Знание о прошлом становится предметом активных манипуляций, подчас беспардонных Политика по-разному ориентируется во времени. Ее можно сконцентрировать на видах более или менее отдаленного будущего или же сфокусировать на оперативном реагировании, на самосохранении здесь и сейчас, пусть даже в ущерб перспективам и ценой нагнетания проблем, которые самой же власти придется решать завтра. На прошлое текущая политика ориентируется условно: установка на возврат куда бы то ни было – тоже проект. Идеологическое сопровождение в этом смысле свободнее. Идеология может строиться на образах будущего, принимая форму проекта, может упиваться идеализацией прошлого или его критикой, а может обрабатывать «злобу дня», вплоть до вырождения в брутальную пропаганду. Три переломаНедавно мы перенесли два открытых перелома, в публичной политике и в идеологии, и один закрытый – в базовых установках режима. После опасного спада популярности и протестов 2011–2012 гг. власть бросила попытки ужиться со всеми и представлять общество в целом. Симптомы «холодной гражданской войны» наблюдались и ранее, но этажом ниже, в конфликтах между критиками и апологетами режима. Некоторое время еще теплились планы примирения с возмутившейся «лучшей частью общества». Но на фоне проваленной модернизации и неудач в заигрывании с протестом власть разобралась со своей социальной базой, сделав ставку на систематический разогрев массы и подавление несогласных при полном игнорировании проблем собственной репутации («мы вообще ни за чем не постоим»). Одновременно состоялся разворот в идеологии a-ля Примаков: от будущего к прошлому, от проекта к истории, от реалий «во плоти» к ценностям идеального свойства, усваиваемым в искусственно приподнятом настроении. Все это поддерживается инъекциями специально мотивированной агрессии и коллективной гордыни, причащением к комплексу мифов и символов, формирующих нечто монументально возвышенное, почти величественное. Истории в этом комплексе отводится едва ли не центральное место; знание о прошлом становится предметом активных манипуляций, подчас беспардонных. Не только фальсификацияНесколько упрощенно модель отношений в этой конфигурации обычно рисуется следующим образом. Есть историческое «знание», понимаемое как нейтральный контент. Власть в собственных интересах использует его как строительный материал для политически заряженной мифологии, не брезгуя прямой фальсификацией. Этому с разной степенью успешности пытается противостоять профессиональное сообщество, отделяющее мифологию от исторического знания, существующего «вне идеологии». Конфликт интересов здесь понятен и прост, более того, кажется естественным и неустранимым, а при авторитарной власти и вовсе безнадежным. Функции в этой схеме так просто распределены, что переубедить в чем-либо даже доброжелателей крайне трудно. На конференции Вольного исторического общества неоднократно говорилось о том, что миссию объединения нельзя сводить к опровержению фальсификаций (тогда только этим и придется заниматься), что в работе с историческим знанием в науке и в публичном пространстве есть множество не менее значимых конструктивных направлений. Однако в таких клише люди всегда реагируют на впечатляющие слова вне контекста; в итоге сразу несколько ресурсов сообщили, что «вольные историки» собрались всем миром бороться с историческими фальсификациями – и все. В жизни несколько сложнееСообщество историков неоднородно. Лишь некоторая его часть готова брать на себя ответственность за приключения истории в публичном пространстве, тем более в официальной идеологии. Но есть и соавторство в мифологии, и «авторитетное молчание», воспринимаемое как профессиональная легитимация фантазий идеологических самовыдвиженцев. Историческое знание в себе также не стерильно. Предустановки в нем полностью не устранимы, как и во всей науке, включая точные и естественные дисциплины. Не признающий этого позитивизм сам является идеологией и мифом. Вопрос в том, чтобы эту идеологическую нагруженность знания рефлексировать и сводить к минимуму, а не культивировать с откровенно утилитарными мотивами. Профессиональные идеологиСамое интригующее в этой схеме отношений просматривается в структуре власти, которая тоже не монолитна, в том числе в виду практических интересов. Есть собственно власть, а есть связанная с ней идеологическая обслуга, озабоченная собственными мотивами, включая профессиональное выживание. В структуре самой власти возможно разное отношение и к историческому знанию, и к сообществу историков, всех связанных с историей гуманитариев – вплоть до понимания внутреннего конфликта интересов. Власть как таковая по большому счету вовсе не заинтересована в склеивании себя с мифологией, резко конфликтующей с профессиональным знанием. При любой актуальной заряженности вряд ли кому хочется стать посмешищем сегодня в среде знающих, а завтра – в глазах всех, кто свободно ознакомится с разгромной критикой старой мифологии. Власть сама заинтересована в контроле официальной идеологии со стороны профессионального сообщества. При одинаковой эффективности идеология тоже бывает разного качества. Так, в скоропалительном возвеличивании нового праотца Отечества трудно будет объяснить даже не эпизоды сексуального насилия и необязательных убийств (кто без греха), а тот банальный факт, что вся история России, ее самосознания и культуры при наличии выдающихся умов и моральных авторитетов до 2015 г. как-то легко обходилась без идеологической канонизации равноапостольного героя. Проблема «зеркальца»: мы теперь и в самом деле всех моральней и умнее? Иная позиция у идеологической обслуги. Здесь критика со стороны профессионального сообщества воспринимается как удар по корпоративным интересам, статусным и коммерческим. Чем менее компетентна обслуга и чем беспомощнее она в креативе, тем трепетнее и агрессивнее ее отношение к внешней критике. Защитный пояс подавления независимой оценки в первую очередь призван обезопасить не столько власть, сколько срастающуюся с ней идейно-пропагандистскую корпорацию и ее временно выдвинувшихся представителей. Профессионалы слишком мешают выдавать «косяки», глупость и незнание матчасти за полет идеологической фантазии и искусство массовой пропаганды. Историки попадут в историюИтак, две линии фронта: внешняя, но и внутренняя. Независимых критиков идеологического абсурда надо представить как оппонентов, а то и врагов самой политики (что бывает, но не обязательно). Не менее важно организовать внутренний пиар и продать клиенту свое творчество как безупречное и талантливое. Техник есть множество, например, провести кабинетное «обсуждение», получить разгромные оценки – а потом докладывать наверх, что с академическим сообществом концепции согласованы. При всем неприятии советской идеологической ситуации нельзя не признать, что даже тогда была установка на минимизацию конфликтов с профессиональным знанием, в том числе за счет сбалансированного взаимодействия с научным сообществом, отнюдь не всегда карманным. Сейчас главной проблемой становится распространение антиисторической и малохудожественной идеологической самодеятельности, пытающейся диктовать историкам, чем им положено заниматься, а что вне их профессиональной компетенции. Самое же скандальное начнется, когда эти исторические упражнения сами войдут в историю и попадут под огонь критики следующих поколений. О том, будущем учебнике истории лучше думать заранее.
Автор – руководитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН
Статья опубликована в № 3890 от 07.08.2015 под заголовком: Метафизика власти: Историческое знание и фальсификация идеологии.
|
