Есть большая разница между пафосным отказом от того, чего и так нет, и самоограничением при обилии наличного В марксоидной версии промывание мозгов начиналось с «материи и сознания». К этому относились с иронией. Студенты распевали «Материя первична, сознание вторично» на мотив «Крокодилы» (которая по улицам ходила). Наш виднейший специалист в области физики времени как-то встретил меня на ступенях ИФ РАН словами: «Саша! Основной вопрос философии решен... положительно: пиво в Доме ученых есть!» Сейчас эта тема кажется архаичной, а обывателю – и вовсе не от мира сего. И зря. Происходящее в стране сравнимо с потрясением основ мироздания. Вековая борьба материалистического и идеалистического мировоззрений возобновляется, хотя и в гибридной форме – без опознавательных знаков и признания сторон участниками конфликта. Никто открыто не собирается вслед за Марксом переворачивать мир и вновь ставить сознание с ног на голову. Но в теневой и латентной идеологии, в идейно окормляемом сознании именно это и происходит, причем стремительно, за годы (для истории – мгновенно). В отсутствие идеологического канона кардинально и почти в одночасье меняются установки, стимулы и ценности, стереотипы поведения. А поскольку в природе ментальности такого не бывает, сознание расслаивается, испытывая себя на разрыв. Люди вещают о благе поста, энергично дожевывая и думая, чего бы еще перехватить. Начинается с пресловутого когнитивного диссонанса, а заканчивается аксиологической какофонией, сумбуром вместо порядка в головах и прочих органах социальности. Подобно песочным часам, переворачивается и весь социум: сторона бытийственная, связанная с экономикой, техникой и технологиями, с предметным миром и практиками повседневности, отбрасывается на задний план политикой идеального – фикциями духовности и имитацией идейного, умозрительными конструктами и силлогизмами, организованными аффектами и страстями. А это уже серьезно: со страной происходит телепортация в пространствах культуры и во времени цивилизации, у нее оказываются новые ориентиры, образцы, друзья, враги. И перспективы. На ходу меняются сценарии и прогнозы, образы будущего, мифы процветания и картины апокалипсиса, смыслы и цели, а с ними и «контуры судьбы». Буквально на глазах закрываются одни возможности, вчера считавшиеся спасительными, и открываются другие – казалось, навсегда отринутые. Самое простое и живое – реакция на «пищевые» последствия санкций. Начинается с позы горделивой жертвенности – с отказа от излишеств хамона с пармезаном. Новая метафизика: не надо нам пармской ветчины – дайте Обитель отечественной сборки. Суть мобилизационного мазохизма: будем опять страдать, благо есть во имя чего. Но вопрос не в том, без чего мы можем обойтись из того, чего не стало. С точки зрения структур повседневности лишение выбора в еде и одежде, в вещах, автомобилях и архитектуре, в перемещении, образовании, лечении и т. п. не менее важно, чем отсутствие выбора в идеологии и политике. Отсюда разница между пафосным отказом от того, чего и так нет, – и самоограничением при обилии наличного. Человека может возвышать равнодушие к мирским благам и материальным ценностям, но не рабский восторг лишенца, изображающего счастье от того, что у него опять все отобрали. Политический мазохизм и духовная аскеза – две вещи разные и несовместные. Здесь водораздел уже не между богатыми и бедными, не между аскетами, стоиками – и обуржуазившимися эпикурейцами. Носителями «новой морали» сплошь и рядом оказываются бездарные и ленивые конформисты, не в меру упитанные певцы поста и диеты, заплывающие жиром от нездорового аппетита. Переворот происходит и во власти – в ориентирах политики и в типе управления. При всех издержках, в начале 1990-х удалось в общих чертах осуществить эмансипацию экономики от идеологии и политики, выйти из положения, когда ради идейной мути, пропаганды и политической рекламы совершались действия, экономически абсурдные, убийственные для экономики и жизни. Теперь экономика отодвинута от приоритетов едва ли не больше, чем в эпоху КПСС, – и как принцип, и с точки зрения «веса» экономического блока в правительстве. Приоритетом стала «геополитика», которая работает не на утилитарно понятый национальный интерес, а на квазиидеологию, причем в простейшем, пропагандистском ее виде. Понятно, какое будущее уготовано с таким давлением мифологии на прагматику. Советская модель была номинально материалистична, а по сути идеалистична (секретарь по идеологии был выше премьера). Но и этот «идеализм» постоянно апеллировал к социально-экономической материи – к производительным силам, которые вдруг небывало разовьются с расцветом науки и техники, к «источникам», которые (вопреки нормам языка) «польются полным потоком». Ничего этого теперь нет. Доминирует идея заслуженного (в хорошем смысле) страдания, возвышающего и очищающего. Народ готовится к суровым временам, которые насылает враг, уязвленный нашим вставанием с колен. Но в этой возвышенной трагедии отсутствует мотив катарсиса: не видно выхода из черной полосы. Обещать благополучие с отменой санкций – никто не поверит. Вернуться к лозунгам модернизации, «снятия с иглы» и запуска «экономики знания» тоже не получается: способность к диверсификации видна по ценникам. Остается война, если не вечная, то хроническая. Происходит обратное описанному Мансуром Олсоном: стационарный (оседлый) бандит срывает страну в поход, пренебрегая дисконтированием поборов и общественным благом в целом. С государством может произойти то же, что и с боевиками, которым нечего делать после демобилизации. Уже сейчас минимально дальновидных политиков гложет забота: можно ли пристроить к мирной жизни воинов ДНР, ЛНР... Хватит ли на эту армию шахт и тракторов? Правительство не партизанский отряд, но навыки растрачиваются, а испорченные перспективы трудно восстанавливать, даже в лозунгах. Похоже, вытаскивать экономику из-под идеологии с политикой придется с не меньшими проблемами и издержками, чем после распада СССР. Тем более трудно это будет из-за особенностей нашего идеализма, который не тянет на объективный, но субъективен до солипсизма. Весь мир сворачивается в точку индивидуального сознания, причем известно, какого именно. Глубоко безыдейная прагматика власти, упакованная в эту идеологию, не отслеживается массой, измученной теми же комплексами. Поэтому возврат из похода назад к жизни и реальности может оказаться болезненным и трудным.
Автор — руководитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН
Публикация основана на статье «Метафизика власти: Телепортация страны» от 02.03.2015, №3781.
Источник: http://www.vedomosti.ru/newspaper/articles/2015/03/01/metafizika-vlasti-teleportatsiya-strani
|
