АЛЕКСАНДР РУБЦОВ, СЕРГЕЙ БОГОСЛОВСКИЙ

МЕГАПРОЕКТ

О формате и контурах стратегии национального развития

  Пройдя сложный вход в рынок и этап стабилизации, Россия оказалась перед новым вызовом: сохранение зависимости от «нефтяной иглы» в итоге чревато полномасштабным кризисом с неприемлемыми последствиями в социально-политическом и геостратегическом плане. Отсчет времени начат: независимо от сроков обвала сырьевой экономики, необратимые изменения в «качестве страны» могут произойти гораздо раньше.
  Снижение рентабельности сырьевых отраслей из-за роста издержек начнет сказываться уже в ближайшие годы (в ряде случаев выход «в ноль» возможен уже в 2012-2013 гг.). Спасительный потенциал инновационного сектора ограничен: его запуск не покроет снижения, а тем более падения сырьевых доходов, и сам не состоится без опоры на промышленность и общую технологическую культуру. Инновационный маневр невозможен вне программы реиндустриализации, подъема производств в «середине» между сырьевым и инновационным секторами.
  Для этого нужны институциональные реформы. Сырьевая экономика подрывает производство не только «голландской болезнью» (сначала дешевле импортировать, потом нечего восстанавливать). Машина перераспределения питает институциональную среду, для которой характерны коррупция, локальный монополизм и бизнес на административных барьерах. Эта среда критически снижает конкурентоспособность производящего сектора, особенно в зоне среднего и малого бизнеса: страна теряет производства и целые отрасли. Провал «середины» ударяет и по сырьевому сектору, на который падает повышенная налоговая и социальная нагрузка.
  Это историческая ловушка: порождаемая сырьевой экономикой институциональная среда блокирует и развитие несырьевой альтернативы, и сами институциональные реформы. Лимит времени на эксперименты с реформами исчерпан; в прежнем режиме реализации проект обречен. Необходима настройка самой системы реформирования. Метареформа предполагает: понятные алгоритмы проведения реформ с защитой от саботажа и имитации; «проектный принцип» номенклатурных назначений (на срок и задачу, а не на «направление»); внедрение оптимальных систем управления реформами; гарантии общественного участия и контроля; дистанцирование групп с явными конфликтами интересов, преодоление ведомственного сепаратизма и т.п.
  Курс на новую институциональную среду шире запросов экономики. Речь идет о ликвидации произвола и бесправия на уровне рядовых контактов граждан с властью (демократия повседневности). Главные инвестиции в экономику и человека – Свобода и Право. «Демократия снизу», от повседневных отношений, открывает новые возможности неполитической правозащитной деятельности и гражданских инициатив, а в итоге создает реальную базу для демократии в макрополитике.
  В условиях дефицита времени исторические задачи приходится решать как оперативные. Страна входит в режим мегапроекта – комплекса интенсивных целенаправленных изменений. Этот режим имеет специфические возможности, но резко повышает цену ошибок. Проект имеет шансы, если будет ориентирован не на искусственную мобилизацию и умозрительные приоритеты, а на свободный потенциал нации и возможности саморазвития.
author










От авторов

Данное издание представляет собой сжатый вариант книги «Мега-проект для России. Идеология, политика, экономика», вышедшей в августе 2007 г. ограниченным тиражом и сразу ставшей раритетом. Обсуждение книги на экспертном уровне показало необходимость уточнений в концепции и дополнения ее рядом новых сюжетов. Кроме того, понадобился компактный вариант текста для тех наших адресатов, которые по характеру работы ограничены в возможности читать объемные тексты книжного формата.
В конце 2007 — начале 2008 г. появился ряд базовых стратегических документов, показавших, какие темы на данный момент устоялись, а какие остаются дискуссионными. Это также несколько сместило акценты изложения.
Брошюра не претендует на полноту освещения поднятых вопросов. Ее цель — обозначить основные проблемные узлы, наметить направления и возможные форматы дальнейшей работы над идеологией и стратегией в условиях особого исторического режима — реализации мегапроекта. Главная наша цель — показать, что стратегические задачи, которые стране придется решать в новой глобальной ситуации, выходят далеко за рамки обычной реорганизации или даже реформы.
Авторы выражают глубокую признательность всем принявшим участие в обсуждении концепции и давшим множество ценных подсказок. Разделы 1 и 4, параграфы 2.2 и 3.2. написаны совместно с Е.Брагиным. В настоящее время готовится к печати полный вариант книги, в котором соединены материалы данной брошюры и первого издания.

1. ВХОД В МЕГАПРОЕКТ  ^ 

Идеологии, стратегии, мегапроекты.

  Засилье советской идеологии и тотального планирования выработало в обществе неприятие всего «программного». Однако последнее время отмечено повышенной активностью в поиске доктринальных идей и особо крупных решений[1]. В официальные тексты возвращаются идеологичность и стратегические горизонты[2]. В обществе это уже не вызывает явного и массового отторжения. Восстановив позиции в текстах власти, идеология вновь прорастает в рабочие программы, реализуемые государством с массированным использованием политических, административных и финансовых ресурсов[3].
  Ситуация неординарна:
  1. Намеченная стратегия – не рядовой план действий, но программа глубоких преобразований. Это именно проект и проект именно самоизменения – план другой страны. Переход от сырьевой экономики к инновационной, превращение «человеческого капитала» в главный ресурс развития, создание конкурентоспособного государства на основе реально работающего права – все это задачи исторические (в строгом смысле этого слова).
  2. Начинает складываться большая рабочая конструкция, в которой доктринальные установки передаются в пошаговые программы, а далее в оперативное планирование и систему практических приложений. Уровень влияния смыслов на ресурсы в этой вертикали уже выше среднего (независимо от качества такого влияния). Это делает идеи реализуемыми, но и реальность на выходе – идеологичной.
  Связка большого проекта с заряженной рабочей конструкцией – явление особенное и редкое. Ситуации, когда планы больших маршевых переходов обеспечиваются сконцентрированными ресурсами, известны как режим мегапроекта[4]. Масштаб формулируемых целей, уже задействованных мощностей и стянутых стратегических резервов свидетельствует о том, что страна близка к тому, чтобы войти в такой режим. Это открывает особые возможности, но и чревато неоднозначными последствиями.

Мотивы и риски.

  Мегапроекты – предприятия, решающие сверхординарные задачи, но с высокими рисками. Стартуя в поле открытых возможностей, они часто заводят в исторические тупики. Велика опасность подмены целей и средств, цена ошибок и злоупотреблений[5]. В сочетании с современными технологиями воздействия на общество такие риски стали критичными, что вызвало пересмотр самих оснований техногенной цивилизации: фундаментальную критику «инженеризма», проектного и технократического мышления, культ самоорганизации и саморазвития. Новая система взглядов воспринимает мегапроекты как опасные анахронизмы. Что не отменяет политической и технической возможности их запуска. А иногда и необходимости.
  Уровень риска зависит от мотивов: субъективных (передел власти и собственности, амбиции «верхов» совпадают с ожиданиями «низов») или объективных (страна оказывается перед историческим вызовом, игнорировать который недопустимо). У России такая комбинация сейчас на руках: большие проекты логичны для консолидированной власти при переполненной казне, а задачи ликвидации зависимости от экспорта сырья и выхода в инновационное развитие уже приняты как вызов времени и даже императив выживания[6].
  По уровню исторических претензий это больше реформы – это заказ на новый базис. Соблазны ручного управления здесь наивны и опасны: задача решается только опережающим изменением отношений и среды.
  Более того, в наших условиях эта задача вообще не решается стандартными методами. Выход перекрыт теневым конфликтом: две принципиально разные экономики (сырьевая и инновационная), сожительствуя в одной стране, вынуждены делить общую институциональную среду (систему права и правоприменения, управленческие схемы и практики, экономику и стиль администрирования). При этом сырьевая экономика непроизвольно питает среду, для несырьевой экономики вредную, а для инновационной губительную[7]. Конфронтация на этом поле уже есть: назревшие реформы тормозятся не только инерцией, но и активным сопротивлением.
  Конфликты за места общего пользования сами не рассасываются. Нужны неординарные меры. В противном случае в борьбе за качество институциональной среды наросты распределительной экономики будут регулярно побеждать, пока она сама не начнет давать сбои и рушиться. В этом сценарии полноценная несырьевая альтернатива сможет начать свободное развитие, но только с момента, когда она уже потребуется на замену и в полном строю.
  Страна попала в историческую ловушку. Для выхода из нее необходимы сверхординарные интеллектуальные, политические и организационные усилия. Если мегапроект будет решать именно такие задачи – создавать условия для деятельности, и, что особенно важно, для проведения самих реформ – он может сработать (если его не перехватит «машина инерции» и он не обернется наращиванием регулирования).
  В этой ситуации возможные издержки «большого планового перехода» весьма высоки, но они ниже издержек пассивных сценариев. Мегапроект становится вынужденным риском.
  Это плохо, но таково наше положение[8].

Цена вопроса.

  Вызов времени может быть либо шансом, либо угрозой. Шансом можно не воспользоваться, но на угрозу отвечать необходимо[9]. Пока угрозы воспринимаются вяло: в худшем случае инновации окажутся не самыми новыми, темпы роста и благосостояния – ниже прогноза, место в мире – менее амбициозным. Вместе с тем, на уровне большой политики и ответственной экспертизы уже есть более строгие оценки. В случае неудачи институциональных реформ страна в той или иной временной перспективе может оказаться на грани полномасштабного кризиса. Если серьезные проблемы, а тем более срывы в сырьевой экономике начнутся раньше, чем несырьевой сектор выйдет на требуемые рубежи, следствиями такой несостыковки во времени могут быть:
  – откат в мировых позициях по основным экономическим и силовым показателям; свертывание активной внешней политики;
  – провал инновационной стратегии, консервация технологического отставания; срыв крупных исследовательских и оборонных проектов; новый исход наиболее креативной части населения («человеческого потенциала», на который делается ставка);
  – остановка роста ВВП по линии сырьевого сектора и всего, что связано с обращением доходов от сырьевых продаж, начиная с услуг и заканчивая финансовым сектором («отрицательный мультипликатор»);
  – снижение темпов обновления ввозимой сложной техники, в том числе задействованной в управлении государством и инфраструктурой, а также в оборонных системах;
  – потребительский кризис, вызванный дефицитом товаров, завязанных на импорт; свертывание социальных программ с последствиями для политической стабильности, вплоть до открытых конфликтов;
  – размывание накопленной интеграции; возникновение конкурирующих центров притяжения в регионах; новая фаза сепаратизма, вплоть до перспективы дезинтеграции страны и утраты суверенитета.
  Это крайние варианты, но их вероятность, как минимум, обсуждаема, а значит, не исключена. Программа-минимум обязана такие сценарии надежно предотвращать. Кроме того, жесткие сценарии – это психологический «кнут»: на одних «пряниках» страна необходимой скорости может не набрать.
  На другой чаше весов – уникальный для России исторический шанс.
  До сих пор страна продвигалась к свободе и убегавшей от нее современности догоняющими рывками, сменявшимися откатами в отставание и диктатуру. По графику этого «маятника модернизации» опять необходим рывок. Чтобы не отстать навсегда, он должен быть интенсивным. Через некоторое время не вошедшие в инновационный поток страны уже не смогут компенсировать отсталость богатством природы. Падение в «третий мир» для России вряд ли может пройти мирно и без последствий для целостности.
  Нет выбора и в идеологии рывка: в новом мире схема «подданные на службе у государства» на дистанции и в целом безнадежно проигрывает модели «государство, обсуживающее граждан». Патернализм неконкурентоспособен. Нужен последовательный переход к системе отношений, в основе которой Свобода и Право. Без этого невозможно выбраться из колеи, у начала которой стояли лен и пенька, а теперь – сырьевой комплекс. Это требует напряжения: исторические задачи приходится решать как оперативные.
  Положение двойственное: фантастическая сырьевая конъюнктура сдерживает реформы, но и вызовы времени таковы, что более жестко мобилизовать на глубинные изменения невозможно. В плане текущих реалий положение для реформ – хуже не бывает, а с точки зрения требований перспективы – лучше не придумаешь. Почти все нужные слова сказаны, планы сверстаны. Если страна за такую долгую историю не смогла обрести свободу, чтобы жить, теперь остается ее принять, чтобы выжить. Тогда есть шанс однажды выяснить, на что в действительности способен народ, если ему не мешать отсталым менеджментом и паразитарными обузами. И тут может оказаться, что мы действительно прячем от себя и мира «русское чудо».
  Если же возобладают порождения «сырьевого благоденствия», отчетливая историческая возможность сделать страну по-настоящему свободной будет упущена, не исключено, что навсегда[10]. Если даже в таком историческом контексте не удастся разорвать цикличность бросков к свободе и откатов в реакцию, общество окажется надолго деморализованным, что хуже потерь в экономике и «железе»[11].

Условия задачи и проблема скорости.

  Совмещение идеологии развития со стратегией купирования опасной перспективы дает мощные дополнительные стимулы. Условия задачи уточняются. Если новая экономика должна «спасти страну», возмещая потери от сбоев или обвала сырьевого экспорта, встают сугубо деловые вопросы: «когда?» и «сколько?»[12]. Здесь связаны два параметра: ресурс времени, оставшегося на маневр, и поэтапные объемы наращивания несырьевой экономики. Иначе говоря, задачу надо не решать, а решить, причем вовремя и в необходимых параметрах. Этот расчет и должен составить основной баланс мегапроекта (о чем ниже).
  Вопрос о том, в каком объеме «экономика знания», хай-тек и т.п. могут покрыть снижение доходов от сырьевого экспорта в такой большой и сложной стране, как Россия, требует специального рассмотрения (хотя вывод интуитивно понятен). Но в любом случае критичной остается проблема времени.
  Усреднение сдержанных экспертных оценок показывает, что на маневр в лучшем случае отпущено тридцать, возможно, около двадцати лет[13]. Это воспринимается как отдаленная перспектива, не попадающая в горизонты даже долгосрочного планирования[14]. Однако и этого времени крайне мало для перехода на новый базис. При таком запросе на институциональные реформы может оказаться, что страна уже теряет время. Даже при максимальных для современности темпах развития сроки в два-три десятилетия для решения таких задач предельно сжаты.
  Проблема времени связана также с тем, что дело не только в подхвате позитивных трендов, но и в необходимости массовых стартов с нуля, а в ряде случаев – в развороте противоположных тенденций. Иными словами, время надо рассчитывать не только на ускорения, но и на долгие развороты.
  Наконец, нужна поправка на то, что для развития несырьевой, а тем более инновационной экономики нужны реформы, которые уже начинались, но сворачивались или выхолащивались. В высказываниях по поводу дерегулирования, дебюрократизации, борьбы с коррупцией и т.п. воодушевляет металл в голосе, но настораживает повторяемость призывов. Трудно рассчитывать, что процесс сразу резко ускорится. Поэтому стратегия должна опираться на беспристрастный анализ причин таких срывов в прошлом и содержать сильные идеи по их предотвращению в дальнейшем. Забегая вперед, надо отметить, что на метареформу (на реформирование самой системы реформирования) также требуется время: до этого преобразования, затрагивающие интересы групп и институтов инерции, будут и дальше буксовать.
  Что касается внешних условий по времени, то здесь есть разные оценки.
  Разработка альтернативных источников, энергоэффективных и энергосберегающих технологий и пр. обычно рассматривается как линейный процесс (простая экстраполяция темпов). Однако остановка роста, снижение или даже обвал цен на углеводороды может быть результатом продвижений на одном или нескольких существующих на сегодня научно-технических и технологических направлений, которые сделают рентабельными уже работающие альтернативные технические решения. Ресурсы, вкладываемые в такие проекты, предполагают, что проблема будет решена: капитализм фантастику не финансирует. Если проблема будет решена «несколько раньше», чем мы полагаем, этого «несколько» на инновационный маневр может как раз не хватить[15].
  Реален также эффект «рикошета»: рост экстенсивных экономик поднимет спрос и цены на старые энергоносители, что в ответ нарастит ресурсы и темпы альтернативных разработок. В результате ситуация может измениться до неузнаваемости за годы. Такого рода экстремальные сценарии, необходимо считать в логике «неприемлемого ущерба»: даже если шансы ничтожны, но последствия фатальны, превентивные меры признаются необходимыми, логика «допустимого риска» не применяется.
  Проблему времени обостряет динамика рентабельности сырьевых отраслей (реально значимы не цены на сырье, а «вилки» между ценой и себестоимостью). Современные сырьевые отрасли усложняются в плане технологий, доступность ископаемых падает. Тенденция роста тарифов, зарплат, общей социальной нагрузки («социальный откат»), инвестиций в изношенные и устаревшие фонды и т.д. альтернатив не имеет. В отдельных отраслях-донорах схождение роста издержек с кривой колебания цен возможно в ближайшие годы). Свертывание социальных расходов и инвестиций в основные фонды растянет процесс лет на десять, но в итоге только усугубит проблемы[16]. Это может оказаться ближе, чем сценарии альтернативной энергетики: рынки останутся, но нас на них не будет.
  Задача инновационного прорыва делает проблему времени еще более острой. Мир интенсивно делится на страны, успевающие войти в поток ускоренных инноваций – и на безнадежно отставших: лидеры идут вперед быстрее догоняющих[17]. История бросковых модернизаций, в которой спячки чередовались с успешными авралами, кончилась. Как отмечалось выше, технологическое отставание в любой момент может стать необратимым. Если учесть дистанцию между запуском инновационных проектов и собственно экономикой инноваций, времени на раскачку не остается вовсе.
  В ситуации, когда ясные цели и определенные задачи приходится решать фактически по графику, тот или иной формат мегапроекта оказывается оправданным и даже неизбежным при почти любых рисках. Применительно к нашей ситуации это задача далеко не тривиальная.
 в начало 

2. АКЦЕНТЫ   ^ 

Перспективы и ограничители инновационного маневра.

  Переход на инновационный путь развития – один из главных приоритетов новой стратегии, конкурирующий только с социальной тематикой. Лозунг обладает редким идеологическим ресурсом: инновационность строит образ страны, «которой вновь можно гордиться»; это символ динамики и прогресса, устремленности в будущее, интеллектуального превосходства и др. поводов для коллективного самоуважения[18].
  Однако усиленным идеологическим клише свойственны свои слабости:
  – тема перегружена (инновации уже выглядят как универсальный рецепт и полный противовес сырьевой экономике, чем они не являются);
  – частое употребление слова чревато девальвацией смысла, причем не только в восприятии текстов, но и в упрощениях самой стратегии;
  – интересы пиара могут вступать в ненужную конкуренцию с экономическими мотивами развития инноваций.
  Это требует от стратегии дополнительной расшифровки экономического смысла инноваций и понятных схем, которые могли бы обеспечить экономические приоритеты на практике[19].
  1. В мире ускоренных изменений и открытых рынков инновации обеспечивают конкурентоспособность – страны, ее экономики, отдельных компаний[20]. В идеологических контекстах инновации по понятным причинам лидируют, но рабочая стратегия требует смены акцентов: конкурентоспособность первична, инновации – ее инструмент (не единственный). Это снижает пафос инновационной стратегии, повышая ее шансы: в отличие от «успехов инновационной системы», конкурентоспособность (импортозамещение, экспорт и т.п.) нельзя сфальсифицировать.
  2. При любой динамике инноваций продолжают работать и другие инструменты конкурентоспособности (более высокое качество традиционных продуктов, снижение издержек при аналогичном качестве, низкое качество при демпинговых ценах и т.д., включая протекционизм и инновационное пиратство). Инновационный маневр должен быть понятно встроен в общую систему таких инструментов (в ее цивилизованной зоне). Непризнание отдельных инструментов конкурентоспособности должно иметь достаточные основания[21].
  3. Если инновации – лишь часть арсенала конкуренции, то и сам инновационный сектор составляет лишь долю в нормально сбалансированных экономиках, включая наиболее модернизированные[22]. Это снимает с проекта избыточную нагрузку и освобождает от иллюзий, будто инновационный маневр возможен без достаточно развитого обычного производства.
  4. Участвующие в инновационном процессе инноваторы, производители и потребители являются носителями определенной культуры, которая может инновационное развитие поддерживать либо блокировать. Инновационное развитие невозможно на спаде обычной технологической культуры, которая, в свою очередь, формируется именно на производстве, а уже потом обучением. Известная российская изобретательность еще не означает навыка внедрять и доводить разработки до уровня рентабельных в условиях массового производства. Кроме того, наши инновации устойчиво ориентированы не на потребителя, а на силу и престиж государства. Ген саморазвития в интересах человека, его потребностей и удобств, в этой культуре крайне слаб (см. галерею наших лучших достижений)[23]. Переориентация на потребителя составляет для России проблему, сравнимую с выходом из сырьевой экономики: здесь сказываются вековые традиции государственности и отношения к человеку. Конверсия инновационного мышления может оказаться процессом более трудным, чем конверсия производства.
  Все это призвано уточнить план инновационного маневра. Запуск дорогостоящих программ, проектов и даже элементов инновационной системы даст результат только при наличии несущего основания инновационной (и не только инновационной) деятельности. Маневр надо начинать с таких категорий, как производство, потребитель, конкурентоспособность[24]. То есть строить снизу, как и положено в условиях сильного земного тяготения. Поскольку такой разворот требует времени, уже сейчас можно прогнозировать некоторые определенные риски в воплощении инновационной стратегии.
  Размывание понятий и критериев.
  Терминам, поднятым до идеологии, свойственно превращаться в абстрактные знаки. В инновационной риторике это уже есть. Размытости трактовок способствует и политический контекст, и практические удобства (от выбивания ресурсов до имитации результатов). Для рабочей стратегии важна типология и система формализованных, стандартно применяемых идентификаторов инноваций[25]. Без них стратегию трудно развивать в проект и даже осмысленно оценивать: в зависимости от принятой рамки, могут меняться параметры плана, вплоть до контрольных цифр. Через некоторое время в стране может оказаться много «инновационного», но не будет инноваций.
  Надежность финансирования.
  Данный риск критичен, поскольку большие стартовые вложения при дефиците или срыве финансирования на поздних стадиях работают на собственное технологическое отставание[26]. Остановленные на полпути проекты эффективно осваиваются мировыми конкурентами. Неосвоенные вложения нации не просто обесцениваются – они увеличивают чужой отрыв. Поскольку проблемы в сырьевой экономике возможны до предрекаемого обвала, перехват финансирования инновационных программ несырьевым сектором может потребоваться раньше, чем по схеме «инновационный маневр на базе сырьевого благополучия»[27].
  Проблема внедрения и коммерциализации.
  В СССР, располагавшим уникальным ресурсом – полным научным комплексом, проблема внедрения оставалась практически нерешаемой даже в системе тотального госзаказа. Достижения советской науки осваивались за рубежом. Несмотря на нобелевские работы Басова и Прохорова, технологические лазеры мы до сих пор закупаем за валюту, в лучшем случае, единично копируем.
  На старте инновационной стратегии ситуация почти та же. Проблема имеет системный характер, ее суть в невостребованности инноваций экономической средой и в дефиците массовой технологической культуры. Поэтому речь идет о создании экономики, генерирующей инновации, а не о генерировании инноваций для их мучительного внедрения в экономику. Задача не решается даже очень крупными проектами при патронаже сколь угодно богатого государства. Россия рискует получить не «экономику знания», а ее дорогостоящую демо-версию, вновь подтвердив статус страны, в которой даже производство интеллектуального продукта и специалистов мирового уровня остается сырьевой отраслью.
  Возможности замещения сырьевого экспорта.
  Идея рассматривать «экономику знания», инноваций, высоких технологий и наукоемких производств как альтернативу экономике сырьевых продаж требует отдельной калькуляции или экспертных оценок:
  – какие именно вложения необходимы для решения задачи (а не для ее «решания»), насколько надежны источники финансирования?
  – когда и в каких объемах ожидается возврат вложенных ресурсов; каковы риски срыва этих ожиданий?
  – в какой мере этот возврат в состоянии покрыть возможное падение доходов от сырьевых продаж (с учетом экстремальных сценариев)?
  Интуитивно ясно, что в такой сложной стране, как Россия, при достигнутой зависимости от импорта, «экономика знания», инновационный сектор, хай-тек и т.п. не покрывают возможных потерь на спаде сырьевого экспорта. Схема «инновации вместо нефти» не складывается арифметически. Необходим мощный дополнительный компенсатор.

Восстановление «середины»: реиндустриализация в постиндустриальную эпоху.

  Формула «переход от сырьевой экономики к инновационной» понятна как идеологическое клише, но рабочие стратегии строятся на более сложных моделях.
  Как показано выше, инновационный сектор имеет рамочные ограничения:
  – инновации возникают только на базе развитого производства; передовой технологический потенциал вырастает «от достигнутого» и снизу, а не спускается с нуля и сверху[28];
  – при любых объемах и темпах внедрения инновации не компенсируют возможное снижение, а тем более обвал доходов от сырьевых продаж; не покрывают экспорта, необходимого для нормального торгового баланса; не устраняют избыточной зависимости от импорта;
  – инновационный сектор не обеспечивает социальную сферу и даже чреват проблемами (социальные диспропорции, обеспечение занятости при росте производительности труда и низкой мобильности населения и т.д.).
  Таким образом, стратегическая модель требует реабилитации целого пласта пропущенной «середины» – системы базисных производств между сырьевым сектором и инновационным, образно говоря, «между нефтью и хай-теком». При нашем словоупотреблении и при наших сценарных представлениях в понятие «середины» уместно включать также средне-технологичные и средне-инновационные производства, не относящиеся к топовым разрядам техники, к «экономике знания», наукоемким производствам и т.п.
  Без этого срединного пласта от сырьевого экспорта к передовому хай-теку нет убедительного перехода; над провалами «середины» зависает и сам инновационный маневр: не во что вносить инновации (нет базовой продукции, «сырья для инноваций»), не на чем (провал с оборудованием, оснасткой) и некому (дефицит производственной культуры, кадров).
  Без «середины» экономика теряет суверенитет в простом жизнеобеспечении, становится более кризисогенной и менее сейсмостойкой (плохо держит кризис). Сырьевой экспорт всегда связан с большими внешними рисками. Зато при спаде, а тем более обвале сырьевых отраслей в стране просто не оказывается достаточно валюты, чтобы закупать весь тот массовый импорт, который обеспечивает не только «цивилизацию», но и многие повседневные потребности (включая инфраструктуру).
  Без этой развитой «середины» большая часть населения в инновационном будущем оказывается так же не нужной стране, как и в сырьевом прошлом (в социальном плане встраивается схема: «инноватор – это нефтяник сегодня»).
  В данный момент «середина» у нас ущемлена во всех основных аспектах: в реальном развитии, в институциональном обеспечении и в самой стратегии[29].
  Накапливаются пустоты в структуре экономики: пласт «середины» чрезмерно пористый (местами дыр в нем больше, чем тела). Многие простейшие производства, в нормальных условиях не требующие импорта, практически отсутствуют. Технически сложные «отечественные» проекты часто зависят от ввоза не только сложных, но и предельно простых комплектующих[30]. Есть избыточные проблемы с техникой, не относящейся к хай-теку, но без которой высокие технологии и наукоемкие производства развиваться не могут. Почти сплошной пробел в массовой продукции, обеспечивающей стране «существование в современной цивилизации», начиная с бытовой техники и заканчивая обеспечением инфраструктуры (техника моложе 10-15 лет и уровня сложности, начиная со среднего)[31].
  «Середина» практически лишена институциональной опоры. Это наиболее угнетаемая и депрессивная часть российской экономики. Реальные производства, требующие особо тонких настроек бизнеса, подвержены наиболее грубому административному давлению, а с ним – и высоким рискам. Прессинг, с которым справляются сырьевые отрасли и крупные производства, замкнутые на администрацию (например, градообразующие), для среднего бизнеса является критичным, а для производящего малого бизнеса непосильным.
  При столь острых проблемах в реальном развитии и в институтах «середина» у нас обделена стратегическим вниманием: на данный момент ей нет достойного места в концепции развития и в рабочих планах. У этой реальности нет даже собственного имени, по идеологическому весу сопоставимому с экономикой сырьевой или инновационной.
  Необходим концептуальный сдвиг, удостоверяющий, что задача восстановления «середины» для нас столь же, если не более фундаментальна, чем развитие инноваций.
  В ряде отношений эта задача даже первична:
  1) на входе в постиндустриальную эпоху нам приходится решать проблему реиндустриализации[32];
  2) создание институциональной среды для восстановления «середины» одновременно обеспечивает и сам инновационный маневр, переводя его на рельсы экономической эффективности[33].
  Пафос инновационного рывка не отменяет суровой правды: стартовой задачей для нас является развитие, а в ряде отношений и восстановление Экономики Производящей. Стратегической альтернативой вывозу сырья и массовому перераспределению являются не просто инновации, а производство (в том числе инновационное)[34]. Прежде чем производить новое, надо начать производить.
  Это особенно важно в плане предотвращения наименее приемлемых сценариев: если инновации открывают хорошие возможности, то развитие и восстановление обычных производств закрывает плохие сценарии, а уже во вторую очередь дает основу и для самого инновационного рывка.

«Вложения в человека»: демократия повседневного спроса.

  Восстановление «середины» как одно из стратегических направлений не требует от государства гигантских стартовых вложений и искусственно стимулирующих акций. В первую очередь необходимо устранение барьеров и создание условий[35]. В производящую экономику необходимо инвестировать прежде всего Свободу и Право. В отношении «середины» эта постановка вопроса тем более актуальна, что именно здесь сконцентрирован максимум произвола регуляторов и контролеров при бесправии регулируемых и контролируемых.
  Проблема не ограничивается рамками экономической деятельности, но затрагивает всю сферу взаимоотношений граждан с представителями власти в зоне их повседневных контактов. Административное хамство и рэкет угнетают отнюдь не только предпринимателей. Это портит отношения граждан и государства в целом, что при обострении выходит наружу (иногда в неожиданных объемах). В этом смысле проблема перестает быть только экономической и становится политической. Если проблема будет осмыслена в этом качестве, шансы на ее решение могут повыситься.
  Для этого требуется расширенное понимание сферы приложения таких категорий, как «свобода», «право», «демократия» и т.п. Макрополитика должна быть дополнена микрополитикой и включена с ней в единое политическое пространство (подобно тому, как микроэкономика на поле реформирования всерьез конкурирует с макроэкономикой). Суверенитет Народа как источника власти начинается на уровне повседневных практик. Это та почва, без которой демократия «больших институтов» (ветвей власти, избирательной системы, партий, СМИ и пр.) имеет мало смысла и перспектив. Не может быть свободным народ, угнетаемый средней и низовой бюрократией, даже если он раз в четыре года голосует на выборах.
  Вместе с тем, проблемы микрополитики коренятся в рамочных условиях развития страны. Демократия естественна в обществах, в которых национальное богатство создается производительной активностью населения; для сырьевой экономики она, как минимум, не обязательна[36]. Если отбросить «чистые» примеры (Ближний Восток, Латинская Америка), то средним оказывается вариант консолидации режима с централизованным порядком принятия решений и самобытным использованием «машины демократии». В условиях благоприятной сырьевой конъюнктуры такие схемы работают и по-своему понятны: верхи все могут, низы всего этого хотят.
  Но на уровнях повседневных отношений, где власть контролирует не столько свое положение на верхних этажах системы, сколько чужую деятельность, политические следствия «сырьевого проклятья» проявляются без ограничений. Власть начинает ощущать себя дарителем, который в равной мере распределяет и блага, и саму возможность что-либо производить (как правило, не задаром). В распределительной системе, основанной на сырьевом экспорте, производство подсознательно не воспринимается как основа благосостояния, а потому право на производительную активность также становится распределяемым ограниченным ресурсом, своего рода пособием здоровым или пенсией для трудоспособных. Эту систему отношений можно охарактеризовать как модернизированный феодализм[37].
  Выход из ситуации может оказаться более сложным, чем представляется. Свобода, необходимая для подъема производящей экономики, означает не простое ограничение политической несвободы (что можно делать относительно быстро), но ответственную активность граждан. Это не внешнее условие, а внутреннее качество, которое после методичного и длительного вытравливания быстро не восстанавливается. Здесь в микрополитике может проявиться аналог «голландской болезни» в экономике (при подсадке на сырьевую «иглу» сначала дешевле импортировать товары, а потом нечего восстанавливать в производстве). В политике так же: сегодня демократия повседневности не еще нужна, а завтра уже «нечего восстанавливать». Для России подобный сценарий уже неприемлем.
  Повседневная демократия как «вложения в человека» – одна из ключевых составляющих мегапроекта по двум основным причинам.
  Во-первых, задача решаема только целенаправленными, планомерными действиями, идущими поперек существующей конъюнктуре. Положение внутренне противоречиво: необходимы массированные экономические, социальные и даже политические вложения в человека в ситуации, когда для действующей версии экономики человек не нужен – ни в таком количестве, ни в новом качестве. Выходы из таких тупиков возможны только в результате политических решений, наличия политической воли на их реализацию и систематической работы, часто «в недружественном окружении».
  Во-вторых, по уровню претензий: стратегия «вложений в человека», взятая в полном объеме, означает смену политэкономической парадигмы. Главным источником благосостояния и развития становятся не опустошаемые недра, а реально созидающий, творческий человек. Это другой тип экономики – и другой тип общества. В целом – другая страна[38].
  Это направление составляет в мегапроекте социальный маневр, который по масштабу и значимости превосходит маневр инновационный. Содержание здесь много шире, чем обычно вкладывают в термин «социальное», ограничивая его социальной защитой и государственной благотворительностью. «Вложения в человека» в виде прямых финансовых вливаний в социальные институты отчасти снижают остроту некоторых особо болезненных проблем, но далеко не исчерпывают нового социального проекта. Необходимы инвестиции в человека, которые в обозримом будущем могли бы дать реальную, ощутимую отдачу. Главной такой инвестицией является «демократия повседневного спроса» – отсутствие обрезающих инициативу препон и наличие Права, которое защищает человека, а не подавляет его. При ее наличии можно делать инвестиции в образование, в здоровье нации и т.д. В ее отсутствии делать такие инвестиции в человека – все равно что форсировать мотор при заблокированных тормозах.
  Повседневная демократия важна еще и тем, что она составляет основу демократии в целом – основу экономическую, ментальную и социально-психологическую, отчасти организационную. Это широкое и слабо освоенное поле развития гражданских инициатив, неполитической правозащитной деятельности, формирования гражданского общества, правового сознания, становления среднего класса как социальной общности (а не толпы, объединенной только статистикой доходов).
  Здесь идея строительства демократии снизу параллельна идее восстановления технологической культуры от обычного производства до наукоемкого хай-тека. Демократия тоже имеет свою «вертикаль», но сверху эта вертикаль наполняется свободой и правом слишком нерегулярно и исключительно по благорасположению «верха».
  В свете задач мегапроекта повседневная демократия важна для новой консолидации общества. В настоящее время «режим Путина» опирается в основном на доверенное окружение в системе власти, крупном бизнесе и силовых структурах – а затем «сразу на народ». В этой политической схеме «середина» пропущена, как и в экономике. Все остальное лояльно политическому верху, только пока им можно манипулировать, при этом оставаясь нелояльным по отношению к народу, то есть чиня произвол.
  Конструкция неустойчива. Она плохо держит кризис, обычный спад и даже слегка обманутые ожидания. Выстраивание повседневной демократии – неиспользованный ресурс власти. Защита от административного беспредела внизу по своему политическому потенциалу сравнима с социальными гарантиями или защитой от бытовой преступности. В идеологическом и политическом плане это может стать дополнительной опорой любого режима, который исторически вынужден менять систему отношений на уровне средней и низовой власти во избежание экономического срыва.
  По сути, выбор ограничивается двумя вариантами:
  системные реформы не проводятся, страна не успевает восстановиться к сырьевому спаду, процесс развивается по непопулярному сценарию, системный кризис «сносит» режим;
  проводятся институциональные реформы, непопулярные в бюрократии, но популярные в народе; это дает шанс на избежание худших сценариев и создает социально-политическую «подушку безопасности» (политическое дополнение к Стабфонду).
 в начало 

3. УСЛОВИЯ РЕАЛИЗАЦИИ  ^ 

Метареформа.

  Смысл институциональных преобразований официально обозначен[39]. Предпринимались: административная реформа; реформа обязательного нормирования, допуска на рынок, государственного контроля и надзора и пр. В разных аспектах результаты оцениваются как недостаточные или нулевые. Перезапуск реформ в прежнем режиме нового результата не даст: необходима реформа самой системы реформирования.
  Анализ ошибок и алгоритмы реформирования.
  Опыт институциональных реформ дает достаточный материал для анализа и выводов. Адекватное осмысление этого опыта тем более необходимо, что здесь уже формируется своя мифология[40]. Новый этап институциональных реформ должен начинаться с анализа регулярных ошибок и выявления технологий сдерживания реформ (результат может быть оформлен соответствующим докладом).
  Анализ имеющегося опыта выводит на новые алгоритмы и организационные схемы, без которых институциональные реформы не гарантируют качества, но допускают срыв.
  Идеологическая устойчивость и защита от ревизии.
  Классическая причина неудач системных реформ – неконтролируемая подмена концепций, уход от начальных целей и принципов. После запуска реформы остаются без идеологического прикрытия. Начальная определенность идеологии размывается. Исходные материалы (аналитика, обоснования, концепции) оседают в архивах, а исполнители и общественность остаются один на один с рабочими документами (указами, законами, подзаконными актами), для раскрытия идеологии реформы не предназначенными. Это создает ненормально широкое поле для толкований и открывает возможности ревизии. Концептуальное сопровождение реформ необходимо на всех этапах реализации и может быть достаточным, только если обеспечивается на политическом уровне. Это также предполагает установление принципов и положений в концепции реформ, не подлежащих ревизии и расширенным толкованиям (за исключением предельных случаев, требующих всесторонне обоснованных и открыто согласованных изменений в концепции).
  Система управления реформой.
  Институциональные реформы имеют политический статус и являются надведомственными. Уже в силу этого они сопровождаются развитыми системами управления, включающими политических кураторов, штабы, комиссии в исполнительной и законодательной власти, ответственные ведомства и ведомства-соисполнители, рабочие группы, общественные и экспертные советы и т.д. Опыт показывает, что серьезные проблемы могут возникать из-за отсутствия необходимых элементов (особенно на верхних этажах вертикали), из-за снижения статуса или недееспособности отдельных структур (например, общественных или квазиобщественных) и т.п. И наоборот, отдельные элементы и их связки показали свою работоспособность, как минимум, на определенных этапах (например, некоторые формы массированного вовлечения общественности).
  Речь не идет о единой универсальной модели с полным набором элементов. Вместе с тем, основываясь на опыте, при планировании институциональных реформ необходимо заранее определять, какие организационные схемы (конфигурации каких элементов и в каком статусе) в принципе работоспособны, а какие скорее создают проблемы и ведут к срыву. Институциональные реформы, сложные политически и технически, требуют настроенных и скоординированных управленческих конструкций. При этом особо ценны модели, концентрирующие групповые интересы в целях реформ и снижающие уровень организованного противодействия.
  «Проектный принцип» назначений.
  В стратегию реализации мегапроекта органично вписывается принцип назначений в высших эшелонах власти на проект – на определенный срок и под решение конкретной стратегической задачи (а не на «направление»). По истечении заранее определенного срока результат работы оценивается по изначально установленным параметрам и критериям (выполнение задачи, достижение результата). В режиме мегапроекта такая схема оптимальна и в целом, и особенно в плане метареформы. Если в состав политических задач, обусловливающих назначение, будут включены институциональные реформы, это будет принципиально важным моментом в формировании новой системы и среды реформирования.
  Этапность и системы индикаторов.
  Институциональным реформам в составе мегапроекта, реализуемого в сжатые сроки, противопоказаны размытость во времени и отсутствие заранее предусмотренной этапности. Это мешает вовремя получать сигналы о пробуксовке и не позволяет экономике пользоваться промежуточными результатами. Эффективные принципы реформирования предполагают «картирование» реформ во времени и регулярный мониторинг хода их поэтапной реализации.
  Для такого мониторинга необходимо построение системы специальных индикаторов (целевых показателей), позволяющих оценивать ход реформ по их реальному воздействию на институциональную среду (например, снижение административных барьеров и ренты, транзакционных издержек, времени выхода на рынок, надзорной нагрузки, количества согласований и т.п.).
  Купирование конфликтов интересов.
  Проблемы институциональных реформ во многом, если не в главном связаны с избыточным влиянием структур, объективно заинтересованных в сохранении существующего положения. Такое негативное влияние имеет место на этапах как подготовки реформ, так и реализации. Наихудший вариант – назначение исполнителями структур, интересы которых реформа ущемляет в первую очередь. Ситуация проигрышная, даже если на такие структуры ставятся политические назначенцы с конкретными заданиями.
  В связи с этим в план реализации реформ должен быть заложен превентивный анализ конфигурации основных групп интересов, которые данная реформа затрагивает[41]. По итогам такого анализа вырабатывается система запретов, сводящая участие таких структур к необходимому техническому минимуму. Запреты могут распространяться на уполномочивание структур определенного типа на курирование реформ, на адресацию принципиальных поручений конкретным группам исполнителей, на ключевые роли в методологическом и методическом обеспечении реформ, на подготовку проектов нормативных актов и решений и т.д. Такого рода дискриминация широко используется в мире (принцип «китайской стены») и относиться к ней надо с пониманием – как к нормальному инструменту устранения конфликтов интересов.
  Общественная поддержка и контроль.
  Участие общественности, прежде всего предпринимательских объединений и независимого экспертного сообщества – важнейшая составляющая среды, необходимой для проведения институциональных реформ. Это главная низовая опора политической воли, если таковая направлена на дерегулирование. Это одновременно противовес ведомственным интересам и компенсатор профессионального слоя, который в силу конфликта интересов от реформ должен быть по возможности дистанцирован. Для реализации этих функций общественному сектору реформ должно быть обеспечено:
  – паритетное участие в основных подразделениях системы управления реформой (там, где это допускается);
  – открытая возможность участия или самостоятельной подготовки аналитических материалов, концепций и проектов нормативных правовых актов и иных документов, относящихся к реформе;
  – регулярный доступ к функциональному звену, ответственному за проведение институциональных преобразований;
  – стимулирование новых общественных объединений в целях поддержки институциональных реформ, участия в их подготовке и проведении;
  – предоставление максимальных возможностей для публичного контроля за процессом, включая широкое освещение хода преобразований в СМИ (включая создание специализированных форматов).
  Синхронизация и «баланс мегапроекта».
  Создание новой институциональной среды – сложный процесс, который должен быть согласован в том числе и по времени. Ограничения по срокам и, соответственно, по темпам реализации мегапроекта более не позволяют заниматься институциональными реформами в свободном режиме, без единого плана и сильной координации, без прямых обязательств по выполнению этапов.
  Это значит, что план-график институциональных реформ должен быть согласован с прогнозом изменения ситуации в сырьевой экономике и выполнен в режиме «обратного отсчета». При этом контрольные цифры (по времени) должны браться из самых неблагоприятных прогнозов[42]. Таким образом, необходимо иметь жесткий график развития ситуации на рынке сырьевых продаж, от нее отсчитывать необходимые темпы и параметры подъема экономики производства, а уже от этих параметров отсчитывать время, оставшееся на проведение институциональных реформ (с учетом временного лага от создания среды до появления экономического эффекта).
  Синхронизация трех процессов (динамики положение дел в сырьевой экономике, подъема несырьевого сектора и проведения институциональных реформ) представляет собой экономический расчет – баланс мегапроекта. На уровне этапов это предполагает ориентировочные численные показатели: возможные потери в сырьевых продажах – необходимые объемы наращивания собственного производства (импортозамещение и несырьевой экспорт) – время и объемы срабатывания «подушки безопасности» (резервов). При этом надо учитывать, что с точки зрения мегапроекта срабатывание «подушки безопасности» означает не мягкое приземление, а короткую задержку в падении.
  Далее необходима синхронизация внутри самой системы институциональных реформ. Некоторые реформы не только не могут полноценно работать на институциональную среду без взаимодействия в единой системе, но не могут быть одна без другой адекватно реализованы и даже нормально начаты[43]. По сути, речь идет о необходимости работы в режиме укрупненного сетевого графика.
  При координации институциональных реформ также необходимо учитывать, что для решения задач мегапроекта эффекты необходимо собирать буквально по крупицам. Никакие прорывные направления ситуации не спасут – процесс может сдвинуться только в результате суммарного, кумулятивного эффекта. Кроме того, сопротивление преобразованиям может быть сведено к минимуму только движением единым фронтом, исключающим «обходы с флангов».
  В отношении темпов реализации реформ необходимо отметить, что установка на исключение революционности остается в силе, однако имеет некоторые нюансы. Время ограничено, и именно оно теперь диктует темпы преобразований. Если время будет упущено, выбирать придется между революцией институциональной и социальной.

Стартеры мегапроекта.

  План реформирования институциональной среды начинается с определения «триггеров» – действий, которые могли бы дать новому этапу преобразований импульс, нужный вектор и энергию саморазвития.
  Административная реформа.
  Данная реформа прошла ряд этапов, менявших ее формат и акценты (вопреки бытующему мнению, будто все сводилось к «нарезке» органов власти). Первый Указ об административной реформе предусматривал перераспределение полномочий не между органами государственной власти, а между государством и обществом (от сокращения функций министерств и ведомств до развития саморегулирования):
  – была проведена беспрецедентная по объему и качеству работа по выявлению избыточных функций и подготовке решений об их устранении;
  – был создан эффективный (и во многом уникальный) механизм обеспечения паритета между представителями власти и общественности в решении вопросов дерегулирования[44].
  На втором этапе была изменена структура исполнительной власти. Главный результат – внедрение идеологии разделения функций правоустановления и правоприменения (органов, отвечающих за политику и нормотворчество, и органов, прямо работающих с ресурсами и оказывающих публичные услуги, включая платные). Даже критики административной реформы, как правило, упрекают ее за недостаточно последовательное проведение данного принципа. Там, где эта установка на купирование конфликта интересов была проведена последовательно, это дало явные результаты.
  На новом этапе от административной реформы можно ожидать подтверждения курса на дебюрократизацию и восстановление схем, зарекомендовавших себя ранее.
  1. Новый заход на ликвидацию избыточных функций органов власти позволил бы:
  – завершить начатую работу, сосредоточившись на функциях, наиболее обременительных для экономики[45];
  – восстановить и развить схемы взаимодействия власти и общества, «частно-государственного партнерства» в практике дерегулирования;
  – дать сигнал, что реформа продолжается в базовой идеологии и не предусматривает ревизии принципов.
  2. Новая коррекция структуры органов исполнительной власти может открыть дополнительные возможности:
  – для более последовательного разделения функций правоустановления и правоприменения;
  – для политического укрепления высшего эшелона исполнительной власти (в том числе через восстановление полноценного института «зампредов», курирующих крупные направления)[46];
  – дальнейшего дистанцирования от институциональных реформ структур и групп с явными конфликтами интересов.
  Таким образом, административная реформа одинаково важна: как прямое действие, как запускающий механизм и как политический сигнал о преемственности курса дебюрократизации с выходом на новый этап.
  Техническое регулирование.
  Данную реформу часто недооценивают как инструмент выработки и реализации экономической политики[47]. Сейчас здесь действует множество факторов, суммарный эффект от которых не контролируем, но явно не позитивен. Эта зона слабо реформирована и к рынку приспособлена в основном в плане коммерциализации отношений между регуляторами и регулируемыми.
  Действующая нормативная база содержит множество норм избыточных, завышенных и невыполнимых, устаревших, взаимоисключающих, непрозрачных, ориентированных на сделки[48]. Система оценки соответствия и допуска на рынок неэффективна: почти тотальная обязательная сертификация (отсутствующая в цивилизованных странах) не дает гарантий безопасности и качества. Надзоры многократно дублированы и также неэффективны, часто коррумпированы.
  Основные принципы реформы соответствуют международным подходам:
  – в результате «распаковки» старой нормативной базы в качестве обязательных выделяются требования по безопасности, которые устанавливаются техническими регламентами; потребительские качества и технологические схемы остаются в поле добровольной стандартизации[49];
  – техническим регламентам придается статус федеральных законов либо постановлений Правительства (аналог еврорегламентов и евродиректив – прообраз технического законодательства);
  – технические регламенты содержат минимально необходимые нормы, которые должны быть прозрачными и реально выполнимыми при данном уровне развития национальной экономики и техники;
  – в соответствии с мировой практикой осуществляется переход от дорыночной оценки соответствия к контролю на рынке как заведомо более эффективному;
  – в системе государственного контроля и надзора устраняется дублирование, часть функций выводится на рынок (саморегулирование, страхование и пр.).
  Идеология реформы технического регулирования сложилась до начала административной реформы и во многом определила ее подходы и принципы новой институциональной среды: прозрачность отношений; отделение нормирования от контроля (аналог разделения властей); минимум регулятивности, переход от директивного регулирования к рыночному; участие общественности в формировании новой нормативной базы. При адекватной реализации данная реформа может рассматриваться как модель.
  Деэкономизация бюрократии.
  Институциональная среда, сдерживающая развитие производств и инноваций, с одной стороны, является естественным порождением экономики перераспределения доходов от сырьевых продаж, а с другой – сама постоянно порождает вторичную экономику использования административного ресурса. Лозунг дебюрократизации экономики реализуется через «деэкономизацию бюрократии». Узел развязывается в обратной последовательности: сначала наводится порядок в экономике административной системы, что, в свою очередь, открывает возможности оптимизировать администрирование экономики.
  Одним из главных сюжетов стратегии национального развития (и, возможно, главным запросом сообщества) является искоренение коррупции. Поскольку это явление системное и на быстрые эффекты здесь рассчитывать не приходится, центральным оказывается вопрос о последовательности действий и о нахождении «стартовой точки».
  В этом плане важно различать первичную, встроенную коррупцию – и коррупцию вторичную, надстроенную. В первом случае используется уже реально существующая «естественная административная монополия». Здесь приходится бороться с фактами использования места, но нельзя устранить само место. Это процесс долгий и понятной стартовой точки не имеет[50]. Коррупция «надстроенная», наоборот, возникает там, где прямых поводов для поборов нет, и коррупционная ситуация создается искусственно (административная схема как бизнес-план).
  Надстроенная коррупция:.
  – более вредоносна, поскольку основана не на эксплуатации уже существующих барьеров, а на активном создании новых[51];
  – обычно видна на поверхности, поскольку имеет форму не тайных сделок, а легализованных отношений (например, в виде навязанных публичных услуг).
  Работа в данном направлении может стать «стартером» институциональных реформ в наиболее болезненной сфере – в упорядочении взаимоотношений между государством и обществом. Такой подход, в корне отличающийся от ловли «оборотней», может дать:
  – реальный экономический эффект, сначала для компаний и отраслей, а затем и для экономики в целом;
  – ощутимый политический результат в плане восстановления доверия общества к антикоррупционным инициативам власти;
  – плацдарм для продвижения институциональных реформ при одновременном снижении стимулов противодействия.
  Такой подход означает борьбу не со следствиями, а с причинами, что, как правило требует больше времени. Но в то же время он быстро выводит на результат в политическом пиаре, экономике, и оздоровлении морально-психологического климата в стране.

Коррекция самосознания.

  Как показывает история, особо крупные проекты срываются, когда их реализуют, оставаясь в плену старых стереотипов. И наоборот, успехи в таких начинаниях связаны с опережающими изменениями сознания. Нынешние вызовы также требуют корректив в самосознании нации и общественной морали.
  Демилитаризация истории.
  В российской культуре традиционно сильны архетипы Похода и Победы. Мы продвигаемся в истории, не обустраивая жизнь, а героическими маршами, предпринимаемыми авангардами под руководством командующих. Страна прорубает окна в Европу, не выходя из дикой азиатчины; проводит индустриализацию в режиме геноцида; разрабатывает ядерные проекты в лагерных условиях; запускает космонавтов, проигрывая битвы за урожай. Каждый прорыв оборачивается отрывом от России, остающейся глубоко в тылу. Каждая победа ставит вопрос о ее цене – и погружает в ожидание нового похода.
  Однако история бросковых модернизаций кончилась на исходе прошлого века. В век инноваций нельзя войти походным маршем, по команде, за счет накачанной нефтью казны, ограниченным контингентом специально подготовленных десантов. Такой бросок в лучшем случае даст ряд локальных побед, но не инновационную среду и здоровую экономику. Новый проект должен опираться прежде всего на «мирные» культурные стереотипы. Это вопрос смены тональности, начиная с идеологии и политической риторики и заканчивая информационным фоном и, главное, выбором программных приоритетов. С этой точки зрения стратегия наступления в области инноваций, высоких технологий, наукоемких производств и экономики знания возможна только как продолжение базовой стратегии «обустройства тылов». Это иная философия выхода из ситуации и обеспечения нормального развития. В этом плане национальные идеи в духе «Все для тыла!», «Поправь забор!» и т.п. сейчас более актуальны, чем лозунги победоносных прорывов.
  Общественная мораль и паразитарные стратегии.
  Сырьевое «благоденствие» (известное также как «сырьевое проклятье»), опасно не только проблемами в экономике, но и деморализацией части общества. Затяжное существование за счет природных ресурсов продолжается в стратегиях существования за счет сограждан: привычка к природной ренте воспитывает терпимое отношение к ренте административной[52].
  Решение стоящих перед страной стратегических задач требует формирования новой философии развития, в том числе, новой деловой и социальной этики, воспринимающей паразитарные наклонности не как «неизбежное зло», но активно им противостоящей. Необходим большой общественный проект, ориентированный на оздоровление морального климата и продвижение новой системы ценностей. Стержнем этого проекта может стать идея коллективной ответственности перед будущим и другими поколениями, даже если это противоречит прагматике настоящего. Проблемы это не решит, но способствовать ее решению может.
  Образы будущего.
  То, что общество вновь начинает говорить о будущем – признак оздоровления. Далее вопрос в том, как оно это делает[53].
  Российскому самосознанию традиционно свойственны крайности избыточного оптимизма и неумеренного скепсиса, гордыни и самоуничижения. Выбор правильного тона для стратегии национального развития важен, поскольку именно он задает логику и параметры: настроение диктует цифры. Эта тональность должна быть сбалансированной и приведена к разумному консенсусу. В мегапроект опасно входить в раздвоенном состоянии, когда проекты программы демонстрируют повышенную амбициозность, а сопровождающая их прогностика доказывает… что кризис не перерастет в катастрофу. В условиях гарантированной стабильности завышенный оптимизм программ политического смысла не имеет, но при смене ситуации и настроений может дать негативный эффект и даже сработать на дестабилизацию.
  Работа с будущим предполагает определенные алгоритмы. Сценарные прогнозы должны предшествовать разработке программ (в противном случае прогноз либо подгоняется под программу, либо противоречит ей). Прогнозы разрабатываются на большие временные интервалы, чем программы (в противном случае проект развития может оказаться убедительным на фоне десятилетнего прогноза, но неадекватным на фоне прогноза на двадцать или даже пятнадцать лет)[54].
  Тональность прогнозов и проектов должна учитывать также динамику конкурентов и собственные временные лаги (т.е., исходить из более сложной структуры времени). В оценке перспектив собственных прорывов необходимо учитывать, что мир в это время тоже не стоит на месте, в особенности в плане инновационного развития, высоких технологий и экономики знания. И наоборот, новое качество «человеческого потенциала» это вопрос, как минимум нового поколения, которое, в свою очередь, начинает формироваться только после создания новых условий (например, реформы системы образования).
  В современных условиях прогностика и стратегическое планирование опираются на неклассические представления о характере исторического процесса. Планирование на основе прогнозируемых средне– и долгосрочных тенденций дополняется учетом возможности бифуркаций – решающих развилок, когда малые сигналы «на входе» дают непредсказуемо сильные эффекты «на выходе», в корне меняющие ситуацию. Развитие становится менее предсказуемым и более рискованным. Это требует предельной осторожности в оценке перспектив и нового уровня ответственности в планировании действий. В таких процессах «десятилетия спокойного развития» обеспечиваются планированием не только стабильных тенденций, но и упреждающих мер по предотвращению ситуаций, чреватых неприемлемым ущербом.
  Все это предполагает коррекцию самосознания и самого стиля формирующегося мегапроекта, его «политической эстетики». И недюжинной политической воли, со стороны как власти, так и активной, ответственной части общества.
 в начало 

ПРИЛОЖЕНИЕ  ^ 

Архитектура мегапроекта. Принципы сборки и акценты содержания.

  Понимание мегапроекта как исторического предприятия нации, не исключает более специальной его трактовки – как комплексной программной разработки, имеющей определенную форму, как большого системного проекта, возникающего в развитие стратегии. Способ организации материала и работы здесь важен для результата: правильная сборка мегапроекта не гарантирует успеха, но ее отсутствие может гарантировать провал[55].
  Реализация больших планов всегда чревата напряжениями и разрывами, возникновением нездоровых образований с гипертрофированными или, наоборот, атрофированными органами[56]. Поэтому мегапроект, если он неизбежен, должен быть максимально полным и сбалансированным. А это зависит от способа его компоновки.
  Вариант такой компоновки можно представить в виде модели, в которой по горизонтали собраны основные блоки, от экономики и политики до гуманитарной сферы, а по вертикали – уровни работы, от стратегии и базовой прогностики через рабочее планирование до мониторинга реализации проекта и системы обратной связи.
  Итак, горизонтальный срез увязывает проектные предложения в области внешней и внутренней политики, социально-экономического развития и государственного строительства, правового обеспечения и организации администрирования, в научно-технологическом развитии, в гуманитарной и интеллектуальной сфере, в развитии гражданского общества, в ценностных ориентациях и общественной морали, в коррекции стереотипов сознания[57].
  Такие комплектации разной степени полноты могут присутствовать в президентских посланиях, правительственных директивах, нормально сверстанных предвыборных программах партий и кандидатов. Тем не менее, собранный вариант стратегии национального развития появился в феврале 2008 г. Доработка стратегии в формат мегапроекта (или близкий к этому) предъявляет дополнительные требования к сборке материала и увязке составляющих.
  1. Для доктринальных документов, как правило, достаточно внутренней непротиворечивости. Поскольку мегапроекты направлены на интенсивное решение сверхзадач, здесь требуется на просто согласование блоков, но их усиливающее взаимодействие: без кумулятивных, синергетических эффектов большие и трудные проекты, тем более в ограниченные сроки, в принципе не реализуемы.
  Так, от политического блока требуется поиск наиболее продуктивных форм взаимодействия с экономической сферой. Одним из направлений является расширение проблематики демократии с уровня собственно политических институтов на властные отношения в повседневных контактах граждан и государства, прежде всего в экономической деятельности («повседневная демократия»). Масштабы произвола и бесправия на средних и особенно низовых уровнях взаимодействия граждан с представителями власти в целом известны, но политический и правовой статус вопроса явно занижен, что тормозит его решение. Параллельно приходится технично решать проблему влияния типа экономики на политическое развитие, в частности купировать известные противоречия между установками демократии, с одной стороны, и сырьевой ориентацией с ее неоднозначным отношением к демократической организации общества – с другой. Институты гражданского общества при погружении в экономику также могут открывать для себя новые пространства активности, например, в виде массовой правозащитной деятельности в сфере отношений бизнеса с регуляторами и контролерами. Это, в свою очередь, также требует правовых, организационных и даже политических новаций. Задача мегапроекта – выявить точки роста, объединить их и дать им среду для кумулятивного саморазвития.
  2. Важное место в организации содержания занимает рациональная расстановка акцентов в целях недопущения чрезмерных флюсов или, наоборот, провалов. Как уже отмечалось, в силу возмущающего воздействия мегапроектов на естественные процессы, здесь особое значение имеет сохранение баланса.
  Так, особо сильные акценты на возможностях экономики знания, инноваций, хай-тека и пр., объяснимые на уровне идеологических включений в стратегию, на уровне ее доработки в мегапроект должны балансироваться акцентами на других направлениях диверсификации. В частности, речь идет о тех несырьевых секторах, которые к сфере инновационного, высокотехнологичного и наукоемкого прямо не относятся. Без должного развития таких секторов диверсификация неизбежно оказывается частичной, а модернизация (инновационный прорыв) утрачивает почву в виде обычных массовых производств, несырьевых источников инвестиций, начальной технологической культуры и т.д. Если идеология позволяет себе эффектные упрощения, а рабочая стратегия их до некоторой степени концептуально выравнивает, то формат мегапроекта требует максимально полной проработки фактуры, исчисления наличных и планируемых пропорций («идеология с калькулятором»).
  3. Сборка основных составляющих мегапроекта с претензией на полноту может выявить направления, которые для решения задач важны, но в силу тех или иных причин в стратегиях почти не учитывались.
  Решение задач такого масштаба, как они уже обозначены в проектах стратегии, невозможно без изменений в сознании общества, в мотивациях и ценностных установках, в общественной морали и стандартах поведения, в мировоззренческих стереотипах и т.д., вплоть до психологической мобильности. Во многом эти изменения должны быть достаточно радикальными. В противном случае преобразования упрутся в инерции сознания и психологии, что также является типовой проблемой в проведении больших и интенсивных реформ. Сборка с претензией на полноту требует включения этого блока, как минимум, на равных правах и в гораздо более плотном взаимодействии с другими составляющими мегапроекта.
  4. Правильная компоновка содержания позволяет удерживать целостность и ориентиры стратегии на всех уровнях дальнейшей проработки и реализации. Эта проблема для нас особенно актуальна, поскольку на более низких уровнях интеграции содержания и организации работы целостность исходной концепции часто рассыпается.
  По мере конкретизации рабочих планов нарастает ведомственная изоляция отдельных секторов мегапроекта. То, что было увязано в программных декларациях, на более низких уровнях упирается в несостыковки и противоречия, а в фазе реализации может двигаться и вовсе в противоположные стороны. Чаще всего разрывы возникают между потребностями экономического и инновационно-технологического развития, с одной стороны, и политическими, административными и т.п. практиками – с другой. Формат мегапроекта позволяет сделать контроль за соответствием разработок и действий исходной концепции, заложенной в стратегии, системным и регулярным.
  5. Правильная сборка основных составляющих мегапроекта позволяет выделить в них (а иногда и впервые обнаружить) особо приоритетные направления, что способствует более рациональному построению графика преобразований.
  Так, например, одной из ключевых проблем в обеспечения качества и темпов развития является даже не само по себе торможение жизненно необходимых преобразований, а пороки самой практики реформирования. Типовой пример – наличие сильных конфликтов интересов в структурах, которые назначаются ответственными за проведение тех или иных преобразований. Это со всей настоятельностью ставит вопрос об опережающем проведении метареформы, то есть о реформировании системы реформирования. В этом смысле некоторые аспекты административной реформы могут оказаться приоритетными в отношении иных, более предметно ориентированных преобразований.
Приведенные примеры фрагментарны, но показывают, что работа внутри уплотненной компоновки может давать креативные и даже сверхсуммативные эффекты. Такие возможности необходимо методично выявлять и складывать: без их совокупной «тяговой силы» необходимые параметры движения недостижимы. В нашем случае такого рода полнота и системность особенно важны, поскольку вытянуть страну из инерционной ловушки можно, только зацепившись во всех ключевых точках сразу.
  Если вернуться к общей модели компоновки мегапроекта, то по вертикальной оси собираются:
  1. Идеология (философия) проекта: базовые идеи, ценностные установки, интегративные принципы, этос и моралитет, реконструкции исторического, политического и культурного контекста, исторические и современные мировые аналоги и контрпримеры, «пантеон» (моральные, интеллектуальные, деятельностные и пр. авторитеты) и т.д.
  2. Собственно стратегия: исходные проблемы и рамочные условия, цели и задачи, приоритеты развития, опорные точки, схемы реализации проекта, его движущие силы и стратегические противники, варианты консолидации и т.п. С одной стороны, как уже подчеркивалось, стратегия должна претендовать на максимальную системность и сбалансированность, но с другой – содержать достаточно компактное и концентрированное изложение легенды мегапроекта, его квинтэссенции: что именно подвигает на его разработку и воплощение, почему необходим именно такой формат, как будет происходить его реализация, какие опасности будут купированы и какое новое состояние будет достигнуто. В отличие от общей стратегии, захватывающей общий фронт, это скорее освобожденная от вторичных моментов основная интрига предприятия. Такого рода драматургия важна не только для понимания центральной идеи предприятия, но также для его более концентрированной организации, вплоть до отбора основных контрольных цифр. При удачном воплощении такого рода рабочие легенды могут подниматься до уровня идеологии и приобретать статус национальной идеи.
  3. Прогностика и сценарии: мегапроект должен быть обеспечен комплектом прогнозов по всем ключевым параметрам с максимально полным спектром вариантов, описывать их вероятности и градации по рискам (ущербам). В определенном смысле экстремальные прогнозы могут быть важнее оптимистических и нейтральных: строить рабочие сценарии приходится от них (в силу уже упоминавшейся логики неприемлемого ущерба). Это также важно в плане мобилизующего (или демобилизующего) влияния прогностики на ход процесса, вплоть до известных эффектов самореализующихся и самоопровергающихся прогнозов. Кроме того, выбираемые прогнозные дистанции необходимо дополнять привязками к реальным стратегически значимым этапам и событиям. Сроки, на которые разрабатывается стратегия (или ее этапы), должны иметь внятные и сильные обоснования.
  4. Стратегическое и тактическое планирование также должно быть привязано к ключевым событиям и прогнозируемым графикам процесса. Так, стратегии на десять лет вперед могут резонно исходить из приемлемых цен на нефть, но если прогноз в большем интервале допускает, что через пятнадцать-двадцать лет не исключены проблемы с ценами на традиционные энергоносители (или иная форма сырьевого кризиса), стратегию целесообразно привязывать также к этим, критичным временным параметрам. В зависимости от такой привязки могут меняться опорные точки и контрольные цифры плана, сама тональность программ[58].
  В наших условиях особо важно следить за ориентацией стратегий и программных разработок на оптимизацию среды (институциональной, правовой и т.п.), исключая превращение мегапроекта в дополнительную форму регулирования[59].
  5. Реализация мегапроекта невозможна без комплексного мониторинга процесса. Помимо регулярных служб, это может быть резидентная структура, специально ориентированная на задачи проекта. При этом уже в самой разработке должна быть предложена система контролируемых параметров, критериев оценки предпринимаемых действий и их результативности. Конфигурация таких параметров может быть компактной, но ориентированной на параметры, являющиеся конечными и наименее фальсифицируемыми. Это особенно важно для оценки институциональных преобразований: именно здесь сосредоточены максимальная конфликтность интересов, риски имитации, очковтирательства и саботажа. В сжатых сроках такого рода мониторинг должен работать почти в режиме отслеживания сетевого графика.
  В системе управления процессом предусматривается обеспечение обратной связи, позволяющей получать сигналы о необходимости реакции или корректив. В первую очередь такая обратная связь осуществляется через заинтересованные в реформах общественные структуры и независимые экспертные организации. Далее об этом говорится подробнее; здесь важно подчеркнуть, что обеспечение эффективной обратной связи должно прорабатываться уже в самом проекте. Это может оказаться столь же значимой и нетривиальной задачей, как, например, проектирование инновационной системы.
  Сборка мегапроекта представляет собой отдельную задачу. Выше даны лишь возможные контуры подхода. Однако «проектировать проект» необходимо с самого начала. Уже по начальной конструкции можно судить, на что направлено идеологическое усилие: на мифологию и самообман – или на реальные сдвиги.
 в начало 




  Примечания

[1]  Идеология почти реабилитирована попыткой перезапуска идеологического процесса текстом о «суверенной демократии». Последние выборные кампании прошли под лозунгом преемственности курса, что потребовало его артикуляции. Проект стратегии национального развития предъявлен Президентом РФ 8.02.2008 и конкретизирован Первым заместителем Председателя Правительства РФ 15.02.2008. Наряду с плановыми работами (МЭРТ), экспертное сообщество предлагает инициативные проекты, подтверждая повышенный спрос на стратегии (ЦСР, «Деловая Россия», «Сигма» и др.).

[2]  Идеология здесь понимается как идейная аксиоматика. Если стратегия излагает принципы и планы действий, то идеология обеспечивает их принятие как постулатов. Граница условна: приобретая статус аксиом для новых программ и планов, положения стратегии становятся их идеологией. Здесь понятия взаимозаменяемы.

[3]  Это принципиально: страна, в которой идеология возможна не только в текстах, но и в реализации – уже другая страна. Происходит глубокая трансформация режима без изменения правовой формы. Конституция запрещает огосударствление идеологии (как института и монополии), но не мешает власти выдвигать идеологические проекты. В стране не должно быть идеологии, не оставляющей выбора, но это не значит, что на выборах страна не выбирает ту или иную идеологию. Деидеологизация в строгом смысле слова нереальна; речь идет о выборе между идеологическим диктатом или «рынком идеологий».

[4]  В этом контексте мегапроект понимается как специфическая, особо плотная сборка идеологии и стратегии, тактического и оперативного планирования, «машины воплощения». Без спецификации данного явления оно не схватывается как целое, а его решающие особенности остаются вне поля зрения. В стандартных ситуациях стратегии не выходят из своей функциональной ниши. Когда же они пронизывают вертикаль программирования и реализации при наличии огромного исполнительного потенциала, возникает новое качество: стратегия вырастает в мегапроект, что, в свою очередь, является особым историческим состоянием, со своими возможностями и рисками. В этом смысле мегапроект примыкает к таким категориям, как революция, эволюционное движение, спонтанное развитие, плановый переход и т.п.

[5]  Есть и проблемы в социальной психологии. Мегапроект – это всегда перегретые ожидания, которые плохо переносят любой неожиданный негатив: духоподъемные волны легко сменяются апатией, что сейчас особенно опасно, ввиду сокращения временных циклов. Кроме того, жесткие проектные конструкции, по сути, обрекают на жизнь в выстроенном в натуральную величину макете, а это плохо всегда, независимо от качества проекта.

[6]  На расширенном заседании Государственного Совета 8 февраля 2008 г. в официальном тексте впервые прозвучали слова о том, что речь идет «о самом существовании страны», причем «без преувеличения». Пассаж не взорвал аудиторию и даже не вызвал уточняющих вопросов. Нужно время на осознание того, что это не форсированная риторика, а оценка вполне реальной перспективы.

[7]  «Продуктами» экономики, основанной на сырьевом экспорте, в нашей стране являются: плохо контролируемое разрастание машины перераспределения, монополизм и подавление конкуренции, массовая коррупция, бизнес на регулировании и административных барьерах и пр.

[8]  Известным оправданием риска могут быть успешные мегапроекты в истории:
  – реформы Александра II (на входе загнивший феодализм, на выходе – почти капитализм; рост практически всех показателей; идеологический посыл – польза либерализации);
  – японское восстановление после поражения во второй мировой (масштабная реиндустриализация, конверсия оставшегося, копирование нового; идеологический посыл – даже после поражения надо подниматься);
  – современная китайская индустриализация – от Дэна Сяопина до наших дней (идеологический посыл – максимальное использование внешнего опыта и ресурсов для развития собственного хозяйства);
  – Евросоюз как мегапроект в чистом виде: на основе переосмысления ошибок мировых войн и для смягчения последствий деколонизации с 1960-х гг. была создана крупнейшая экономика, лидер политических и технологических инноваций;
  – индийская индустриализация с 1990-х гг. (пока находится в самом начале процесса, но масштаб – мега);
  – реформы Ататюрка в Турции (несмотря на все проблемы для бывшей Османской империи результат приемлемый);
  – Австралия с 1960-х гг. (построение сырьевого, экспортно-ориентированного «социализма»);
  Малайзия – мощнейший проект снижения сырьевой зависимости, диверсификации экономики, привлечения человеческих и финансовых инвестиций на основе понятного законодательства, гарантий гражданских прав и минимизации административных издержек, с одновременным цивилизованным подавлением межнациональной розни и развитием федеративных отношений;
  Новый Сингапур – специфичен (город-порт-государство), но тоже реализованный проект.
  Чудеса бывают, но требуют огромной работы.

[9]  У нас это соединилось: прямая угроза еще только проявляется, но ответ на нее уже предложен в виде уникальной исторической возможности. Иногда именно бегство от опасности дает рывок вперед. Для России это привычно: здесь чаще просыпаются, не когда труба позовет, а когда петух клюнет.

[10]  «Навсегда» здесь не преувеличение. Если прорыв к свободе не произойдет перед лицом такого исторического вызова, он тем более не произойдет в результате смещения России на задворки цивилизации. В условиях активного государства такие фиаско чаще приводят к неэкономическим мерам, реакции, изоляционизму и пр. Обсуждать «благополучную» перспективу послекризисного формирования малых суверенных демократий на территории нынешней России можно, но не хочется.

[11]  Это отнюдь не преувеличения, если учитывать, что цивилизация находится на переломе, меняющем саму графику процесса. Россия привыкла, что история всегда дает шанс догнать и даже «перегнать». Но на рубеже веков происходят сдвиги и размежевания, результаты которых окажутся необратимыми. Умеренный исторический оптимизм внушает уже не «авось», а «некуда деваться».

[12]  Ср. высказывание первого заместителя председателя Правительства, сделанное в Дубне: технико-внедренческие зоны спасут страну, когда обрушится сырьевая экономика.

[13]  Заявления о том, что в ближайшие сорок-пятьдесят лет кардинальных прорывов в альтернативной энергетике не будет, необоснованны, как и прогнозы обвала цен на углеводороды уже через десять лет. Но стратегия в любом случае должна исходить из определенной «вилки». Аналоги есть: съезд КПК решил, что экологический кризис поджидает КНР в 2036 г., а сырьевой – в 2042 г. Вряд ли следует копировать китайскую «точность» (во многом символическую), но реперы должны быть расставлены. Кроме того, надо учитывать, что кризис сырьевой экономики это не единовременное событие, а процесс с разными графиками.

[14]  С такими интервалами у нас теперь практически не работают; считается, что в условиях сжимающегося времени это правильно. Тем не менее, целый ряд положений стратегических материалов по своему реальному содержанию обращается именно к таким временными дистанциям. Что правильно, поскольку из более широкой перспективы сегодняшняя повестка дня воспринимается иначе.

[15]  Технические варианты альтернативной энергетики (АлЭ) уже есть, но пока обходятся несколько дороже углеводородного топлива. Если цена нефти и пр. продолжит рост, в какой-то момент переход на водород, биоэнергетику и пр. может стать рентабельным. Как только это произойдет, АлЭ начнет быстро развиваться и дешеветь под воздействием массового спроса. Цены на углеводородное топливо могут упасть еще до того, как оно будет вытеснено. Уже к этому моменту альтернативный несырьевой базис в России должен быть создан.

[16]  Следует также учитывать «вилку» между доходами от экспорта и расходами на импорт, включающими в нашем случае и продовольствие, и ширпотреб, и простые технологические товары (бытовые), и сложное технологическое оборудование, в том числе для добывающей промышленности. Экспортеры сырья и низких переделов стратегически всегда проигрывают экспортерам высокотехнологичной продукции. Производители импорта, затраты которых на сырьё растут, через цены перекладывают эти затраты на экспортеров сырья. Торговый баланс экспортёров, пересчитанный из нефтедолларов в тонны нефти и натуральное количество импортируемой продукции (например, машин) в долгосрочной перспективе не имеет «бонуса» от резкого роста цен. При этом надо также учитывать, что по факту импорт растет на 44% в год, а экспорт – на 17%. Торговый баланс может выйти на ноль уже в конце 2009 г. По инерционному сценарию Минэкономразвития России накопленная сумма расходов на импорт в 2018 г. превысит накопленную сумму доходов от экспорта.

[17]  Ускорение идет экспоненциально, темпами, которые психологически не всегда воспринимаются. По авторитетным оценкам в ближайшие четверть века компьютеры уменьшатся в 100 тысяч раз, а их производительность и возможности, напротив, вырастут в миллиарды раз. Считается, что за ближайшие 100 лет будет сделано столько же открытий, сколько за последние 10 веков. Надо не просто ускориться, но войти в этот сумасшедший темп.

[18]  Клише сейчас работает и без инерций советской эпохи, когда передовая наука и технические шедевры поставляли экспонаты на выставку достижений. Однако пропагандистские эффекты таких экспозиций нельзя переоценивать, поскольку они прямо зависят от отношения к политическим лицам и к ситуации в стране. При смене общего настроения «экспонаты» начинают работать в минус. В конце «застоя» отношение к космическим проектам было другим, чем во время Гагарина. В 90-е гг. какое-либо подобие инновационной риторики вовсе исключалось общим эмоциональным фоном. Через некоторое время тема инноваций рискует повторить судьбу нанотехнологий, едва не ставших «кукурузой XXI века».

[19]  Пояснения необходимы, поскольку эфирные обсуждения доклада президента о национальной стратегии показали, что лозунг упал на информационную амбразуру: в ответах на вопросы ведущих «почему именно инновации, и что это такое?» эксперты явно импровизировали.

[20]  Инновационный бум обусловлен тем, что скачок в массовом потреблении срезонировал с формированием глобальных рынков и взрывным ускорением научно-технического прогресса. Побеждает способность быстро и непрерывно создавать новое: продукты и свойства, потребительские ниши, сами потребности. Лозунгом становится ускорение и опережение, темпы обновления растут по экспоненте, отставшие исчезают с рынка.

[21]  Примером могут служить суждения о том, что при зарплатах, приближающихся к европейским, качество мы все равно «не держим», а потому можем конкурировать только в инновациях.

[22]  К разным странам это относится в разной степени, но это безоговорочно для особо больших и сложных стран, которые даже в условиях глобализации должны оставаться «ограниченно автохтонными», и каковых по оценкам мэтров экономгеографии начитывается в мире всего одиннадцать, включая Россию.

[23]  Это также обусловливает преимущественно технический характер нашей инновационной активности при дефиците нетехнических открытий. Из персонального компьютера, прежде существовавшего только в качестве научного прибора, Билл Гейтс сделал прибор массового потребления. Это дало колоссальный толчок целому спектру производств и программирования, дальнейших исследований, создало широчайшую рыночную нишу, которая постоянно растет. За 15 лет это изменило мир, хотя гигантской инновацией стало не техническое изобретение, а рыночное позиционирование компьютера. Для таких сдвигов необходимо другое инновационное мышление, чем то, каким мы располагаем и какое во многом продолжает культивироваться проектами особо высоких технологий.

[24]  В этом случае технико-внедренческие зоны, прорывные направления, венчуры, инкубаторы, посевные, передача интеллектуального продукта и коммерциализация результата остаются в инновационной стратегии, но уже в качестве технического инструментария.

[25]  Ин-новация – это не любое изобретение, а именно изобретение внедренное. Инновации могут создавать новые продукты и потребительские ниши; вносить новое в уже производящуюся продукцию. К инновациям могут причисляться усовершенствования в дизайне, эргономике и пр. С инновациями часто отождествляют «экономику знания», «высокие технологии», «наукоемкие производства» и т.п., что не строго, но для экономии слов иногда приемлемо. В советский период было установлено считать «открытиями» то, что впервые вводилось в данной отрасли, даже если в соседних отраслях эта новация уже применялась. Проблема инновационного очковтирательства не отпала.
  Это также мешает адекватному освоению мирового опыта, аналогов и контпримеров. Так, существуют крайне разнящиеся оценки того, какую долю в экономике той или иной развитой страны занимают инновации и хай-тек, какой процент ВВП они обеспечивают и т.д. Оценки могут отличаться в разы.

[26]  Современная наука стоит на порядок дороже своих недавних аналогов, включая ядерные программы. Поэтому особо крупные проекты финансируются, как правило, международной «складчиной» – даже если речь идет о странах наиболее обеспеченных, вкладывающих в науку существенно больший процент ВВП и имеющих более значимые исследовательские заделы, чем у нас.

[27]  На средства от экспорта энергоресурсов инновационный «планер» может быть построен, на него могут быть даже навешены «моторы», однако без твердой полосы относительно простых и рутинных производств он не взлетит и не сядет, а будет лишь форсировать холостые обороты, сжигая ассигнации. В этом случае картинки с президентами в кабинах стоящих на земле истребителей могут приобрести сомнительную символику.

[28]  Страны, плохо делающие простое и старое, могут хорошо делать сложное и новое лишь в искусственных условиях и вне экономики, в качестве экспонатов. Символами российского хай-тека до сих пор остаются подкованные блохи, «Бураны» и специфический по качеству и дизайну отечественный автопром.

[29]  Это не всегда видно за показателями общих успехов, но структура ВВП и его роста, торгового баланса, доли импорта в обеспечении внутренних потребностей, экспорта от производимой продукции и т.п. свидетельствуют о сильной кризисогенной диспропорции.

[30]  В современных условиях закупка отдельных комплектующих у тех, кто делает их лучше и эффективнее – прогрессивное явление. В этом плане «вертикально интегрированная автохтонность» всегда проигрывает. Однако речь идет о более простых вещах, которые страна самостоятельно производить может и должна.

[31]  Здесь важно подчеркнуть, что это результат не рациональной включенности в международное разделение труда, а опасной выключенности из равноправной конкуренции вследствие административных препон, коррупционной нагрузки, дефицита общей технологической культуры и пр. Суждения о том, что в целом ряде отраслей мы отстали необратимо, а потому надо «хоронить своих покойников», не учитывают, что некоторые зарубежные компании в нашей институциональной среде могли бы иметь еще меньшую конкурентоспособность.

[32]  Вопреки распространенной иллюзии, постиндустриальное общество не отменяет общества индустриального и даже не надстраивается над ним, а непосредственно живет в нем. Тем более оно не возникает в условиях деиндустриализации.

[33]  Если решать институциональные проблемы инноваций через создание среды для «середины», экономические мотивы инновационной стратегии будут приоритетными. В иных вариантах инновационный маневр с большой долей риска оказывается неэкономическим, а значит, обреченным. Кроме того, в нормальной ситуации именно из массовых производств в систему креатива поступают заказы на доводку новых результатов, средства на проекты и гарантии востребованности интеллектуального продукта.

[34]  Близкие примеры восстановления «середины» также известны:
  – Финляндия после 1945 г. (опора на рынок огромного соседа, развитие «простых» отраслей – от унитазов и леса до металлургии, машиностроения и судостроения; на выходе – хай-тек на уровне «Нокиа» при 4,4 млн. жителей);
  – Норвегия (от нефтяного прошлого до наших дней) – судостроение, нефтесервис и оборудование для нефтедобычи плюс сельское хозяйство. Всего 4 млн. жителей;
  – Южная Корея с 1950-х гг. (экспортно-ориентированный рост на копировании чужих технологий с постепенным прорастанием своих) и др.

[35]  Главная поддержка «середины» – устранение того, что мешает, снижение административного прессинга. Финансовые аспекты оздоровления ситуации достаточно проработаны, консенсус в экспертном сообществе здесь практически достигнут, однако эти схемы будут малоэффективны без изменения институциональной среды в зоне нефинансового регулирования.

[36]  Среди обществ, живущих производством, с большим отрывом лидируют те, в которых права и свободы обеспечивают максимум инициативы максимально раскованных граждан. Здесь демократия императив, гражданские права обеспечиваются повсеместно и сверху донизу. Сырьевая экономика делает государство верховным распределителем, а население – получателем ренты (в малых и богатых странах) или вспомоществования (в странах больших и не богатых). Кроме того, сами производственные процессы в сырьевых отраслях стабильны, имеют «единственно верное» направление и не требуют от общества массовой инициативы и инноваций. Для сырьевой экономики демократия необязательна, как и большая часть населения (обуза в распределении).

[37]  Термин употребляется почти строго: в такой системе благосостояние и социальный статус человека определяются системой льгот и привилегий, которая, в свою очередь, зависит от положения в иерархии при ограниченной вертикальной мобильности.

[38]  Принято считать, что у России есть два главных ресурса: природные богатства и образованное, креативное население. Но нельзя не признать, что с человеческим ресурсом у нас сплошь и рядом обращаются еще более варварски, чем с природным. Обкладывать людей бесчисленными препонами, это то же самое, что тысячами тонн жечь нефть впустую, а остальное закапывать назад в землю или даром раздавать по миру своим же конкурентам.

[39]  Из посланий Президента РФ В.Путина Федеральному Собранию РФ: «Чиновники продолжают (…) „давить“ бизнес, сдерживая деловую инициативу и активность…»; «Ведомственное нормотворчество является одним из главных тормозов в развитии предпринимательства»; «Нужно энергично наводить порядок и в других сферах, где есть избыточное государственное вмешательство»; «…Бюрократию нужно не убеждать уменьшать свои аппетиты, а директивно ограничивать»; «В наши планы не входит передача страны в распоряжение неэффективной коррумпированной бюрократии».

[40]  Силы торможения активно обеспечивают себе алиби. Поэтому объективность в осмыслении опыта реформ является отдельной методической проблемой: «работа над ошибками» при неправильной организации может лишь усугубить мифологию. Такую объективность обеспечивают:
  – качество анализа, исключающее уровень «газетной» полемики, активно используемой мифологией;
  – публичность обсуждений и выводов, репрезентативность участия заинтересованных сторон и независимых экспертов, возможность апелляций;
  – документальная фиксация доводов и позиций, снижающей вероятность ситуационного использования некорректных аргументов и ложных фактов;
  – учет объективной заинтересованности участников процесса в успехе реформ или, наоборот, в их провале (конфликты интересов).

[41]  Соответственно, необходимы объективные, операциональные и трудно оспариваемые критерии выявления конфликтов интересов: ведомственная и околоведомственная (афиллированная) экономика, перспектива сокращение функций, понижение статуса, ограничение административного и иного влияния и т.д., вплоть до ограничения коррупционных возможностей. Часто проще определить структуру с достаточным политическим весом и минимумом конфликтов интересов (в свое время в реформах дерегулирования такую роль играл МЭРТ).

[42]  На этом приходится останавливаться специально и дополнительно, поскольку такой подход для нас труден психологически, даже если рационально он понятен. В интервале вероятности наступления критических событий в принципе недопустимо брать «средние показатели», поскольку в случае выполнения наиболее жесткой версии прогноза может возникнуть ситуация неприемлемого ущерба.

[43]  Так, в рамках административной реформы многие избыточные функции органов государственной власти не могут быть ликвидированы до реализации соответствующих этапов реформы обязательного нормирования, оценки соответствия и государственного контроля, а именно до принятия конкретных технических регламентов. В то же время адекватная реализация реформы технического регулирования невозможна без доведения до логического конца самой административной реформы, то есть до последовательного разделения функций органов государственной власти в целях устранения конфликтов интересов.

[44]  В Правительственной комиссии по проведению административной реформы и в системе рабочих групп общественный сектор не уступал административному. При всех естественных в таких ситуациях напряжениях рабочие компромиссы, как правило, достигались.

[45]  Необходимо также отследить:
  – какие избыточные функции не удалось ликвидировать на первом этапе и почему;
  – каким образом ведомства в других формах восстанавливают утраченные функции или компенсируют их потерю новыми административными схемами.

[46]  «Прореживание» верхних эшелонов исполнительной власти в наших условиях не только не означает снижения прессинга на средних и низовых уровнях, но и может приводить к бесконтрольному наращиванию давления внизу. Кроме того, если на высших политических уровнях институциональными реформами не занимаются напрямую и систематически, это повышает риск манипуляций снизу.

[47]  Технические нормы закрывают или открывают рынок страны и «взламывают» рынок конкурентов; запускают или блокируют инновации; дают преимущества тем или иным отраслевым направлениям или категориям бизнеса и т.д. Например, одной «второстепенной» нормой можно установить непреодолимый торговый барьер или убить в данной отрасли весь малый бизнес. Смежные сферы регулирования (например, финансовая) имеют крупные интегральные показатели, отчетливо выявляющие эффекты от тех или иных стратегий или конкретных действий. Суммарные эффекты технического регулирования, наоборот, прямо не выявлены. Кроме того, административная рента на техническом регулировании плохо поддается полной калькуляции. Помимо прямых взяток и расходов на «публичные услуги» в нее входят также дезорганизация производства в ходе проверок, нереализованные проекты, потери во времени выхода на рынок и в логистике, барьеры для инноваций и т.д. Отдельно считаются моральные потери, которые исключают из предпринимательской деятельности целые категории граждан, не способных вступать с представителями власти в неформальные отношения.

[48]  В полном объеме совокупность требований неизвестна не только контролируемым, но и контролирующим. При формальном подходе на основании действующих норм при желании можно закрыть практически любое производство.

[49]  В настоящее время от советской экономики тотального плана и дефицита в нормативной базе сохранились:
  – одинаковая обязательность норм по безопасности и требований к конкретным потребительским параметрам (что было естественно в отсутствии рыночного регулирования качества и физически реализуемо на примитивной номенклатуре продукции);
  – обязательное нормирование не только «выходных» параметров продукции, но и конкретных технологий их обеспечения (способов производства).

[50]  Существует определенный набор факторов, который предопределяет масштаб коррупции (начиная от уровня финансового и социального обеспечения чиновника, его общественного статуса и заканчивая политической стабильностью). Снижение уровня коррупции достигается только совокупностью факторов: достаточно провала в одном из них, как коррупция быстро восстанавливается.

[51]  Здесь действует принцип: «Мы вам будем больше мешать, чтобы вы нам больше платили, чтобы мы вам меньше мешали». Доходы от этого околоадминистративного бизнеса несопоставимы с потерями, в которые они обходятся экономике, а в итоге и политике.

[52]  Такого рода установки уже проникают в массовые настроения и выражаются в снижении социального статуса производящей сферы. Жизненный успех начинает связываться с причастностью к перераспределительной бюрократии или к окологосударственному бизнесу на административных барьерах и навязанных услугах.

[53]  Прогнозы, сценарии, стратегии и программы – сильный инструмент самодиагностики: они не всегда убедительны в том, что будет завтра, но всегда достоверны, показывая, что мы есть сейчас. Поэтому прогнозы и проекты – это не только картины будущего, но и «зеркало». Часто благополучные общества предъявляют наиболее тревожные сценарии, а находящиеся на грани кризиса демонстрируют чудеса оптимизма. Это не только вопрос национальных характеров – на основании такого анализа можно ставить политические диагнозы.

[54]  В этом плане часто употребляемый образ резервных фондов как «подушки безопасности» может оказаться признаком стратегического просчета. Подушка безопасности срабатывает в момент серьезной аварии, после которой автомобиль не продолжает движение, а ставится на большой ремонт. Поэтому в таких случаях точнее говорить об «амортизаторах», учитывая при этом, что амортизаторы гасят колебания, но не спасают от спадов.

[55]  В данном случае мы не претендуем на построение полной и проработанной модели мегапроекта. Задача – наметить общие очертания структуры и подходы к ее содержательному наполнению, показать отдельные креативные возможности такого рода сборки.

[56]  Это обычная для больших форсированных проектов «болезнь фрагментарности». Типовая ошибка, основанная на ложно понятой «логике приоритетов» – форсаж отдельных направлений при невнимании к «тылам», без которых прорывы оборачиваются отрывами от несущего организма. Классический пример – многие «достижения» советского периода. Такие тенденции начинают проявляться в последнее время, и было бы неосмотрительно, если бы назревающий мегапроект их только усугубил.

[57]  Перечень составляющих и конкретные способы структурирования могут также варьироваться – здесь достаточно представить примерный набор элементов.

[58]  Желательно также соотносить сроки стратегий с горизонтами планирования соседей (у Европы – до 2040-2050 гг., у Китая – до 2080-х гг.) или основных конкурентов на рынках (глобальные горнодобывающие компании имеют горизонт планирования, выходящий за пределы 2070-х гг.). Сопоставляя заявленные потребности и возможности конкурентов и партнёров можно более чётко прогнозировать своё место в мире, соразмеряя его с собственными возможностями и претензиями.

[59]  Пока эта пропорция не всегда выдерживается: планируются типы и количество самолетов, которые предстоит произвести и продать, в то время как институциональные реформы упоминаются в текстах на уровне названий.