Московский комсомолец, 15 августа 2016

Вялотекущий конец света

Время читать Апокалипсис

фото: Алексей Меринов

В философии есть понятие: «исторический размер». Это как динамический габарит: чем быстрее движется транспортное средство, тем больше «места» оно занимает на дороге. Рядовые события объяснимы близкими причинами, но когда поток набирает скорость, смена дистанции и оптики позволяет увидеть длинные волны, большие процессы и длительности — размерность эпохи.

Плюс плотность потока — количество событий на единицу времени. В затишье журналисты высасывают «интересное» из пальца, но сейчас сгущение простых информационных поводов и подлинных сенсаций явно зашкаливает. Если нанести метки происшествий на карту времени, такая инфографика может добить: отдельные точки уже сливаются в сплошные пятна.

Но есть и эффект привыкания. За время ГКЧП погибли три парня, и это было шоком. Сейчас даже реакция на смерть стала выборочной; удивляют не теракты и катастрофы, а их отсутствие в новостях. Дальше развилка: либо процесс превысит возможности адаптации и люди начнут что-то со всем этим делать, либо дури и лени хватит, чтобы тихо дожить до рукотворного конца света, вялотекущего или не очень.

Симптомы угрожающе суммируются. Террор становится системным и «вирусным», вооруженные конфликты сливаются в войну эпох и цивилизаций. Новое переселение народов испытывает на прочность «ковчег Европы» и саму постколониальную идеологию — мультикультурализм, толерантность, политкорректность. Расширяются трещины в международных договорах и союзах, в самой «архитектуре мира». Плюс судороги сырьевых экономик и паразитарных режимов — неототалитаризм, распад морали и сознания, гибридная экспансия и техногенные катаклизмы. Пожары в лесу и наводнения в городе — тоже знаки распада государства. Разрушительная работа «восходящих потоков» из теории климата и коррупции. Улицы заливает водой, а СМИ — мочой, потому что эта экономика спорта и города прямо вытекает из этой политики, которую, в свою очередь, колбасит еще более сильная ломка — самих основ режима.

Экзальтированный оптимизм с навязчивыми стенаниями о том, что «все будет хорошо», выдает подавленный страх. Невроз подогревается СМИ — завываниями дикторов и ором ток-шоу, заряженной аналитики, новостных анонсов и фонового сопровождения всего этого искусственно вздрюченного вещания. Идеальная попытка закопать головы в песок, себе и людям. Но на клетках со страусами не зря пишут: «Просьба птиц не пугать. Пол в клетке бетонный».

Ненормально радостная идеология на этом фоне и вовсе выглядит жестом умственного отчаянья. Агония порядка и мировоззренческая растерянность — вот подлинное качество времени, которое мы сейчас проживаем.

Самое время читать Апокалипсис.

История вообще движется волнами: в упадке вызревает будущий подъем, высшей своей точкой порождающий очередной кризис, если не катастрофу. Важно понять, на какой отрезок синусоиды мы попали, восходящий или нисходящий. Изображать отрыв и взлет на спуске, близком к обвалу, — смешно и опасно.

Этот маятник подвешен давно, и его никто не останавливал. Есть версия, что евроцивилизацию ждет судьба мира античности и точки невозврата уже пройдены. В первый миллениум тоже ждали конца света, но тогда обошлось, и Европа на радостях покрылась «белым кружевом церквей».

После расцвета легкого средневекового мракобесия эпоха Просвещения вновь развеяла тьму: «рассвет» (Руссо), «великолепный восход солнца» (Гегель), «вспышка молнии» (Шеллинг). При всей жесткости самокритики идея рукотворного прогресса дотянула до середины XX века, пока не взорвалась в тоталитаризме — производном Высокого Модерна с его культом тотального проекта и всего идеального — личности, города, государства. В ад, как обычно, завело строительство земного рая с претензиями на Истину и технологиями преобразования природы, в том числе человека и общества. Совершенство требовало человеческих жертв, но и сам воплощенный идеал обернулся умерщвлением всего живого — неподконтрольного и незапроектированного. Лагеря смерти и Вторая мировая с ядерным финалом обозначили локальный конец света, порожденного «темной стороной» Нового времени.

Мы это не прочувствовали, потому что внутренних болезней Модерна не изжили. Страна прозевала смену мировоззрения целой эпохи с критикой всякого дирижизма и разного рода инженерии — социальной, технической, генной... Поэтому здесь до сих пор готовы носиться с одинокими авторитетами и диктатурой, гнобящей людей во имя Принципа и Цели.

Постмодерн будто бы нашел спасение в отказе от всякой одержимости сверхценными идеями, от фундаментализма и профетизма, от безжалостной организации во имя правильного и идеального. Зацикленность на прогрессе как пути к совершенству он расценил как род временного, излечимого помешательства. Состоялась радикальная переоценка ценностей: от регулярного порядка к сложности «исторически сложившегося», от правильного к кривому, от респектабельного и нового к поношенному и отвязанному. Высокомерная серьезность сменилась скепсисом и самоиронией. Пафос умерился, зато восстановилась иллюзия понимания, как дальше жить — не идеально, но с защитой от срывов. В итоге вновь возникло ощущение, что история как-то «налаживается».

Однако это может оказаться лишь паузой, передышкой. Интеллектуальные тупики постмодернизма обозначились раньше, но теперь видны во плоти. Постсовременная расслабленность породила новые напряжения, каких раньше не было. Сейчас во всей этой радикальной эклектике на первый план выходит уже не смешение стилей, а столкновение плохо совместимых культур и времен. В толерантную Европу, духовно спасающуюся от собственного фундаментализма, физически заходит фундаментализм с Востока — архаичный по духу, но в оснащении новейших техник западного модерна. Это чревато столкновением цивилизаций, одна из которых нашла способ защититься от себя, но ценой ослабления своей защиты от других, уже освоивших синтез духовной архаики с вооруженным модерном. Постмодерн часто не видит и не понимает ничего, кроме себя, поэтому он еще как-то управляется с самим собой, а так — нет.

Мы опять попадаем на исход эпохи, и на горизонте все те же четыре силуэта: неуловимые мстители — всадники Апокалипсиса. Конец света много раз объявляли, он каждый раз отменялся, но именно потому, что его вовремя распознавали, делая правильные выводы в отношении финальных рисков. Неизвестно, где бы мы все были, если бы не этот самоопровергающийся алармизм. И наоборот, конец света всегда приближался не в меру оптимистичными энтузиастами. Ужасный век, ужасные сердца — это когда все тупо радуются.

В выборе наиболее рискованной траектории Россия опять лидирует. Здесь эффективно осваивают экстремальный политический постмодернизм, основанный на симуляции и циничной иронии, на отказе от принципов, ценностей и связи с реальностью. Здесь нет приличий, поскольку нет самой морали, нет лжи, поскольку нет правды как идеи и ценности. Когда-то классик постмодернизма Жан Бодрийяр написал эссе «Войны в заливе не было» — об ирреальности «документальной картинки в реальном времени». У нас принцип симулякра распихивают везде и даже не скрывают. Хуже того, экстремальный постмодернизм соединяется у нас одновременно с идейной архаикой и с типично модернистским культом всеобщего построения и делением всего и вся на жесткие (бинарные) оппозиции: своего — чужого, друзей — врагов, правильного — неправильного. В то время как другие ищут выход из постмодерна, нам еще предстоит разбираться со всей этой разновременной эклектикой. Если, конечно, не экспериментировать с концом света в одной отдельно взятой стране.

Сломы эпох — время веселое и страшное. В любом случае легкой жизни никто не обещает. Как сказал поэт, суровые годы уходят, но за ними приходят другие, они будут тоже трудны.

Александр Рубцов – руководитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН

Опубликован в газете «Московский комсомолец» № 27040 от 25 февраля 2016

Источник: http://www.mk.ru/social/2016/08/15/vyalotekushhiy-konec-sveta.html