К.А.Свасьян
Мораль в эпоху науки: К этической специфике нигилизма

3. Эпоха Просвещения, или экспансия научного типа мышления на все доминионы культуры. Гетерогенность «чистого разума» и «практического разума».

Необратимость процессов перехода к научному типу мышления, научному мироощущению, засвидетельствована временем Просвещения. Неслучайно, что некоторые исследователи датируют конец Средневековья, как «темной эпохи» (Dark Ages) именно XVIII веком. Механизм экспансии позволяет охарактеризовать себя как распространение (или некоего рода «пиар») «английской идеи» французскими средствами. После смерти Людовика XIV англомания охватывает едва ли не все просвещенные слои французского общества. После спора Вольтера с Фонтенелем, в котором первый защищал ньютоновскую линию, а второй декартовскую, и который решился в пользу Ньютона, французская просветительская мысль представляет собой не что иное, как экспансию английских образцов мысли: Ньютона в естественнонаучной линии, Локка в политической и философской линии; Шпенглер скажет даже позднее о Наполеоне, что он «насаждал французской кровью на континенте английскую идею». – Характерно, что научный тип мышления, отработанный на природных, главным образом неорганических процессах, стал определяющим для всех областей культурной жизни, так что уже Вико жаловался, что «молодые люди, выходя из Академий, видят мир исключительно в геометрической и алгебраической форме». Ламетри принадлежит одна из самых первых попыток применения этого мышления к сфере антропологии, включая и моральное поведение человека. Ответ был однозначен: в модели человека, понятого по типу машины, морали не оставалось иного места, как никакого. Всё моральное оказывалось зависимым от физиологических процессов, которые, в свою очередь, допускали вмешательство и, следовательно, возможность изменения «душевных» ценностей (Ламетри обсуждал даже хирургические перспективы превращения трусов в героев и наоборот). – Этой первой мощной манифестации морального нигилизма попытался положить конец Кант. Фактически же он её просто усугубил. Кантовский критицизм оказался, по существу, реставрацией «двойной истины», причем именно в средневековом раскладе – с заменой религии моралью. «Критика чистого разума» постулирует границы научного познания миром феноменального; «истины откровения», мораль остаются за её пределами. Её дополняет «Критика практического разума», восстанавливающая моральное средствами не знания, а императива; примат «практического разума» над «чистым» у Канта, по сути, воспроизводит примат религиозного над научным у схоластиков.

Литература:

• Кассирер Э. Философия Просвещения. М.: РОССПЭН, 2004.