Институт Философии
Российской Академии Наук




  Обсуждение доклада В.Малахова "Гражданство как концепт и институт: что, как и зачем изучать?"
Главная страница » » Публикации » Обсуждение доклада В.Малахова "Гражданство как концепт и институт: что, как и зачем изучать?"

Обсуждение доклада В.Малахова "Гражданство как концепт и институт: что, как и зачем изучать?"

Доклад Владимира Малахова «Гражданство как концепт и институт: что, как и зачем изучать?»

 

По окончании доклада, ведущий семинара Алексей Кара-Мурза предложил участникам задавать уточняющие вопросы, после ответов на которые, будет предоставлено время содокладчику Борису Капустину, и другим желающим высказать свое частное мнению по теме.

 

Вопросы к докладчику:

 

Вопрос:Цивильное гражданство – это устоявшийся термин?

Ответ: Нет, этот термин ввожу я, потому что не могу придумать лучших способов перевода понятия «civilcitizenship». Ведь «гражданское гражданство» – не скажешь. Вообще- то проблема конвертации очень интересна сама по себе. У Вадима Волкова была замечательная статья о том, что в русском языке плохо укореняется понятие «гражданское общество», он предлагает более близкое нам понятие – общественность. Возможно, понятие «цивильное гражданство» приживется…

Вопрос: Это, скорее не вопрос, а ремарка. Мы говорим о категории «инокультурные мигранты». В Российской академической среде эта категория популярна. И она, по существу, ведет к культурализации социальных отношений. Но, например, в Канаде, такая категория не поощряется, поскольку организация гражданского общества здесь формируется по этно-культурным признакам. Тем не менее, здесь тоже происходит нечто похожее – социальное культурализируется.

Ответ: Действительно, культурализация социального не только у нас происходит. Программная статья Сэмюэля Хантингтона «Who we are?», полностью выдержана в этой – культуралистской – логике. Автор говорит о приезжающих в страну испаноязычных мигрантах, якобы, не желающих обучаться американской культуре, и считает это главной проблемой будущего. Он ни слова не говорит о социальных корнях этой проблемы. «Либо мы их ассимилируем, либо потеряем страну», – такой примерно мессидж у этой статьи. Хантингтон имеет в виду угрозу утраты культурной гегемонии.

Я бы отметил, что в некоторых случаях большой вопрос вызывает приставка «ино». Например, являются ли выходцы из Азербайджана, проживающие в Москве, «инокультурными мигрантами»? Представителями мусульманской культуры в христианско-православной среде, как их часто называют? Особенно представители старшего поколения, социализация которых проходила еще в советских институтах? По-моему, между ними и русскими нет больших противоречий по линии разницы конфессий, но есть большая культурная близость, связанная с воспитанием в советском и постсоветском обществе. Насколько велика культурная дистанция, и принципиальна ли она, это всякий раз надо обсуждать отдельно. Так что, на мой взгляд, эта категория – «инокультурные мигранты» – достаточно вредная.

Вопрос: Я не совсем поняла дифференциацию между социальным, цивильным и политическим гражданством. Разве категория гражданства не включает все эти аспекты?

Ответ: Гражданство в данном случае подразумевает полноправную включенность индивидуумов в некую общность. Если, например, рабочий в Англии получает в конце 19 века право раз в четыре года прийти к избирательным урнам, или образовать политическую партию – он получает политические права. Пример гражданских прав – право не быть арестованным без предъявления обвинения более чем на 48 часов; пример социальных – право на пенсионное обеспечение. Из каждого типа прав возникает тот или иной тип гражданства. Политическое гражданство – это когда у населения страны без изъятий имеются политические права. В либеральном режиме гражданства политические права обеспечены практически всему населению, никто здесь не изъят. В случае Эстонии и Латвии, русскоязычное население, по большей части, было в 1992 году из политического гражданства изъято. И даже отчасти из социального, в той мере, в какой они не являются гражданами, они лишены ряда социальных прав. Совсем необязательно гражданство предусматривает все три аспекта. Например, в либеральном режиме социальное гражданство может быть не предусмотрено вовсе.

Вопрос: Разве из того факта, что гражданин принадлежит государству, не вытекает то, что он наделяется социальными правами?

Ответ:Совсем необязательно. Граждане находятся в юрисдикции государства, но объем прав, в том наличие социальных прав, таких, например, как право на медицинское обслуживание, образование, пенсионное обеспечение, зависит от режима гражданства. В США есть социальное гражданство, но объем социальных прав там гораздо меньше, чем в скандинавских странах или в Германии. В той категориальной сетке, которую предлагает Маршалл все это называется гражданством.

Алла Глинчикова: Мне кажется, что утверждение о том, что гражданство есть атрибут модерна, был недостаточно развернуто или аргументировано в докладе. Мне интересно, чем же все-таки отличаются отношения социум – государство которые были в античности, от того типа отношений, которые есть сейчас. То, что отличие существует – несомненно, но что одно есть гражданство, а другое нет – не вполне убедительно

Владимир Малахов:Я не утверждаю, что античный тип отношений не является гражданством. Я утверждаю, что античный тип отношений не является гражданством в современном смысле слова. Сейчас гражданство мыслится как феномен универсальный, распространяющийся на все население.

Алла Глинчикова: Но ведь в античности от тоже касался всего населения?

Владимир Малахов: Нет, на женщин он не распространялся, на не рожденных в полисе – тоже. На рабов – тем более, а это была большая часть населения.

Алла Глинчикова: В эпоху модерна права также не всегда распространялись на женщин, или на колониальное население, которое выполняло почти ту же роль. И тогда была исключенность, как основа гражданского равенства, и сейчас – просто масштабы ее разные. Большого различия я здесь пока не вижу, хотя оно, есть. Но на основании этих различий, говорить о том, что гражданство есть институт современности, и в античности его не было, мне кажется неправильным.

Владимир Малахов. Я не говорю, что гражданства не было в античности. Но его там не было в современном значении этого слова. Речь идет о политической фикции, а не об эмпирической реальности. Эмпирически, все, разумеется, сложнее, но идеально-типически гражданство в современном смысле – это универсальный феномен….

Алексей Кара-Мурза прервал прения, заметив, что участники перешли к дискуссии, вместо того, чтобы задавать вопросы.

Вопрос: Возможно ли идеальное гражданство, без исключенности, причем такое, в котором присутствуют все три типа прав?

Ответ: Исключенность присутствует всегда. По принципу: «все равны, но некоторые равнее». Другое дело, что некоторые общества, в силу экономических причин в определенные периоды времени могут позволить себе такую роскошь как минимизацию исключения.

 

Далее прозвучало выступление Б.Г.Капустина, которое Алексей Кара-Мурза назвал «соразмышлением» на тему прозвучавшего доклада

 

Выступление Бориса Капустина

Я полностью или почти полностью солидарен с политическим пафосом выступления Владимира Малахова, но по части философской аргументации чувствую довольно большие расхождения. Поэтому сейчас попробую обратить внимание на пять аспектов, (наверное, пока бездоказательно, и возможно несколько эклектично), по которым я введу основные различия в нашем понимании гражданства

Философская методология исследования концентрируется в самом начале доклада, там, где определяется понятие гражданства. Именно об этом я буду говорить. В определении понятия гражданства у меня с докладчиком имеются самые большие расхождения .

1. Категорически не согласен с исходной посылкой определения гражданства как отношения индивида и власти. Гражданство есть отношение индивида и индивида. Ни в коем случае, не отношение индивида и власти.

Алла Глинчикова задала хороший вопрос, попросив показать существенные различия между античным и современным гражданством. Что такое гражданство для Аристотеля? В его рассуждениях не упоминается ни государство, ни власть – речь идет об отношениях между гражданами. Эти отношения характеризуются двумя параметрами, а эти параметры, по сути и составляют понятие гражданства И я бы настаивал на том, что Аристотелевское определение гражданства относится не только к античности, но и к современности. Различия между античным и современным гражданством, безусловно, есть, но они заключаются в другом, не в системе отношений.

Существенная черта определения Аристотеля – симметричность. Гражданство – это отношения симметрии. Способность (the capacity) править и быть управляемым. Управлять как свободные люди, и подчиняться как свободные люди. Симметрия здесь является принципиальным моментом, так же как и наличие способности. Способности судить об общем благе, в более широком смысле – способности принимать участие в общественных делах. Таким образом, в качестве ключевых элементов понятия мы имеет а) симметрию, б) способность. Все теории общественного договора (за исключением, может быть самых ранних) опираются на эти постулаты, и в их основе лежат отношения между гражданами. Власть же утверждается договором – это уже второй акт. А первый – отношения между гражданами.

Гражданство, как специфическое отношение между индивидуумами (а не между индивидуумами и властью), есть политико-философское определение гражданства. В отличие от юридического, политико-философское определение гражданства фокусируется на способности, а не на правоспособности. Поэтому нам очень важно четко разделять юридическое и политико-философское измерение явления. На мой взгляд. интеллектуальный дефицит большинства мультикультурных дискуссий происходит из смешения двух этих измерений, а в более радикальных случаях даже из-за откровенной подмены политико-философского измерения юридическим. Способность быть гражданином подменяется обладанием определенными правами, данными гражданину государством.

Определение, данное Малаховым, появилось, на мой взгляд, в рамках этих тенденций. Оно также подменяет «политико-философское» измерение, где нет власти и государства, как объектов, «юридическим» – где эти объекты есть.

2) Теперь о различиях между современностью и античностью в контексте нашей темы. Я согласен с автором доклада, в том, что сейчас мы должны определять современное гражданство. Хотя, еще раз подчеркну, что в политико-философском измерении разницы между его античным и современным пониманием нет, эта разница – в другом. Здесь уже упоминалась замечательная статья Этьена Балибара (Étienne Balibar) в которой шла речь о понятии политической субъектности в философии. Эту тему развивают многие, но формулировки Балибара, на мой взгляд, кристально чистые. Он пишет о том, что великое различие между античным и современным гражданством упирается в вопрос соотношения равенства и свободы. Формируя понятие гражданства, античность исходила из первичности свободы. Определялась группа свободных, они полагались равными. В соответствии с классическим определением полиса, свободный и равный признавался гражданином полиса. Понятно, что здесь изначально присутствует фундаментальная посылка – свободны не все, и те, кто свободны, заранее определены. Как пишет Балибар, радикальное изменение современного гражданства по отношению к античному, наступает тогда, когда равенство становится первичным, а свобода производной. От этого перехода начинается бесконечный спор о границах гражданства, который никак априорно, никак философски, никак спекулятивно быть решен не может. Мы сейчас исходим из презумпции, что все люди равны. И всем этим равным атрибутируется свобода, как возможность участия в ассоциациях, в сообществе, в универсальном человечестве. Как раз примат равенства над свободой и взрывает положенные границы этому обществу свободы в виде полиса. Отсюда происходит постоянная политизация вопроса о «проклятых границах» – они же должны быть. Ведь, по Гегелю, определить значит ограничить. Когда мы говорим о любой универсальности, в том числе универсальности (понятия) гражданства, мы должны проводить границу, за которой всегда будут исключенные. И поэтому не могу согласиться с высказыванием Владимира Сергеевича, о том, что «хотя бы на уровне политической фикции – все граждане». Нет, не все граждане, даже на уровне политической фикции. Если же немного отвлечься и поговорить о фикции – я скажу так: фикции есть везде – это классика, об этом писали многие, в том числе Деррида и Спиноза. Политика же по природе фиктивна. Фикция есть нечто конституирующее политическую реальность.

Греческое понятие гражданства тоже было универсальным, и на этом настаивает Аристотель. В каком смысле? Гражданин – каждый человек, обладающий разумом. У него различается высшая и низшая способности разума. Высшая – это способность к законодательной деятельности, низшая – способность раба выполнять команды. Раб тоже разумен, но в этом низшем качестве. Граждане – это все, обладающие разумными способностями. И это фикция, поскольку рабы все равно остаются рабами.

Другое дело, что определение понятие человека разумного имеет совершенно определенную историко-культурную наполненность. И фикция либерализма ничем, ни на йоту не здесь отличается . Там тоже граждане – все. Все – люди. Все разумны. Фикция потому, что определение (понятие) человека разумного имеет совершенно определенную историко-культурную наполненность. Определять человека разумного стали по- разному, и это понятие постоянно пересматривается. . Например, в американских статьях Конфедерации он определен одним образом – исключены бедняки, те, кто не проходил по цензу оседлости. А, например, у Локка атеисты люди не разумные, поэтому не должны иметь прав.

В результате, получается, что реальная проблема гражданства – это не рассмотрение всех этих политических игр о том, кому сегодня не дали прав, геям, например, или кому-либо еще (это эмпирическая игра, несмотря на то, что все это конечно, интересно). Реальные режимы власти – «дискурсы» Фуко – работают на уровне определения, а кто есть человек и что считается разумом. А это уже позиция власти, и то, что определяется авторитарно. Определив же понятие человек, мы далее «приклеим» к нему любую универсальность. Вопрос гражданства – это вопрос политической, вопрос авторитарной борьбы, за концепцию человека разумного, за то, кого считать человеком разумным. После этого определения ему выдаются все универсальные права.

3. Гражданство понятое как постоянная борьба за границы определения человека разумного, который потом наделяется универсальностью – есть неустранимый парадокс. И это политическая проблема, если понимать как политические, проблемы, которые не поддается решению разумом, а разрешаются только политическими средствами. Политическая проблема – эта та проблема, которая имеет только политическое решение, через дифференциалы сил, а не через дискурс. О причинах того, почему, это так происходит, можно было бы много говорить, но я сейчас делать этого не буду. Гражданство, исходя из античного понятия – это действительно участие в общем деле. На основе тех самых отношений симметрии. Это – отношение к общему благу. По идее, не опосредованное ничем другим. Владимир Сергеевич совершенно правильно сказал, что в гражданстве стираются все остальные статусы человека – гендерный, социо-экономический и т.д. Это идет от античной идеи непосредственности отношения человека (индивида) как гражданина полиса к общему благу. И либерализм эту идею берет.

В универсальном отношении к благу стираются партикулярные определения человека. Понятно, что партикулярные определения никуда не исчезают, они были, есть и будут. Сама возможность участия в общем благе и отношение к нему как раз и определяются наши партикулярными формами бытия, тем, кем мы являемся – бедным крестьянином, или например, олигархом, или кем-либо еще. Возраст, гендер – все это работает. Поэтому ключевая проблема гражданства, если уйти от уровня политической фикции и говорить о чем-то реальном, это вопрос о том, как неустранимо партикулярное в человеке соотносится с этой универсалией, с этим всеобщим отношением, коим является гражданство.

Это колоссальный вопрос, и я позволю себе очень грубую, может быть даже примитивную разбивку неких подходов к этому, в самом деле, ключевому вопросу. Первый подход – подход Карла Маркса, который писал в «Еврейском вопросе» – гражданство есть сугубо фикция, то есть нечто воображаемое. Подлинной реальностью является человек, человек в партикулярном смысле. Здесь речь идет о фиктивности публичного по отношению к частному. Если посмотреть на современный политический процесс, будь то в США, будь то в России, я бы сказал, что Маркс был более прав, чем все либеральные мыслители вместе взятые. Явление деполитизации, разложение публичной сферы, «голосование кошельком», та промывка мозгов, которую Буш устроил с этими «моральными ценностями», есть триумф партикулярного над публичным. Второй подход – республиканская парадигма, которая настаивает на том, что гражданское измерение (измерение всеобщего) можно удержать, и оно должно быть удержано по отношению к партикулярным измерениям человека. Либерализм же в целом (я говорю о мейнстриме, есть и очень тонкие мыслители) делает вид, что этой проблемы нет, а что есть более-менее гармоничное согласование приватного и публичного (или оно возможно с помощью различных механизмов) Эта позиция представляется мне наиболее интеллектуально бесперспективной из трех перечисленных..

Тем не менее, это есть ключевая проблема. И в качестве итогового заключения по этому пункту, предполагаю, что нам нужно при рассмотрении темы исходить из того, , говорим ли мы о пассивном, или об активном гражданстве. Под пассивным гражданством я не имею ввиду какого-то урона в правах человека, который Кант воспевал в «Метафизике нравов», говоря о том, что наемный слуга вообще не может быть гражданином, поскольку он не является автономным. Я имею ввиду, что пассивное гражданство, есть юридическое гражданство – «я, как носитель прав» Если мы имеем в виду его, то вся проблематика, о которой мы говорили раньше стирается – права даны, и этим все сказано. Возьмем, к примеру, одинокую негритянку, которая ни разу в жизни не пришла на выборы. Право голосовать у нее есть. Но то, что, она этим правом не пользуется, и фактически исключила себя из политии, точно также, и даже больше, чем кантовские слуги – никого не интересует. При юридическом подходе подобная проблематика уничтожается.

Понятие активного гражданства есть понятие способности. Если мы фиксируем понятие способности, вся интересная нам проблематика выходит на первый план.

4. Кратко, еще одно замечание на тему идентичности. Разговор о том, кто был марксистом, кто либералом, кажется мне настолько неинтересным, и настолько бесплодным, что смысла рассуждать на эту тему я не вижу. Тем не менее, была сказана принципиальная вещь, о том, что марксизм не смог в рассуждениях о гражданстве зафиксировать важность культурных идентичностей, этнических, религиозных, каких-то иных. Может быть это и так, но определенные оговорки сделать хотелось бы. Я бы сказал так: Маркс, начинает описание способа бытия людей в современном обществе, в капиталистическом обществе с фиксации идентичности. Какой? Рабочий является персонификацией рабочей силы. Вот эта персонификация есть фиксация политэкономической идентичности. То же самое у него говорится про персонификацию капитала, ренты и так далее. Таким образом, дается именно политэкономическая идентичность. Марксизм проводит конкретные исследования, в том числе блистательную работу, равной которой я не знаю – E. P Thompson «The Making of the English Working Class. Там идет описание того, как формируется культурная идентичность рабочего класса, с учетом ирландской иммиграции в Манчестер и Ливерпуль. Показано, как используются католические и иные конфессиональные различия, то как капитал играет со всеми этими идентичностями, и как они входят в это поле политэкономической идентичности рабочей силы. По моему, как раз марксизм показал огромное интеллектуальное превосходство над теми взглядами, которые производят культурализацию за счет фиксации политико-экономической идентичности членов гражданского общества. То, что производит мультикультурализм как течение (я прошу прощение с использование этого термина) и другие постмарксистские течения, на мой взгляд демонстрирует полную капитуляцию перед капитализмом, заведомый уход от тех тем, по поводу которых сказать нечего, или, извините, опасно для академической карьеры. И поэтому начинается треп о религии, об этносе. Эти рассуждения сами по себе интересны, но, когда их них изъят некий стержень, начинается политическая корректность, которая является таким же оруэлловским «doublespeak», как это было у нас при коммунизме.

5. И последнее замечание (Об этом я уже писал, в своей статье в «Логос» и заочно полемизировал с докладчиком). На уровне юридического понимания гражданства, проблема турецкого курда, работающего во Франции, проблема «splitcitizenship» – интересна. Но что здесь нового, с точки зрения политико-философского подхода? По сравнению с теми же католиками-ирландцами которые делали промышленную революцию в Англии. Зато, по-моему интересен тот аспект, о котором, почему-то современные либеральные теоретики не говорят. Это факт, что той свободы передвижения по Европе, которая была в 19 веке, сейчас нет, даже с учетом Шенгенской визы. Тогда границы для путешественников были пористыми, никаких виз не требовалось. И любой сапожник из Трансильвании мог совершенно свободно приехать продавать свои сапоги, например в Копенгаген, или Глазго – никто ничего у него не спрашивал. Европа была настолько более открытой по сравнению с нынешней, что сама проблема «splitcitizenship» не могла возникнуть. Именно потому, что не было тех формализаций, и тех регуляций передвижения, которые сейчас эту проблему поставили. С точки зрения политико-философской проблематики, я просто не понимаю, что дает постановка вопроса о том, кто где участвует, или может участвовать, чем нынешняя ситуация отличается от той, которую Томпсон описывал применительно к промышленной революции. Я уж не говорю о великом тезисе «двух наций» Дизраэли, о том, что этнически близкие люди могут иметь настолько разные культурные ориентиры, что разница между ними больше, чем между людьми говорящими на разных языках, но, например, окончивших Оксфорд. Спасибо.

 

Ответ Владимира Малахова: Я попробую быстро ответить, хотя конечно, по-настоящему отреагировать – это требует еще одного доклада. Не согласен с тем, что предложенный подход к гражданству является юридическим. Хотя конечно, его нельзя считать нормативным (политико-философским). Скорее всего, мой подход можно обозначить как социологический.

 

Алла Глинчикова Я благодарна Борису Гурьевичу – в его выступлении прозвучали многие вопросы, которые возникли после доклада Владимира Сергеевича и у меня. Но у меня вопрос к обоим докладчикам. Мы говорим, о том, что определить – значит ограничить. Тогда хотелось бы понять: все-таки гражданство – это определенный тип общности? Борис Гурьевич говорит – это определенный, специфический тип отношений людей друг к другу. Несколько иное определение дает Владимир Сергеевич. Скажите, пожалуйста, от какого типа общности отличается гражданский тип общности? Если вы говорите «специфический» тип отношений – тогда другой тип, это какой?

Борис Капустин: У Аристотеля есть ойкос, как тип общности, и есть полис. Давайте зафиксируем их различия.

Владимир Малахов: Полис не есть то, что есть ойкос. Есть природный мир – ойкос, и есть политический мир

Алла Глинчикова : Дайте мне, пожалуйста, определение негражданского типа общности.

Борис Капустин: Рынок. Устроит такой ответ?

Алла Глинчикова : Определять надо общее поле. Внутри какого общего поля определяется понятие «гражданский»?

Борис Капустин: Сейчас, к сожалению, нет времени для этой дискуссии. Позвольте только обозначить некую «вешку». У Гегеля, в «Философии права», если не ошибаюсь в разделе о гражданском обществе, есть великолепный маленький параграф, где он пишет, обращаясь к сложности современного общества, примерно следующее. В разных областях гражданского общества люди выступают в разном качестве. В государстве – как гражданин. В семье как частное лицо. Это очень серьезная вещь. В сфере нужды, говорит Гегель (то есть в первой фазе гражданского общества) человек выступает как частное лицо. Эти оппозиции: частное лицо, моральный индивид, политический индивид – это все и есть ключевые понятия этой теории.

Алла Глинчикова Все- таки что противоположено понятию гражданин?

Борис Капустин: Частное лицо. Это вполне по Гегелю. Гражданин – частное лицо – это дихотомия Французской революции: «ситуайен» и буржуа. Вот две основные ипостаси современного человека.

Алла Глинчикова: Какая разница между гражданином и общественным лицом? Противопоставление частное лицо/общественное лицо мне понятно. А противопоставление: частное лицо/ гражданин – нет.

Поскольку у нас сейчас, к сожалению, нет времени для развития дискуссии, хочу еще раз заметить, что оба докладчика подняли очень интересную тему. Но думаю, и нам все- таки необходимо дать более четкое определение гражданственности и понять, что ему противостоит. Пока я пока не вижу ясности. Можем ли мы говорить, что есть альтернатива гражданскому обществу? Можем ли мы говорить о том, что гражданский тип общности является эффективным в определенные периоды времени и оттесняет все другие? И, следовательно, требует возникновения иного типа общности. В этом направлении мне было бы интересно двигаться, и я думаю, что когда-нибудь буду готова выступить по данному вопросу.

Маргарита Суханова: Я тоже хочу поблагодарить выступающих – мне было очень интересно пересечение двух мнений. Но мне кажется, что поднятая здесь проблематика должна быть наложена на нашу российскую реальность. И с точки зрения социологического подхода, который предлагает Владимир Сергеевич, и с точки зрения философского, о котором говорит Борис Гурьевич.

Никто не будет спорить, что в России действительно существует неравенство в правах, в самых разных, и мы вполне здесь можем использовать для исследования этого явления предложенную Владимиром Малаховым классификацию. Это одна сторона дела. Другая сторона дела заключается в том, о чем говорит Борис Капустин – о наполнении понятия «человек разумный» В рамках победившей у нас неолиберальной модели, человек разумный в России сегодня – это человек при деньгах. И чем живет он ближе к столице, тем он разумнее, и тем больше у него прав. Мне кажется, это тоже интересная тема для исследования. Можно ли разных ракурсах посмотреть на проблему исключенности в современной российской действительности? И с точки зрения философского подхода, и с точки зрения подхода социологического.