откровенно раскрывает существо замысла, бывшего недавно генеральным, показывает, на наш взгляд, что во многом этот замысел уже был отброшен, преодолен если не на практике, то в собственном сознании вождя, теоретика и практика.

 

Какое-то время элементы этого замысла встречаются в более поздних текстах, очевидно, потому, что то, что понял он, еще не поняли другие. Вождь, ведущий за собой партию и массы, должен был дать им время не такое понимание. Впро­чем, судить о том, что говорил Ленин по вопросу о смене политики "военного коммунизма" на нэп в соответствии с прежними, еще не преодоленными убеждениями, а что в "пе­дагогических" целях, судить об этом без исторического ана­лиза сложно. Важный практический вопрос при этом — на­сколько эти идеи могли быть восприняты соратниками и спущенными с цепи "люмпен - активом".

 

Очевидно другое: Ленин решительно требует политического поворота. Вместо "преувеличения революционнос­ти"[4] — "реформистский подход".

 

Как известно, "революционный подход" к задаче в смыс­ле прямой и полной ломки старого для замены его новым общественно-экономическим укладом состоял в совершен­но четкой программе: "Восстановим крупную промышлен­ность и наладим непосредственный продуктообмен ее с мел­ким крестьянским земледелием, помогая его обобществле­нию. Для восстановления крупной промышленности возьмем с крестьян в долг известное количество продовольствия и сырья посредством разверстки. Вот какой план (или метод, систему) проводили мы свыше трех лет, до весны 1921 го­да" [3, т. 44, с. 222]. Теперь ситуация радикально меняется. Вместо "полной ломки старого" общественно-экономиче­ского уклада и замены его новым — "...не ломать старого об­щественно-экономического уклада, торговли, мелкого хо­зяйства, мелкого предпринимательства, капитализма, а ожив­лять торговлю, мелкое предпринимательство, капитализм, осторожно и постепенно овладевая ими или получая воз­можность подвергать их государственному регулированию лишь в меру их оживления" [3, т. 44, с. 223].

 

Конечно, Ленин вновь подтверждает, что нэп очень далек от "революционной мечты". Об этом нужно постоянно пом­нить. Поэтому "...задача нашей партии развить сознание, что враг среди нас есть анархический капитализм и анархический товарообмен" [3, т. 44, с. 163]. Но вместе с тем призывает он: "Не дадим себя во власть "социализму чувства" или ста­рорусскому, полубарскому, полумужицкому, патриархально­му настроению, коим свойственно безотчетное пренебрежение к торговле. Всеми и всякими экономически-переходными формами позволительно пользоваться и надо уметь пользо­ваться, раз является в том надобность, для укрепления связи крестьянства с пролетариатом, для немедленного оживления народного хозяйства в разоренной и измученной стране, для подъема промышленности, для обеспечения дальнейших, более широких и глубоких мер, как-то: электрификации" [3, т. 44, с. 227-228].

 

Величайшей опасностью для коммунистов России в этот исторический период Ленин считает "преувеличение револю­ционности", в том числе перенесение на хозяйственные задачи опыта, усвоенного в военный период. В этом смысле Ленин развивает тему превращения достоинства человека при новых условиях в его недостатки, когда недостатки становятся про­должением достоинств. В период войны, говорит Ленин в вы­ступлении перед делегатами IX Всероссийского съезда Сове­тов, мы достигли политического и военного успеха с по­мощью энтузиазма, натиска, героизма. И эти достоинства становятся теперь "...самым опасным нашим недостатком. Мы смотрим назад и думаем, что так же можно решить и хо­зяйственные задачи. Но в этом-то и ошибка: когда обстанов­ка изменилась и мы должны решать задачи другого рода, то здесь нельзя смотреть назад и пытаться решить вчерашним приемом. Не пытайтесь — не решите! И эту ошибочность нам надо сознать" [3, т. 44, с. 324].

 

Кичащиеся своими прошлыми заслугами работники, говорит Ленин, напоминают гусей, которые "Рим спасли", на что им крестьянин ответил хворостиной: "Оставьте пред­ков вы в покое, а вы что сделали такое?" "Либо научитесь работать иным темпом, считая работу десятилетиями, а не месяцами, зацепляясь за ту массу, которая измучилась и кото­рая не может работать революционно-героическим темпом в повседневной работе, — либо научитесь этому, либо вас на­зовут по справедливости гусями" [3, т. 44, с. 325].

 

В том числе, и Ленин считает нужным сказать об этом особо, нуждается в "переориентации" работа ВЧК. "... Та об­становка, которая у нас создалась, повелительно требует ог­раничить это учреждение сферой чисто политической" [3, т. 44, с. 328]. С этой целью "мы определенно говорим, что не­обходимо подвергнуть ВЧК реформе, определить ее функции и компетенцию и ограничить ее работу задачами политически­ми" [3, т. 44, с. 328]. Теперь, когда мы все больше внедряем новые условия хозяйствования, "...необходимо выдвинуть твердый лозунг осуществления большей революционной за­конности, и тем уже становится сфера учреждения, которое ответным ударом отвечает на всякий удар заговорщиков" [3, т. 44, с. 329]. Однако, несмотря на отдельные предосте­режения В. И. Ленина в отношении абсолютизации мер "ре­волюционного" нажима и перенесения методов и способов "решать" экономические проблемы из времен "военного коммунизма" в новые общественные условия, революцион­ная законность (подчас трактуемая произвольно-волюнта­ристски, с позиции силы и остроты момента) продолжала насаждаться и после призывов отказаться от политики "ре­волюционного нажима". Подлинную законность нужно было долго и трудно прививать, воспитывать, для ее существова­ния нужно было постоянно повышать "культурность" как народа, так и блюстителей закона. Однако слой членов партии, которые были способны и, главное, хотели это делать, очевидно, был незначителен. Очень многие оставались "воен­ными коммунистами", как это подчеркивал В. И. Ленин, и были заражены вирусом "комчванства" или просто отверга­ли намечающийся поворот.

 

Характер этого недовольства имел самое глубокое из воз­можных оснований - экономическое. Речь шла о "прокорм­лении" разрастающегося аппарата. Мы уже приводили данные о численности служащих одного только народного комисса­риата продовольствия - 145 тысяч сотрудников в 1921 году. В современных публикациях относительно численности чи­новников госаппарата называется цифра 4 миллиона. Ленин в это время постоянно настаивал: сокращать служащих аппа­ратов. Кроме того - сокращать "свирепо" число тех, кого го­сударство снабжает продовольствием. "Если мы считали в 1920 г. на содержании государству 38 млн. человек, то теперь мы эту цифру, - говорил он в декабре 1921 года, - сокра­тили до 8 миллионов. Вот какое мы в этом отношении прове­ли сокращение" [3, т. 44, с. 315].

 

Для понимания воззрений В. И. Ленина на сущность и природу нэпа осенью-зимой 1921 года помимо общего изме­нения отношения (нэп как "временное", "тактическое от­ступление" и нэп как длительный необходимый этап строи­тельства социализма) требуется уяснение ряда названных ранее принципиально важных идей. Все они входят в то, что может быть названо концептуальным багажом разрабатывае­мой "на десятилетия" экономической политики. Не имея 148 возможности говорить обо всех, отметим одну, на наш взгляд, существенную.

 

Речь идет о неоднократно повторяемом Лениным тези­се, что "после великих политических и военных переворотов нужно длительное их переваривание в смысле культурном и хозяйственном. Nous у sommes[5]" [3, т. 44, с. 472].

 

Основой существования Советской власти и залогом ус­пешного строительства социализма В. И. Ленин считал союз рабочего класса и крестьянства. Теперь, когда за четыре года жизни без помещиков и царя крестьянство в основной массе "осереднячилось", когда отпали военные задачи, в текстах Ленина все реже встречается акцентирование различий серед­няка и бедноты. По отношению к массе крестьян все чаще употребляется термин "старательный" крестьянин. В чем же состояло "переваривание" политических достижений Октября в деревне, на что требовался длительный период?

 

Ленин дает определенный ответ. Раньше "...мы шли не­достаточно поддержанные крестьянством экономически: прочности военного и политического союза рабочих с кресть­янами не соответствовала недостаточная прочность их эконо­мического союза" [3, т. 44, с. 487] . Свобода экономического хозяйствования, повышение "экономической культурности" крестьянина как производителя товара, развитие товарообо­рота города с деревней на основе эквивалентных отношений, подъем промышленности, которая даст технику селу, разви­тие науки, которая повысит уровень профессиональной под­готовленности крестьянина, ликвидация неграмотности и т. д. — вот то, чем нужно заниматься в новых условиях. В контексте этой политической линии были приняты и со­ответствующие юридические акты.

 

Эти меры по "перевариванию" деревней достижений политики Октября Ленин суммировал следующим образом: мы отказываемся от политики "лобовой атаки", выявляя то, что было в ней ошибочного [3, т. 44, с. 476]. "Мы теперь совершаем стратегическое отступление, которое даст нам более широкий фронт наступления в ближайшем будущем, даст экономическую, прочнейшую смычку с миллионами мелких крестьян, с массой крестьянства, сделает наш со­юз, союз рабочих и крестьян, основу всей на­шей советской революции, всей нашей советской республи­ки, непобедимым" [3, т. 44, с. 487] .

 

Итак, в трактовке нэпа в декабре 1921 года мы можем увидеть новое его понимание. Старый тезис об "отступле­нии" получает такую интерпретацию, при которой "отступле­ние" оказывается желательной перспективой и, больше того, называется "основой" развития революции, гарантом ее непо­бедимости.

 

Такое понимание, как представляется, в тот период уже сужало толкование нэпа как "хитрости" с целью выиграть время, подсобрать силы, а потом снова, посредством револю­ционного нажима принудить крестьянина "прыгать" в ком­мунизм.

 

Конечно, речь не шла об отказе от идеи крупного коллек­тивного хозяйства. Нэп, говорил Ленин весной 1922 года, таит в себе громадную опасность, связанную с мелкобуржуазной крестьянской стихией. Он есть "отступление", после которого "в сто раз медленнее, но твердо и неуклонно" [3, т. 45, с. 78] надо идти к крупному обобществленному машинному земледелию, ибо оно есть база социализма в деревне. Но ни­каких "прыжков" через промежуточные ступени и "нажима" на крестьянина быть не должно. Суть "переваривания" поли­тических достижений Октября в отношении деревни состоит в предоставлении крестьянину возможности свободного хо­зяйствования.

 

В отношении государственных промышленных предприя­тий в плане "переваривания" политических результатов ре­волюции Ленин настаивает на ряде мер, приближающихся к тому, что сегодня называется элементами хозрасчета. Так, предприятиям предлагалось предоставить свободу "в области производства", правда, "в пределах утвержденных прог­рамм", значительные права "в деле реализации собственной продукции", критикуется "жесткий формалистский сметно-бюджетный порядок", который приводит к "произволу совет­ских чиновников над промышленностью". "Выход же заклю­чается в поощрении и развитии инициативы и самостоятель­ности руководителей государственной индустрии" [3, т. 44, с. 477]. Ленин призывает создать условия для "...строго-хо­зяйственного ведения предприятий, точного учета всех эле­ментов производства и рационализации управления (беспо­щадное сокращение разбухших аппаратов, лучшая оплата остающейся части, отказ от чиновничьего порядка работы и т. д.)" [3, т. 44, с. 478] .

 

Изменение "революционно-нажимного" отношения к дей­ствительности, замена его "свободно-реформистским" требо­вала от "передового отряда пролетариата" и его руководите­лей, наряду с прочим, изменения сложившихся в период борь­бы за власть и в гражданскую войну подходов к проблеме политики и морали. Как ни странно это звучит, но нэп с его свободой хозяйствующего субъекта давал гораздо большие основания для восстановления общественной морали, чем "военный коммунизм". Принцип последнего — принужде­ние, с помощью которого можно выполнить моральный акт классовой справедливости: например, взять хлеб у сытого и отдать голодному. Но будучи порожден принуждением, а не свободой, этот моральный импульс, привнесенный извне, по завершении акта умирал. Ни отдавший, ни получивший в результате моральнее не становились. Для роста моральности того и другого нужно было свободное действие. Нэп не соз­давал ситуацию, когда один добровольно, с улыбкой на лице, отдавал хлеб другому. Но нэп стирал с этих лиц гримасы ненависти и страха. Один свободно продавал произведенный им хлеб, а другой столь же свободно покупал его. Эта ситуа­ция не разрушала достоинства человека, не взрывала ту ос­нову, на которой существует мораль.

 

Свобода как основа хозяйственной жизни родственна свободе как базе нравственного поступка. Сущность нравст­венности — отсутствие в моральном акте внешней детермина­ции, самозаконодательство. Если субъект обусловлен чем-то внешним и у него нет возможности выбора, он делается зве­ном причинно-следственной связи, как бы переходит в мир, независимый от него. В этом случае он ни за что не отвечает, он не свободен и значит здесь нет места морали.

 

Так вот, несовместимость политики и морали, внеморальность политики — положение, ставшее неизбежным в ситуа­ции войны, отчего, кстати, по-настоящему моральные люди глубоко страдают, — это положение неминуемо вело к мо­ральным катастрофам в мирное время. Морально ли было, на­пример, неравенство рабочего класса и крестьянства в из­бирательном праве, когда нормы представительства от крестьян были неизмеримо меньше, чем от рабочих? В 1919 году на VIII съезде РКП (б) Ленин отмечал, что поло­жение неравенства крестьян и рабочих существовало реально до того, как было зафиксировано в конституции. Причина этого, по Ленину, состояла в том, что "...организация проле­тариата шла гораздо быстрее, чем организация крестьянства, что делало рабочих опорой революции и давало им фактиче­ски преимущество. Дальше стоит задача: от этих преиму­ществ переходить постепенно к их уравнению... В программе партия обязуется систематически работать над уничтожением этого неравенства более организованного пролетариата с крестьянством" [3, т. 38, с. 172].

 

Итак, через полтора года после революции Ленин в своем докладе среди немногих тем счел необходимым выделить этот вопрос, подчеркнуть несправедливость существующего положения, объяснить причины его возникновения и дать обещание его исправления.

 

Ничего этого мы не видим через семь с лишним лет после Октября, например, у Н. И. Бухарина. Возьмем вопрос о политическом неравенстве между рабочим классом и крестьянством, писал Н. И. Бухарин в 1925 году - в период успехов нэпа. "Здесь люди очень часто подменяют трезвые рассуждения моральными, которые ничего общего с полити­кой не имеют, Говорят, например: разве крестьянин не трудится иногда больше, чем рабочий? Где же справедливость, когда вы ему даете меньше политических прав, чем город­скому рабочему?.. Не есть ли это отступление от заветов равенства среди трудящихся, на которых только и можно строить настоящий мост к социализму?

 

Такого рода рассуждения, кажущиеся иногда убедитель­ными, страдают, однако, тем основным пороком, что они, вместо трезвого учета сил и вместо трезвого обсуждения вопроса, говорят лишь жаркие слова. Если уже зашла речь о справедливости, то вопрос нужно поставить таким образом:

 

Справедливо или несправедливо было бы, если бы мы проворонили все дело социализма? Спра­ведливо или несправедливо было бы, если бы мы дали воз­можность буржуазии околпачить нас и возвра­тить старый порядок вещей? Стоит только таким образом поставить вопрос, чтобы получить на этот вопрос сразу же отрицательный ответ" [17, с. 92-93]. Ра­венство может быть установлено тогда, когда крестьянство "станет сознательным", "переделается", избавится от своей "темноты" и "некультурности". Впрочем, тогда общество достигнет такой ступени, что "политика заменится одним лишь научным управлением и научным руководством об­щественным хозяйством" [17, с. 95]. Крестьянству, таким образом, предлагалось "подождать" окончательной победы пролетариата над всеми врагами и достижения обществом высочайшей ступени развития. В этом вопросе — вопросе о диктатуре пролетариата и "вспомогательной" роли кресть­янства после победы революции и укрепления социалистиче­ской власти в стране — "правые" (по терминологии тех лет) были единодушны с "левыми", и это же, естественно, приветствовалось, так сказать, "центром" — Сталиным и его группой. Время работало на последних.

 

Мысли Бухарина не только не развивают приведенную позицию Ленина, но в чем-то звучат как оправдание сущест­вующего. В реальной действительности не было сколько-ни­будь заметных движений в направлении демократизации по­литической жизни, расширения функций власти Советов. Диктатура пролетариата, осуществляющаяся не через пред­ставленный в Советах рабочий класс, а через партию (что было, по Ленину, вынужденной мерой в условиях военных и экономических кризисов, гражданской войны, прекращения правильных взаимоотношений города и деревни, декласси­рования пролетариата и разгула мелкобуржуазной стихии), после смерти Ленина чем дальше, тем больше стала прово­диться даже не через партию, а через руководство централь­ных и местных парторганизаций, со временем составивших кастовую систему номенклатурных работников, отгоро­женных от масс и не подконтрольных рядовым коммунис­там. Руководство, в свою очередь, формировалось и управ­лялось даже не ЦК, а сталинским аппаратом. Вопрос о влас­ти советских и профсоюзных организаций постепенно приоб­ретал пропагандистский характер. Для того чтобы в любой момент можно было перейти от "оружия критики" к "кри­тике оружием", соответствующим кадровым преобразова­ниям и политико-идеологическим обработкам подвергся аппарат ЧК - НКВД.

 

Свободное сбалансированное экономическое развитие сельского хозяйства и промышленности неизбежно бы по­требовало равноправного политико-правового состояния производителей, пересмотра концепции диктатуры пролета­риата после победы социалистической революции и мирного развития страны. Вряд ли можно считать, что при экономи­ческом равноправии, а во многих отношениях и определя­ющем положении аграрного производства в структуре народ­ного хозяйства, крестьянство длительное время согласилось бы быть в положении "политического недоросля" с урезан­ными гражданскими правами.

 

Таким образом, не продолжая дальше анализ намечае­мых перемен в других сферах производственной и общест­венной жизни, в которых В. И. Ленин предвидел меры пере­ходного характера от "военного коммунизма" к нэпу, мож­но понять смысл и направленность выдвинутого им тезиса о длительном "реформистском" периоде культурно-эконо­мического "переваривания" политических достижений Октябрьской революции. На наш взгляд, этот смысл состоял в достижении обществом того экономического и демократи­ческого состояния, возможности для которого открылись бы с реальным переходом власти в руки пролетариата и кресть­янства. Насколько авангард сумеет выражать интересы трудя­щихся, насколько рабочий класс сумеет согласовать свои ин­тересы с интересами абсолютного большинства народа — крестьянством, от этого зависело качество жизни, открывае­мое новым общественным строем.

 

Новый этап эволюции взглядов В. И. Ленина на сущность и природу нэпа в плане развития идей "смычки, связи, эконо­мического союза государства с мелкокрестьянской массой через торговлю" [3, т. 44, с. 487] может быть, на наш взгляд, отмечен весной 1922 года. Новой политике исполнился год. Можно было подвести итоги. Причем не только первого года нэпа. В некоторых отношениях Ленин делает новые ак­центы в оценках всего предшествующего периода "военного коммунизма". Оценки эти, если сравнивать их с оценками 1921 года, более жесткие, решительные, беспощадно-одно­значные. Сравним некоторые из них. Например, о политике "непосредственного" социалистического строительства. Так, в октябре 1921 года Ленин писал о "военном коммунизме": "... о наших задачах экономического строительства мы гово­рили тогда гораздо осторожнее и осмотрительнее, чем посту­пали во вторую половину 1918 года и в течение всего 1919 и всего 1920 годов" [3, т. 44, с. 156].

 

В марте 1922 года однозначно констатирует: "Прямого коммунистического распределения мы ввести не могли. Для этого не хватало фабрик и оборудования для них". Это также не удалось сделать "по условиям культурным" [3, т. 45, с. 112,118].

 

В проект резолюции "О работе в деревне" для XI съез­да РКП (б) Ленин в апреле 1922 года вносит: "2. Съезд счи­тает ошибочными меры разгона (или поспешной переделки?) учреждений сельскохозяйственной кооперации, рекомендуя наибольшую осторожность в этом отношении.

 

3. По вопросу об условиях применения наемного труда в сельском хозяйстве и аренды земли партсъезд рекомендует всем работникам в данной области не стеснять излишними формальностями ни того ни другого явления" [3, т. 45, с. 133].

 

Не было ли это в какой-то мере очевидно в период "ло­бовой атаки"? В какой мере в недавнем "натиске" на "мел­кобуржуазную стихию" сказались "революционное нетерпение" и "революционная мечта"? Оценки, данные Лениным, делают такие вопросы уместными.

 

Еще более решительно вождь Октября высказывается о предшествующем периоде осенью 1922 года: "... Тогда мы предпринимали каждый день с величайшей поспешностью — вероятно, с излишней поспешностью — различные новые хо­зяйственные мероприятия, которые нельзя назвать иначе, как социалистическими" [3, т. 45, с. 279].

 

В январе 1923 года в "Страничках из дневника" — одной из последних ленинских работ — читаем: "Никоим образом нельзя понимать это (речь идет о распространении коммунис­тических идей в деревне. — С. Н.) так, будто мы должны нес­ти сразу чисто и узкокоммунистические идеи в деревню. До тех пор, пока у нас в деревне нет материальной основы для коммунизма, до тех пор это будет, можно сказать, вредно, это будет, можно сказать, гибельно для коммунизма.

 

Нет. Начать следует с того, чтобы установить общение между городом и деревней, отнюдь не задаваясь предвзятой целью внедрить в деревню коммунизм. Такая цель не может быть сейчас достигнута. Такая цель несвоевременна. Поста­новка такой цели принесет вред делу вместо пользы" [3, т. 45, с. 367].

 

Очевидно, что "общение" между городом и деревней понималось Лениным не только в смысле идеологических связей. Это, безусловно, относится главным образом и преж­де всего к налаживаемой системе экономических отношений.

 

Изменение взглядов В. И. Ленина не могло не коснуть­ся и его понимания роли партии и партийной политики в но­вом экономическом курсе. Раньше мы уже приводили слова современника тех лет историка Н. М. Покровского о том, что в период "военного коммунизма" экономика плясала под дудку политики. Теперь, по мере развертывания нэпа, поло­жение в корне должно было измениться. "Политика, —подчер­кивает Ленин, - это концентрированная экономика" [3, т. 45, с. 123], то есть "музыкант" и "танцор" должны поменять­ся ролями.

 

В этой связи "главный недостаток партии в области ра­боты в деревне" Ленин определяет как "...неизучение прак­тического опыта. Это корень всех бед и всего бюрократиз­ма" [3, т. 45, с. 47] .

 

В этой же работе — письме о тезисах Е. А. Преображен­ского "Основные принципы политики РКП в современной деревне" — Ленин считает нужным развеять один из "военно-коммунистических" мифов: о совхозах. В тезисах рабочие совхозов высокопарно названы Преображенским "кадрами сельскохозяйственного пролетариата". Это неверно, пишет Ленин. Это "комчванство". (То есть, в данном случае, по на­шему мнению, это ложь в политико-бюрократических целях. Ложь во имя "замысла" скачка в коммунизм.- С. Н.) Рабо­чие эти, продолжает Ленин, "...чаще... не пролетариат, а и "пау­перы", и мелкие буржуа, и все что хотите. Не надо обольщать себя неправдой. Это вредно. Это — главный источник нашего бюрократизма. И это зря дразнит крестьян, обижает их. О "кадрах сельскохозяйственного пролетариата" в наших совхозах пока умнее помолчать будет" [3, т. 45, с. 45-46].

 

Вообще, в новых условиях хозяйствования, в ситуации нормализации экономической и общественной жизни, когда исчезли жесткие императивы войны, когда опыт показал бесплодность и вред попыток немедленной материализации утопий, полезным оказывается помнить, что жизнь, в кото­рой существенное место занимают интересы людей, сложнее и мудрее самых дерзновенных и кое для кого чрезвычайно приятных мечтаний. Но если эта очевидная истина не имела смысла для чересчур горячих голов, то для них должны были прозвучать предостережением слова вождя: "Больше всего на свете надо теперь бояться, по-моему, именно неумелого вме­шательства, пока еще мы не изучили основательно действи­тельных потребностей местной сельскохозяйственной жизни и действительных способностей нашего местного аппарата власти (способностей не причинять зла во имя благочестиво­го желания делать добро)" [3, т. 45, с. 133].

 

Дело было, конечно, не только в местном аппарате. В центре также имелось достаточно людей, чьи фантазии "летали за триллион километров". В заключительном слове на XI съезде РКП (б) Ленин много внимания уделил "фан­тазиям" тов. Ю.Ларина, которые проявлялись достаточно часто, начиная с победы Октября. "Маленький избыток" фантазий Ларина, которых бы при желании, по словам Ленина, хватило на всех членов РКП, проявлялся, например, "...в старом ВСНХ, когда тов. Рыков еще не выздоровел, а работал и под­писывался "Ю. Ларин" от имени всего Высовнархоза; было плохо не потому, что тов. Ларин проявлял только свои худшие свойства, а наоборот, - лучшие способности, ибо в его преданности и знании дела и тени ни у кого нет сомне­ния, а дело было поставлено все же неправильно!" [3, т. 45, с. 125]. Ленин приводит пример одной из "фантазий-пута­ниц" Ларина: "Сегодня Ларин мимоходом, потому что он ув­лекся, его собственная речь его подогнала, договорился, что сдают в аренду ¾ железнодорожного транспорта, и ЦК ис­правил. Кржижановский говорит, что ничего подобного — ЦК не исправил и Ларин напутал. Так бывает постоянно".

 

"Мы не умеем за четыре года, — продолжает Ленин, - на­учиться такому делу, чтобы приставить полезного работни­ка Ларина к настоящей полезной работе и отставить от той работы, в которой он против своей воли приносит вред" [3, т. 45, с. 127].

 

Склонность "к фантазиям", "мечтаниям", незнание дей­ствительности, потребностей и чаяний рядовых тружеников, упоенность возможностью творить историю, не останавлива­ясь, если надо, перед насилием, все это входило в то много­гранное понятие "бюрократизма", которым все чаще пользо­вался Ленин в последние месяцы жизни.

 

"Замысел превыше всего!" - таков был лозунг твердо­каменных "военных коммунистов". "...Преображенский, - говорит Ленин, - вынимает программу и говорит: никаких политических уступок этому слою (речь в данном случае шла о "буржуазных специалистах". — С. И.), иначе это - наруше­ние программы.

 

Если так начать управлять партией, то это приведет нас наверное к гибели. Не потому, что тов. Преображенский не­правильно понимает политику вообще, а потому, что он под­ходит ко всему с тем, что составляет его сильную сторону: он теоретик, устремленный на определенные рамки, привыч­ные и обычные, пропагандист, который занят разными мера­ми, направленными к тому, чтобы пропагандировать. Все зна­ют и ценят эту сильную сторону, а когда он подходит с точки зрения политической и административной, выходит нечто чудовищное" [3, т. 45, с. 121].

 

Новая экономическая политика должна была умерить по­литические фантазии, научить людей согласовывать замыслы с тенденциями развития реальной жизни. Лозунг Ленина это­го периода — "учиться торговать!" — был лозунгом учиться у жизни, так как главной особенностью переживаемого пе­риода был переход от военных и административно-бюрокра­тических методов развития общества к нормально-экономи­ческим, товарно-денежным, рыночным отношениям. Нужно было искать пути создания государственно-капиталистиче­ского регулируемого рынка, иных способов воздействия на экономику.

 

Вчерашние "военные коммунисты", как показал первый год нэпа, к этому готовы не были. Но нэп набирал силу. Те, кто мог и хотел учиться, делали это. Многому учился у жизни и сам Ленин. Это видно по той эволюции, которую претер­пели его взгляды от весны 1921 до весны 1923 годов. Чему и в какой мере научились его соратники? Вопрос этот нуж­дается в прояснении. Пока ясно другое. Учеба для многих из них шла трудно. В ушах все еще звучал звон клинков, соз­нание продолжали туманить "сны Веры Павловны". Мораль для них — как помеха решительной политике — была смешна и нелепа. Глубины сознания были сцементированы идеоло­гией "военного коммунизма".

 

  

*         *

 

*

 

 

"Одно успокаивало и возбуждало Чепурного: есть далекое тайное место, где-то близ Москвы или на Валдай­ских горах, как определил по карте Прокофий, называе­мое Кремлем, где сидит Ленин при лампе, думает, не спит и пишет. Что он сейчас там пишет? Ведь уже есть Чевенгур, и Ленину пора не писать, а влиться обратно в пролетари­ат и жить... Ленин, наверное, пишет Чепурному письмо, чтобы он не спал, сторожил коммунизм в Чевенгуре и привлекал к себе чувство и жизнь всего низового безы­мянного народа, — чтобы Чепурный ничего не боялся, по­тому что долгое время истории кончилось и бедность и горе размножились настолько, что, кроме них, ничего не осталось, — чтобы Чепурный со всеми товарищами ожи­дал к себе в коммунизм его, Ленина, в гости, дабы обнять в Чевенгуре всех мучеников земли и положить конец дви­жению несчастья в жизни. А затем Ленин шлет поклон и приказывает упрочиться коммунизму в Чевенгуре на­веки".

 

                                                                          А. П. Платонов. "Чевенгур".