О социально-экономических и природных условиях возникновения хозяйственно-культурных типов

Источник публикации: Советская этнография 1970 № 6 с. 15-25

Я. В. Чеснов

 

 

 

О СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ

 

И ПPИРОДНЫХ УСЛОВИЯХ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ХОЗЯЙСТВЕННО-КУЛЬТУРНЫХ ТИПОВ

 

(В СВЯЗИ С РАБОТАМИ М. Г. ЛЕВИНА)*

 

 

 

Разработка теории хозяйственно-культурных типов и историко-этно­графических областей – плод коллективного труда советских ученых-сибироведов как этнографов, так и археологов. Однако несколько иссле­дователей сыграли в этом ведущую роль. В первом их ряду стоит имя Максима Григорьевича Левина. Эта проблема заинтересовала М. Г. Ле­вина еще во время его экспедиции в Туву в 1926 г. l

 

В задачу настоящей работы не входит историографический анализ развития теории хозяйственно-культурных типов и историко-этнографи­ческих областей, связанной также с именами С. П. Толстова, А. П. Ок­ладникова, А. М. Золотарева, Н. Н. Чебоксарова, С. А. Токарева и др. Но теоретическая работа М. Г. Левина в этом направлении будет рас­смотрена с достаточной полнотой, чтобы показать, что основой взглядов М. Г. Левина была мысль о возникновении специализированных хозяй­ственно-культурных типов на основе экономических связей.

 

Советские исследователи пришли к созданию теории хозяйственно-культурных типов и историко-этнографических областей в результате исследования проблем этногенеза. Широкая постановка этих проблем, изучение истории всех без исключения народов, больших и малых, дали огромный материал для теоретических обобщений. Особое значение имели данные, собранные на пространствах Сибири несколькими поко­лениями отечественных ученых (но больше всего в советское время). Внимание к современной жизни и к далекому прошлому народов Сибири, характерное для советских исследователей, позволило про­следить динамику развития культурных явлений.

 

Важным этапом в истории изучения этой проблем атики было сове­щание по этногенезу народов Севера в 1940 г. 2 На этом совещании А. П. Окладников в своем докладе выделил ареалы и стадии неолити­ческой культуры в Сибири. В прениях по докладу выявились основные расхождения в понимании этапов в развитии хозяйства и культуры этого региона между А. П. Окладниковым и А. М. Золотаревым. В про­тивоположность А. П. Окладникову, А. М. Золотарев, следуя за схемой К. Биркет-Смита и В. Г. Богораза, считал исаковскую и серовскую культуры принадлежавшими оседлым зимним рыболовам, а более позд­ние – китойскую и глазковскую – культурами охотников. При этом «долыжная культура зимних рыболовов» рассматривалась А. М. Золо­таревым как обязательная стадия для всей северной таежной и при­полярной зоны 3. Выяснение характера древних культур Сибири имело важное значение для последующей разработки М. Г. Левиным теории хозяйственно-культурных типов 4.

 

В 1945 г. М. Г. Левин в докладе «К проблеме исторического соотно­шения хозяйственно-культурных типов северной Азии», – автореферат которого был опубликован в 1947 г. 5, не соглашаясь с А. М. Золотаре­вым, приходит к выводу, что в Северной Азии исходной была культура таежных охотников и рыболовов, имевших для сухопутного транспорта ручную нарту и лыжи.

 

Упряжное же собаководство, по М. Г. Левину, возникло сравнительно поздно, уже в условиях специализированного хозяйства оседлых рыбо­ловов и развивающегося обмена. Рыболовство как раз давало возмож­ность иметь достаточно корма для большого числа ездовых собак. Таким образом, по этой концепции специализированное хозяйство осед­лых рыболовов и арктических охотников, обладающих упряжным собаководством, развивается из комплексной неспециализированной охотничье-рыболовческой культуры, представленной в неолите Северной Азии. В этом регионе на этнографическом материале М. Г. Левин вы­делил следующие пять хозяйственно-культурных типов: 1) таежные охотники и рыболовы; 2) арктические охотники за морским зверем; 3) оседлые рыболовы бассейнов крупных рек; 4) охотники-оленеводы тайги; 5) оленеводы тундры 6.

 

Нам важно обратить внимание на то, что в рассматриваемой работе появление специализированных хозяйственно-культурных типов оседлых рыболовов и таежных охотников-оленеводов связывается с развитием обмена и добычей пушнины для древних торговых связей с Индией, Ираном, Китаем и другими странами. Свое высшее развитие культура таежных охотников получила с распространением вьючно-верхового оленеводства.

 

Следующим важным этапом в разработке методологических вопро­сов этнографии была совместная статья М. Г. Левина и Н. Н. Чебокса­рова «Хозяйственно-культурные типы и историко-этнографические об­ласти» 7.

 

В этой статье ее авторы впервые в советской науке сформулировали определение хозяйственно-культурных типов: «Под хозяйственно-куль­турными типами следует понимать исторически сложившиеся комплексы особенностей хозяйства и культуры, характерные для народов, обитаю­щих в определенных естественно-географических условиях, при опреде­ленном уровне их социально-экономического развития» 8.

 

В статье в развернутой характеристике хозяйственно-культурных типов была сохранена точка зрения М. Г. Левина о важном значении экономических связей. Их роль рассмотрена на примере типа таежных охотников и рыболовов, к которому отнесены юкагиры, удэгейцы, часть орочей, отдельные группы безоленных хантов, манси и кетов. «В хозяй­стве этих народов важную роль играла охота на пушного зверя, требо­вавшая постоянных передвижений во время охотничьего сезона и связан­ная поэтому с подвижным образом жизни. Пушная охота – явление относительно позднее в истории народов Севера; она была вызвана раз­витием обмена, тем спросом на северные меха, который предъявляли рынки Китая, Средней Азии, а в последние столетия – русский рынок» 9. Важнейшими чертами этого типа, можно сказать, его структурообра­зующими элементами выступают, как мы видим, специализированная охота на пушного зверя и связанный с ней подвижный образ жизни.

 

В этой статье впервые в полной мере рассматривалось соотношение хозяйственно-культурных типов и историко-этнографических областей. В статье проводилась мысль, что единый хозяйственно-культурный тип может сложиться «у разных народов и в разных, даже отдаленных друг от друга областях в сходной географической среде» 10. Таким образом, по мысли авторов, черты хозяйственно-культурного типа не связаны с этнической спецификой в культуре. С другой стороны, у народов, живу­щих по соседству, можно выделить историко-этнографические области – конкретные территории, на которых в результате длительных связей, взаимного влияния и общности исторических судеб народов сложилась культурная общность. Историко-этнографические области так же, как и хозяйственно-культурные типы, являются исторической категорией, но пространственно ограничены взаимодействующими в их территориаль­ном единстве этническими общностями. В Сибири были выделены сле­дующие историко-этнографические области: ямало-таймырская, запад­носибирская, алтае-саянская, восточносибирская, камчатско-чукотская и амуро-сахалинская 11.

 

Как один из примеров М. Г. Левин и Н. Н. Чебоксаров рассмотрели ямало-таймырскую область, которая включает ненцев, большую часть энцев и нганасан, а также северные оленеводческие группы хантов и манси. Здесь общность культуры сводится не только к хозяйственно-культурному типу тундрового оленеводства с использованием нартовой упряжки. Она проявляется и в специфических деталях: наличии пасту­шеской собаки, веерной упряжки оленей в косокопыльной нарте, управ­лении оленями вожжой слева и т. д. Такие детали свидетельствуют об исторических связях народов на данной конкретной территории 12.

 

Различие между хозяйственно-культурным типом и историко-этно­графической областью М. Г. Левин и Н. Н. Чебоксаров показывают на примере сопоставления чукотско-корякского (камчатско-чукотская исто­рико-этнографическая область) и ненецкого (ямало-таймырская исто­рико-этнографическая область) оленеводства, которые относятся к одному хозяйственно-культурному типу оленеводов тундры. Однако и чукчи и коряки «не знают пастушеской собаки, запрягают обычно одного оленя в легкую нарту с гнутыми дугообразными копыльями, управляют оленями вожжой справа и т. д.» 13.

 

Историко-этнографические области, по мнению М. Г. Левина и Н. Н. Чебоксарова, могут включать один хозяйственно-культурный тип (ямало-таймырская область, оленеводы тундры), или несколько (волго-камская область, для которой характерно взаимодействие лесных земле­дельцев и кочевников-скотоводов при сохранении следов более древнего типа – охотников и рыболовов лесной полосы) 14.

 

На отмеченном нами этапе разработки теории хозяйственно-культур­ных типов и историко-этнографических областей был четко поставлен вопрос о разграничении обеих категорий. Авторы стремились сделать это на современном этнографическом материале. Они придавали боль­шое значение тому, чтобы отделить этническую традицию в культуре народов от черт, зависящих от особого направления хозяйства в одно­родной естественно-географической среде. То, что народы входят в одну историко-этнографическую область, свидетельствует об определенных исторических контактах. Но оба автора оставляли по существу откры­тым вопрос об этнических связях создателей таких областей, особенно областей, выявляемых археологически: «... бывает невозможно ответить на вопрос о том, имеем ли мы здесь дело с родственными по происхо­ждению и близкими по языку группами или же с разноязычными груп­пами, выработавшими в результате длительного исторического контакта общие черты в своей культуре» 15. Таким образом, этногенетическая цен­ность элементов хозяйственно-культурного типа, с одной стороны, и историко-этнографической области – с другой, прямо противоположна. По мысли М. Г. Левина и Н. Н. Чебоксарова, развитой в работах 1955 и 1957 гг., элементы первой категории в культуре какого-либо народа, будучи функционально связаны с природной средой, не несут этнической характеристики и совпадение их у двух или более народов не свиде­тельствует об этнических связях. Зато элементы, относящиеся ко второй категории, хотя и не говорят непременно об этническом родстве, но свидетельствуют об исторических контактах народов, которые можно определить хронологически и территориально.

 

Теоретические положения, развитые М. Г. Левиным совместно с Н. Н. Чебоксаровым, вскоре были применены М. Г. Левиным к поста­новке этногенетической проблемы на этнографическом, а также на антропологическом материале.

 

Во «Введении» к своей книге «Этническая антропология и проблема этногенеза народов Дальнего Востока», вышедшей в 1958 г., М. Г. Ле­вин провел ту же линию в отношении хозяйственно-культурных типов и историко-этнографических областей, которая нашла свое отражение в его работах с Н. Н. Чебоксаровым. Если же проследить по тексту книги разработку М. Г. Левиным конкретных вопросов этногенеза народов Сибири, то это заставит сделать выводы, уточняющие его общие мето­дические установки, изложенные во «Введении». Выводы эти касаются истории формирования хозяйственно-культурных типов и связи их с этническими общностями.

 

Прежде всего М. Г. Левин поддержал выделение А. П. Окладнико­вым неолитических культур в Сибири, а также их характеристику как «хозяйственно-культурных областей» 16.

 

Обратившись к фактическому материалу и выводам, сделанным А. П. Окладниковым, В. Н. Чернецовым и другими археологами в от­ношении неолитических хозяйственно-культурных областей 17,можно констатировать следующее: 1) этим областям повсюду свойственно слабо дифференцированное охотничье-рыболовческое хозяйство. Выде­ление, например, рыболовства как основного занятия по берегам рек и северных озер не нарушало в общем однородной картины. На Дальнем Востоке в низовьях Амура более обособленно стоит Амурская область с большой ролью рыболовства и комплексом культуры, обнаруживаю­щим тихоокеанские связи; 2) неолитические культуры Сибири и Даль­него Востока обладали не только культурной, но и этнической специфи­кой 18. Этой точки зрения придерживался и М. Г. Левин 19.

 

Чем являются эти области с точки зрения этнографа? Хозяйственно-культурными типами или историко-этнографическими областями? В об­щей форме можно было бы сказать, что тем и другим сразу. Но такое перенесение этнографических терминов на вполне определенную и понятную категорию археологов, как «хозяйственно-культурная об­ласть», неудовлетворительно. Дело не только в терминологии. На наш взгляд, между всеми рассматриваемыми категориями есть принципи­альное различие.

 

Возможность реконструкции даже одного из наиболее ранних хозяй­ственно-культурных типов, известных нам этнографически (типа таеж­ных охотников и рыболовов), для глубокой древности – всего неолита и даже палеолита 20, когда не существовало хозяйственной специализа­ции, выглядит очень гипотетичной. Само существование современных ландшафтно-климатических зон в Сибири относится ко времени не ранее, чем VII тысячелетие до н. э. 21. С этого рубежа наступил переход­ный мезолитический (эпипалеолитический) период, давший начало неолиту, когда на севере Азии появились новые формы каменных орудий, лук и стрелы, керамика. Понятно, что на огромном протяжении истории каменного века менялись условия и постепенно развивались те особенности хозяйства и материальной культуры, которые образовали особый комплекс хозяйственно-культурного типа охотников и рыболо­вов тайги. Этот тип – один из наиболее древних и естественно, что в нем должны быть очень сильны черты архаического хозяйства и куль­туры. В далекое прошлое, в ранний неолит, несомненно, уходит охота на мясного зверя, совмещавшаяся с рыболовством, навыки подледной ловли рыбы, зимнее жилище в виде землянок или полуземлянок, рас­пашная одежда из шкур и т. д.

 

Но при том взгляде, какой был сформулирован М. Г. Левиным на роль специализации в сложении хозяйственно-культурноrо типа таеж­ных охотников и рыболовов, экономическая основа этого типа выглядит особой самостоятельной стадией по сравнению с предшествовавшими эпохами. Неолитический быт, основой которого была охота на мясного зверя и рыболовство, значительно отличался своей большей оседлостью от быта палеолитических охотников на крупных травоядных животных. Об оседлом быте, допускавшем небольшие сезонные перекочевки, сви­детельствует прежде всего керамика. Лишь с наступлением эпохи бронзы у обитателей тайги керамика становится малочисленной, стоянки недолговременными 22. Это уже, несомненно, говорит о появлении того подвижного образа жизни, который присущ хозяйственно-культурному типу пеших таежных охотников и рыболовов. К вопросу о датировке появления этого типа мы должны будем еще вернуться ниже. Но сказан­ного, по-видимому, достаточно, чтобы утверждать, что с позиций М. Г. Левина, развитых им в работе 1947 г. и касающихся роли экономи­ческих связей, постановка вопроса о реконструкции рассматриваемого хозяйственно-культурного типа чуть ли не в палеолите выглядит непо­следовательной. Если принять, что основой хозяйственно-культурного типа является наиболее развитая специализированная отрасль эконо­мики, то недифференцированное, меняющееся в зависимости от местных источников пищи хозяйство, господствовавшее почти на всем протяже­нии неолита, не дает еще такой основы. Отсюда мы должны заключить, что неолитические культурные комплексы не представляют еще сфор­мировавшихся хозяйственно-культурных типов.

 

Хозяйственно-культурные области неолита, все с большей точностыо определяемые в Сибири археологами, были ограничены крупными оро­графическими и гидрографическими рубежами 23, т. е. находились в рамках индивидуальных физико-географических стран, а не соотноси­лись с ландшафтно-климатическими зонами. Физико-географическая природная страна определяется географами по ведущим азональным геолого-геоморфологическим факторам и имеет определенный ланд­шафтный комплекс 24. Природная страна (например, Западно-Сибир­ская низменность, Среднесибирская, Байкальская и т. д.) включает несколько сменяющих друг друга ландшафтно-климатических зон (в нашем примере речь идет о тундре, лесотундре, тайге, лесостепи и степи), и каждая такая зона пересекает в широтном направлении ряд соседних природных стран. Несколько меридиональных географических рубежей оказались наиболее существенными для образования сибир­ских хозяйственно-культурных областей. Это водораздельные хребты на всем Дальнем Востоке, отделяющие дальневосточный ареал неолитиче­ских культур; далее на Западе такой границей служит Енисей и, на­конец, рубеж Уральских гор 25. Конечно, естественно-географические рубежи никогда не были абсолютными барьерами для человеческих коллективов и даже в эпоху неолита о таких границах мы можем гово­рить условно, но такая тенденция в неолите существовала. Специально исследовавший этот вопрос Ч. Чард резюмирует: «... Очевидно, что в это время традиционный дуализм среды обитания, как например, степи и леса, не имел важного значения, так как культурные границы неолита перерезают эти зоны, и мы находим разнообразные природные условия внутри однородного культурного единства» 26. Он высказывает также предположение, что только с одомашниванием оленя возникло обособ­ление культур по отдельным ландшафтно-географическим зонам 27.

 

Ареалы неолитических культур Сибири (байкальский, дальневосточ­ный, якутский и урало-обский) включали различные ландшафтно-кли­матические зоны, соотношение которых было аналогично современному, хотя широтные границы современных зон несколько отличаются от границ древних. Внутри отдельных культур мы наблюдаем разнообразие ландшафтно-климатических условий, например, в обской культуре – берега рек и озер, где пищей человеку служила рыба, и тайга с мясным зверем; в прибайкальской – степи и лес.

 

С другой стороны, каждая из неолитических культур Сибири была создана, как это постоянно доказывает А. П. Окладников, этнически родственным населением. Такой авторитетный исследователь, как В. Н. Чернецов, также постоянно прослеживает этническую специфику н древних культурах Сибири. По его мнению, «этнические группы обра­зовывали цепи родственных культур, которые слагали этнокультурный ареал, близко соответствующий языковой семье» 28. Говоря далее о тра­диционных приемах хозяйства, устойчивых особенностях в фольклоре, идеологии, искусстве, В. Н. Чернецов характеризует их как «показатели этнической непрерывности». «Эти устойчивые традиционные признаки не могут использоваться при анализе иных, кроме первобытнообщинной, формаций» 29.

 

Беря за основу положения М. Г. Левина, изложенные им впервые в работе 1947 г., мы можем поставить вопрос о датировке самых ранних хозяйственно-культурных типов в Северной Азии. В Сибири эпоха общественного разделения труда наступила, по-видимому, в китойское время (III – начало II тысячелетия до н. э.). Для этого времени А. П. Окладников обнаружил такой характерный показатель развитого обмена, как торговля нефритом 30.

 

Отмечаемое в китое снижение роли охоты на мясного зверя, выдви­жение на передний план рыболовства, рост собирательства, развитие торговли нефритом должны говорить и о росте пушного промысла, роль которого все более возрастала в последующее время. Таким образом, в китойское время сформировался наиболее древний хозяйственно-куль­турный тип на севере Азии – тип пеших таежных охотников и рыболо­вов. Характерно, что именно в китойское время в погребениях обнару­жено имущественное неравенство ~ знак того, что родовые отношения начали разлагаться. Эта тенденция еще более выражена в глазковское время (XVIII–XIII вв. до н. э.), когда устанавливаются регулярные связи таежных охотников и рыболовов со скотоводческими народами лесостепей и степей юга. Огромную стимулирующую роль сыграло, по-видимому, соседство производящего пашенного земледельческого хозяйства, а также скотоводства в Монголии и Забайкалье в конце неолита и в бронзовом веке во II и I тысячелетиях до н. э. 31.

 

Важнейшим переломным моментом в истории хозяйственно-культур­ных типов на севере Азии было распространение с юга оленеводства, которое, как показало исследование М. Г. Левина и Г. М. Василевич, возникло под влиянием коневодства на рубеже нашей эры 32. Распро­странение вьючно-верхового и упряжного оленеводства, а также пуш­ного промысла больше, чем что-либо другое, содействовало дифферен­циации хозяйственно-культурных типов по ландшафтно-климатическим зонам. В соответствии с широтным направлением последних хозяй­ственно-культурные типы также распространялись в основном в этом направлении. Сходные типы перекрыли в широтном направлении преж­ние неолитические ареалы, очерченные по существу индивидуальными физико-географическими странами.

 

По поводу основных особенностей материальнай культуры хозяй­ственно-культурного типа охотников-оленеводов тайги М. Г. Левин и Н. Н. Чебоксаров отмечают, что они «остались прежними: тот же чум, лодка-берестянка, распашной тип одежды и т. д.» 33. Имеется сходство общих направлений хозяйства в типе пеших таежных охотников и ры­боловов и в типе охотников-оленеводов тайги. У тех и у других рыбо­ловство обеспечивает возможность заниматься специализированным охотничьим хозяством, особенно пушной охотой, имеющей главным об­разом товарное значение. Транспортное оленеводство способствует лишь интенсификации пушной охоты и подвижности охотника. Убой домашних оленей на мясо незначителен и существенно не изменил важной роли охоты на мясного зверя. Естественно, что появление в той же таежной зоне нового, более развитого хозяйственно-культурного типа охотoников-оленеводов стало возможно благодаря росту экономических связей, главным образом с населением южных скотоводческих и земледель­ческих районов, большей специализации вследствие роста разделе­ния труда. Сопоставление охотников-оленеводов и пеших таежных охот­ников и рыболовов лишний раз доказывает значение углубления раз­деления труда для появления нового хозяйственно-культурного типа. В связи с этим само первоначальное возникновение хозяйственно-куль­турных типов мы непременно должны связать с возникновением обще­ственного разделения труда.

 

Рассматривая совместные работы М. Г. Левина и Н. Н. Чебакса­рова, где впервые были названы и охарактеризованы по существу все хозяйственно-культурные типы мира, следует поставить вопрос о кри­терии выделения отдельного типа, т. е. вопрос о границах между типами в историческам плане, а также в плане географическом.

 

Возьмем в качестве примера все тех же пеших таежных охотников и рыболовов и охотников-оленеводов тайги. Структуроопределяющим фактором хозяйственно-культурного типа таежных охотников-оленево­дов по сравнению с прежним типом выступает новая форма хозяй­ства – транспортное оленеводство, давшее возможность освоить боль­шую охотничью территорию и сделавшее охотника еще более подвиж­ным. Критерий различия этих двух хозяйственно-культурных типов лежит здесь не в сфере различия отдельных элементов культуры, а в особой для каждого типа структуре объединения одинаковых элементов культуры на основе разных форм хозяйства в одной природной зоне. Устойчивость структуры каждого из этих двух близких хозяйственно-культурных типов определяется, следовательно, не природной средой – она одинакова в обоих случаях.

 

С другой стороны, единый хозяйственно-культурный тип может раз­виваться на основе географически различающихся форм одного вида хозяйства, как, например, это имеет место у кочевников-скотоводов степей и полупустынь. Представителями этого типа являются монголы, значительная часть тибетцев, казахов, киргизов, часть туркмен, кочевых племен Ирана, Турции, Аравии и Северной Африки. Если у монголов на первом месте стоит разведение лошадей и овец, то у кочевых арабов (бедуинов) – лошадей и верблюдов и т. п. Состав стада и природные условия содержания скота могут значительно изменяться от одной тер­ритории кочевого скотоводства к другой. Однако везде скотоводство представляет собой специализированное хозяйство, вызвавшее массу сходных особенностей быта и культуры: кочевой образ жизни, преобла­дание мясной и молочной пищи, переносное жилище, широкое распро­странение кожаной утвари за счет керамической и т. д. Конкретные же формы культуры в данном типе могут существенно меняться. Доста­точно назвать юрту, а также рубашку, штаны, халат и сапоги монголов, с одной стороны, и – с другой стороны – тканую шерстяную палатку бедуинов, их костюм на основе туники, плаща-покрывала и легкой пояс­ной одежды, их сандалии.

 

Различно у кочевников-скотоводов и соотношение кочевого ското­водства с другими отраслями хозяйства, выступающими как подсобные занятия: охотой, земледелием, рыболовством и т. д.

 

Общий вывод из рассмотрения вопроса о критерии выделения хо­зяйственно-культурного типа следующий: единство типа структурно определяется главной отраслью хозяйства, представляющей одну из сторон в общественном разделении труда. Хозяйственно-культурный тип в сфере культуры может быть представлен элементами, имеющими рас­пространение и в других типах, но в каждом данном хозяйственно-куль­турном типе эти черты образуют особое сочетание, особую структуру.

 

Таким образом, концепция М. Г. Левина, заключающаяся в соци­ально-экономической обусловленности возникновения хозяйственно­культурных типов, позволяет нам: 1) более конкретно представить себе взаимоотношения природы и общества в разные исторические эпохи, 2) уточнить исторические рамки существования хозяйственно-культур­ных типов.

 

Природная среда, являясь предпосылкой любой человеческой дея­тельности, основным ее условием, выполняет эту свою роль по-разному в течение прогрессивно сменяющих друг друга исторических эпох. То, в каком виде природная среда выступает перед человеком, зависит от его собственной деятельности, которая сама в конечном счете определяется уровнем социально-экономического развития общества.

 

Как показывает материал по истории народов Сибири, начиная по крайней мере с неолита, можно выделить две эпохи в отношении об­щества к природной среде. Первая из них, древнейшая, состояла в том, что хозяйственная деятельность людей была целиком направлена только на воспроизводство самих коллективов. Отсутствовало разделение труда между коллективами, низкий уровень производства не допускал хозяй­ственной специализации. На этом этапе наблюдается обычно сходство производственного инвентаря на больших территориях, очерченных границами отдельных физико-географических стран. На этом уровне социально-экономического развития мы не наблюдаем сложившихся культурных комплексов, соответствующих зональным ландшафтно-кли­матическим условиям, т. е. хозяиственно-культурных типов. В эту эпоху в границах физико-географических стран существуют ареалы неолитиче­ских культур, представляющие собой большие территории, которые ограничены крупными физико-географическими рубежами и которые обнаруживают определенное единство производственного инвентаря, керамики, орнамента и т. п., что говорит об обитании в таких ареалах скорее всего родственного населения. Итак, в рассматриваемую эпоху характер взаимодействия человека с природной средой зависел от чрез­вычайно низкого уровня развития производительных сил, что влекло за собой, с одной стороны, недифференцированное использование местных ресурсов, а с другой то, что физико-географические рубежи являлись тогда очень большими препятствиями, которые замыкали отдельные родственные группировки человечества. Для этой эпохи характерны «хозяйственно-культурные области», по терминологии А. П. Окладни­кова, или «этнокультурные ареалы», по терминологии В. Н. Чернецова.

 

Вторая эпоха начинается с возникновением общественного разделе­ния труда еще в условиях первобытного строя. Суть наступившего из­менения в отношении к природе заключается в том, что возникло спе­циализированное хозяйство. В эту эпоху производственное значение имеют не вообще все ресурсы, возможные на прежней стадии, а главные источники питания и материальных благ, на которые ориентировано производство, а также вся культура и быт.

 

Решающим фактором возникновения специализированного хозяйств явилось социально-экономическое развитие. Ф. Энгельс рассматривал разделение земледельческих и скотоводческих народов прежде всего как первое крупное общественное разделение труда. «Пастушеские племена выделились из остальной массы варваров – это было первое крупное общественное разделение труда. Пастушеские племена про­изводили не только больше, чем остальные варвары, но и производимые ими средства к жизни были другие... Это впервые сделало возможным регулярный обмен. На более ранних ступенях развития мог происходить лишь случайный обмен...» 34.

 

Следует полагать, что обособление земледельческого и скотоводче­ского хозяйств, которое, по новейшим данным, раньше всего началось на Ближнем Востоке с VI тысячелетия до н. э. 35, дало основной толчок формированию хозяйственно-культурных типов.

 

Иная точка зрения – взгляд на взаимоотношение между географи­ческой средой и обществом только как на процесс приспособления чело­века к этой среде – ведет к географическому детерминизму. Хозяйст­венно-культурные типы нельзя рассматривать лишь как приспособление к географической среде, как комплексы, функционально с ней связан­ные. Эти типы исторически развиваются на основе территориально-зонального разделения труда и представляют собой особые формы взаимодействия общества с природной средой. Территориально-зональ­ное разделение труда ограничено использованием в экономических связях продуктов, появляющихся на определенной ступени у обществ, где земля является основным средством производства.

 

Эпоха возникновения хозяйственно-культурных типов совпадает с наступлением общественного разделения труда и началом разложения материнско-родовых отношений. С появлением хозяйственно-культурных типов оро- и гидрографические рубежи служат препятствием для рас­селения народов в гораздо меньшей степени, чем на прошлой стадии. В общение вступают разные по происхождению народы и с разными хозяйственно-культурными типами. На этой основе образуются исто­рико-этнографические области – конкретные территории, на которых взаимодействуют народы с различными хозяйственно-культурными ти­пами. В рамках историко-этнографических областей осуществляется дальнейшее развитие хозяйственно-культурных типов и их распростра­нение.

 

По сравнению с предшествующей эпохой, хозяйственно-культурные типы представляют новую форму отношения людей к природной среде, форму, которая диктуется более высоким уровнем социально-экономиче­ского развития в целом и общественным разделением труда в частности. В эту эпоху ряд старых видов жизнедеятельности людей перерастает в специализированные комплексы хозяйства и культуры. Но это лишь частный случай более широкого процесса формирования различных хозяйственно-культурных типов, часто связанных с совершенно новыми направлениями хозяйства. Важнейшим условием такого взаимодействия с природой является, по нашему мнению, историко-этнографическая область, образующая историко-культурную среду для развития хозяй­ственно-культурных типов, облегчающая переход от низших типов к высшим.

 

Отметим, что историко-этнографические области имеют границы, опосредствованные социально и культурно гораздо в большей степени, чем хозяйственно-культурные области предшествовавшей эпохи. В силу этого границы историко-этнографических областей оказываются до­вольно подвижными и зависят от конкретной истории народов, их пере­селений, а также политической экспансии в эпоху классового общества. Однако историко-этнографические области, представляя собой конкрет­ные территориальные образования, могут обнаруживать связи с пред­шествовавшими им хозяйственно-культурными областями, которые так­же были конкретными территориальными единствами. О том, что исто­рико-этнографические области, выделяемые на этнографическом мате­риале и по данным письменных источников, могут быть сопоставлены с археологическими хозяйственно-культурными областями, А. П. Оклад­ников писал в своей рецензии на книгу М. Г. Левина 36.

 

Признавая в качестве важнейшего положение о том, что возникно­вение хозяйственно-культурных типов причинно связано прежде всего с определенным уровнем социально-экономического развития – появле­нием разделения труда у обществ, находящихся в различных ландшафт­но-климатических условиях, мы не должны тем не менее преуменьшать натуральность хозяйства народов Сибири на всем протяжении существо­вания у них хозяйственно-культурных типов. Здесь нет противоречия, так как в данном случае возвращение продуктов товарного обращения  в производство по существу не имело места. Товарный обмен велся главным образом предметами непроизводственного потребления (пуш­нина, некоторые виды пищи, напитки, соль, украшения, в поздние эпохи в самом небольшом объеме – железо и лишь в последние столетия­огнестрельное оружие). В более отдаленном прошлом степень натураль­ности была особенно велика, так как производители сами обеспечивали себя необходимыми средствами производства. Главным средством про­изводства на всем протяжении существования хозяйственно-культурных типов остается земля, эксплуатация ресурсов которой ведется в условиях территориально-зонального разделения труда.

 

* Расширенный текст доклада, прочитанного на конференции по этногенезу наро­дов Сибири в Новосибирске 15 мая 1969 г.

 

1 Сведения об этом имеются в статье В. В. Бунака, опубликованной в 1928 г. (V. Bounak, Un pays de l'Asie peu connu: le Tanna-Touva, «Internationaler Archiv für Ethnographie», 1928, Bd. 29, Hf. 13). О научной и научно-организационной деятель­ности М. Г. Левина, одного из крупнейших советских этнографов и антропологов, см.: В. П. Алексеев, Максим Григорьевич Левин (1904–1969), сб. «Проблемы антро­пологии и исторической этнографии Азии», М., 1968.

 

2 «Обзор прений по докладам на совещании по этногенезу народов Севера (28–29 мая 1940 г.)», «Краткие сообщения Ин-та истории материальной культуры», вып. IX, 1941.

 

3 Подробно об этом см.: А. М. Золотарев, К вопросу о происхождении эскимо­сов, «Антропологический журнал», 1937, № 1; его же, Новые данные о тунгусах и ла­мутах XVIII века, «Историк-марксист», 1938, кн. 2.

 

4 Нужно отметить, что общий набросок хозяйственно-культурных типов был сде­лан С. П. Толстовым в 1932 г. См.: С. П. Толстов, Очерки первоначального ислама, «Сов. этнография», 1932, № 2. В основу своего обзора С. П. Толстов положил разра­ботанную в мировой этнографии схему развития форм хозяйства. Сам термин «хозяй­ственно-культурный тип» им еще не был применен. Однако по существу в названной статье С. П. Толстова дан блестящий пример марксистского подхода к проблеме: пока­зано историческое место хозяйственно-культурных типов и сделан конкретный анализ их в условиях формирования феодального государства у арабов.

 

5 М. Г. Левин, К проблеме исторического соотношения хозяйственно-культурных типов Северной Азии, «Краткие сообщения Ин-та этнографии АН СССР», II, 1947.

 

6 Все пять хозяйственно-культурных типов Северной Азии представлены и в по­следующих работах М. Г. Левина. Но, кроме них, на юге Сибири М. Г. Левин и Н. Н. Чебоксаров выделили тип степных скотоводов-кочевников, см. М. Г. Левин, Н. Н. Чебоксаров, Хозяйственно-культурные типы и историко-этнографические об­ласти (К постановке вопроса), «Сов. этнография», 1955, № 4, стр. 9; М. Г. Левин, Этническая антропология и проблемы этногенеза народов Дальнего Востока, М., 1958, стр. 8.

 

По-видимому, кроме этих типов, на севере Азии можно наметить еще один хозяй­ственно-культурный тип –- охотников тундры и лесотундры. Основой хозяйства высту­пает здесь охота на дикого оленя. Этот тип распространен на севере Азии у нганасан, энцев и части юкагиров, а также пережиточно у саамов, ненцев, чукчей, эскимосов и некоторых других народов Арктики, в Северной Америке – у эскимосов-охотников на карибу (см. Ю. Б. Симченко, Основные черты культуры охотников на дикого оленя Северной Евразии, М., 1964; K. Birket-Smith, The Caribou Eskimos. Material And Social Life And Their Cultural Position, vol. 1–2, Copenhagen, 1929).

 

7 М. Г. Левин, Н. Н. Чебоксаров, Указ. раб.

 

8 Там же, стр. 4.

 

9 Там же, стр. 5.

 

10 М. Г. Левин, Н. Н. Чебоксаров, Указ. раб., стр. 6. Та же концепция про­водилась обоими авторами во вводной главе в кн. «Очерки общей этнографии. Общие сведения, Австралия и Океания, Америка, Африка», М., 1957.

 

11 М. Г. Левин, Н. Н. Чебоксаров, Указ. раб., стр. 11.

 

12 Там же.

 

13 М. Г. Левин, Н. Н. Чебоксаров, Указ. раб., стр. 11.

 

14 Там же, стр. 12.

 

15 Там же, стр. 16.

 

16 М. Г. Левин, Этническая антропология и проблемы этногенеза народов Даль­него Востока, стр. 193; А. П. Окладников, Неолит и бронзовый век Прибайкалья, ч. 1–2, «Материалы и исследования по археологии СССР» (далее МИА) № 18, 1950; ч. 3, МИА, № 43, 1955.

 

17 А. П. Окладников, Неолитические памятники как источники по этногонии Сибири и Дальнего Вастока, «Краткие сообщения Ин-та истории материальнай куль­туры», 1941, вып. IX; его же, Неолит и бронзовый век Прибайкалья, ч. 3; его же, К изучению начальных этапов формирования народов Сибири, «Сов. этнография», 1950, № 2; его же, Якутия до присоединения к Русскому государству, «История Якутской АССР», т. 1, М.– Л., 1955; В. Н. Чернецов, Древняя история Нижнего Приобья, МИА, № 35; 1953. См. также: «История Сибири», т. 1, «Древняя Сибирь», Л., 1968, гл. 3; «Сибирь в новокаменном веке. Эпоха неолита».

 

18 А. П. Окладников, Неолит и бронзовый век Прибайкалья, ч. 1–2, стр. 10, 11.

 

19 М. Г. Левин, Этническая антропология и проблемы этногенеза народов Даль­него Востока, стр. 194.

 

20 М. Г. Левин, Н. Н. Чебаксаров, Указ. раб., стр. 5.

 

21 А. П. Окладников, Переход от палеолита к неолиту, «История Сибири», т. 1, Л., 1968, стр. 76, 93.

 

22 А. П. Окладников, Неолит и бронзовый век Прибайкалья, ч. 3, стр. 123, 127; В. Е. Ларичев, Племена восточно-сибирской тайги в бронзовом веке, «История Сибири», т. 1, стр. 199.

 

23 «История Сибири», т. 1, стр. 95. Карта «Неолитические культуры Сибирю>; Ch. S. Сhаrd, Neolithic Culture Areas Of Northern Asia: А Preliminary Definition, «Bericht über dem V Internationalen Kongress für Vor- und Frühgeschichte, Hamburg, 1958», Berlin, 1961, SS. 181–185.

 

24 Ф. Н. Мильков, Ландшафтная география и вопросы практики, М., 1966, стр. 30, 31, 66; В. С. Преображенский, Ландшафтные исследования, М., 1966, стр. 95.

 

25 Ch. S. Сhаrd, Указ. раб., стр. 182–183.

 

22 А. П. Окладников, Неолит и бронзовый век Прибайкалья, ч. 3, стр. 123, 127; В. Е. Ларичев, Племена восточно-сибирской тайги в бронзовом веке, «История Сибири», т. 1, стр. 199.

 

23 «История Сибири», т. 1, стр. 95. Карта «Неолитические культуры Сибири»; Ch. S. Сhаrd, Neolithic Culture Areas Of Northern Asia: А Preliminary Definition, «Be­richt über dem V Internationalen Kongress für Vor- und Frühgeschichte, Hamburg, 1958», Berlin, 1961, SS. 181–185.

 

24 Ф. Н. Мильков, Ландшафтная география и вопросы практики, М., 1966, стр. 30, 31, 66; В. С. Преображенский, Ландшафтные исследования, М., 1966, стр. 95.

 

25 Ch. S. Chard, Указ. раб., стр. 182–133.

 

26 Ch. S. Chard, Указ. раб., стр. 185.

 

27 Там же.

 

28 Выступление В. Н. Чернецова на обсуждении доклада А. Л. Монгайта, «Народы Азии и Африки», 1967, № 1, стр. 73.

 

29 Там же.

 

30 А. П. Окладников, Неолит и бронзовый век Прибайкалья, ч. 1–2, стр. 372.

 

31 А. П. Окладников, О начале земледелия за Байкалом и в Монголии, сб. «Древний мир», М., 1962, стр. 428; В. Е. Ларичев, С. А. Федосеева, Неолити­ческие племена Якутии, «История Сибири», т. 1, стр. 122.

 

32 Г. М. Василевич, М. Г. Левин, Типы оленеводства и их происхождение, «Сов. этнография», 1951, № 1. См. также: С. И. Вайнштейн. К вопросу о саянском типе оленеводства, «Краткие сообщения Ин-та этнографии», XXXIV, М., 1960; его же, К вопросу о происхождении оленеводства, сб. «История, археология и этнoграфия Средней Азии», М., 1968. По проблеме распространения оленеводства в Прибайкалье в глубь тайги существует интересная точка зрения Г. П. Сосновского. Он связывал начало использования оленя в хозяйстве пеших схотников и рыболовов тайги с тем, что первоначально домашние животные попадают в тайгу как объекты обмена (Г. П. Сосновский, Древнейшие следы скотоводства в Прибайкалье, «Изв. ГАИМК», вып. 100, М.–Л., 1933, стр. 221, 222).

 

33 М. Г. Левин, Н. Н. Чебоксаров, Указ. раб., стр. 6.

 

34 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 21, стр. 160.

 

35 А. Ch. Rееd, А Review Of The Archeological Evidence On Animal Domestication In The Prehistoric Near East, «Studies In Ancient Oriental Civilization», Chicago, 1960; F. Е. Zеunег. А History Of Domesticated Animals, London, 1963; Х. Клингель, Экономические основы кочевничества в древней Месопотамии, «Вестник древней исто­рии», 1967, № 4.

 

36 А. П. Окладников, Рецензия на кн. М. Г. Левина «Этническая антрополо­гия и проблема этногенеза народов Дальнего востока», «Сов. археология», 1964, № 1, стр. 295, 296.