назад
Леонид Жуков
Понятие сложности
СЛОЖНОСТЬ И ПРОСТОТА Сложность существует
О, это очень просто! Ничего нет проще, чем простота. Проблема, однако, в том, что простоты нет. Потому и нет ничего проще. Всякая простота при более внимательном рассмотрении оборачивается сложностью. Более простой сложностью или менее простой сложностью – не важно. Важно, что сложность не проста. Простота, таким образом, представляет собой относительную категорию – данную в отношении с категорией сложности. Простота условна относительно сложности. Если мы хотим обрести абсолютной простоты, нам необходимо определить абсолютные условия, при которых она возможна. Например, опираясь на общую теорию систем, можно утверждать, что простыми, далее неделимыми сущностями для системы являются элементы, которые она создает в рамках своего воспроизводства, а первоначально при своем возникновении. При этом, разумеется, мы подразумеваем, что «системы существуют» и что это утверждение имеет с философской точки зрения абсолютное значение. Однако элементы просты только для самой системы, для внешнего наблюдателя они сложны. Поскольку теория систем лишь одна из возможных теорий, которой можно проиллюстрировать условность простоты, общее утверждение для всех возможных теорий в данном случае формулируется как «сложность существует», т.е. «сложность» выступает как общее обозначение для различного рода универсальных (самовоспроизводимых) концептов.
СЛОЖНОСТНОСТЬ Английское понятие «complexity» следовало бы переводить на русский язык как «сложностность», поскольку сверх возможности выбора и вероятности оно подразумевает и нечто еще возможное, но еще никак не определенное – я бы сказал, в первом приближении неопределенность, а во втором – «ничто». В свою очередь, обратный перевод на английский понятия сложностности, возможно, следовало бы делать как кальку с русского слова – slozhnostnost, поскольку в противном случае, оказывается частично потерян бэкграунд русского слова. Очевидно, что контексты русского и английского слов не совпадают. Аналогом слова «slozhnostnost», вероятно, могло бы быть слово «complexitiveness», если таковое возможно (если я правильно понимаю механику английского языка).
ФИЛОСОФИЯ СЛОЖНОСТИ – ФИЛОСОФИЯ «НИЧТО» Ничто – это ничто. К этому нечего прибавить. Всякая прибавка будет чем-то. В этом смысле ничто не существует. Но можно попробовать переписать: ничто – это «ничто» в кавычках. Если кавычки подразумевают представление «ничто» в качестве философской категории, мы получим философию «ничто». Далее возможны два варианта. «Ничто» – это ничто, т.е. философская категория «ничто» не содержит в себе ничего или, точнее сказать, содержит в себе ничто. В таком случае и говорить не о чем – философия «ничто» прекращается, не начавшись. Другой вариант парадоксальный: «ничто» – это нечто. И, по сути, именно так дело и обстоит, поскольку даже именование ничто есть нечто, даже помышление о ничто есть нечто, уже кавычки «ничто» суть нечто. Иными словами, любая вещь, как бы ничтожна или проста она не была, содержит в себе философскую категорию «ничто», может быть представлена как явление ничто. «Явление ничто» – парадокс. Парадокс сложен. Философия «ничто» – философия сложности. В древнегреческой стилистике: все есть ничто; в современной – единство многого парадоксально. Через категорию «ничто» все возможные, существующие, помысленные и прочие основания мира оказываются связанными между собой. Многоосновный мир изначально явлен сложным, но это ничто по сравнению с потенциальной сложностью, которая может быть выведена из ничто.
«СТАРОЕВРОПЕЙСКАЯ» ОНТОЛОГИЯ «Староевропейская» онтология – звучит тавтологично, как масло масляное. Онтология уже староевропейская, какой бы новизны ей ни придавала современная мысль. То же самое, по-видимому, можно сказать о древнегреческой философии, только «древнегреческую» часть словосочетания мы уже не берем отдельно в кавычки. Кавычки в данном случае как бы распространились на оба слова, обозначая уникальную ценность всего феномена в целом, к которому ничего уже ни прибавить, ни убавить нельзя, но можно комментировать и интерпретировать. В результате, «древнегреческая философия» обходится без кавычек, напоминая своим совершенством лейбницевскую монаду. Староевропейское качество в этом смысле, совсем недавно замеченное Луманом, еще не настолько инкапсулировалось, как древнегреческое, чтобы стать маркером независимой ни от чего целостности. Отсюда возникает подозрение, что онтология может быть какой-то иной, нежели староевропейской, либо вовсе быть заменена другим предметом. Например, традицией или философией. Последнее смещает взгляд с географии на время, именуемое в зависимости от перемещения точки зрения из прошлого в настоящее, Просвещением, Новым Временем или Модерном, особенно отчетливо различимом из постмодерна. И хотя все эти блуждания, как заметил Хабермас, заканчиваются хайдеггеровским «положением об основании» (Nihil est sine ratione – Ничего нет без основания), все-равно каждый раз этого оказывается недостаточно для того, чтобы обойтись без прямого указания на онтологическую причину сущего. Все это удерживает от того, чтобы раскавычить «староевропейскую» онтологию на манер древнегреческой философии. Онтология, хотя и стремится быть одной, все же может быть другой. В отличие от философии, которая может быть какой-угодно, не теряя при этом своего древнегреческого первородства. По крайней мере, в настоящее время.
|
|||||
|
 |
|
    |
|
