16.05.2014, №86 (3590) Александр Рубцов От государственной культуры к культурному государству Политика культуры в наших условиях требует защиты от «культурной политики» в исполнении власти

Историческая мифология не зря отгораживается от исторического знания, от истории как науки, ведь она существует на высоком уровне пошлости.
Фото: А. Махонин / Ведомости

Сочинение Минкульта про основы культурной политики помимо странных идей отметилось сплошным негативом. В этой «апофатической культурологии» все на отрицании: Россия не Европа (не Азия, не Запад, не Восток); традиционные ценности — это когда Ярославна не мастурбирует на шесте за кокс; государственная политика — это когда функционер сам пресекает вредное и режет финансирование «малополезного». Претензии на высокие смыслы без понятной программы обычно нужны для прикрытия административного произвола. Дискутировать здесь не с чем; если что и делать с концепцией, то с нуля.

Предмет

Культура не сводится к загону, которым руководит государство в лице федерального ведомства. Она выживает помимо «благих намерений государства» и вопреки им. Для начала нужна полная экспозиция совокупности инициатив, реализуемых в культуре помимо власти. Без учета и понимания этих спонтанных стратегий обсуждать политику государства просто неграмотно.

Отдельный предмет — косвенное влияние государства на эту среду. Власть либо создает политические, организационные, финансовые, психологические и прочие условия для независимой активности, либо всячески искореняет ее — сознательно или по инерции. Здесь нас ждут неприятные откровения, но это и есть болевые точки, с которых приходится начинать.

В узком понимании пространство культуры «соседствует» с наукой, техникой, этикой, экономикой, политикой, правом, образованием, верой. Так устроено госуправление, в котором ведомства, ответственные за культуру, имеют свою выделенную компетенцию — наряду с другими. Но от реальной культурной политики нельзя отделить, например, гуманитарные науки, хотя они и числятся за другим «столом». Не понимающие этого добивают искусствознание, а с ним и профессиональную критику, и тогда всплывают придворные «художники», считавшиеся пошлыми даже во времена Минкульта СССР. На том же уровне пошлости выступает историческая мифология, не зря отгораживающаяся от исторического знания, от истории как науки.

В самом широком смысле составляющая культуры есть везде. Это универсальное свойство всего, что делает (и «не делает») человек, позволяющее говорить о бытовой, политической, экономической, деловой, гендерной, сексуальной, технической, правовой и прочей культуре, вплоть до культуры ведения войны и наказания виновных, а также познания и самосознания. Если думать о культуре как о жизни, а не объекте управления, это резко меняет принципы, ценности и цели, сам контекст, порождающий актуальные смыслы. Здесь цели и задачи культурной политики определяются не мутными рассуждениями про государство-цивилизацию, но необходимостью выхода из очередного тупика, в котором страна оказалась здесь и сейчас. Проблема культуры в этом смысле — в отсутствии «культуры проблемы», в уходе от реального исторического вызова.

Условия задачи

Страна выпадает из истории, на этот раз фатально. Мир эволюционирует в одну сторону, Россия — в другую. В начале века были разговоры о модернизации и выходе из ресурсной колеи — сейчас исчезают даже сами эти слова, напоминающие о том, что делает мир современным и что составляет сейчас для России очевидный цивилизационный вызов. «Культурный код» в такой идеологии лишается динамики и созидания, определявших место страны в цивилизации и мире, сводится к закодированности на вечное отставание, к играм дряблой мускулатурой и к традиционному всероссийскому паразитарию — на собственной природе и достижениях других.

Если исследовать нынешнее российское общество в концептах «материальной цивилизации» (Бродель), мысленно изъяв из нашего обихода все, что делает жизнь современной, но придумано и сделано не нами, это «государство-цивилизация» обернется архаикой, какой еще никогда не было в нашей истории. Страшная археология: культурный слой… тотального импорта.

Это подрывает дух нации. Нелепо голосить о своем величии и учить мир морали, когда без ввоза даже обычных изделий ты выглядишь полудиким аборигеном. Страшнее первого из семи смертных грехов не просто гордыня — гордыня на пустом месте. В нашем положении начинать приходится с культуры трезвой самооценки, с отказа от разжигаемых восторгов и патриотического оргазма. Культурный человек нарциссизмом не страдает, страна — тем более.

Сюда же вплотную примыкает культура работы с будущим. Даже если для кого-то Бог умер, «все дозволено», только если не думать о завтра. Культура — это традиция, но и качество национального проекта. Сейчас такого проекта для России либо нет, либо он настолько некультурен, что его скрывают, как лица зеленых героев и награжденных журналистов. Политика рассчитывается на короткие отрезки, связана с «прижатым» будущим, а это некультурно.

Ответственное видение перспективы требует иной системы ценностей: свободы, независимости и самостоятельности сознания, личной ответственности и способности на поступок, эмансипации лица от внушаемой и послушной массы, защиты приватных пространств от коммунальных и государственных посягательств. Речь здесь даже не об абсолютных ценностях, а о том, что является сейчас условием выхода из тупика. Политика государства, чтобы стать минимально культурной, требует для начала публичного отказа от лжи, от циничного манипулирования сознанием, от злоупотреблений властью в корыстных и политических целях. Если концепция основ такой политики обходит ценности, зафиксированные в конституции государства, это уже вызывает вопросы.

Смена вектора предполагает и культурную инверсию. Если мы за все это время не обрели свободу, чтобы жить, теперь остается ее принять, чтобы выжить. И наоборот: свертывание свободы и инициативы, гонения на инакомыслие — все это сейчас просто губительно. Это путь даже не к исторической пробуксовке, а к национальной катастрофе.

Такого рода система ценностей не отрицает самобытности, идентичности, традиции, наличия «культурного кода» и проч. Однако все это не мертвые и пустые слова, только когда традиция самореализуется в сегодняшней жизни, когда идентичность проявляется в самовыражении, а не привносится извне официальными документами, когда культурный код проявляется в генетике развивающегося организма, а не имплантируется специально обученными и непонятно кем уполномоченными лицами. Пока культурный код более похож на шифр, запертый в спецхране людьми, назначившими себя его хранителями с допуском.

История с географией

История страны в таком ракурсе — это в том числе и история борьбы за свободу, временных и частичных побед и позорных поражений в этой борьбе, измен и предательств, но и история общего тренда, демонстрирующего рост свободы при всех срывах. В культуре этот тренд часто виден более определенно, чем в политике. Соответствующий «пантеон» героев признавался даже при советской власти, вследствие чего сейчас приходится затушевывать многие ярчайшие имена в истории отечественной культуры, разбавляя ее фигурами, сомнительными во всех отношениях. Издавая законы против «реабилитации нацизма», занимаются неприкрытой реабилитацией собственного тоталитаризма. Деполитизация культуры, истории и истории культуры не допускает оправдания политических и исторических преступлений.

Аналогично система ценностей и приоритетов распределяется и в культурной географии. Свобода здесь предполагает не «прозападную ориентацию», но прежде всего обсуждение вопросов российской цивилизации, европеизма и антиевропеизма, вестернизации и ориентализма философами, культурологии, историками, художниками и литераторами, но никак не фиксацию готовых ответов официальными документами, тем более актами государства.

Постмодернизм архаики: два шага назад

При любом отношении к идее модернизации курс на нее по крайней мере дает шанс на шаги в правильном направлении. Отказ от этой идеи толкает Россию к симбиозу отъявленного постмодернизма с дикой идейной, политической и культурной архаикой.

Высокий модерн был культурой тотального проекта с истовой верой в идеологию. Нынешний российский постмодернизм не имеет проекта, который можно было бы предъявить без скандала, и реализуется как очередь импровизаций на основе фейковой идеологии, в которую не верят сами ее создатели. Вместе с тем общество строится в мобилизационной культуре «как если бы под проект», а интенсивность промывания мозгов превышает то, что было в советской модели. Это попытка построить общество, ничего при этом не строя, раскрутить идеологию без мысли, но на идейных симулякрах и управляемых инстинктах. Мегапроект без плана, идеология безыдейности, но с имитацией веры. Релятивистский абсолютизм. Культура здесь мыслится исключительно как технология манипуляции сознанием, а политика — как власть ради власти, как воля к воле. Мобилизация без проекта оставляет один путь — поиск врага. Культурная политика сводится к обоснованию изоляционизма, нагнетанию чрезвычайности и накачке запретительной психологии. Архаика, но с использованием средств массового поражения сознания.

Культура и власть: характер взаимоотношений

В подобных условиях культура как таковая заканчивается на пороге власти; она начинается там, где заканчивается государство. В такой конфигурации культура и сервилизм — две вещи несовместные. Тем более когда сама культурная политика ставится на службу автопиара, причем даже не вождя, а временщика на ведомстве. Марат Гельман считает, что альтернативную концепцию культурной политики надо писать «для другого правительства». Это верно, если еще и помнить, что культура должна выживать и при этом правительстве, и не просто выживать, но и содействовать изменениям. Мы не можем ждать другого правительства от природы.

Политика культуры в таких условиях требует защиты от «культурной политики» в исполнении власти. Культура как иммунитет от дикости, как понимание ценности норм сосуществования людей, сообществ, стран и цивилизаций. Противоположность этому — обрушение сдерживающих начал и принципов, безответственная размашистость в отсутствие меры.

В таких условиях культура выживает только как большая гражданская инициатива, как синтез некоммерческого и негосударственного. Власть этого одобрять не может, но против воли поддерживает своими же действиями. Проект Основ культурной политики от Минкульта поднял на ноги и объединил самые разные пласты культуры, давно не выступавшие так консолидированно. Разработка же своего, альтернативного, негосударственного проекта национальной культурной (в том числе государственной) политики и «политики культуры» может стать куда более мощным фактором активизации и объединения культурных инициатив в самом широком их понимании. Если сюда подключатся люди, знающие, что такое политическая, правовая, административная, экономическая, научно-технологическая и т. п. культура и как все это взаимосвязано, такое движение может стать всерьез консолидирующим, причем именно на позитивном проекте. Все это нужно не для аппаратного документа, не чтобы отнести «наверх» (хотя бы и «другому правительству»), а для себя.

Кто-то из немецких журналистов спросил меня об отношении к ситуации в Германии, где министерства культуры вовсе нет. Возможно, к этому надо идти, делая государство не рулевым, а инстанцией, поддерживающей негосударственную поддержку культуры (что еще и экономно).

Автор — руководитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН

Публикация основана на статье «Культурное государство» из газеты «Ведомости» от 16.05.2014, №86 (3590).

Источник: http://www.vedomosti.ru/opinion/news/26569751/kulturnoe-gosudarstvo