Проблемы становления российской идентичности

С.Ильинская. Человек и культура в становлении гражданского общества в России. Материалы 2-й Всероссийской конференции 21-23 мая 2007 г. Москва-Тамбов. М.: ИФ РАН, 2008.

В политической науке к настоящему времени сформировались три традиции истолкования возникшего в раннесовременную эпоху понятия «гражданское общество». В первой, ведущей своё происхождение от контрактивистских теорий, гражданское общество понимается буквально как «сообщество граждан», порождающее в конечном итоге государство.[1] Вторая, несколько более поздняя традиция, наполняет понятие прямо противоположным содержанием, гражданское общество здесь – частная сфера, бюргерское общество, самоорганизующиеся элементы которого способны регулировать свою деятельность путём гражданской инициативы, самостоятельно, без государственного вмешательства, решать многие возникающие проблемы.[2]Третья трактовка возникла совсем недавно и неразрывно связана с процессами демократизации тоталитарных и авторитарных режимов, понятиям «гражданское общество» и «государство» в ней присущ определённый антагонизм.[3] Выбор позиции определяет и структуру описываемого феномена.

При внимательном рассмотрении легко заметить, что третья трактовка, в которой гражданское общество аккумулирует активных борцов с тотальным государством, в пределе стремится к первому определению, ибо участники гражданского сопротивления стремятся к разрушению административно-командного монстра ради установления подлинно народной демократии участия.

Незавершенность процесса демократизации, а также то, что гражданское общество в России и сегодня существует в отрыве от собственности и публичной сферы[4], существенно затрудняет анализ понятия применительно к нашей стране. В российском случае ситуация усложняется ещё и тем, что частная собственность отсутствовала у нас на протяжении длительного исторического периода, а «государство» и «гражданское общество» являлись невзаимодействующими множествами. Вот почему различные авторы относят с определёнными натяжками к гражданскому обществу и советского цеховика-теневика (как «борца с системой»), и российского этнопредпринимателя романтической демократизации начала 1990-х (не принимая во внимание неполное тождество понятий «этнос» и «демос»).

I. Говоря о проблемах, с которыми приходится сегодня сталкиваться в России на пути формирования единой гражданской идентичности, мы вынуждены констатировать, что длительная практика спонсирования этничности является в их ряду одной из главных и по прежнему ведёт к расколу общества по «этническим линиям». Общеизвестно, что в Советском Союзе «народы» конструировались с помощью различных мер государственной поддержки, начиная от изобретения письменности для каждой из «национальностей» и доходя до абсурда в виде учреждения Академий Наук во всех советских республиках или озвучивания мультфильма «Ну, погоди!», например, на узбекском языке. Этнические квоты при поступлении в вуз также были изобретены в СССР, а не в США.

Этническая подмена гражданского понятия «народ» в итоге привела к беспомощности перед «парадом суверенитетов», к неспособности противопоставить ему альтернативный вариант государственного устройства. Как политикам, так и учёным казалось, что «самоопределение народов» – единственно правильный шаг на пути преодоления тоталитарного прошлого.[5]

После распада СССР ученые и политики в России заговорили – нет, не о «временных мерах» для компенсации или преодоления социально-структурного неравенства, но о «восстановлении исторической справедливости». Так, Хакимов Р.С. (Казань) писал в 2000 году: «Только при наличии законов, гарантирующих защиту этнических прав, и возможно гражданское общество. (Однако отличительной чертой гражданского общества является как раз то, что его члены способны сохранять и развивать свою культуру путём гражданской инициативы без помощи государства – прим. С.И.). Люди изначально равны, следовательно, каждый вправе получать образование на родном языке, развивать свою культуру, соблюдать традиции и требовать удовлетворения этих потребностей от государства. Этнические права – неотъемлемая часть прав человека».[6]

Как результат, сегодня внутри Российской Федерации налицо диктат меньшинств, являющихся доминирующим большинством на отдельно взятых территориях, имеющих определённую степень суверенитета. Однако говорить об этом вслух почему-то считается неполиткорректным. «Некоренные» жители «национальных» республик отчуждены от политики, бизнеса и системы высшего образования. В течение полутора десятков лет, например, свыше 90% студентов Калмыцкого госуниверситета имеют калмыцкую этническую принадлежность, хотя в общей численности населения доля калмыков колеблется около 47%. И хотя сама по себе статистика является лишь настораживающим фактором и совсем необязательно свидетельствует о наличии каких-то барьеров для представителей нетитульных этнических групп при поступлении в КГУ (вполне возможно, что свою роль играют коррупция, родственные связи, традиционно более крепкие среди калмыков, общий имидж университета или другие причины), однако аргумент, который привёл мне один из представителей калмыцкой интеллигенции в личной беседе: «Но ведь это калмыцкий университет!» – Не оставляет сомнений в том, что даже среди наиболее просвещённой части жителей республики Калмыцкий Государственный университет (то есть университет Республики Калмыкия, в которой проживают граждане, идентифицирующие себя с различными этническими группами) воспринимается в качестве калмыцкого государственного университета (т.е. университета калмыков). Что характерно, подобные рассуждения их приверженцы, как правило, никогда не доводят до логического предела (т.е. вузы, находящиеся вне территории республик, не воспринимаются ими в качестве «русских»), и абитуриенты из Калмыкии независимо от этнической принадлежности с успехом обучаются в Астрахани, Волгограде, Ростове, Москве и других городах. Более того, многие из представителей нынешней политической элиты Калмыкии поступали в престижные московские вузы по этническим квотам. Так, Президент РК К.Н.Илюмжинов и его брат Вячеслав Николаевич были приняты в МГИМО в качестве «национальных кадров» по республиканской квоте КАССР.

Результаты проводимой в течение последнего двадцатилетия политики избирательной терпимости к «пострадавшим от советской ассимиляции народам» привели не к ослаблению, а к укреплению этноцентричного сознания. И во время одного из своих визитов в Калмыкию я имела возможность убедиться в этом лично. 22 – 23 августа 2003 года в Элисте состоялось традиционное августовское совещание педагогов Республики Калмыкия, завершившееся речью министра образования РК Бадмы Салаева, которая была произнесена на калмыцком языке и не сопровождалась переводом на русский. Министр был награжден аплодисментами всего зала, включая его русскоязычную половину (привычную к нарушению собственных прав), аплодировали также и не понявшие ни слова, но приученные к однобокой толерантности московские и волгоградские гости. Такое поведение высокого чиновника никого не возмутило, хотя не менее 30% присутствующих имели славянскую внешность (да и не все калмыки свободно владеют родным языком), название одного из круглых столов конференции звучало как «Формирование культуры мира и толерантности через создание системы гражданского образования», а Республика Калмыкия является субъектом Российской Федерации.

Разрушительная для государства советская практика спонсирования этничности, между тем, продолжается и сегодня. Едва закончилась вторая война с самопровозглашённой «независимой Ичкерией», как федеральным бюджетом было профинансировано издательство обширной и подробнейшей «Истории чеченского народа», содержательно являющейся «историей 400-летнего сопротивления чеченского народа русским империалистам».

II. Вторым серьёзным препятствием на пути формирования единой гражданской нации является отношение к культурному и социальному статусу, каковым является этничность, как к биологическому феномену.

Гибкой природе культурной и этнической идентичности в условиях поздней современности, когда она становится результатом само-рефлексии и само-актуализации индивида, посвящено множество исследований[7], в которых доказано, что индивид не только рождается с готовой идентичностью, но и формирует её в течение своего жизненного пути. Ценности и установки, социальные ожидания, стремления у членов культурных групп со временем изменяются. Человек путём свободного выбора вполне способен совершить эволюцию от представителя статистически доминирующей в государстве культуры к члену культурного меньшинства или наоборот. Помимо процессов культурной ассимиляции, нередки «возвращения к корням», к идентичности одного из своих предков.[8] Поэтому культурные и этнические группы являются чрезвычайно подвижными и текучими, а автоматическое причисление к той или иной группе на формальных основаниях (например, характерной фамилии или внешности) невозможно. Идентичность, как всякая типизация, имеет два проявления: внутреннее и внешнее. Субъективно переживаемая индивидом принадлежность к одной из групп может существенно отличаться от приписываемой ему на основании внешних маркеров принадлежности.

В отечественной же науке превалирует примордиалистский подход, интерпретирующий «этничность как изначально присущее человеку свойство, черту, восходящую в конечном итоге к его биологическому происхождению».[9] Сторонники этого подхода реифицируют этническую принадлежность, выдавая феномены, существующие в социальных отношениях, за объективно существующие, придавая социальным характеристикам онтологический статус.

Примордиалисты считают, что этносы – некие независимые от субъективного восприятия объективные общности с присущими им чертами в виде территории, языка, осознаваемого членства и общего психического склада. В рассуждениях примордиалистов (самым видным из которых был академик Бромлей) присутствует некая предопределённость. Они считают, что развитие этноса должно в итоге завершиться созданием nation-state (нации-государства) на базе определённой этнической культуры. Таким образом, «высокоразвитый этнос» для них ни что иное, как «протонация», необходимая предпосылка возникновения нации и государства.[10] Из позиций примордиализма исходила вся советская этнология,[11] поэтому советский человек не был свободен иметь или не иметь этническую идентичность, он был обязан выбрать себе «национальность» одного из родителей: с 1934 года в стране была введена практика социального расизма, когда граждане определяли свою национальность по одному из родителей, т.е. по кровному принципу, а государство фиксировало её в паспорте. Феномен навязанной этичности противоречит её гибкой природе, и, тем не менее, отмена «пятого пункта» в российских паспортах вызвала бурные дискуссии, особенно среди представителей «малочисленных народов», которые увидели в этом угрозу существованию своей группы.

Оппоненты примордиалистов – инструменталисты – считают, чтоэтническая идентичность открыта «для манипулирования со стороны так называемых «этнических предпринимателей», т.е. людей, наживающих политический капитал на акцентировании и эксплуатации межгрупповых отличий и противоречий, которые формулируются в этнических терминах»[12]. Слабым местом этой теории является фиктивность этничности.[13]

С точки зрения социального конструктивизма, который получает всё большее распространение в российских научных кругах, «человеческие институты, которые представляются внешними обстоятельствами человеческой деятельности, на самом деле являются её продуктом».[14] Конструктивисты говорят о том, что нация – это не врождённое человеческое свойство, нация конструируется усилиями интеллектуалов и государственной политической волей. Этот подход предполагает особое внимание к роли создания языка как ключевого символа, вокруг которого кристаллизуется осознание этнической отличительности. В его рамках считается, что многочисленные национальные энциклопедии и культурологические исследования нередко имеют мало общего с истинной историей народа, а являются результатом «внешних предписаний».

Наивный примордиализм советской этнографии пока удалось преодолеть лишь в рамках научного сообщества, но не на бытовом уровне. Да и отмена «пятой графы» в российском паспорте немногое изменила в восприятии феномена этничности. «Национальность» российские граждане теперь могут указывать «по желанию» в свидетельствах о браке или о рождении своих детей. Правда, для заполнения данной графы им необходимо представить в органы ЗАГС… документ, подтверждающий «национальность», т.е. собственное, ещё советское свидетельство о рождении, где обозначено этническое происхождение их родителей.

[1] Теории «общественного договора» Б.Спинозы, Т.Гоббса, Дж.Локка, Ж.-Ж.Руссо, И.Канта, А.Фергюсона и др.

[2] Её придерживались А. де Токвиль, Дж.Ст.Милль и др.

[3] Коэн Д. Л., Арато Э. Гражданское общество и политическая теория. Пер. с англ. / Общ. Ред. И.И.Мюрберг. – М.: Весь мир, 2003. С. 36–48.

[4] Козлов Д.В. «Нецивильное» гражданское общество или о том, как поссорились защитники Байкала с «Транснефтью» // Полис, №4 2007. С. 136–145.

[5] Малахов В.С. Символическое производство этничности и конфликт// Язык и этнический конфликт. М.: Гендальф, 2001. С. 129–130.

[6] Хакимов Р.С. Об основах асимметричности Российской Федерации// Асимметричная федерация: Взгляд из центра, республик и областей. Под ред. Л.М.Дробижевой. М.: Изд-во института социологии РАН, 2000. С. 42, 43.

[7] Giddens A. Modernity and Self-Identity. Cornwall: T.J. Press, 1994. P. 74–80.

[8] Marcus G. Past, present and emergent identities: requirements for ethnographies of late twentieth-century modernity worldwide // Modernity & identity. Ed. by Scott Lash & Jonathan Friedman. Oxford UK & Cambrige USA: Blackwell, 1992. P. 315–319.

[9] Малахов В.С. Скромное обаяние расизма. М.: 2001. С. 107.

[10] Хакимов Р. Этнос – народ – нация: движение к государственности// Этнос и политика. Хрестоматия, автор-составитель А.А.Празаускас. М.: Издательство УРАО, 2000. С. 177–178.

[11] Тишков В. Этничность, национализм и государство в посткоммунистическом обществе // Вопросы социологии, 1993 №1–2. С. 4.

[12] Коротеева В.В. Теории национализма в зарубежных социальных науках. М., 1999. С. 13.

[13] Здравомыслов А.Г. Межнациональные конфликты в постсоветском пространстве. М.: Аспект пресс, 1999. С. 42.

[14] Коротеева В.В. Теории национализма в зарубежных социальных науках. М., 1999. С. 12.