А.А. Гусейнов,
академик РАН
История философии: между специальным
исследованием и теоретическим поиском
Развитие философии в каждой стране протекает своеобразно, это прежде всего относится к её институализации, месту в образовании и науке. Одна из особенностей отечественной, российской, философии состоит в том, что она, начиная, по крайней мере, со второй половины прошлого столетия, культивируется во всем исторически сложившемся многообразии своего содержания. Очень высокой степени достигла дифференциация философского знания: так, например, защиты диссертаций осуществляются по девяти философским специальностям, философские факультеты представлены кафедрами, охватывающими все основные части (аспекты) философии (на старейшем философском факультете МГУ им. М.В. Ломоносова их более десяти), исследовательский Институт философии Российской академии наук включает в себя более двух десятков научных подразделений. В общих рамках философского знания история философии также выделена в качестве самостоятельной научной специальности и университетской дисциплины; она не просто выделена особо наряду с логикой, гносеологией, философией науки, этикой и другими частями философской систематики, но и ещё отделена от них всех вместе взятых. И образование, и академические исследования организованы таким образом, как если бы история философии представляла собой нечто отличное от философской теории и в определенном смысле соразмерное с ней. Я не берусь судить, насколько такая практика соответствует мировым стандартам, и существуют ли вообще в данной области мировые стандарты. Однако, насколько знаком с научной литературой и преподаванием философии в западных странах, могу высказать предположение: в том, что касается специализации внутри философии и, в частности, разведения в её рамках истории и теории по двум параллельным плоскостям, наш опыт является по-своему уникальным.
В своем докладе я бы хотел остановиться на вопросе о том, не зашли ли мы слишком далеко в обособлении истории философии от философской теории в её актуальном современном виде. Прежде чем предложить свой ответ, следует в двух словах рассмотреть, как сложилось данное обособление и в чем заключалось и заключается его благо для отечественной философской культуры.
* * *
Тот философский «ландшафт», с которым мы сегодня имеем дело, сложился в годы, когда единственной официально разрешенной философией была марксистская философия наподобие того, как безальтернативной философией европейского средневековья была философия христианская. Марксистская философия диалектического материализма разделяет самомнение, свойственное, впрочем, всем философским учениям, согласно которому она считает себя единственно и окончательно истинной. В ней вся философия прошлого рассматривается в качестве незрелой, представляющей теоретический интерес только в качестве подготовительного этапа, приближения к диалектическому материализму. А все, что появлялось в философии после диалектического материализма Маркса и Энгельса и в противовес ему, изначально оказывается под подозрением как искажение (часто злонамеренное) истины и становится предметом разоблачительной критики. Такая диспозиция по отношению к другим философским школам предполагала четкое отделение собственного «зрелого» теоретического содержания от «несовершенных» философских опытов прошлого и «ошибочных» философских опытов настоящего. Реализованный на практике, этот взгляд привел к тому, что теоретические кафедры и научные подразделения, имевшие своим предметом марксистскую философию, были отделены от кафедр и подразделений, имевших своим предметом домарксистскую и немарксистскую философию. Так сложилось, институционально оформилось обособление истории философии от теории философии. Замысел состоял в том, чтобы выделить, адекватно представить философию диалектического материализма в его несомненном научном превосходстве над всеми другими философиями и оттенить его изучение фоном критического рассмотрения всего историко-философского процесса. Речь шла о том, чтобы представить диалектический материализм в качестве апогея и центра всей мировой философии. Однако внутренняя логика философии, накопленное ею за две с половиной тысячи лет богатство духовного и познавательного содержания, непреходящий экзистенциальный смысл разворачивавшихся в её рамках теоретических споров и нравственных поисков изменили, в значительной мере опровергли этот первоначальный замысел.
История философии по факту, в реальном опыте педагогической и научной деятельности стала основной, самой востребованной дисциплиной. Так, уже в 50-е годы мы на философском факультете МГУ им. Ломоносова изучали историю философии все пять лет обучения, в буквальном смысле с первой лекции, посвященной Милетской школе, до последней, посвященной экзистенциализму; этому предмету было отведено почти столько же учебного времени, сколько всем теоретическим курсам вместе взятым. Соответствующая кафедра выделялась среди всех остальных более высоким профессиональным уровнем профессуры и была самой популярной среди студентов. Создание особых кафедр и научных подразделений способствовало систематическому изучению истории философии во всей полноте различных направлений, школ, исторических этапов. Конечно, это изучение велось под сугубо критическим углом зрения, сквозь призму борьбы материализма и идеализма, диалектики и метафизики, которая упрощала, часто искажала реальную картину. Оно осуществлялось с высоты уже якобы обретенной истины, что в определенной степени закрывало путь к пониманию, но вместе с тем позволяло и даже обязывало охватить все историческое пространство философской мысли.
Философская жизнь советского периода отмечена постоянным напряжением между узостью марксистского анализа философии прошлого и богатством его реального содержания, которое не могло быть охвачено этим методом. Достаточно упомянуть, что именно «ошибки» в интерпретации истории философии были основными поводами идеологических проработок в области философии. В конце 20-х годов был разработан и в рамках специально учрежденного с этой целью Института философии началось осуществление проекта по созданию многотомной, марксистски ориентированной Энциклопедии всемирной философии. Однако работа над ним была прекращена из-за борьбы с так называемым меньшевиствующим идеализмом и с целью направить усилия философов на прямое обслуживание политических задач государства. На рубеже 30-40-х годов началось создание добротного многотомного учебника по истории философии. Работа над ним была прервана специальным постановлением ЦК КПСС, в котором уже вышедший третий том был осужден за объективистский подход к освещению немецкой классической философии. Предметом специальной проработки в 1947 году стала также книга Г.Ф. Александрова «История западной философии», основной недостаток которой усматривался в отступлении от принципа партийности. Отмеченный конфликт между реальным содержанием истории философии и предписанным методом её изучения обнаружил себя даже в случае 5-томной «Философской энциклопедии», которая издавалась в постсталинскую эпоху 60-х – начала 70-х годов, хотя на этот раз он не привел к административным санкциям.
Сказанное не означает, будто историко-философские исследования были свободны от догматизма, профессиональной некомпетентности и прямых идеологически инспирированных искажений. Это, конечно, не так, о чем, например, свидетельствует господствовавшая в те годы односторонняя и убогая версия истории русской философии. Речь идет вообще не об оценке качества историко-философских исследований. Я хочу лишь подчеркнуть, что выделение истории философии в качестве особой университетской дисциплины и научной специальности имело свои положительные следствия. Они, как минимум, состояли в следующем: а) стремлении к систематическому охвату всего историко-философского процесса и б) актуализации сквозных проблем и идей, обсуждавшихся на всем его протяжении, в) включение знания истории философии в качестве одного из обязательных критериев как в официальный, так и, в особенности, в неофициальный канон профессиональной компетентности.
Такое разведение, а в известном смысле и противопоставление истории философии и её теории, имело, разумеется, также отрицательные следствия и не могло не иметь их, ибо оно изначально строилось на ошибочных основаниях. Его результатом были схематизм работ по истории философии и содержательная бедность теоретических работ. Вряд ли имеет смысл подсчитывать плюсы и минусы этого дела, поскольку они связаны между собой. Более важно подчеркнуть, что по мере ослабления монополии марксистской философии и её окончательной отмены в конце 80-х годов, в отечественной философии явно обозначилась тенденция на преодоление обозначенных прежде разделительных линий между историей и теорией. Укажу только на некоторые очевидные факты без претензии на их полноту и систематичность.
В целом, изменилась тональность в подходе к истории философии с критически-оценивающей на аналитическую и понимающую. Философия прошлого стала рассматриваться как пространство теоретических поисков и дискуссий, сохраняющих свою актуальность; показательно, что в 2000 году наш ведущий авторитет в области истории философии академик Т.И. Ойзерман выпустил книгу «Философия как история философии», а через 12 лет другой многолетний профессор и общепризнанный специалист В.В. Соколов воспроизвел это название для своего обобщающего труда по истории философии – и в том, и в другом случае авторы исходят из понимания истории философии как её теории, развернутой во времени и существующей в различных вариантах. Появились значительные труды, которые в такой же мере являются историческими, в какой и теоретическими; состоявшиеся в последние годы в нашем Институте юбилейные конференции, посвященные Канту, Гегелю, Юму, Руссо, показали, что творчество выдающихся мыслителей прошлого является достоянием и вызывает живой интерес специалистов во всех областях философии, а не только тех, которые проходят по ведомству истории философии. В преподавании философии также наметилось соединение истории и теории, о чем свидетельствуют учебники по философии, которые в значительной, даже превалирующей степени, строятся на историко-философском материале. Словом, тенденция сближения истории философии и её теории налицо, но как далеко она может распространяться? Означает ли свойственное философии и единственное в своем роде совпадение истории и теории, что здесь вообще исчезает различие между ними и речь идет лишь о различных способах изложения одного и того же? Чтобы ответить на этот вопрос, надо более конкретно присмотреться, что сегодня собой представляет история философии, в каких формах (жанрах) она существует.
* * *
Существуют, по крайней мере, три типа освоения философии прошлого, которые условно можно обозначить как исследовательский, школьный и авторский. Рассмотрим их основные и очевидные особенности.
Исследовательская история философии сосредоточена на работе с текстами, их реконструкции, уточнении, переводе, комментировании, анализе в непосредственной соотнесенности с эпохой и языком их времени. Здесь текст является последней реальностью, своего рода «вещью в себе», а основная установка в работе сводится к объективности, непредвзятому подходу, состоящему, в частности, в том, чтобы не вчитывать в текст, не привносить в анализ своих и вообще более поздних представлений. Исследовательскую историю философии вообще можно было бы назвать текстологической; её предметом по преимуществу являются целостные тексты или их фрагменты. Известный специалист по античной философии, переводчик и комментатор неоплатонических и стоических текстов французский философ Пьер Адо особо подчеркивал, что он изучает именно произведения, а не целостные учения1, имея в виду, что последние требуют иных (менее точных) методов. Далее следует сказать, что такого рода исследования носят, по преимуществу, конкретно-научный характер, их новизна и результаты сопряжены с достаточно строго фиксируемыми и проверяемыми фактами. В них философский анализ неразрывно соединен с историческим и филологическим, более того, последние, в особенности филологический анализ, являются даже преобладающими. Не вызывает, например, сомнения, что при переводе философских текстов с одного языка на другой, равно требуется и филологическая компетенция, и философская, хотя вопрос об их удельном весе остается предметом споров.
Исследовательская история философии сложилась главным образом в связи с изучением античного наследия, имеет в мире большие традиции, представлена выдающимися именами и школами. В нашей стране в качестве её образцового примера можно назвать капитальный труд С.Я. Лурье «Демокрит». В качестве примечательного момента философской жизни в нашей стране, в том числе в нашем Институте, за последние два-три десятилетия следует назвать оживление этого первого и, несомненно, базового типа историко-философских исследований.
Школьная история философии нацелена на обзор философских учений прошлого, который может быть более или менее полным и более или менее популярным. Она, главным образом, предназначается для учебных целей, а также для полноты общекультурного кругозора. Эти обзоры ориентированы на суммирующее изложение с целью дать общее представление об отдельных учениях, школах, исторических эпохах или даже всей философии прошлого. Выполняются они в форме очерков, учебников, монографий, справочников, энциклопедий. Хотя они, как правило, субъективно ориентируются на аутентичное изложение, в них всегда, явно или неявно, обнаруживается авторский взгляд, благодаря чему возможны разные систематизации даже одной и той же совокупности учений.
Школьная история философии – наиболее распространенный и привычный жанр историко-философской литературы. Она существует издревле, по крайней мере, со знаменитой книги «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов» Диогена Лаэртского, которая до настоящего времени остается одним из важных источников древней философии. Роль школьной истории философии возрастает со временем из-за расширения объема философских знаний, которые просто невозможно охватить без её опосредующего участия. В качестве выдающегося образца такого типа историко-философского исследования можно назвать многотомный труд Эд. Целлера «Философия греков в историческом развитии».
В нашей стране существует хорошая традиция школьной истории философии. Свидетельство тому – историко-философские этюды В.С. Соловьева, написанные им для «Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона», университетский курс древней философии С.Н. Трубецкого. Из более поздних работ, если ограничиться в иллюстративных примерах античностью, назову «Античную философию» В.Ф. Асмуса и «Курс древней философии» А.Н. Чанышева.
К школьной истории философии примыкают историко-философские экскурсы великих философов, которые являются своеобразными введениями к их собственным системам и носят больше не обзорный, а аналитический, даже критический характер. То, что выше говорилось об установке марксистской философии критически оценивать всю остальную философию с высоты своей колокольни, не есть нечто уникальное. Такой подход скорее является типичным, просто в случае советского марксизма он приобрел гипертрофированную форму. Традиция критического обзора предшествующих философий, которое предваряет изложение собственного учения и оттеняет его, идет ещё от Аристотеля. Она впрямую подводит к третьему типу историко-философских исследований – к авторской истории философии.
Своеобразие авторской истории философии состоит в том, что философские учения прошлого перечитываются заново; они подвергаются теоретическому анализу и переосмыслению в контексте и с точки зрения взгляда того, кто о них пишет. Это – не столько исследование философии прошлого, сколько диалог с ней. При этом философские учения и тексты даже самых отдаленных времен рассматриваются так, как если бы они были написаны сегодня, а люди, их создававшие, были нашими современниками. Авторская история философии является, как правило, акцентировано субъективной: здесь нет установки проникнуть в логику и язык рассматриваемого текста, понять его как текст, написанный другим человеком и в другое время. Наоборот, здесь автор, тот, кто анализирует текст, осовременивает, модернизирует его, переводит на свой язык и включает в свою логику мышления. Он, если можно так выразиться, там, в текстах и учениях прошлого, ищет себя, рассматривает их, тексты и учения прошлого, как материал, позволяющий выразить себя, свои мысли.
Авторская история философии возникает поздно. Она, конечно, уходит корнями в идущее из древности понимание философии как сугубо авторского, индивидуального дела, интеллектуального уединения. Задним числом уже зная, о чем идет речь, обоснование необходимости авторского взгляда на философские тексты можно найти, например, в платоновском суждении о том, что философию нельзя выразить в «такой негибкой форме как письменные знаки»2 и поэтому понять философскую речь может только человек, который сам сроднился с философией. Но, тем не менее, индивидуально-авторский, философский (не исторический, не филологический, а именно философский) взгляд на философию прошлого в качестве сознательной установки и в развернутой форме – знамение XIX и, в особенности, ХХ веков. Ханна Арендт, например, вообще связывает его с именем Хайдеггера, который «есть тот, кто вновь открыл прошлое именно посредством того, что прервал нить традиции. В техническом смысле решающим было то, что, к примеру, речь не велась по поводу Платона, не излагалось его учение об идеях, но в течение целого семестра один диалог прослеживался шаг за шагом и подвергался вопрошанию, словно бы отныне не существовало никакого тысячелетнего учения, а лишь абсолютно насущная проблематика. До Хайдеггера так не делал никто».3 Сочинения Хайдеггера по античной философии, действительно, являются показательным примером авторской истории философской мысли. Но можно ли их назвать сочинениями по античной философии? Вряд ли, кто будет изучать Анаксимандра и Парменида по Хайдеггеру, но самого Хайдеггера вполне можно изучать по тому, что он говорил об Анаксимандре и Пармениде. В отечественной литературе примером этого типа авторско-философской работы являются «Лекции по античной философии» М.К. Мамардашвили. Открываются эти лекции пространными утверждениями о том, что лектор (автор) будет рассматривать античную философию, по сути дела не считаясь с тем, что она была создана две с половиной тысячи лет назад и создана не им, а другими людьми: «Мы попытаемся подойти к этому материалу так, чтобы в нем почувствовать те живые вещи, которые стоят за текстом и из-за которых, собственно, он и возникает… Читать тексты и рассуждать о них имеет смысл только тогда, когда ты не наполняешь себя догматической ученостью, а восстанавливаешь живую строку мысли, из-за которой они сохранились».4 И ещё: «В каком-то смысле Платон, Аристотель, Декарт, Сократ являются нашими современниками».5
Таковы три типа историко-философских исследований, они, наверное, не исчерпывают всего многообразия последних и тем более не исключают каких-то иных классификаций, но, несомненно, что они существуют. Разумеется, отмеченные их особенности также не являются исчерпывающими, но они, по крайней мере, достаточны, чтобы отличать их друг от друга и чтобы видеть, что эти отличия существенны. Они настолько существенны, что предполагают различную специализацию в рамках философии. В связи со специализацией возникает ряд вопросов, один из которых, на мой взгляд, заслуживает особый интерес. Исследовательская и школьная истории философии могут быть объединены в одну особую область философского знания и оправдывают выделение такой области, хотя, по-видимому, и не исчерпывают её. Но может ли быть отнесено к собственно истории философии то, что мы назвали авторской историей философии? Чтобы ответить на этот вопрос, надо рассмотреть, как в рамках философии соотносятся история и теория.
* * *
Мы говорим об истории философии. Но существует ли вообще у философии история? Или, выражая эту мысль иначе, не является ли она вообще вся историей? Все, или, по крайней мере, все мы, которые прошли гегельяно-марксистскую школу, согласны, что единство истории и теории в философии выражено более полно, чем в других областях знания, что здесь они просто совпадают и речь по сути дела идет о разных способах развертывания и изложения одного и того же содержания. Конечно, мы говорим о прошлой философии, о философии прошлого и это оправдано, поскольку философия помещается во внешние рамки исторической хроники. А что может означать прошлое самой философии? На мой взгляд, одна из особенностей философии состоит в том, что она не может остаться в прошлом, устаревать. Способность сохранять актуальность и оставаться источником новых вдохновений является признаком настоящей философии. Можно сделать даже такое парадоксальное утверждение: у философии нет истории, если понимать под историей прошлое, над которым мы не властны.
Характерная, быть может единственная в своем роде, особенность философского познания состоит в том, что оно существует как совокупность самостоятельных систем (теорий, учений). Или, как выражает эту мысль академик Ойзерман, философия принципиально плюралистична. Нет одной единственной философии. Есть множество философий: Гераклита, Парменида, Платона, Аристотеля, Зенона, Августина, Декарта, Юма, Маркса, Кьеркегора и т.д., десятки, сотни философий; и этот процесс создания новых философий отнюдь не завершен. XХ век тоже породил их с добрых десяток, если не больше. Эти философии были разработаны с разной степенью полноты (не всем удавалось создать системы, которые отвечали на все вопросы, закрывая вселенную на ключ, как это сделали, например, Плотин или Гегель), но все они без исключения (и это входит в определение философии в качестве существенного признака) претендовали на единственно истинное и, по сути, окончательное философское познание мира. В этом смысле каждая философия равна самой себе. Одному могут нравиться одни философы, одни традиции, другому – другие. Но никому не удавалось ранжировать их по критерию истины. Фундаментальный, хотя и обескураживающий, просто непонятный всем не философам факт состоит в том, что все философские системы, все множество созданных в течение многих столетий философий по критерию истины соразмерны друг другу. Многое из философской литературы, которая появляется сегодня, по разным причинам проходит мимо нас. Но у всех у нас стоят на полках «Фрагменты ранних греческих философов», сочинения Аристотеля, Канта, и они, эти мыслители прошлого, являются для нас больше современниками, чем даже коллеги из соседнего сектора.
С плюрализмом и вытекающей отсюда «вневременностью» философии связан ещё один парадокс философского познания.
Философская истина может существовать только в качестве целостно-завершенной. Каждая философия саму себя объявляет воплощением истины и поэтому она относится (не может не относиться) к другим параллельным или предшествующим философиям (в особенности к ближайшим из них) отрицательно, чаще всего акцентированно и радикально отрицательно. Каждая философия явно или неявно исходит из предположения, что другие философии являются ложными, ложными не в тех или иных суждениях или учениях, которые как раз могут признаваться и высоко оцениваться (как это делали, например, стоики по отношению к своему идейному противнику Эпикуру), а в их философской сути. Излишне говорить, что в данном случае речь идет не о личном тщеславии философов, которые часто были людьми как раз очень скромными, а именно об особенности философского познания. Взять, например, вопрос о начале, которого не может миновать ни одна философия. Фалес говорил, что все из воды. По Гераклиту все из огня. Гегель начинал с ничто. Религиозные философы выводят все из Бога. Представители диалектического материализма считают мир бесконечным и т.д. Ясно, что каждый из них должен был считать утверждения всех других ложными. Существует легенда, будто Платон скупал сочинения Демокрита и уничтожал их. Это – легенда, но почему-то же она закрепилась и с охотой воспроизводится в истории философии. Но совсем не легендой, а фактом является то, что Спиноза низко ценил Платона и возвеличивал Демокрита. В истории философии, как и в истории других наук, в особенности гуманитарных, можно наблюдать самые разнообразные типы связи, кроме одной. В ней нет единой преемственной линии восходящего развития. В отличие от специальных наук, в философии последующие поколения стоят не на плечах предыдущих, а скорее на их костях – это верно, если не по существу, то, по крайней мере, по заключенной в философских системах субъективной логике.
Сказанное не означает, будто каждая философская система возникает на ровном месте и может игнорировать то, что было сделано в философии раньше. Совсем наоборот. Чтобы обосновать свое право на существование, каждая новая философия должна показать, что она предлагает более адекватное понимание и решение тех же самых проблем, которыми занимались предшествующие философские системы. Отсюда удивительная устойчивость тем и проблем, которыми занимается философия. Философские вопросы по справедливости именуются вечными вопросами. Однако они вечные не только в том смысле, что они суть всегда одни и те же, в силу чего, например, все вновь возникающие философские учения могут находить, находят свои истоки в античности и, как правило, всегда апеллируют к ней. Они вечные ещё и потому, что требуют вечного обновления. Вопросы о том, что такое пространство, время, истина, материя, благо, сознание, прекрасное, счастье и многие другие из этого вечного ряда, который, кстати заметить, сам подвержен изменению, не имеют одноразового решения. Они создают вокруг себя поле постоянного интеллектуального напряжения, требуя каждый раз новых интерпретаций в соответствии с новыми данными научного познания и новыми общественными запросами. Этим и занимается философия, которая для того, чтобы найти новое, адекватное своей эпохе, понимание и решение вечных проблем, должна знать их старые понимания и решения.
Все многообразие философий при их осмыслении обнаруживает внутреннюю целостность, словно они были задуманы и созданы в рамках некоего единого замысла. Словно все это родилось в одном синтетическом уме. В известном смысле историю философии можно уподобить веками строившемуся и веками расширявшемуся средневековому храму, какому-нибудь Собору Парижской Богоматери с его куполами, витражами, алтарем, приделами, часовнями, капеллами, статуями, росписями и т.д., вместившему в себя и рассказывающему на своем языке о священной и человеческой истории, о жизненных устремлениях людей, о добродетелях, пороках, об их надеждах и страхах, и о многом другом, что входит в понятие человеческой духовности. Этот факт, что философия, рассмотренная ретроспективно, в качестве истории философии, обретает внутреннюю стройность, как если бы её писал один человек, не является случайностью. Её на самом деле пишет один человек. Это – всегда разные люди, но каждый раз один человек: тот, кто воссоздает, анализирует, охватывает единым взором и выстраивает в одну панораму философии прошлого. Если называть конкретное имя-образец, то это – Гегель. От него идет взгляд на философию как на становление, создание одного многотомного сочинения. Он изобразил историю философии как восхождение на гору, вершиной которой является его собственная система. Изобразил так, как если бы все философы прошлого, сменяя друг друга, споря друг с другом, упорно и целенаправленно работали над тем, чтобы в итоге он, Гегель, создал свою «Науку логики». Он, как философ обосновал метод единства исторического и логического и он же на примере философии применил его. Никто в последующем не повторил подвиг Гегеля. Это и невозможно – и не только в силу исключительности Гегеля, про которого, кажется, кто-то сказал, что он вообще инопланетянин, а в силу того, что исключительны сами образы истории философии. Они также являются авторскими, как и философские учения. История философии – это зеркало философа. А смотрясь в зеркало, мы видим своё собственное лицо.
Словом, история философии не может быть вотчиной профессиональных историков философии. В частности, то, что я (удачно или нет) назвал авторской историей философии, скорее следует считать специальной формой философского теоретизирования, чем собственно историей философии. История философии – преимущественный источник и собственное поле теоретических поисков всех областей философского знания. Из этого следует, что история философии, будучи и оставаясь особой (специализированной) областью знания и имея в этом качестве большие достижения и сохраняя большие перспективы, является вместе с тем предметным полем и интеллектуальной лабораторией всех философских специальностей, предполагающими и требующими иного, сугубо теоретического подхода, в рамках которого она воспринимается уже не как история, а как вполне современное философствование. Обращаться к философии прошлого – не значит уходить от животрепещущих проблем. Весь вопрос в том, как к ним обращаться и о чем с ними говорить.
назад
