26 февраля 2015

Александр Рубцов

Кандидат философских наук, руководитель Центра философских исследований идеологических процессов Института философии РАН

Борьба за тело: почему бесполезно жаловаться Путину на «либералов»

Владимир ПутинФото ТАСС

При действующей модели государства никакие обещания экономических прорывов и «нового курса» не имеют смысла

Московский экономический форум, прошедший на прошлой неделе на площадке МГУ, не собрал громкой прессы, несмотря на полторы тысячи участников, «международный» статус и формат с огромным числом встроенных конференций и круглых столов. Это можно объяснить недостаточно «звездным» составом (зияющим отсутствием фигур первой величины), а также недооценкой перспективы реальной коррекции, если не смены курса. Сейчас события развиваются так быстро и непредсказуемо, что сегодняшние идейные маргиналии завтра могут оказаться куда более плотно включенными в государственную стратегию исключительно в силу повышенной турбулентности в верхах.

Основным мотивом участников стала критика нынешнего курса как патологически либерального и преступно зависимого от международных финансовых и прочих институтов.

Вроде бы ничего нового, кроме соединения времени, места и подчеркнуто резкого, местами отвязанного тона в отношении объектов критики. Развивавшаяся в разных вариациях идея «вставить клизму» правительству как средство против «вируса либерализма» более органично звучала бы в другом интерьере. Как и одно из главных украшений мероприятия — знаковый доклад специального гостя, бывшего «народного губернатора» ДНР Павла Губарева, обосновавшего, в частности, тезис о том, что «Народ Новороссии — самый трудолюбивый, свободолюбивый и демократический народ на земле», с большим научным потенциалом, но вот сейчас столкнувшийся с главным вызовом экономике — угрозой срыва посевной кампании. Знакомый ход – придать мероприятию статус «международного», пригласив на него пару иностранцев с более или менее известными именами и некоторым статусом в прошлом. Прием совершенствуется.

Несмотря на всю эту экзотику, претензии собрания возвышались до уровня «альтернативного правительства» и формулирования «Нового курса», призванного вывести страну на правильный путь — впервые со времен горбачевской перестройки. Идеи те же: больше государства, запуск множества плановых мегапроектов, распаковка резервов и массированное вливание бюджетных средств для стимулирования производства.

Можно по-разному относиться к критике либеральной модели и, более того, оспаривать сам тезис о том, что нынешний курс является либеральным в собственном и строгом смысле слова. Однако больший интерес представляет политический контекст этого антилиберального движения, его включенность, тон, адресаты. В таких случаях всегда важно, кто говорит, из какого места, кому именно.

Главное здесь — отношение к фигуре президента — и к личности, и к важнейшему элементу в системе персоналистской власти.

Почти как у Эрнста Канторовича с его «двойным телом короля» — как физиологического объекта и как «подставки под корону». Обращаются к человеку, будто не зная, кто он по статусу и должности и какое отношение имеет к критикуемому курсу.

Главная интрига здесь в особого рода фигуре умолчания, незаметно, без каких-либо пояснений, выводящей личность президента из всего этого остро критикуемого контекста. Отчасти это напоминает эффект «тефлонового рейтинга» первого лица, когда отношение к фигуре лидера чудесным образом отделяется от общей оценки ситуации в стране и даже от видимых результатов правления. Однако то, что иногда естественно для массового сознания, не утруждающего себя лишней рефлексией, мягко говоря, проблемно в аудитории, претендующей одновременно на науку и политику, на знание и власть. Для среды, называющей себя экспертной, никакого «тефлона» быть не может. Но тогда вся эта надорванная критика курса начинает выглядеть двусмысленно, комично, а то и слишком дерзновенно.

Положение лояльных Путину критиков официального курса объективно противоречиво.

Чтобы быть замеченными и услышанными, они вынуждены форсированно повышать тон и все менее стеснять себя в выражениях. Классика — депутат Евгений Федоров с его особым амплуа политического постмодерниста, защищать режим... настаивая на его полной управляемости внешними врагами. На такой же форсаж обречены и допущенные к телу советники, претендующие на стратегическую альтернативу, но почти отрезанные от принятия решений. Если же убрать фигуру умолчания, получается отчаянный донос Владимиру Владимировичу Путину... на него самого. Причем в разных смыслах: либо лидер ничего ни в чем не понимает, либо мало что контролирует и позволяет манипулировать собой в главном, либо он также продался МВФ, как и отечественный ЦБ, либо наши спецслужбы не в состоянии раскрыть деятельность иностранной агентуры в самом центре управления страной. А вот ученые-экономисты — в состоянии. Бывает.

Тут же всплывает вновь вопрос о правомерности определения нынешнего курса как либерального. По другим и, как кажется, более квалифицированным оценкам, нынешнюю модель трудно не назвать клоном государственного капитализма. Власть и бизнес, контроль и собственность срослись здесь до неприличия. Негосударственный сектор не просто сжат, но заведомо вторичен и крайне неустойчив. Он может быть в любом месте, в любой отрасли и в любых объемах свернут без смены модели, а именно внутри нее.

То, как Москва в силу посетившей кого-то фантазии и простым шевелением длани сейчас убирает частные киоски, показывает систему в миниатюре.

Присутствие в экономике инстанций регулирования, контроля, надзора, перераспределения очевидно зашкаливает. Административный прессинг тем больше, чем сильнее аппетиты административной ренты. Весь этот обвес не может быть отделен от финансовой стратегии и от курса в целом, который, собственно, и считается «либеральным».

Если же предлагается наращивание присутствия государства по всему фронту его борьбы с частной инициативой, то это необходимо честно и профессионально эксплицировать не только по конкретным действиям власти, но и по ожидаемым эффектам. Куда мы придем и чего добьемся? Помогают в таких случаях исторические и географические аналогии: если предлагается жестко альтернативная модель, то важно понять, это будет «как где и когда?», «как у кого?», причем аналоги обязаны быть исторически успешными и хоть как-то привязанными к нашим реалиям.

Есть подозрение, что задача не решаема. Все разговоры о постлиберализме в мировой теории и практике не имеют никакого отношения к экономике, обложенной государством со всех сторон и изнутри и в этом смысле являющейся в лучшем случае долиберальной. Свобода бывает неуютной, и на ее ветрах людям иногда приходит в голову что-то на себя накинуть.

Но Россия является на забег мировой конкуренции в тулупе и валенках – а ей еще пытаются надвинуть на глаза шапку и завязать уши.

Фигура умолчания с элементами «тефлона» в итоге распространяется с персоны президента на всю систему власти, на государство как административную систему в целом. Иными словами, предлагается сменить курс на противоположный, но «машину» (как механизм) при этом в целом оставить прежней.

Даже чисто теоретически эти идеи страдают системной ошибкой – допущением, что форма власти отстроена от политического содержания, что наличная модель управления и вся институциональная среда не только не участвуют в порождении этого курса, но и способны его менять на любой, хоть на противоположный. Например, так: система тратит деньги крайне неэффективно, но если она начнет тратить их в гораздо больших объемах, то проблема неэффективности рассосется сама собой, производство расцветет, а обвальное импортозамещение быстро заместит все чужое всем своим.

Здесь мы выходим на оценку либеральной или противной ей этатистской перспективы, исходя не из абстрактно-теоретических или политически-вкусовых предпочтений, а на основе анализа качества имеющегося в нашем распоряжении государства, его способности «тянуть» тот или иной курс. Нет смысла спорить с этатизмом как таковым, если еще до всех этих мировоззренческих разногласий очевидно, что с этим конкретным, наличествующим государством любые «проектные» модели, столь популярные в «партии больших трат», обречены на систематические провалы начинаний, перекрываемые (как на Олимпиаде) многократным увеличением объема закачиваемых ресурсов с таким же многократным их перераспределением в пользу заинтересованных лиц – неважно, насколько такое перераспределение легально или преступно. Сейчас идеи еще больше засверлить «подушку безопасности» выглядят симптомом не столько дальновидной политики, сколько стремления правильно и не во вред себе организовать агонию.

Но здесь же намечается и почва для относительного, временного и чисто технического консенсуса.

Если для реализации государственнического курса необходимо хотя бы чуть более дееспособное и чуть менее вороватое государство, этатистские и антилиберальные идеи должны быть отложены в долгий ящик – вплоть до кардинальной перестройки всей системы управления экономикой, а заодно и политикой. До этого государственники должны временно оставаться убежденными «техническими либералами», регулярно принимающими сильнодействующие средства от вируса «неподготовленного этатизма». Тем более что терминология «смены вектора», «реиндустриализации», «импортозамещения» и пр. во многом заимствована ими у тех же либералов.

Но с другой стороны, все эти мероприятия могут играть и другую роль. После них любая хоть сколько-нибудь вменяемая оппозиция должна перестать критиковать либеральное крыло правительства и просто обязана стеной встать на его защиту. Оппортунизм, конечно, но настоящий либерал даже ненастоящему глаза не выклюет.

Источник: http://www.forbes.ru/mneniya-column/tsennosti/284787-borba-za-telo-pochemu-bespolezno-zhalovatsya-putinu-na-liberalov