Институт Философии
Российской Академии Наук




  В.И. Молчанов. Проблема времени как фиктивная проблема (пространственный поворот в феноменологии)
Главная страница » События » Архив событий » 2012 » Конференция «История философии: вызовы XXI века» » Statements » III. Категории, термины философии и проблема адекватности их применения к истории мысли » В.И. Молчанов. Проблема времени как фиктивная проблема (пространственный поворот в феноменологии)

В.И. Молчанов. Проблема времени как фиктивная проблема (пространственный поворот в феноменологии)

Время – фиктивная проблема в том смысле, что речь здесь идет по меньшей мере о двух фикциях. Первая фикция, которая может быть весьма полезной, это объективное время. Оно служит нам для определения совпадений в пространстве (одновременность) и для сравнения скоростей. И все же объективное время – это фикция, или, если угодно конвенция, ибо оно сводится без остатка к пространственному движению Земли вокруг Солнца и вокруг своей оси. Однако эта фикция может быть и вредной, ибо способствует историцизму различного вида: время играет роль связующей нити различных событий, создает представление о едином ходе мировой истории, о прогрессе и т.п. История философии также явно и неявно использует понятие единого объективного времени, которое, как и в исторической науке, разделяется на эпохи, века, столетия и десятилетия. Хронология и методика удобного расположения материала субстантивируется, и мы получаем в итоге философию античности, средневековья, Нового времени и т.д. с их разделами и подразделами, с их родоначальниками и эпигонами. С легкой или тяжелой руки Гегеля и Хайдеггера философия растворяется в истории философии, а история философии, в свою очередь, в истории мирового разума или истории бытия. Можно возразить, конечно: пусть Гегель, Хайдеггер и другие впадали в неоправданный историцизм, но как же быть с эпохами, периодами, столетиями, а также с течениями, школами и направлениями? Я полагаю, что можно оставить это все богатство на некоторое время для школьных и университетских учебников и попытаться пересмотреть предпосылки, одной из которых является наличие некой субстанции времени, лежащей в основе всех человеческих действий и творений.

Традиции и школы, конечно, существуют, но, как правило, в результате популярных обобщений историков философии. В всяком случае, известная работа Канта «Что такое просвещение?» как небо от земли отличается от разнообразных попыток историков философии определить общие черты «эпохи просвещения»». Миф о «трех источниках, трех составных частях марксизма» ничуть не лучше и не хуже мифа о «немецкой классической философии», мифа о «феноменологии», об «аналитической философии» и т.д., если под этими «течениями» понимать некие движения, следующие общим принципам. Скорее школы и течения – это серии ответов и поиски иных решений поставленной реальной проблемы. Те, кто пытается определить «общие признаки» школ и течений, должны учитывать, что эти попытки неявно исходят из определенного понятия общего, а это большая проблема – проблема абстрагирования. По крайней мере, нужно было бы сначала объявить, какой теории абстракций следует историк философии, чтобы затем со спокойной совестью искать общие признаки той или иной эпохи. История философии как история проблем в смысле Н. Гартмана или история идей в смысле Лавджоя так же является результатом чрезмерных обобщений.

История, если она вообще существует, локальна, так же как локальны и контекстуальны философские проблемы. Локальные проблемы и локальные дискуссии должны изучать локальные сообщества. Наряду или даже вместо обществ великих философов (Аристотеля, Юма, Канта, Фихте, Гегеля и проч.), что, конечно, несколько утопично, могли бы появиться общества других типов, скажем, вместо обществ Юма и Канта общество «Ответов Канта на поставленные Юмом проблемы» или общество «Проблемы религии и государства у Фихте и Гегеля» вместо соответствующих обществ Фихте и Гегеля, т.е. общества, которые не рассматривали бы себя как вечные организации, работающими на благо одного избранного величайшего. Разумеется, существуют рабочие группы, конференции, исследовательские проекты и т.п., однако в настоящее время доминирует интерпретативная составляющая историко-философского исследования, но не аналитическая. Берется учение как «таковое» и подвергается различным интерпретациям в различных аспектах. Если платонизм и подвергался иногда критике, то в истории философии он господствует безраздельно.

Вторая фикция – субъективное (имманентное) или экзистенциальное время – тоже в определенном смысле принесла пользу; во всяком случае, введение имманентного времени в качестве единства переживаний послужило важным аргументом против понимания сознания как логической структуры. Однако в целом имманентное и экзистенциальное время трудно сейчас назвать полезной фикцией; это скорее вредная фикция, ибо препятствует исследованию и описанию человеческого опыта, который является по преимуществу пространственным и телесным. В качестве примера может послужить рассуждение Гуссерля: мы закрываем и открываем глаза; мы видим один и тот же предмет (кусок мела); предмет тождествен, восприятия темпорально разделены. Не будем здесь обсуждать, в каком смысле они разделены – в объективном времени или субъективном. В любом случае, здесь присутствует телесный опыт, и очень важный – открыть и закрыть глаза, что остается незамеченным у Гуссерля. Как у Гуссерля, так и у Хайдеггера пространство как бы скрывается за временем. Время вводится на языке пространства и движения, а «чисто временной» опыт оказывается, в конечном счете, пространственным. Как это ни парадоксально, но именно Хайдеггер в своем новаторском понятии пространства сделал возможным поставить господство времени в феноменологии под вопрос.

У Гуссерля мы находим любопытный пример (который больше, чем пример) «соединения» субъективного и объективного времени, которое выражается в новом типе историцизма. Имманентное время является интенциональной линией, на которой как бы нанизаны все переживания (см. Философия как строгая наука). Иначе говоря, эта темпоральность лежит в основе всех актов сознания, в том числе и духовных. Постановка проблемы кризиса европейского человечества потребовала написания нового типа истории – духовной истории Европы. С одной стороны, эта история движется в объективном времени. Исходная точка – Древняя Греция, духовная родина Европы, а начало кризиса – неверно понятый рационализм, мир, понятый по образу и подобию геометрии у Декарта и т.д. С другой стороны, эта история осуществляется в духовных актах, производящих идеальные предметности, и имманентное время незримо, но присутствует здесь. Если даже и можно отвлечься от всего эмпирического в культуре Древней Греции, как это предлагает Гуссерль, то все же от географии, от островного характера греческой цивилизации отвлечься нельзя. Точно так же нельзя отвлечься от пространственно-телесного опыта при попытке прояснить происхождение геометрии. Допущение имманентного времени способствовало в немалой степени возникновению бескризисного историцизма духовных актов, в котором в качестве причины кризиса допускается лишь определенная нехватка, а именно, забвение жизненного мира.

Реальные проблемы имеют дело с реальностью значимости, которая прямо или косвенно сопряжена с опытом восприятия и телесности. Они включают в себя и фиктивные проблемы в генетической плане: каким образом и по какой причине реальность трансформируется в фикции.