Антропоценоз и этнокультурная характеристика населения

Источник публикация: Институт Человека Российской Академии наук.

Администрация Парфеньевского района Костромской области.

Человеческий потенциал Парфеньевского района Костромской области. М. 2003

 

Я. В.Чеснов

 

Антропоценоз и этнокультурная характеристика населения

Общее понятие

 

Предварительные замечания по поду теории  антропоценоза сделаны в статье « Культуроценоз северного района».  В конце той статьи  обнаружилась проблема  субъектности как регионообразующего фактора. Собственно говоря, все нижеследующее является раскрытием темы региональной субъектности. Она в Парфеньевком районе вполне осознается самим населением, которое однако не имеет средств для научного воспроизведения и анализа этого явления.  Такая роль выпадает  на долю исследователя.  Развивая логику, изложенную в предыдущем тексте, мы будем теперь целенаправленно уделять особое внимание «женскому фактору» не только как хранителю «старины», но  и  как носителю идеи сконцентрированного источника жизни. Можно считать, что, витальная субъектность и есть основа выделенного нами понятия антропоценоза.  В  современных условиях России  положение Парфеньевского района  показательно не только в плане экономических трудностей,  но и того витального предела, за которым начинается неизвестность. Вместе с тем  женская субкультура и тесно прилегающая к ней детская дают основания для  надежды на воссоздание тех  составляющих этнической культуры, которые  подверглись разрушению, особенно в сфере культуроценоза.

 

Демографические потери и восполнение населения

 

Снижение численности населения района  с 45 тыс. в 1961г. до 8563 человек в 2001 г. Смертность в 2001 г. составила 160 чел., рождаемость 80 чел. В настоящее время в районном центре в селе Парфеньево проживает примерно 40 % населения.

 

Имеется исследование Т.Н. Иноземцевой, посвященное демографии района[1]. Приведем суровые факты из этой публикации. Война выкосила сотни деревень района. Так, в д. Лаптуново Аносовского сельсовета было перед войной 12 дворов. Отсюда на войну ушло 14 мужчин. Вернулось 2 инвалида. Малочисленное поколение рождения военных лет дало также малочисленное потомство тех, кому в 1995 г. было по 20-23 года. Военный фактор усугубляется, по выражению Иноземцевой, трудножитием[2]. Что имеет место после названной публикации? Продолжение трудножития. Вот другой мартиролог. В д. Потапово было 30 дворов. На фронт ушло 40 мужчин. Вернулось двое, один вскоре умер от ран и т.д.[3]

 

Но не только ведь война... Житель д. Бараново Юрий .Николаевич Фонарев на месте, где была его деревня, поставил знак с надписью «Здесь была дер. Бараново. Основана в 17 в., снесена в 1940 г.» [4]. Политика укрупнения продолжалась многие десятилетия и после. Примеру Фонарева последовал Николай Иванович. Балухин, много мне рассказавший об исчезнувшей ныне деревне Худынино. А Виктор Иванович Константинов,  живущий в д. Завражье  оставил квартиру в Москве и издал книгу стихов «Я остаюсь»[5].

 

Но таких мыслей что-то не чувствовалось у школьников самого с. Парфеньево -  все мечтают уехать. Скорее в Питер, чем в Москву. О внешней культурной ориентации подробнее будем говорить ниже. Сейчас нам необходимо раскрыть ориентацию населения на местную культурную традицию, определить идентичность местного населения, т.е. вскрыть те ценности, идеалы и неосознаваемые стереотипы, через которые  люди  строят сценарий своей жизни.

 

«Сценарий» - это так часто говорят в науке. Но дело в том, что  человек не аналитически, не разумом, а всем своим существом строит то, что может быть названо витально-личностным пространством. Именно оно, продолженное в культуру, составляет антропоценоз. Обнаружить антропоценоз - задача научная. Но механизмы антропоценоза, а человеческий потенциал один из них,  нужны для любой проектной усановки, для управленческих нужд.

 

Новое, этнически нерусское, население периодически вливается в состав местных уроженцев района. Удалось проследить историю некоторых фамилий. В Павлово по соседству с Н.И. Балухиным живет сейчас смешанная русско-цыганская семья, его глава в момент моего посещения прочищал от выпавшего снега широкую дорожку к дому Балухиных..

 

В военные и послевоенные годы в район было направлено много вербованной рабочей силы. С тех пор  с. Мальгине осталась целая община чувашей, сохранивших свой язык. Были сюда выселены немцы с Украины и крымские татары. Свой демографический вклад внесли воспитанники нескольких детских домов и  заключенные, которые направлялись на работы в животноводческие фермы.

 

Осталась хорошая память о немцах, которые жили до 1960-х гг. в поселке Вохтома. Они были привезены из Одесской и Херсонской областей - территории заселения немецкими колонистами в Екатерининские времена. Ныне они выселились в ФРГ. Сейчас в Парфеньеве остался работать хороший телевизионным мастером Слава Киммель.

 

Определенная демографическая составляющая - семьи, приехавшие в район по программам развития Нечерноземья в 1960-1970-е годы.

 

В последнее десятилетие в районе на постоянной основе стали жить несколько семей кавказцев. Расположенное рядом с Парфеньево село Успенье, где  они в основном проживают, стали шутя называть «Малой Грузией».

 

К современному вновь прибывшему населению отношение неоднозначное. Явно отрицательное к богатым людям, приехавшим для покупки леса на небольшое время и развлекающимся в местном баре. С их стороны отмечено агрессивное поведение в отношении женщин, что вызывает контрмеры, иногда выражающиеся в драках. Осевшее население, среди которых есть грузины, абхазы, чеченцы и др., оценивается в силу личных недостатков или достоинств. Так, в районе пользуется популярностью ингуш Осман Имагожев, певец и руководитель театрального коллектива. Среди коренных жителей с. Парфеньево скорее отрицательное отношение проявляется к разбогатевшим жителям новых поселков. С другой стороны, обитатели деревень смотрят на всех жителей с. Парфеньева как на представителей загнивающей цивилизации.  Этим я хочу сказать, что многие из «антаганизмов» просто ложатся на семиотическую сеть бинарного разделения на «своих» и «чужих», на «протогород»  и «округу».

 

В адаптации «чужих» огромна роль женщин. Прежде всего  это местные жены пришлых. Хочется отметить, что  теща одного такого «чужака»,  обаятельного человека, называет его ласковыми именами: «наш обрадынька с работы пришел» и сажает за стол. В районе есть женщины, местные уроженки, жившие в силу замужества в других республиках СССР и вернувшиеся с детьми  домой. Я беседовал с 30-летним молодым человеком, у которого отец остался в Закавказье. Он хочет считаться русским по матери, а свою мусульманскую фамилию сменить на фамилию жены, когда женится. Он крестился и регулярно посещает церковь.

 

Парфеньевский район оказался чрезвычайно популярным у дачников. Здесь проводят лето многие жители Петербурга и Москвы. Причина, я думаю, все в том же тяготении русского человека к лесу: к собиранию грибов и ягод, к просто времяпрепровождению в лесной местности. Многие из дачников приобретают в свою собственность дома, которые очень дешевы. По  мнению  член-корр. Никиты Глебовича Алексеева,  имеющего свой дом в д. Нозьма, за лето в район приезжает до 500 отдыхающих. Никита Глебович, вдохновитель всего настоящего исследования, считает, что  этот человеческий фактор необходимо организовать в интересах развития  района.

 

Современные демографические процессы легко наблюдаемы, но трудно предсказуемы. Выявить этнодемографические ситуации, лежащие в глубинах времени, труднее, но это вовсе не значит, что они не играют роли  в облике человеческого потенциала. Как оказалось, значение их огромно.

 

Этногенетическая подоснова человеческого фактора

 

Парфеньевский район, представляющий  явно выраженную локально-административную и культурную единицу,  не лишен  более мелких этнокультурных подразделений. Их наличие отражает историю заселения края. Даже в физическом типе обитателей района чувствуются разные заселенческие потоки.  На улицах Парфеньева с тобой только что может поздороваться ярко выраженный новгородец - голубоглазый с высокой спинкой носа. А вслед за ним  ты знакомишься со столь же обходительным человеком, по облику близким к финно-уграм или чувашам Поволжья.. Финно-угорский субстрат здесь несомненен. Весь русский север наполнен финно-угорскими топонимами, часто прямо указывающими на имя первозасельщиков Костромского края, вроде Галича, который в древности назывался Галич Мерьский. Чухломское озеро в 14-м веке называлось «Чудским». Галицкое княжество долго граничило с марийцами по реке Унже. Можно ли в современном быту найти следы поглощения того древнего населения? Несомненно. В очерке о местном культуроценозе такие черты, например, в пище были отмечены.  Сейчас, характеризуя жизненный уклад в целом и  давая общий портрет населения района, из которого многие стали моими добрыми знакомыми и друзьями, хочется отметить необыкновенную мягкость, терпимость и расположенность в отношении другого человека. Такую черту психологии парфентьевцев подметил уже  И.П. Корнилов, писавший в 1857 году: «Парфентьевские  крестьяне вообще смирнее и уступчивее галицких. Проезжий мужик только увидит кибитку или заслышит колокольчик - сам сворачивает с торной дороги в рыхлый снег»[6]. Он отмечал обычай снимать шапку во время приветствия. Во время моего посещения Парфеньева на улицах со мной здоровались преимущественно женщины - они больше хранят традиционные нормы.

 

Одна из возможных причин парфеньевской толерантности может быть связана с  древними дуалистическими воззрениями местного населения на русском Севере. Еще в 11 веке киевский воевода, подавивший в Новгороде восстание волхвов , вел с ними теологический диспут.  Волхвы  рассказали, что видят в человеке равно начало, полученное от Бога, и начало, полученное от его мифологического противника. На русский север это могло попасть с богомильской ересью. Но более обстоятельные исследования, прежде всего И. Я. Фроянова, дают основания внимательнее присмотреться к духовному миру поволжских финно-угров.[7] Фроянов проанализировал сообщение «Повести временных лет» от 1071 г. о походе  на Белоозеро киевского  боярина Яна Вышатича. Там случилось событие, в историографии трактуемое как восстание местных жителей под руководством двух волхвов. Боярин прежде, чем казнить волхвов, выяснил у них религиозную суть их мировоззрения, оказавшейся  верой в двуединое, божественное и дьявольское происхождение человека. Выступление волхвов было не антифеодальным восстанием, а исполнением жестокого языческого обряда в адрес женщин, обвиненных в колдовстве. Дуализм как исконная основа мировоззрения свойственен не только народам русского Севера, Поволжья, но и народам Кавказа. Особенно сильно он выражен в древнейших верованиях иранцев. Истоки дуализма восходят к персидскому зороастризму. Через западные манихейские течения богомолов, катаров и др.  дуализм лег в основу христианских ересей.[8] Но был еще другой и не менее значимый путь философско-теологических связей - восточноевропейский. Здесь Волга стала важнейшей культурной магистралью, которая вверх по своему течению несла  достижения древнейших центров цивилизации далеко на север в глубину лесов. И не лежали ли Хазария, Булгария, Великая Пермь и Великий Новгород  как цепочка центров культуры на пути из Ирана по Каспию и Волге в леса севера? Здесь на севере развивались свободные мировоззренческие системы, сказавшиеся впоследствии на мышлении коми по происхождению Питирима Сорокина и менее известных, но не менее оригинальных личностей.

 

В таком случае становится понятнее маршрут по волжско-иранскому меридиану, часть которого проделал в конце 15-го века тверской купец Афанасий Никитин - он шел к далекому Ормузду по древнему меридиональному пути культурных связей[9].

 

Если справедлива наша гипотеза о южных связях,  основанных на торговле пушниной и солью, то становятся объяснимы  «городские»  черты в традиционном поведении местного населения. Да и собственно поселения городского типа  в этом крае существовали еще в раннюю эпоху славянской колонизации.  Так, имеются сведения о марийском городе-крепости Якшане, который был разгромлен казанским ханством.[10]

 

Активное участие лесного населения в торговых связях  вело к накоплению богатств. О чем еще говорят многочисленные набеги на Костромской край марийцев и татар, как не о том что было чего грабить? Ради защиты имущества и было воздвигнуто укрепление Парфентьев. И до него, знать, было чем поживиться.

 

Вся этнография соседних финно-угорских народов указывает на черты рафинированного быта, где четко разведена праздничная и обыденная жизнь. Мужской прибавочный продукт выражался в разработанной поселенческой культуре. Именно для нее были характерны ограды угодий, двухэтажные дома и амбары, летние кухни, стул главы семьи, генетически происходящий от трона (марийцев и удмуртов) и т. д. Прибавочный продукт женского труда нашел себе выражение  в прославленной вышивке. Принципиально это такие же цивилизационные концентрации человеческого труда, какими были когда-то египетские пирамиды, на возведение которых шел прибавочный продукт общества. На основе прибавочного продукта у народов Поволжья  развилась праздничная женская и мужская культуры. Эта праздничность распространилась в природу: так у удмуртов праздник завершения весенних работ стал праздником распустившейся зелени. У славян подобную роль стал играть церковный праздник Троицы.

 

       Иранско-манихейское влияние в Поволжье весьма ощутимо в глубоко структурированном восприятии времени. Это сказалось в хозяйственных циклах, в обрядовой жизни и в сценарии жизни отдельного человека. Укажем здесь на  развитую новогоднюю мантику предсказаний, расписание времени дня для исполнения тех или иных жанров, обряды ожидания зари летом, на специфическое требование человеку в течении жизни принести 4 животные жертвы у марийцев. Космогоническому дуализму  у  народов Поволжья соответствуют диадные социальные структуры. Назовем ритуальные певческие дуэты у удмуртов, когда певцы  сидят друг против друга, взявшись за руки,  заметную обособленность женской культовой системы от мужской. Наконец.  Надо обратить внимание на диадные этнические структуры:: разделение коми на две основные группы зырян и пермяков, марийцев на луговых и горных, мордвы на мокшу и эрзя. Подобное можно отметить, наблюдая конфессиональное деление этносов на христиан и мусульман.  Я полагаю, что  к этому суьстрату может восходить оппозиция округи и Парфеньева как «протогорода».

 

Природные ритмы, отмечаемые традиционными обществами, принято рассматривать сквозь призму циклического и, следовательно, архаического времени.  Но это может быть так в одних случаях и не так в других. Ведь  в природе не заложены сами по себе интеллектуальные структуры человека. Возрастное время  уже не циклично для каждого индивида. Но для того , чтобы оформилось выпрямленное время человеческой жизни, нужно придание большой ценности этой жизни и помещение  ее внутрь природы, чтобы сделать явления последней выразительными средствами индивидуальной человеческой жизни.

 

Ценность жизни человека - вот что так явственно выступает в поведенческой культуре жителей Парфеньевского района. Это не только вежливость, бросающаяся в глаза наблюдателям прошлого и, я думаю, не в последнюю очередь влекущая людей издалека приехать в район снова или даже здесь поселиться. Ценность человеческой жизни воплощена здесь в девичестве и маркирована тревожными обрядами о суженом.  Обилие и разработанность гаданий здесь потрясающи[11]. Для них имеется специальный термин «завораживание». Собственно это  заклятие будущей нормальной жизни. Апогеем завораживаний были, естественно, святки (с 7 по 19 января).  Одно из святочных завораживаний  прямо состоит в заклятии времени: называли дни недели в обратном порядке («вторник с понедельником, четверг со средой, воскресенье с субботой, а пятница одна; скажи мне истинную правду - найду или потеряю»). На Рождество девушки бегали к верее (деревенские ворота) и кидали через нее валенок - куда он упадет носком, с той стороны будет жених. На Рождество же спрашивали имя у  первого встречного. Летом при жатве последнего участка овса его обегали 3 раза, срывали овес и  клали для гадания ночью под голову со словами «Суженый, ряженый, приходи хлеб убирать!». Гадали еще, выходя на перекресток слушать звуки. Гадали по олову и с зеркалом. С замком под подушкой. Заклинали приход жениха, выбрасывая домашний мусор (сметье) на дорогу. Гадали в бане с камнем. В д. Кукушкине гадали у бабушки Карасихи, которая владела волшебной книгой «Варакуль».

 

В народной культуре все соразмерно. Женские увлечения гаданием с их выпрямленным временем встречали ироническое отношение со стороны мужчин, заинтересованных  в более быстром успехе и следовательно, в «кротком» времени. Отсюда проказничание парней по отношению к девушкам. На святках они снегом засыпали двери так, что обитателям приходилось вылезать через окно. Уж на что строгое время пост. И то на беседах при прядении парни норовили незаметно поджечь у зазевавшейся девушки ее кудель. Особенно много рискованных шуток было на Крещение и на Масленицу.

 

В мужских шутках есть нечто, идущее от горизонтального фрагментированного пространства: в шутках один контур накладывается на другой, возникает смешная ситуация.[12] Мужской смех - это заявление о своем присутствии в мире, женский - о присутствии ребенка. Веселое весеннее настроение, когда  у мужчин наступала пора тяжелых трудов, выражало у них готовность принять на себя положенные тяготы. С. В. Максимов  отмечал такое настроение «у той толпы взрослых бородачей, которые загородили всю городскую улицу и ездят верхом друг на друге - стена на стене  - по уставу ломовой игры в городки; все весело опуталось, и всем хорошо, в чехарде одним, в горелках другим и в гуляньях по аллеям почтовой дороги третьим.[13]

 

Женские развлечения преимущественно «вертикальны» вроде качания девушек на качелях.

 

Этнокультурные группы

 

О плотности хозяйственного и духовного освоения лесов Костромского края  русским населением говорит  такой факт. Лингвистами отмечено до  400 названий грибов  местных говорах.[14] Один из ценных грибов - валуй- имеет такие синонимы: бык,  валуйка,  вахлак, докудовицы, дураш,  забалуй, квашонок, колпачок,  кулак,  лобан, лохмач,  маклавик и др.[15] Этот пример говорит  и о различии локальных этнокультурных групп.

 

Перейдем к описанию традиционных этнокультурных структур. Для локализованных  общностей, не имеющих самостоятельного зтнического статуса, в отечественной науке применяется название «этнографические группы»[16]. Само население Парфеньевского района чутко улавливает наличие таких групп. Критерием их обычно берутся различия в произношении , которые лет 30-40 назад были очень велики. Лексика разных групп различалась до непонятности. Скажем, «прапились» в значении «сосватали девушку» было не всем понятно. Матвеевское цокание, дожившее от древней новгородской речи («цвятки» вместо «святки») у остального населения вызывало недоумение.

 

Цокание присутствует в северной для района полосе акающего говора. Эта полоса образует акающий остров, тянущийся северо-западнее Костромы через Солигалич в Чухломской район. Носителей акающего говора называют агафонами. Центр «агафонщины» села Матвеево, Мартьяново, Григорово. ( Река Вохтома отделяет их от другой этнографической группы - каюров). Носители этого говора, по мнению остальных парфеньевцев, «агафонят». Их высмеивают присказками: «Рябят, пашли на тялят, по пути рябины наламаем», или «Кармилец, пашли в Гарилиц (Горелец), богу малица». Агафоны заменяют также звук л на у: «пиу», «еу» вместо «пил», «ел». Агафоны по моим впечатлениям оказались людьми интеллектуально развитыми и с добродушным нравом. Они сами отмечают особенности своего произношения, впрочем почти исчезнувшие. Вот начало местной частушки: «Агафоночки-девчоночки, чаво, чаво, чаво...».  Лингвисты еще не вполне разобрались в том, как появился акающий остров. Есть мнение, что он южного «московского» происхождения. Другое подчеркивает акающие тенденции в самом северновеликорусском наречии. В последнем мнении отмечается, что развитое отходничество только способствовало расширению акания[17].

 

Агафонов называют еще «рябинники». На этот счет существует предание. Крупнейший земельный магнат Никита Репнин был любитель орловских рысаков. В одном из своих южных поместий он строил для них конюшни. Плотниками работали парфеньевские. И старший среди них был Агафон. По его имени так стали называть всех других. Эти агафоны увидели виноград и приняли его за рябину. Граф якобы обругал их «агафонами-рябинниками». Мне удалось зафиксировать мнение, что на самом деле «рябинники» - это самостоятельная группа населения, соседящая с агафонами.

 

На юге района начиная с Николо-Шири чувствуется уже владимирское оканье. У Сергея Николаевича Маркова, родившегося в Парфеньеве, было даже стихотворение о верности звуку «о»: «На то и костромич. Я берегу слова «Посад», «Полома», «Кологрив»...». Наиболее развито окание уже в Нерехте. Там же распространено смягчение согласных: «Ванькя», «Женькя».

 

Переходная фонетическая полоса между оканием на юге и аканием на севере района представлена округой Николо-Шири. Переходность говора не мешала николо-ширским парням драться с матвеевскими. Население округи прозывается «ширяки», «шихвостами», или даже «шихристы». Что первоначальнее?  Вблизи Николо-Шири расположен древний погост Ефремье, где церковь построена во имя Ефрема Сирина. Он был косноязычным византийским монахом, которому во сне за его  послушнический подвиг  явилась Богоматерь и дала проглотить священные тексты. На утро Ефрем  проснулся прекрасным исполнителем псалмов. Сыграла ли эта церковь свою роль в возникновении  названия местного населения? Д.Ф. Белоруков по крайней мере допускает, что в топониме «Ширь» может быть скрыто имя «Сирин»[18]. Из  округи Николо- Шири почти все   мужское население уходило в отход. Это тоже могло способствовать возникновению прозвища «шихристы». В. Константинов и А. Зотов считают, что «шихвосты» - от местного произношения звуков С, Ч и Щ через Ш: швой, што, рушной, вобше[19]. Сами носители говора дают именно такое объяснение.

 

Афонино, родная деревня писателя Ю.С. Бородкина, расположено на границе между шихристами и агафонами. Бородкин в нашей беседе обратил внимание на факты специфики местной речи. Так,  малопонятная фраза « Не бай хоросьва» означает «Не приукрашивай». Но не только словарем примечателен, по мнению Бородкина, местный говор. В нем бьется живая струя языкового творчества. Так, «хлеб понажеристей», « давай почайпьем» явные новообразования и принадлежат речи кокретных людей. Одна старушка, описывая фуражку с кокардой, сказала, что она, как у милиционера, «а посередине  что-то плюнуто». Бородкин отметил, что привязка оканья и аканья к разным этногенетическим потокам у лингвистов вызвано их широким подходом, что каждой северной области   присуще такое противопоставление произношения. Это очень продуктивная мысль.

 

По соседству с описанными акающими и окающими говорами расположена этнографическая группа не совсем ясной локализации. Речь идет о «чингурях», или «ченгурях». По мнению некоторых парфеньевцев, это население, живущее  ближе к Нейскому району. «Чингурями» называют обитателей деревень Кукушкино, Пасьма и далекой северо-восточной деревни Займа. По другому мнению, это жители Савино,  Татаурово и Горельца, расселенное ближе к Чухломскому району. Отличительная черта их говора - цоканье и оканье. Этимология этого прозвища неясна. Но возможно она связана с марийским словом «чинга» (ударение на «а»), которое означает «мелкослоистое дерево, которое трудно пилить, колоть»[20]. 

 

За чингурями, живущими вокруг деревни Займа, есть другое прозвище «чернотропы». Оба этнографические названия явно обозначают жителей сплошной лесной местности, скорее всего по занятию охотников («по черной тропе»). Надо при этом обратить внимание, что прозвище «чингури»  не относится строго к локализованной группе. Скорее всего, оно отражает ту часть финно-угорского, марийского населения, которое вошло в состав парфеньевцев. И исторически оно как бы перемещалось с одной группы населения на другую, которая еще сохраняла черты охотничьего быта. Таким образом, это скользящее прозвище.

 

За селами Савино и Матвеево, вокруг Татаурово обитает население, которых чаще всего называют «каюрами». В настоящее время, когда благодаря литературе стало известно, что на севере погонщиков собачьих упряжек называют каюрами, прозвищу дают именно эту этимологию. Мною отмечена также этимология от фамилии Каюровых. Это происходит от забвения того, что в Вятской и далее к Псковской губерниям, бытовало слово «каюр» в значении «торопыга, юла», а также в значении «дюжий работник, трудолюбивый, усердный» по данным «Толкового словаря» В. Даля[21]. Окружающее население отмечает, что каюры произносят на «И»: «рибята», «глиди», «тилята», «рибина» и т. д. Каюры считались торговым народом. Они поставляли на местный рынок кузова, санки, плошки и горшки. Между каюрами и агафонами происходили молодежные драки, но тем не менее агафоны вступали в браки с каюрскими.

 

Жителей села Полушкино  почему-то называли «сковородниками». Села Ильинское - «рукавишниками».

 

Предпочтительность культурной ориентации  в сторону северо-запада , который теперь ассоциируется с Петербургом, а в древности, конечно, с Великим Новгородом, ощущается в речевой моде и высказыватся прямо. В Питер направлялясь основная волна отходников. Многие там осели. Но до сих пор приезжают из Питера их потомки повидать родные места или даже купить дом для дачи. Десятилетие назад ходил даже поезд Ленинград - Николо-Полома.

 

Фамилии, прозвища и имена

 

Итак, на примере «чингурей» мы отметили явное присутствие древнего аборигенного неславянского населения. На него могут указывать и непрямые факты. Таким можно считать обилие в Парфеньевском районе «птичьих» фамилий. Здесь изобилуют Лебедевы, Голубевы, Воробьевы, Скворцовы, Кукушкины, Петуховы, Журавлевы, а также Крыловы, Глуховы (считается, что от «глухарь») и т. д. Можно полагать, что это - косвенное указание - на марийское наследие. В культуре марийцев четко выражен запрет на убийство гусей, лебедей, голубей, журавлей и других птиц. В русской традиции более выражен культ фантастических птиц: сирина, феникса, неясыти, которая согласно мифу разрывает свою грудь, чтобы накормить птенцов - символ жертвенной любви людей к Богоматери. Неясыть часто изображали в клеймах Костромских церквей. Мной зафиксировано мнение (правда, высказанное лишь единожды - Алексеем Витальевичем Лебедевым, интересующимся прошлым), что в древности лебедями называли священников. Если это так, то такое наименование было возможно со стороны местного языческого населения.

 

О сословной сложности населения может указывать разное произношение фамилии Ивановых. Считается, что фамилия «Иванов» с ударением на «а» является дворянской. Хотя надо отметить, что в первых переписях после отмены крепостного права многие крестьяне записывались по фамилии своего владельца. Так появилось в районе много Куракиных. Возможно аналогичного происхождения фамилия Майоровых, которых много в деревне Полушкино. Явно некрестьянского происхождения фамилия Бархатовых (с. Бабкино).

 

Фамилии, как правило, происходят от прозвищ (кличек).  Парфеньевцы оказались  необыкновенно одаренными на такое творчество. Приведу примеры ныне бытующих индивидуальных прозвищ (имена будут изменены): Петя-Кабан, Саша-Француз, Коля-Телепузик, Миша-Насос (то ли из-за качающейся походки, то ли из-за постоянного потребления алкоголя), Паша-Дрын (рослый мужчина). Примечательно, что подобное прозвище женщинам дают редко, обычно отличающимся странным поведением  (Таня-Пуля, Зоя-Тринадцатый секретарь (женщина, пытающаяся утвердить по всем инстанциям свою правду). Прозвище может сопровождать фамилию. В районе много Смирновых. Одного стали по буквам имени и отчества называть Смирнов-СэФэ. Видно, этот человек с юмором и он стал так пояснять себя по телефону, чтобы поняли кто говорит. Одного Смирнова стали именовать Смирнов-Академик в силу того, что его сын окончил Ленинградскую лесотехническую академию. К человеку одной фамилии приделали прозвище Апельсин и так стали называть всю семью - Петровы-Апельсин. Это распространенное явление - перенос прозвища с человека на его семью и потомство.

 

В данной теме надо отметить называние пожилых  женщин по фамилии. Обычно, это фамилия  умершего мужа: Федуниха (по фамилии Федулов), Бакланиха (Бакланов), Макариха (Макаров). Надо сказать, что женщины с такими прозвищами имеют, как правило, повышенный социальный статус, принимая фамилию рода как имя.

 

Характер женских прозвищ показывает, что по «мужскому» принципу дают прозвища  женщинам нестандартного поведения и даже умственно неполноценным. Это указывает на внешний, а с точки зрения социума, не вполне «культурный» мир. «Нормальный» мир порождается  женщиной, выполнившей родильные функции или собирающейся их выполнять ( ниже будет сказано о статусе девушек - славутниц) .

 

Пространство антропоценоза отнюдь не симметрично. Оно вытянуто к какому-то внешнему полюсу тяготения. Северные этнографические группы парфеньевцев ориентированы на северо-запад - на Чухлому. Вот как описывала это  знаток старины Анна Федоровна Целикова (приводим фольклорную запись Н.С.Ганцовской). «В Чухлому за капустой издали. Да первай диревни киламетраф пятнадцать, а от нас - тридцать пять. Ну, уж в Чухломе савсем другое наречье. Там был культурный народ. В Цвятки гастили: ани все - душенька, ангел ты мой, мила моя. Што ты, приветливый, очень даже обходительный народ. В адин ряд биседы делали, а у нас в три ряда.  И наряд - светлое все: платье, туфли, а не в лаптях. Как грацкие. Цвятки там с Раждесва целую ниделю. Акупают избу, все чиста, гармонис. Рибята издят с радитялям, там раздиюцца. А уш радитялям - мяста, скамейка. А у нас без радителев  здисядка. Там уж платье не сомнут ни за што. Там и танцуют не па-нашиму, па ручке. Издили на лошадях в другую диремню. Радитили в польтах, кавровые платки. А уж девки сидят, модятся, не дышат. Парень скажет: такая мне пандравилась. А матерь, может, скажет: ни пандравилась. Это на Виге-то, в Чухломе»[22]. Высокий статус Чухломы отнюдь не мешал  насмешке:: о чухломских говорят «Искал везде рукавицы, а они за поясом». Но это вовсе не искючение. О галичанах говорят «ерши галицкие», о буевцах - «лесники», «домоседы».

 

Прозвище может возникать спонтанно, но потом прочно удерживается. Так, кукушкинских стали называть «японцами» по такой причине. Во время русско-японской войны в Кукушкине  жила  бабушка Усатова. Она имела обыкновение гонять с огорода детей с таким  ругательством: «Убирайтесь, японцы!». Так и стали видные в округе специалисты-гончары «японцами».

 

На последнем примере  опять демонстрируется асимметричность антропоценоза - «японцы» маркируют пространство некультуры в противоположность, скажем, отмеченному у Целиковой ценностному пространству «города».

 

Женская  культура досуга

 

Женское пространство центростремительно. В языке пожилых женщин района еще недавно бытовала архическая «точечная» лексика. Указательное местоимение «вон» с суффиксами было спецмфикой женского языка: указывая на  рассыпавшиеся монеты старушка могла говорить 1. вон! ( о ближней к ней) 2. вон-де! ( которая подальше) 3. вон-де- ткать! ( о самой дальней). ( Сообщено Л И. Старостиной).

 

В силу центростремительности один из видов зимнего гуляния назывался «свозки» - когда девушек привозили из разных деревень в одну  (обычно на зимнего Николу - 19 декабря). В свозках участвовали девушки с семнадцати лет. Свозки предполагали ночевку и возвращение домой под вечер следующего дня. Положено было всем, кто участвовал в свозках, обязательно ночевать в той избе, где их проводили, уход ночевать в другое место считался крайне неэтичным.  Это правило говорит о том, что пространство свозок сконцентрировано в одну точку, его как бы нет. Но зато появляется растянутое ночное время, символически женское. О том, что на гуляньях разбегающееся, центробежное  мужское пространство останавливается, говорят названия других встреч молодежи. Зимние встречи продолжительностью в один вечер назывались «заседки» от слова «сидеть».  Тот же смысл в общем наименовании встреч  в жилых помещениях - «беседы», «посиделки». Отметим, что  чинное сидение на лавках было привилегией  и  обязанностью девушек - они выведены из пространства. Всем остальным дозволялось входить и выходить из избы.

 

Строго формализована была и одежда девушек. Если на обычных супрядках (собрания ради совместной работы на прялках, чесания льна и т.п.) полагалось  быть одетой в повседневном платье, то на посиделках-беседах надевали праздничный сарафан, в косы заплетали цветные ленты[23]. На святочных посиделках  девушки исчезали на короткое время только для того, чтобы сменить наряд. Богатые это делали до трех  раз.

 

Все говорит за то, что место, поведение, наряд, позы и жесты девушек были строго нормированы. Можно сказать, что пространство своей  нормированностью было  как бы  ликвидировано  ради ритуально выпрямленного в сторону неизвестности и риска времени. Парни приобщались к этому высоко ценному времени, спросив разрешения у понравившейся девушки посидеть рядом весь вечер, если она не занята[24].

 

Вывод из всего этого надо сделать такой: ритуальное ограничение и устранение пространства делает значимым тело девушки. В нем сосредоточивались потенции времени. Соответственно значимым становился ее облик. Освещение играло в этом свою роль. Если на супрядках оно было непременно лучевое, то на посиделках обязательны были свечи, которые приносили с собой парни[25]. Им же ведь надо рассматривать невест!  Но дело-то гораздо глубже - девичья красота всегда ассоциируется со светом.  После замужества женщине положено «гаснуть»: ей скажут, если она выйдет на улицу, не покрыв голову платком «не свети волосом».

 

Итак, свет атрибут девичьей красоты. Девушку, отличавшейся этой чертой, называли «солнышко».  Не случайно, что во всех архаических культурах солнце имеет женскую символику, луна же считается мужчиной. Поэтому с луной связано слово, обозначающее менструации - их вызывает Луна-мужчина, как например, у папуасов. Более высокие культуры все равно сохраняют представление о луне как о мужчине, что мы находим на Кавказе. Кркасивую девушку называют еще «славёна», «славница». Особенно если девушка на выданье и с хорошим приданым, но это не обязательно. Такая девушка славилась на всю округу. И даже мужчины из ее семьи считались «славниками». Примечательно, что высокий статус мужчин-славников позволял им активно участвовать в общественной жизни деревни. Так, они рассуживали спорные дела. В одной семье из таких славников сохранилась память, что мужчины-славники носили в одном ухе золотую серьгу. В повести Василия Белова мне  удалось обнаружить уважительное обращение к девушкам: «славутницы, убажницы»[26]. Судя по тексту Белова оба термина широко известны у носителей северорусских говоров. «Убажницы», очевидно, имеют сакральную семантику, связанную со словом «Бог». В «Толковой словаре» В. Даля  по поводу термина «славутник», «славутин», «славнук» с отметкой «северное» даются значения славный, завидный, богатый жених. Далее: «славутница» - девушка, щеголиха[27].

 

Но вернемся к покинутым нами посиделкам. Здесь погасший свет был сигналом некоторых вольностей. Так, мною записана память об игре, когда зажигали одну лучинку и передавали ее из рук в руки тому, у кого она погаснет, разрешалось поцеловать того, кто ему симпатичен.

 

Другими эротическими играми были «хоронить золото» (игра со спрятанным кольцом), «цепи рвать» или «заплетать плетень» (игра типа хоровода). Исполнялась песня с танцем «А мы просо сеяли» и др. Из песен были популярны «Я вечор молода во пиру была», «Ты скажи-ко мне, воробышек», «Выйду ль я на реченьку, посмотрю на быструю».

 

Летние встречи молодежи,  которые проходили во время престольных праздников, назывались «гуляния».  В деревню, где случался такой праздник, днем приезжали взрослые родственники. Ближе к вечеру, т.е. к «женскому» ночному времени подтягивалась молодежь. Вот основные престольные праздники Николо-Ширской округи  согласно сообщению Н.И. Балухина. В его родной деревне Худынино это «Варнавы и Варфоломея» (24 ноября по ст. ст.), в Панове «Владимирская» (6 июля), в Горщкове «Богородицын день» (21 сент.), в Шивцеве «Михайлов» (21 ноября) и т.д.

 

Во время престольных праздников ездили из деревни в деревню на лошадях, запряженных не в обычную, а в праздничную сбрую.

 

Этим не ограничивались собрания молодежи. Летние собрания после тяжелого труда, но при хорошей погоде устраивались  в центре деревни или на лугу, особенно если появлялся балалаечник или гармонист. Здесь участвовали только свои - из одной деревни. Такое собрание называлось «зарянка». В нем участвовала молодежь лет с 14.

 

Отметим, что новобрачные участвовали в гуляниях и беседах до года после свадьбы. Молодые замужние женщины приходили уже в платках. Им не положено было танцевать, только подпевать. В развлечениях молодежи, да и всего населения села большую роль играла Масленица. Здесь активную роль опять  играли девушки. Под их песни зажигали сооруженную за деревней башню из старых веников, хвороста и т.д. Самые смелые через костер прыгали. Из исполнявшихся печен особенно популярна была «Прощай, радость, жизнь моя».

 

Популярно было качание девушек на качелях, особенно на Масленицу. В.И. Константинов посвятил специальную статью устройству качелей, которые были в деревне Меледино. Одна из этих конструкций была очень сложной, делавшая полный оборот с людьми, сидевшими на доске.  Даже из других деревень приезжали в Меледино ради этих качелей на Масленицу или на Святки. Была еще горизонтальная конструкция («самокат») - это горизонтальное бревно, которое раскручивается вокруг своей оси. Зимой к нему привязывали санки[28].

 

Наконец, хочется привести воспоминание А.С. Крылова о свозках его далекой юности. «Вспоминаю давно прошедшее, то время, когда мы гуляли и до нас гуляли в памятный день Матвеевской свозки, которая с незапамятных времен всегда была в Николин день. Что значит «свозка»: из всех деревень, ближних и дальних, а также соседних сел - Ильинское, Горелец, Никола-Ширь, свозят невест как бы напоказ, на выставку. Устраивается гулянье, танцы, и прежде по припевам-песням по кругу уходили, выбирали девиц, чтобы публично поцеловать. Очень радостно и весело проходили дни свозки... Никогда больше не повторится и не будет того, что прошло; не гулять так нашим детям, внучатам и всему будущему поколению, потому что жизнь и условия изменились значительно. Я помею то время, когда мне было около 10 лет (1896 г.). Вечер Матвеевской свозки проходил в избе нашего соседа Ивана Тимофеева. Молодежь того времени теперь  уже старики и многие померли. Во время нашего гулянья (1903-1905 гг.) беседы были в помещении большого трактира (арендатор Александров А.К.),  в трактире Смирнова Ивана Михайловича и потом в народном доме, уже после революции. Да, весело гуляли. Остается одно воспоминание»[29].

 

Конечно, на молодежных гуляниях не обходилось без ссор и даже драк. Причем при последних запрещалось трогать гармониста - он как ничего не бывало. Общий настрой  сельской эротической культуры  удивляет  высокой регламентированностью и осмысленностью, подчинением всех дел  ухаживанию как цветению жизненных сил человека. Недаром  старые женщины с удовольствием вспоминают ту пору. И каждая из них любит говорить, что она была славутницей.

 

Порождение жизни

 

Проследим за превращением девочки в девушку. Лет в 12 у нее появляются менструации. Вообще - то в старину они случались позже. Одна бабуля поведала, что эти дела у нее появились после замужества, а была она выдана в 17 лет. Сейчас об этом сообщают матери. Но вряд ли так было в старину: положено было об этом  сказать молодой золовке или кому-то из подруг. Это было чертой  девичьей возрастной культуры.

 

Вот другая черта этой культуры: идеал девушки - полногрудая. Чтобы «титьки»  развивались хорошо, их смазывали куриным пометом, положено было есть много капусты. Плоскогрудую называли «воблиной» (материал Т. Б. Шишкиной). Парфеньевский идеал красоты полногрудой девушки отличается  от  распространенного в Поволжье и далее на Кавказе  идеала с небольшой грудью. Последний идеал  по моим данным можно считать «материнским», полногрудый идеал - эротический. Почему последний представлен в Парфеньевском районе, можно объяснить концепцией изначального времени: ведь эротические отношения возникают раньше родильной деятельности.

 

Примечательные персонажи посиделок - свахи. Они ездили по всей округ, собирая необходимую им  информацию, в том числе и «компрометирующий материал». Явным знаком неблагополучия в репутации девушки были вымазанные дегтем ворота. А то невесте во время свадьбы подбросят куклу - это намек, что она «гуляла».  Интимные  отношения до замужества считались недопустимыми. Если они возникали у пары, то  были средства выразить общественное осуждение: к примеру зимой от дома парня к дому девушки проделывали дорогу из воткнутых в снег поленьев.

 

В наше время взгляды на половую жизнь стали очень либеральны. В Парфеньеве о девушке, имеющей интимные связи, не говорят чего-нибудь вроде «гулящая», но скажут «вольная».  Сейчас очень приветствуются здесь, особенно со стороны пожилых женщин, постоянные связи пар, даже не зарегистрированных.

 

Обратимся к некоторым моментам традиционного сценария свадьбы. Сваты отправлялись на свое дело к вечеру. Считалось, что их не должны были видеть соседи. Но это бытовое объяснение, оно скрывает неосознанную архетипическую причину - женское время, время порождения жизни ночное.

 

Но вот в дом прибыли сваты, среди которых оказалась наша сваха со знаком своего положения - на руке у нее шаль, а у свата через плечо полотенце. Предварительно они должны были долго стучать в окно. Всем ясны намерения сватов, но они прямо о них не говорят. Несут что-то про телочку, которую собираются, дескать, купить. Перед нами символическое обозначение концентрации рассеянного внешнего пространства  в «купцов» при метафорическом изображении невесты  «телочкой». Этому сюжету многие и многие тысячи лет: еще в палеолитических пещерах в их глубине около женщины изображались фигуры крупных рогатых животных, а  у входа в пещеру, т. е. на границе внешнего мира, фигуры лошадей. Поэтому невесту непременно будут увозить, а после свадьбы катать на лошадях.

 

Но вот невесту сосватали, по-местному «прапились». Наступает черед свадьбы. Свадеб было много после Масленицы. Во время венчания в церкви было много предосторожностей  и разгадывания примет. Ну, например, кто первым наступит на коврик - жених или невеста- тот будет в доме командовать. Или кто больший кусок возьмет себе от свадебного пирога. Будет в доме верховодить также тот, кто первым коснется рушника.  Ткань - одна из универсальных моделей мира, нити - это судьбы людей. Отсюда такая значимость рушника, который был повязан и на свате. Среди приданого невесты непременно должны были быть два матраца и 25 рушников для подарков всей родне мужа (у числа 2 родильная символика, о чем ниже; а число 25 - это тоже двойка, так как представляет половину магического числа 50, которое вообще очень значимо в человеческом общении: максимально возможное число учеников, численность экипажа пиратского судна пентиконтеры, который в средневековье мог завоевывать большие города). Массу подобных примет знали женщины, что должно быть,  способствовало их намерениям.

 

Представим, что все кончилось благополучно. Успокоились родители невесты, которые уже чуть-чуть начали волноваться, что их дочку  женихи обходили вниманием  и их «девка» может остаться, как говорят парфеньевцы, «однокоской». Заплетание волос в одну косу знак девичества, в две - замужества. Удвоенность маркирует порождение жизни. Еще в неолите на севере России археологи находят фигурку вроде зерна фасоли - это  магические изображения зародышей. Кстати, танец девушек на посиделках бессознательно, архетипически воспроизводит магический сценарий порождения жизни: этот танец начинался первой плясуньей, поставившей в бок одну руку, продолжался второй, которая в бока ставила обе.

 

Из аналогических магических приемов отметим универсальный обряд, который у парфеньевцев называется «дренить невесту» (от местного слова « дрон», или «дрян», означающего сор). Обряд состоит в том, что на второй день свадьбы перед невестой бьют горшок, наполненный посеченной  соломой, среди которой имелись монеты. Молодая должна найти монеты и все  прибрать. Это тоже этнографическая универсалия, существующая и в современном широко распространенном обряде битья тарелок или в виде сентенции, что посуда бьется «к счастью». У некоторых народов считается, что на сколько кусков разобьется тарелка, столько детей будет у новобрачной (записано мной у балкарцев в Приэльбрусье). Солома также несет родильную символику: на ней повсюду рожают (даже в знатных богатых фамилиях у грузин в прошлом) - солома, как и волос медвежьей или шкуры дикого оленя у народов Сибири, хранит зародыши рода. Кстати, во время  свадебного застолья жениха и невесту сажали на лавку, покрытую парой овчин шерстью наверх. Другой  обряд с тем же значением пожелания плодородия - обсыпание молодых хмелем, овсом или рожью при входе в дом жениха.

 

Когда молодых отправляли после застолья  ложиться в клеть, то поднимался страшный шум - это магическое обеспечение зачатия. В парфеньевском быту было еще такой вид магии плодородия: надо было женщине опоясаться мужском поясом и три раза прошептать заклятие. Это уже другая,  не родовая, когда зародыши жизней находятся вне человеческих организмов, эмбриологическая концепция, а  конкретно отцовская. В первой концепции выражено значение материнского принципа - только он  без воздействия мужчины реализует зачатие. Первую концепцию можно было бы назвать «женской», вторую «мужской» по значимости родильного начала. Но пока мы воздержимся от окончательного суждения.

 

Народная эмбриологическая культура включает средства, вызывающие половое влечение (афродизиаки). В данной традиции, как и повсюду в мире, используется менструальная кровь - каплю ее  в  стакан красного вина для мужчины. Тут же отметим, что наименования менструаций в районе общерусское: «гости приехали» (намек на влияние внешнего мужского пространства), женщина «красится» и т.д. Важный запрет - во время менструаций нельзя посещать церковь. (Многие данные по женской культуре получены от З. Б. Хадисовой и Е. Н. Корниловой). Чтобы   покончить с этой темой, важной для нас в силу своей архаики и труднодоступности, упомянем о том, что менструальные выделения добавляли в поливку огородных растений, что практикуется и по сию пору. Парадигма здесь такая: деятельность женского рождающего организма способна передать это качество всей  природе.

 

В женской культуре парфеньевцев представлен  странный на первый взгляд обряд, который называется «сыр невестиной матери». Он изготавливается матерью новобрачной перед Петровым днем (12 июля ст. ст.). В этот день, который является праздником сенокоса, новобрачная, которая накануне  от своей матери получила сыр, идет рано утром на покос. Там она встречает свекра со свекровью  и  вручает им этот сыр. Сенокосные праздники  несут идеи об умирающих и возрождающихся божествах растительности. По этому поводу исполняются сенокосные плачи - жанр, который особенно развит в Грузии. В сущности таков и плачь египетской богини Исиды по своему убитому мужу Осирису, тело которого прорастает ячменем. В описанном нами обряде появляется сыр. Откуда этот элемент? Он связан с эмбриологическим представлением о том, что в организме женщины зародыш плода появляется в результате створаживания  (отвердения)  молока, наполняющего тело женщины. Это происходит по данной концепции под воздействием семени мужа. Молодежные с эротической окраской обряды с сыром описаны у адыгских (черкесских) народов на Кавказе. В Европе (например, у французов) изготовление сыра регламентируется месячным циклом у женщине: ей нельзя варить сыр в критическом периоде, можно в репродуктивном периоде, когда она способна к зачатию.

 

Описанный обряд у парфеньевцев  связан еще с одной весьма любопытной деталью. Если жена не спала с мужем ночью по какой-то причине, то прежде чем идти доить корову она должна «покатиться», т.е. набрать в рот воды и пустить ее между своими грудями. Это магическая вера в то, что продукция молочного хозяйства обеспечивается репродуктивно-половой деятельностью людей. И не только молочного: еще сохранилась память о том, что перед засеванием хлебного поля  его хозяин должен был совокупиться с женой на борозде ради хорошего урожая.

 

Время половых сношений было строго нормировано. Запеты на них были в церковные праздники. Особенно большой грех считалось зачать ребенка в Страстной пост, полагали, что он будет ненормальным. Наиболее благоприятным временем суток для зачатия считалось предутреннее («на заре»). Полагали, если мужчина будет заниматься любовью в шапке, то родится мальчик. Если женщина мечтала о девочке, то надевала на мужа косынку. Перед нами все тот же «мужской» эмбриологический комплекс.

 

Был обычай, когда во время крестин ребенка батюшка определял по его виду, какого пола будет следующий ребенок у матери. Существенная его часть - представления  о том, кем беременна женщина. Парфеньевские женщины указывают универсально распространенные признаки: если женщина теряет красоту, будет девочка; живот торчком - мальчик. Последнее отражает архетип мужского горизонтального пространства - такой живот «центробежно» направлен во вне. Признак  беременности девочкой - считается, что она забирает у матери красоту - это подчеркивание свернутости пространства у женщины, она апокалиптически одна в мире, появляется другая  - значит, претендует на витальные ресурсы первой.

 

Родильный процесс воспринимается  в районе  по древней эмбриологической модели вынашивания ребенка - считалось, что плод сначала развивается в  грудной полости («под сердцем») вверх головой, после нескольких месяцев переворачивается вниз головой и опускается в живот. Но так прямо мне эту концепцию никто не изложил, хотя были отмечены некоторые намеки. Например, была записана пословица «У сердца лежало, у гозна болело» (так говорила бабушка С. В. Захаровой, сотрудницы Парфеньевского музея).

 

Роды проходили, как правило, в бане или в подыибице. Случалось это и в поле. Женщина после родов 40 дней считалась нечистой, всемирная универсалия,  свидетельствующая о восхождении жизни  от уровня земли.

 

Дети

 

Появление детей в семье встречалось с радостью. Особое внимание, конечно, уделялось «меньшаку» - это детский возраст, соотнесенный с возрастом других детей. Возрастные когорты мужчин менее четко обозначены. Мальчик становится парнем, который после женитьбы делается мужиком. Если он в возрасте и возглавляет семью, то он «большак». Маленькая девочка лет до 12 называется «девонька». После этого возраста она «девка». С замужеством до рождения ребенка она « молодуха», с рождением - «баба». Будучи женой большака она становится «большухой».

 

Дети рано приспосабливались к труду. Пасли гусей, носили воду, ходили в лес по ягоду ( четырехлетним делали берестяные корзиночки стакана на два). В старину очень рано девочка познавала все секреты женского труда.  С 5 лет она умела обращаться с прялкой. С 7 лет она вяжет и вышивает полотенца. К 8 годам знает все  кухонные дела. С 12 лет она уже мастерица ткать холсты и пояски.

 

С обликом и поведением ребенка связаны древние поверья, сохранившиеся по сию пору. К грудному относятся, как повсюду на Руси - стараются, чтобы он не плакал. Этому, как считалось, служило тугое пеленание с помощью свивальников. Считается, что плач мешает нормальному развитию.

 

Сразу по внешнему виду старались определить судьбу ребенка. Скажем, на макушке два завитка («вьюна») - значит, ребенок будет счастливый. Судя по «сдвоенности» надо полагать, что  речь идет об архаическом представлении о счастье: это указание на появление в будущем брата или сестры. Две макушки у женщины - значит, у нее будет по крайней мере два ребенка ( если у мужчины - две жены во всех областях расселения русского народа).

 

Подрастающий ребенок начинал баловаться, о нем говорили «вольник».

 

Как и повсюду на Руси дети исполняют стандартный детский фольклор. Дети младшего возраста играли в «Ладушки», «По кочкам», «Вышел зайчик». При летнем дожде пели:

 

Дождик, дождик, перестань

Мы поедем на Растань (Ристань)

Богу молиться, Христу поклониться.

Есть у Бога сирота.

Отворяйте ворота

Ключиком, замочком,

Серебряным платочком.

 

Как и повсюду у славян, поймав божью коровку, пели:

 

Божья коровка,

Улети на небо,

Дай нам хлеба.

 

Смысл этого заклинания о благополучии связан с черными пятнышками на красном панцире насекомого: пятнышки - знак пестроты, множественности, что ассоциируется с хтоническими  и небесными источниками изобилия.

 

Летнее  время - пора игр: «в мяч из-за угла», в лапту и прочие хорошо известные игры.

 

Всем, кто наблюдает жизнь Парфеньевского района в настоящее время, бросается в глаза обеспокоенность его жителей и административных структур образованием детей. Но удивительно то, что огромную тягу населения к образованию, обнаруживаешь у бытописателя середины 50-х гг.  19 века, т.е. еще до отмены крепостного права. Вот что писал И.П. Корнилов: «Жители имеют склонность к грамоте. Некоторые грамотные женщины промышляют тем, что обучают по деревням чтению и письму. За выучку читать им платят по 1 р. и по полтора рубля серебром. А за обучение чтению и письму по 2 р. и по 2р. 50 коп. серебром за каждого  ученика (очевидно, как сговорятся Я.Ч.). Детей обучают также и станционные смотрители. Я видел у задоринского смотрителя 6 мальчиков чинно сидевших за длинным столом и старательно писавших с прописей, между тем как смотритель занимался своим делом в соседней комнате»[30]. Случайно или нет, но директор районной библиотеки Елена Николаевна Мартьянова (Смирнова) в нашей беседе отметила, что именно задоринская сельская библиотека наиболее активно ведет просветительскую работу.

 

Тяга к образованию, несомненно, сказалась в том, что еще до Октябрьской революции среди местного населения было много образованных людей. Так, мелединский крестьянин  Иван Ковишков выписывал толстые журналы[31].

 

При всей тяге современных детей к образованию на них воздействуют противоречивые влияния общества. С одной стороны, это общество, в Парфеньевском районе это очень выраженная позиция руководства, стремиться стимулировать интерес к учебе. Но с другой стороны, окружающая жизнь, семейное пьянство, конечно, воздействуют самым противоположным образом. Контингент учеников по мнению учителя истории Станислава Николаевича Михайлова, делится на три категории: 1) часть, которая тянется к учебе, 2) учатся, поскольку заставляют это  делать родители, 3) просто ходят в школу по привычке. Категория три все больше увеличивается. Тревожно, что с 7-8 классов школы, т.е. после полового созревания у учеников этой категории начинается деградация знаний - они забывают, что знали до этого.

 

Как рассказал С.Н. Михайлов, однажды на классном собрании, когда дети жаловались, что им много задают учить на память, встал один дедушка, который учился в воскресной  церковной школе. Он стал на память читать множество стихов русских классиков, чем изумил все собрание.

 

Как считают учителя в Парфеньеве и в поселке лесорубов Вохтома, с которыми я общался, общество в целом уделяет слишком мало внимания воспитательному процессу.

 

Отрадное впечатление в этом плане осталось от посещения  Николо-Поломского социально-реабилитационного центра для несовершенно летних детей (директор Галина Аркадьевна Пунгина). По существу это приют для детей из неблагополучных семей. Там для них создана самая настоящая семейная обстановка. Вместе с тем развертывается научная программа, учитывающая личностное развитие каждого ученика, включая социометрию (по программе Айзенка). Детям прививают навыки труда. У них выступают творческие лица - жителя района. Дети с удовольствием вспоминают посещение В. И. Константинова. Помнят они также о поездках в Кострому, где они бывали на чае в квартире ректора Костромского университета Николая Михайловича Рассадина. Все вспоминают добрым словом авиаконструктора Валерий Александровича Андреева, ушедшего из жизни - он постоянно навещал детей, оставляя гостинцы и подарки.

 

Воспитателей приюта беспокоит, что детям после их центра приходится возвращаться в семьи с ненормальным бытом. Пребывание в приюте, где дети спят на чистом белье и едят положенные блюда, с помощью ножа, в этом случае оказывается сказкой, если не обманом детских душ. И тогда выписанные из приюта дети перестают на улице здороваться с бывшими своими воспитателями. Беспокоит также то, что у района недостает средств для финансирования центра.

 

В Горельце, находящимся в дальнем северо-западном углу района, живет  священник о. Владислав, который организовал церковно-приходскую школу.  При посещении  Горельца в июле 2002-го г. я наблюдал там  благоустроенный летний лагерь детей  (человек 20). Для Савинской государственной школы о. Владислав приобрел компьютеры. Зимой окрестные дороги расчищается  церковным бульдозером.

 

Большая проблема связана с времяпровождением подростков. Здесь большую роль играет Дом  культуры и досуга, где работают энтузиасты во главе с Татьяной Борисовной Шишкиной. Они утраивают дискотеки, на которых всеми мерами стараются вносить культуру поведения. Например, при отсутствии хулиганства продляют дискотеку на полчаса. В Доме культуры работает несколько кружков, в том числе и очень популярный драматический.

 

Народная медицина

 

В произведениях С. В. Максимова отмечалось хорошее здоровье парфеньевцев, достигавших нередко столетнего возраста. Интересно, что в современности, когда здоровье населения района явно пошатнулось, сохраняется как самооценка противоположное представление. До сих пор поют такую частушку:

 

Я под мерку становился,

Мерку поднял головой,

Все начальники сказали

Годен парень молодой.

 

(Записано, как и многие ценнейшие этнографические данные, от  Константина Адексеевича Молчанова и его матери Екатерины Павловны в д. Хвостилово).

 

При всем том научная медицина уже в 1877 году констатировала неблагополучие крестьянского здоровья. Так, «Костромские губернские ведомости» писали: «У крестьян болезнь от простуды: горячки, ревматизмы, жабы, воспаления легких. Второе: катар желудка и нервные страдания его (gastralgia). У всех почти в простом народе боль под ложечкой («боль сердца» у крестьян). Причина болезней желудка - грубая пища и гигиена плохая. У женщин нервные страдания желудка со спазмами в животе, груди, иногда горла («порча»)[32].

 

Хотя научная медицина уже в 1877 году констатировала неблагополучие крестьянского здоровья. [33]

 

Люди считают, что гарантом здоровья является работа на свежем воздухе, очень вкусная вода и сосновые леса, изобилующие в округе. До сих пор на мелкую хворь не обращают внимания или ликвидируют домашними средствами, особенно банями ( которые в д. Хвостилово, в д. Павлово, в д.Холмы и в с. Николо-Полома посетил  зимой из-за простуды, а летом из-за физической усталости и укусов слепней автор этих строк). Баня как средство лечения  в Парфеньевском районе решительно преобладает над траволечением. Это же отметила в беседе со мной уроженка Николо-Шири  Светлана Николаевна Зуенкова, ныне живущая в Москве. Сок брусники, клюквы и мед включены в банный комплекс оздоровления. Огромная роль бани  свойственна быту народов Поволжья, которые, как и народы Кавказа, настороженно относятся к принимаемым внутрь лекарствам,  даже к травяным  отварам. Зато в медицинской традиции этих регионов выражено лечением массажем и другими внешними приемами. Это связано с тем, что здесь «внутреннее тело» человека  рассматривается не как физическое, а духовное, необходимое, например, для шаманской деятельности.

 

Хорошие данные по лексике, относящейся к народной медицине, опубликованы Н.С.Ганцовской[34]. Исследователь отмечает оптимистический взгляд народа на жизнь, болезни и страдания, связанные со смертельной опасностью. Само понятие смерти при этом прямо не называли, это слово было табуировано. Я вижу в этом тоже следствие представлений о внутреннем духовном теле.

 

Из  других достойных внимания вещей отметим следующие.

 

1. Основной фонд представлений  о здоровье у парфеньевцев, естественно, общерусский. До сих пор положено, скажем, при первом громе валятся по земле, чтобы «не болела спина». Как спина может быть связана с громом? Объяснение может дать только мифологическая реконструкция мифа о громовержце, который молнией поражает противника - черта. Черти - это оболочки, шкурки, не имеющие спины. Громовержец лишает спины тех, в кого вселились черти. Достается всем и надо защитить спину, чтобы она не болела. Спина основной орган, подвергающийся магической опасности. Эта физиологическое представление скрыто в ворожбе путем касания плеча и в детской игре в пятнашки, где надо догоняемого хлопнуть по спине.

 

В обряде катания по земле  ради здоровья последняя рассматривается источником здоровья. Об этом прямо заявила одна собеседница из д. Ефимово. Катание по земле при громе - след древнейшего представления о восхождении здоровья снизу вверх.

 

2. При простудных заболеваниях лечили  детей путем помещения их в остывающую печь. Это эффект кварцевого облучения. Но в народном представлении это известный у восточных славян обряд «перепекания». Ассоциация детского тела с заквашенным хлебом стимулировала появление лечения детских болезней хлебом,  взятым из 3 домов. Отмеченный выше обряд с сыром указывает на историко-этнографическую древность ассоциации детского тела (зародыша) с закваской. Обратим внимание на то, что переделывается при этом  внешнее («физическое»)  тело.

 

3. Вызывает определенный интерес такая поведенческая черта - после пробуждения нельзя резко вскакивать. Это явный осколок развитой гигиенической системы, которую еще предстоит изучить, но она явно указывает на верование в наличие  внутреннего тела, которое страдает при испуге.

 

Исследования, проведенные в Парфеньевском районе,  позволяют выявить пугание как особый психофизиологический обряд. Это не только распространенные пугания детей чертями ради того, чтобы они не ходили в неположенные места. Были в деревнях как бы специалисты по пуганию детей. В Афонино этим занималась одна бабушка, которая надевала «личину» и «саван». В данном комплексе надо рассматривать обряды «завораживания», проходившие  в тревожной психически обстановке на перекрестках («крестях») дорог. Сюда же входит ритуал «тащить черта», включенный в свадебный обряд (из голбца веревкой тащат свиную голову с исполнением  исходного эротического варианта знаменитой Дубинушки»). Для пугания могут использоваться  совершенно разные атрибуты и  мифологические образы, ибо суть обряда в веровании во внутреннюю суть человека, в то, что мы называем «внутренним  духовным телом». Надо думать, это верование, порожденное всей этнокультурной историей края, которой коснулись дуалистические концепции манихейского цикла,  вера в колдовство и представления шаманского типа, все это сказалось непосредственным образом на  высоком уровне духовного потенциала местного населения.

 

4. Средства, связанные по происхождению с городской культурой. Такого происхождения, например, «пунч» бабушки Н.И.Балухина - это был горящий спирт или водка. Широко пользовались «крепкой водкой»

 

5. Были местные средства, которым знающий лекарь давал «научные» названия. Так, в с. Татаурово  в 1910-20-е годы был знахарь, который пользовал настойками, называя их канаус (вода из канавы), прудаус (вода из пруда) и рекаус (из реки).

 

6. Доступные народу средства, взятые из природы: лечение артритов и простуды муравьиным спиртом, крапивой, мухомором.

 

7. Колдовские средства.

 

Здоровье и магия в системе антропоценоза

 

На последней тематике  остановимся поподробнее. Вера в колдовство (произносят «колдосьво») очень распространена. Время проведения магических защитительных обрядов в домах (о них ниже) Великий пост, переломный  момент в году, как и Рождество и святки с их гаданиями. Колдуны в данной местности носят название «шептуны», «знахари» и «колдуны». Таковыми в старину были чаще женщины. Их деятельность  была связана с женской  культурой порождения жизни и со сферой животноводства в первую очередь. Причины кроются в аналогии  между эмбриологическими представлениями и молочным хозяйством, о чем говорилось выше. Поэтому увод от коровы молока в пользу другой, поиск пропавшей в лесу скотины и угроза колдуньи извести целый род (была такая на Вохтоме) имеют общие магико-семантические основания. Примечательно, что когда я попросил местного колдуна  N  рассказать какой-нибудь случай из его практики, он поведал о лечении им бесплодной женщины. Эта молодая женщина страстно желала родить ребенка. А так как это не получалось с первым избранником она пыталась забеременеть от второго, третьего и т.д.  Наконец, она пришла к колдуну. Он определил, что забеременеть ей не дает дух («пушистенький»), который мистически сожительствует с женщиной сам.  Колдун устранил влияние духа и женщина благополучно родила. Дух этот, очевидно, домовой, так как колдун нашел его за печкой.

 

 Как и повсюду, в районе верят, что от одной коровы к другой можно перевести молоко. На этой почве возникают сильные обиды и ссоры. Но подоплека подобных верований, порождающих почти всеобщую обеспокоенность, состоит во всеобщем представлении о таинственном порождении жизни, как человеческой, так и животной. И по сию пору послед коровы тщательно прячут, чтобы его не увидел кто из посторонних.

 

Не всегда подобные действия и средства понятны.  Так, в Парфеньевском районе бытует вера в магические способности найти пропавшую скотину с помощью свертка из тряпок, называемого «запас». При этом никто не знает, что находится внутри. Происходит ли  название «запас» от «пасти»?

 

Другие функции колдунов либо вторичны, либо присоединились к первичным. Речь идет, например, о вере в способность колдунов определять нахождение пропавшей коровы. Таким искусством  в Татаурове славилась бабка Домна. Она могла сказать, что надо идти в такой-то участок леса и там корову находили.

 

Назовем затем магическое лечение. Например, обведение больного места безымянным пальцем по направлению против солнца со словами «Как пальцу нет имени, так и нет места боли». Колдун может и навлечь болезнь, например, известным наговором « Типун тебе на язык».

 

На идее перераспределения блага базировалась вера в «пережинание ржи» - действий по завязыванию колосьев и т.д. Этого очень боялись люди в прошлом - из-за непонятного различия урожая на сходных по качеству землях при одинаковых затратах труда.

 

До сих пор широко распространена вера в «дурной глаз» (здесь это черные глаза, а к примеру, в Турции голубые). «Лучшее» средство при встрече с таким человеком - фига в кармане. «Дурной глаз» «урочит» грудных детей. Признаком сглаживания бывает грубый волосок на спине ребенка. От этого избавляют приложением теста - основано на аналогии заквашивания  с появлением плода в результате створаживания молока в теле женщины. Универсальная защита от сглаза  - призыв к помощи  Николая Угодника при выходе из дома. От вредоносного взгляда парфеньевцы втыкают в оконную раму иголку и ее разламывают, оставляя острие в раме.

 

Обратим внимание на то, что  вредоносная сила «дурного глаза» рассеяна в пространстве, она обезличена и от нее надо защищаться универсальной молитвой.  Это соответствует тому, что самые сильные колдуны живут не рядом, по соседству, а в отдаленной местности. Для парфеньевцев такой колдун живет в Буе.

 

Важная информация о колдовстве мной была получена от колдуна N. Он рассказал о том, как он получил уменье колдовать. Когда умирала его бабушка-колдунья, ему было 3 года. Бабушка при этом держала его за руку. Мой знакомый, человек незаурядный, стал с возрастом замечать в себе способность предвидеть нечто, видеть, как при курении табаку из углов помещения выползают черти  и т.д. Такие способности в себе он стал развивать.

 

Будучи человеком начитанным мой знакомый объяснял мне суть колдовской силы с помощью понятий современной науки. Основным для него является понятие энергетики, которой он придает качество сознания. Это сознание расположено не в мозге и не в каком-то физическом теле, а вне человека.

 

Я бы сказал, что речь здесь идет о внешнем «мужском» пространстве, насыщенном энергией. Это пространство слабо контролируется человеком и поэтому может быть опасным и неопасным. Можно думать, что субъективно это пространство ощущается именно как внутреннее духовное тело. Колдун принимает на себя ответственность за контроль над этим мужским пространством, становясь на женскую генеративно-ценробежную точку зрения. Он как бы несет в себе, внутри себя иное - внутреннее тело. Оно находится внутри его носителя как плод внутри женщины с той разницей, что колдун умеет манипулировать своим внутренним телом, т.е. своими способностями. Специалист по колдовству использует пространственную логику  ради управления временем, например, процессом зачатия, родами, лечением. Но обладание пространством остается главным. В пространстве размещено благо, ресурс которого ограничен - это снова черта женской организованности. Следовательно, пространство обладает чертами тела, которым можно манипулировать.  Поэтому мой знакомый подчеркнул, что сделанное им благо для одного человека , оказывается вредом для другого (хотя мыль эту он объяснял появлением зависти по отношению к человеку, получившему какое-то благо). Конечно, надо учитывать и этот психологический фактор, которым можно объяснить скрытое соперничество в местном обществе при неоспоримой воспитанности и доброжелательности. Выражением стремления забрать чужую благодать может оказаться внезапное касание плеча или спины посторонним человеком.  Этого от моего знакомого колдуна  по отношению ко мне не наблюдалось, но со стороны других лиц, даже просвещенных, было.

 

Довольно подробный обзор «колдовсьва»  сделан здесь не ради его собственной поэтики, очень интересной, а  для раскрытия отношения к здоровью. Главное, на что мы обращаем внимание - здоровье в данном антропоценозе мыслится в виде некоего ресурса, который может перераспределяться. В культуроценозе здоровье имеет внешние истоки, которыми можно воспользоваться, например, запасаться здоровьем на Ивана Купалу. В Парфеньевском районе, по-видимому, господствует антропоценозная парадигма. С последней точки зрения  человек  способен конденсировать в себе здоровье и поддерживать его гомеостаз.  Эта мысль отражена в афоризме Н. И. Балухина «Люди не умирают, убивают себя сами». В понятии  Балухина каждый человек уникальное явление, организованное его сознанием. И у каждого свои болезни. Поэтому он с недоверием относится к вмешательству извне в проблемы здоровья. Прописываемые ему таблетки он всегда предпочитал не принимать ( в культуроценозной парадигме люди, напротив, любят принимать таблетки). Из отраслей медицины он ставит высоко только хирургию.

 

В конце этого раздела  хочется привести  воспоминания Павла Павловича Дубинина о своей соседке, которая умерла в 96 лет. Ее звали Евстолия  Михайловна Тихомирова.  До самой кончины она сама себя обслуживала. Была доброжелательным человеком. И за компанию не отказывалась пропустить граммов 15-20 водочки. Далее один эпизод из общения этих парфеньевцев: «Ранней весной это было, перед ее смертью. Иду я , представьте себе, домой. И вижу на ее крыше кто-то мокрый снег сгребает. Это она оказывается, Евстолия Михайловна. Я говорю: « Как слезать-то будете?» А она: «Дак вот лестница-то».

 

Что тут можно сказать? Ничего. И только одно замечание. В отличие от настороженного отношения к приему лекарств прием водки считается полезным. Но для внутреннего тела,  для «души».  Когда водочка хорошо идет, говорят: «Словно черт в лапоточках прошел»...

 

Локальная идентичность района

 

Сопоставление культуроценоза с антропоценозом показывает, что способы адаптации пространства более формализованы и нормированы, чем способы адаптации времени. Наименее структурированным оказывается линейное время жизни (витальное время). У этого времени практически нет конца, ибо носители народной культуры живут как бы вне смерти, старательно табуируя само ее имя. Все идеалы и напряжения духа этих людей сконцентрированы на полюсе жизни. Такая асимметрия жизни выявляется нашим понятием антропоценоза.

 

Порождение жизни - функция женщины, которая  задает тем самым  линейное время жизни. Это время не циклично как хозяйственное. Оно имеет вектор. Но куда? В анализе женской культуры обнаруживается, что если тело человека  после окончания  жизни уходит в землю, или, как послед, прячется где-то в горизонтальном, т.е. в «мужском» пространстве,  то вектор жизни может быть направлен ритуально-мифологически только вверх и без ясной конечной инстанции. Здоровье у человека идет от земли (ради этого катаются по земле, да и прямо об этом заявила пожилая собеседница из д. Ефимова). Эту ситуацию, где ценность здоровья человек получает от земли, а жизнь как ценность устремлена куда-то вверх (в «космос»),  можно считать семиотической. Ситуация указывает на то, что в мире имеется   фактор, который себя прямо никак не проявляет, но к нему устремляется жизнь человека. Такой фактор, дающий целеполагание людям,  занимает позицию, которую можно назвать позицией «внешнего наблюдателя» [35].  Для нас важно в позиции внешнего наблюдателя, что  она предпосылает качество всеобщности любой наблюдаемой частной человеческой жизни. По отношению к внешнему наблюдателю время человека становится линейным.

 

Этнографические материалы, рассмотренные выше, и выявленная позиция внешнего наблюдателя позволяют нам сформулировать понятие герменевтического круга жизни, в который люди входят через линейное витальное  время. Этот кругом жизни мы вводим под воздействием философской герменевтики,  которая была разработана  Г.Шлейермахером и  В. Дильтеем и  в наше время поднята  Х. Г. Гадамером как  онтологическое учение о жизни.  Но в отличие от философского герменевтического круга, где взаимосвязаны всеобщее и частное,  используемый мною круг жизни - антропологический, т.е. асимметрический витальный, векторно направленный на  продолжение жизни.  каждой индивидуально частной жизни. Поэтому  в герменевтическом круге жизни охраняемая частная жизнь окружена всеобщими условиями жизни. Здесь частное и всеобщее - две окружности, где частное находится внутри всеобщего.

 

Витальная асимметричность антропоценоза преобразует традиционный герменевтический круг в  антропологический, состоящий из двух окружностей. Эта же витальность как целостность жизни позволяет людям традиционных культур входить внутрь, в  разрозненные обстоятельства частной жизни. Витальность таким образом выступает начальным моментом человеческого потенциала.

 

Антропоценоз предстает в герменевтическом круге жизни  как частная организованность, а культуроценоз - как всеобщая. Антропоценоз  оказывается заданным пространственно  через регион. Вот почему мы делаем вывод, согласно которому: для нормальной жизнедеятельности людей необходима региональная составляющая. В размытом самосознании современных людей  потребность в такой составляющей предстает в виде тяги в природу, на дачу, как экзальтированный фольклористический или исторический интерес. В этих влечениях есть свои издержки, одна из исходных - завышенное самомнение локальной общности, претензия ее на знание о себе в последней инстанции, хотя это знание только начальное. Примечательно, что самое исходное знание для жителей села Парфеньево скрываемое - предание о том, что город  был разжалован в посад из-за какого-то преступления. На деле  Парфентьев попал, как и десятки других небольших городов, под административную реформу Екатерины II.

 

Итак,  для  вхождения в  частный эпицентр герменевтического круга жизни  человеку  нужны средства всеобщности. Линейное витальное время - вот  это средство. Начальное преступление города тогда вид линейного времени, преобразованного под воздействием парадигмы о греховности города. Жизнь отдельного человека (то ли жертвы, то ли преступника) оказывается  средством гомогенизации истории, т.е. средством привлечения  ресурсов всеобщности для  целеполагания жизни. В таком случае права человека получают витальное обеспечение со стороны естественного права.

 

Поскольку линейное время оправдывает целостную жизнедеятельность людей, постольку носитель народной культуры входит в жизнь, минуя аналитические средства. Тогда все окружающее не распадается для него на отдельные факторы, а предстает как локальная духовная среда его жизнедеятельности. В этом целостном мировоззрении морфемные определенности культуры размещены во внешнем, а не во внутреннем мире. Это позволяет человеку подходить к внешнему миру ситуационно и творчески. Люди традиционного общества могут активно осваивать морфемы внешнего мира, отнюдь не теряя своей локальной, в данном случае парфеньевской, идентичности.

 

Привлеченное к анализу понятие герменевтического круга жизни позволяет по-новому взглянуть на концепцию человеческого потенциала. Если под таким потенциалом подразумевать источник необходимых ментальных структур, источник, который сам, будучи слабо  структурирован,  способен переводить человека на его новый личностный уровень, то место размещения такого потенциала  мы находим в антропоценозном ядре локальной культуры.  Несомненно, что слабой структурированности, маргинальности ресурсов потенциала соответствует слабая структурированность линейного витального времени. Значим и вектор этого времени - в сторону  всеобщности, которую можно описать  как  средоточие высших человеческих ценностей. Локальная культура вовсе не отделена от большой традиции и, следовательно, от современности.  Район, рефлексивно осваивающий ценности внешнего мира, оказывается тем самым как бы больше самого себя. Способность так относиться к внешнему миру, т. е. творчески,  является исходным полюсом напряжения в человеческом потенциале локальной культуры или даже административного района, каким является Парфеньевский.

 

 

[1]    Иноземцева Т. Нас больно ранила война // Губернский дом, 1995, № 2.

 

[2]    Иноземцева. Указ. соч., С.22

 

[3]    Лихачев А. Не хлебом единым. // Губернский дом. 1998, №4. С.2

 

[4]    Белоруков Д. Деревни, села и города  Костромского края. Материалы для истории. Кострома.2000. С.349

 

[5]    Константинов В. Я остаюсь. Кострома, 2001

 

[6]    Корнилов И.П. От Костромы до Соль-Галича. // Губернский дом, 1995, №1. С.50

 

[7]    Фроянов И.Я. О языческих «переживаниях»  в Верхнем Поволжье второй половины XI века. // Русский Север. Проблемы этнокультурной истории,  этнографии, фольклористики. Л., 1986. С.30-49

 

[8]    Рассел Дж. Б. Колдовство и ведьмы в средние века. Спб, 2001. С.163

 

[9]    Наличие таких меридиональных связей на восточном крыле Евразии было установлено в исследовании: Чеснов Я.В. Историческая этнография стран Индокитая. М., 1976; Tschesnow Yan. Historische Ethnographie der Lander Indochinas. Berlin, 1985

 

[10]  Белоруков Д. Указ. соч. С.59

 

[11]  Материалы по гаданиям, как и многие другие фольклорные тексты. были мне любезно показаны  в Доме досуга  Татьяной Борисовной Шишкиной и в Доме творчества юных  Марией  Викторовной Жуковой.

 

[12]  Чеснов Я.В. Лекции по исторической этнологии. М., 1998. Лекция «Смехи истоки культуры». С.329-349

 

[13]  Максимов С. Избранное. М., 1981. С.492

 

[14]  Лебедева И.В. Названия грибов в говорах Костромской области. Автореферат канд. дисс. М., 1995. С.8

 

[15]  Там же. С.5

 

[16]  Чеснов Я.В. Лекции по исторической этнологии. М., 1998. С.143-160

 

[17]  Шайтанова Г.В. Говоры по верхнему течению реки Костромы (говоры по северной границе  акающего острова в Костромской области). Автореферат канд. дис. М., 1952. С. 14-15.

 

[18]  Белоруко Д. Указ. соч., С.343

 

[19]  Константинов В., А. Зотов. «Кормилец, пойдем в Гарилец.» // Парф. Вестник.

 

[20]  Марийско-русский словарь. М., 1956. С.671.

 

[21]  Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка.  Т.2. Спб., М., 1881. С. 101.

 

[22]  Ганцовская Н. Каюры, шихвосты, агафоны-рябинники... С.65-66

 

[23]  Максимов С.В. Крестьянские посиделки в Костромской губернии // Избранные произведения в 2-х томах. Т.2. М., 1987. С.275.

 

[24]  Максимов С.В. Там же

 

[25]  Там же. С.275

 

[26]  Белов В. Медовый месяц // Наш современник. 1995. № 3. С.65.

 

[27]  Даль В. Толковый словарь. Спб., М., 1881. С.215

 

[28]  Константинов В.И. Мелединские качели // Парфеньевский вестник. 9 мая 2000 г.

 

[29]  Крылов А.С. «Дневник моей жизни...» // Губерноский дом. 1998. №4. С.58.

 

[30]  Корнилов И.П. От Костромы до Соль Галича // Губернский дом. 1995. №1. С.50.

 

[31]  Константинов В.И. Мелединские мужики. // Парфеньевский вестник за 3 апр. 1999 г.

 

[32]  Губернский дом. 2000. № 4.

 

[33]  Губернский дом. 2000. № 4.

 

[34]  Ганцовская Н. Сбор лексики по теме «народная медицина, болезни». // Губернский дом. 2000, №4

 

[35]  Указывая на существование этой позиции, выявленной в этнографическом материале, теоретически мы опираемся на взгляды, развиваемые в науке М.М. Бахтиным, М.К. Мамардашвили и А.М. Пятигорским, Мамардашвили М.К., Пятигорский А.М. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке. М., 1997;  Пятигорский А. Мифологические размышления. Лекции по феноменологии мифа. М., 1996.