П.В. Резвых. В поисках нового образа немецкой классической философии

1. Придание философской систематике немецкого идеализма своеобразного нормативного значения мотивировано двумя принципиальными допущениями: оценкой ее как нового расцвета философии, равновеликого по своему значению афинскому периоду развития античной философии, и убеждением в том, что она представляет собою итог предшествующего развития, закономерное завершение телеологически организованного, направленного процесса, обладающего своей имманентной логикой.

В обоих указанных отношениях канонизация немецкой классики напрямую восходит к автоинтерпретациям самих создателей обсуждаемых систем. Это наблюдение требует осмысления, так как мотивы, в контексте самого немецкого идеализма выполнявшие роль императивов, проективных принципов, в ретроспективной оценке итогов его развития приобретают характер конститутивных характеристик описываемого исторического феномена, рассматриваемого как уже состоявшееся прошлое. При этом происходит любопытная перекодировка значений: то, что для самих создателей идеалистических систем было знаком разрыва со сложившимся культурным каноном, превращается в свидетельство непреходящей ценности, нормативной значимости совершенного ими для последующих поколений.

Тот факт, что решающую роль в обосновании исторической значимости немецкого идеализма играют важнейшие структурные элементы языка его самоописания, тем более поразителен, что выраженные в нем притязания ни одним современным гуманитарием не рассматриваются как правомерные. Никто не станет сегодня всерьез утверждать не только необходимость, но даже возможность осуществления «новой античности» или защищать спекулятивную идею единого историко-философского процесса, направляемого имманентной логикой саморазвития духа. Поэтому утверждение классического, то есть нормативно значимого характера немецкой философии первой половины XIX в. носит парадоксальный характер: ее парадигматическое значение состоит именно в том, что в ней в наибольшей чистоте, с максимальной полнотой и силой выражены установки, через отторжение которых современный гуманитарий существенным образом определяет собственное мышление.

2. Ориентация на представление о цельности и внутренней завершенности немецкой классической философии и установка на усмотрение в ее становлении и развитии некой имманентной логики во многом влияет на то, как формируется ее образ в историческом повествовании. Определяющими здесь оказываются два стереотипа, которые благодаря их дидактической убедительности и мощному эффекту экономизации изложения прочно укоренились не только в среде гуманитариев-нефилософов, но и в философском сообществе.

Первый – устойчивое представление о создателях спекулятивных систем (Канте, Фихте, Шеллинге и Гегеле) как ключевых фигурах, аккумулирующих в себе все мыслительное содержание, значимое для своей эпохи. Второй – настойчиво воспроизводимая не только в учебниках, но и в исследовательской литературе схема прямой генеалогической преемственности между созданными ими концепциями.

Ни то ни другое не выдерживает критики. Во-первых, отбор фигур, выдвигаемых на первый план как ключевые, несомненно, идеологичен: он опирается на идущее главным образом от неокантианской историографии представление, будто центральным ориентиром всей немецкой философии этого периода была идея завершенной целостной системы. Во-вторых, само распределение материала на «фигуры» и «фон» очень искусственно. Для адекватного понимания феномена немецкого идеализма необходимо отказаться от сосредоточения на достижениях отдельных действующих лиц и перейти к рассмотрению «констелляций» (термин Д.Хенриха), в которых определяющее значение имеют не персональные заслуги отцов-основателей, а сложные эффекты сетевых связей внутри довольно обширного сообщества. В-третьих, попытки сконструировать генеалогическую преемственность между различными системами немецкого идеализма наталкиваются на сопротивление исторического материала и плохо согласуются с реальной хронологией.

3. В последние десятилетия образ немецкой философии первой половины ХIХ в. радикально изменили критические издания ранее известных текстов и новые архивные данные, освоенные в 1970-2000-е гг. В свете этой новой информации немецкий идеализм предстает в пестром многообразии конкурирующих версий развертывания философского дискурса, от дедуктивного «геометрического метода» до изощренных герменевтических штудий, во всем богатстве литературных жанров, от сухого трактата до эпического визионерского повествования, в единстве осуществленного и неосуществленного. Состоящее из множества текстов разной степени законченности и самостоятельности, наследие немецких классиков, взятое в полном объеме, больше похоже на недостроенное здание, покрытое лесами и со всех сторон окруженное заготовленными строительными блоками, причем о назначении некоторых из них сегодня можно только гадать. В таком виде оно вряд ли пригодно для канонизации. Однако гипнотическое воздействие представления о его классическом характере настолько велико, что все это многообразие упорно вытесняется на периферию гуманитарного знания, в область специальных исследований, интересных только узким профессионалам.

4. Преодоление сложившихся стереотипов возможно лишь на путях междисциплинарного сотрудничества историков философии с историками-архивистами, филологами, историками науки, социологами и т.д., осуществляемого в форме решения вполне конкретных исследовательских задач усилиями научных групп, объединяющих разнопрофильных специалистов. При этом проблематизация историко-философских стереотипов может и должна исходить от представителей разных дисциплин – не как претензия на владение приоритетной методологией, а как готовность принимать всерьез методы и аргументы, развитые в смежных и более отдаленных областях гуманитарного знания.