С некоторых пор слово «либерализм» стало в России ругательным, а «модернизация» — опошленным и табуированным. Напротив, «консерватизм» и «традиция» за пару лет превратились в ключевые смыслы официальной политики и едва ли не выражают дух местного времени. Тем более интересно заняться сейчас «картированием идеологического ландшафта»: важно видеть всю идеологическую поляну и ее конфигурацию. Извечная оппозиция либерализма и консерватизма не вполне корректна, хотя и оправданна. В правильной логике консерватизму противостоит не либерализм, а прогрессизм, восходящий к революционаризму; это спор о характере изменений, об их форме и скорости, а не о содержании. Либерализму же логически противостоит не консерватизм, а этатизм, государственничество с «коммунальными» пристрастиями. Но исторически сложилось, что в идеологии, политике и жизни либералы всегда спорили и боролись именно с консерваторами: при всех консервативных оговорках результирующий, но и наиболее проблемный вектор развития — эмансипация личности и рост свободы. Консерваторы и либералы часто стоят по разные стороны не смысла, а движения. Их различает отношение к процессу, который в любом случае есть. Умеренный консерватор (охранительный, но не реставрационный) считает своей заслугой не то, что мир остановился в развитии, а то, что он эволюционировал в это состояние без еще больших трагедий. Если либералы акцентируют эволюционное движение к свободе, то консерваторы полагают, что без них «было бы хуже»: издержки ускоренного, а тем более революционного прогресса были бы выше. Образованные консерваторы ссылаются на известные эффекты развития, когда «революции отбрасывают назад». А широко мыслящие либералы, наоборот, обращают внимание на общий вектор движения истории, не перечеркиваемый откатами и иллюзией циклизма. Но когда идеология напрямую опускается в политику, эти дискуссии оборачиваются подлинной войной — еще холодной, но уже гражданской. Это опасно: сначала раскалываются умы, потом начинают раскалывать головы. Тогда приходится искать точки соприкосновения хотя бы в мысли и между людьми, еще способными слышать и думать. Теория переговорных процессов учит: когда переговоры заходят в тупик, надо остановиться, выдохнуть, а затем сменить платформу обсуждения. Умный дипломат ищет почву согласия, а не способ задавить врага. Общая платформа для думающих консерваторов и либералов — понимание вектора движения и точки, из которой мы говорим. Когда прогрессизм зашкаливает в революционаризм, вменяемый либерал может стать консерватором. Когда умеренность прогресса переходит в реакцию и деградирует в политическую архаику, умный консерватор не может не стать либералом. Выдающийся консерватор Бенджамин Дизраэли сказал: «У того, кто в 16 лет не был либералом, нет сердца; у того, кто не стал консерватором к 60, нет головы». Боюсь, что у того, кто не стал либералом в нынешней России, нет ни того, ни другого. Нормальный человек не станет подталкивать страну туда, куда она и так катится с нарастающей скоростью — даже ради денег и нездоровой любви к начальству. Еще одна нейтральная территория для либерально-консервативного диалога — тема нынешнего состояния государства. Это не теоретический спор о государстве как таковом: чем и в каком объеме оно должно заниматься для процветания или выживания. Допустимый объем присутствия государства в условиях переходных экономик и обществ определяется не теорией, а наличным качеством системы институтов, практик управления, кадров, количеством денег. Можно быть сторонником усиления госрегулирования, но нельзя не понимать суровой истины: чем меньше плохого государства — тем лучше. Всегда и везде. Можно искренне желать большего участия государства в экономике, культуре, социальной сфере и даже науке — но не с этой же вертикалью! У нас же обычное дело — говорить о продажности власти и одновременно призывать к расширению ее функций и полномочий. Обвинять органы в полном растлении — и уповать на них в борьбе с валом злоупотреблений. Важны также критерии и техника выбора места на шкале между либеральным и консервативным. В свободной экономике эти критерии объективны и связаны с реальным, считаемым результатом. Движение в сторону регулирования или дерегулирования, приватизации или национализации управляется эффективностью колебаний, а не мировоззренческими штампами руководства. Этот металиберализм (или «либерализм второго порядка») в корне отличается от практик, в которых мера присутствия государства задается идеологиями и частными взглядами советников, сподобившихся добежать до начальства. А то и вовсе меркантилизмом вертикали и ее отростков. Такой подход меняет формат полемики. Он уводит от безнадежных столкновений ценностных ориентаций, политических вкусов и непробиваемых убеждений, но открывает выход на компромиссы в понимании условий выбора курса, что много важнее. Важна и последовательность: сначала капремонт государства, институтов власти и управления — и только потом обсуждение, сколько и чего на это государство можно навесить. Все это вполне в духе постсовременной философии, стремящейся ограничить «зону абсолютного отсчета», утрамбованную идеологией, политическими принципами и околонаучными верованиями. Это не отменяет идейности и права на убеждения, но снижает накал страстей и риски увлечения умозрительными проектами. Такие скрепы не унифицируют, зато дают шанс на перемирие.
Автор — руководитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН
Публикация основана на статье «Либерализм offline» из газеты «Ведомости» от 20.10.2014, №195 (3699).
Источник: http://www.vedomosti.ru/newsline/news/34938761/liberalizm-offline
|
