Менее чем за десять лет мы поменяли курс на прямо противоположный. Еще совсем недавно начальство в унисон с отборными интеллектуалами голосило о модернизации и «смене вектора». Теперь стяги другие: консерватизм в идеологии, реакция в политике и «будь что будет» в экономике. Как этот новый тренд вписывается в историю страны и цивилизации? Как выглядит будущее, в которое нас втягивает водоворот событий? И выглядит ли оно как-то вообще — или его нет вовсе, ни в проекте, ни в реальной перспективе? Украине годами сулили «европейский выбор» — а потом решили в одночасье сменить ориентацию страны с еще не растоптанным самоуважением. Такие пируэты оскорбительны сами по себе и уже потому нарываются на протест. Были варианты: прислушаться — или послать бойцов. Выбрали второе, пошло вразнос, победило то, что победило.

Наш разворот, учитывая его радиус, не менее крут. Начало правления и века ознаменовалось институциональными реформами (административная, техрегулирования), необходимыми для выхода из «экономики трубы», из ресурсной колеи в целом. Но проект технично слили, зато к выборам Медведева стали сочинять правильные стратегии — чтобы не оставлять местоблюстителя без предначертаний. Писали нормальные люди, а потому правительство и ИНСОР вышли на общий курс: надо сниматься с сырьевой «иглы» и восстанавливать производства, имея в виду глобальную экономику инноваций и знания. Идею подхватили с огоньком: не решив задач диверсификации, мы «поставим под вопрос само существование страны» (Владимир Путин). Хотели величественного — и сгоряча сказали правду. С тех пор ее никто не отменял, клише повторяют в каждом послании, хотя и сквозь зубы, но генеральная линия развернулась: теперь это консервированные ценности и воинственный патриотизм с идентичностью без границ. С чего вдруг? Где случился перелом со смещением: в истории человечества или в голове руководства?

Официальная версия: изменился расклад. Россия встала с колен и пошла крушить однополярный мир с его однополыми браками. А у нас браки смешанные, между мужчиной и женщиной, и это все, чему мы можем научить заблудшее человечество. Гонять газ по трубе умеют и без нас. Версия неофициальная: встать с колен не вышло (зависимость от сырьевых продаж только усилилась), модернизацию не тянем, люди с мозгами протестуют либо бегут, социальная обстановка накаляется, виды на экономику все хуже, правильные слова кончились. Сдавать власть нельзя под страхом… ну, в общем, нельзя. Недостижимый внешний мир становится враждебным, как и его будущее, встроиться в которое никак не выходит. Тогда на щит поднимают прошлое, а страна, не сподобившаяся цивилизоваться, сама себя объявляет отдельной цивилизацией (в теории это имеет смысл, но другой). О таком консерватизме говорят из страха перед обновлением, о «скрепах» — когда все разваливается, о «коде» — когда людям надо внушить, что страна закодирована и этот морок навсегда. Сейчас Россия в измерениях «материальной цивилизации» выглядит страной вполне современной: гаджеты, дивайсы, сети, мультиварки, навигаторы, банкоматы, ракеты. Однако почти вся эта современность импортная, как, впрочем, и стабильность. Любая чувствительная изоляция запустит процесс «де-модернизации» (такого слова нет, поскольку явление редкостное). Технологические уклады будут меняться там — у нас будет старение парка: на импортозамещение нужны годы и десятилетия, которых уже нет. Сырьевое проклятье, переросшее в институциональное, при политическом зажиме лишь усугубляется. Чтобы производить свое, нужны реформы, которых в условиях реакции тем более не будет. Модернизация требует другой политики и идеологии, смены ценностей и ориентиров сознания. И денег, которые начнут таять на глазах и еще более перераспределяться в силовые сектора: обновляться будет просто не на что. Из страны повалят капиталы, дела, проекты, а главное, «люди будущего». Уже валят. Есть угроза сорваться в траекторию, какой еще не было в истории России. Мы часто тащились в «хвосте», но еще никогда в «противофазе» (Александр Луфер). Мы сбивались с колеи, на что-то натыкались, но отплевывались и шли дальше. Даже тоталитарный срыв имел модернизационный потенциал, хотя и извращенный — надрывный и тупиковый. Теперь можно получить нечто вовсе небывалое даже для постмодерна: затяжной прыжок назад во всем, начиная с идеологии и политики и заканчивая институтами и технологиями. Это кино называется «Вперед в прошлое».

Естественно, под таким проектом никто не подпишется: обвал в России чреват развалом или как минимум резкой активизацией центробежных сил. Все это бьет по последнему окопу власти — распаленному патриотизму с имперскими рецидивами. Когда-то я голой рукой поймал двух рыб разом: это была щука, подавившаяся крупным окунем, живая, но обессиленная. С этим трофеем она болталась долго, поначалу вполне довольная. Подобное бывает с империями: трудно заглатывать землю, когда тебе перекрывают кислород, а надо делать модернизацию, ибо под вопросом «само существование страны». Значит, должен быть другой план. Вовсе забить на модернизацию, диверсификацию и прочее можно, но только если думать в горизонте 10—15 лет — и то если за это время враги целенаправленно не подавят сырьевой экспорт. Рассчитывать на эффективную мобилизацию нельзя: для этого нужна китайская дисциплина, а у нас отвязанность средней и низовой бюрократии, а также «силовых масс» и есть опора режима. Сырьевой экономике люди не нужны: страна не производит, но покупает. И даже здесь нельзя так ссориться с думающей частью населения. Когда самые инициативные и толковые толпами покидают Родину, это ставит крест на ее будущем, а по невосполнимым потерям может приблизиться к геноциду. И тогда мы останемся с совсем уже ограниченным контингентом — демографический эффект, хорошо известный по репрессиям прошлого века. Надо бы вообще сделать количество и качество покидающих страну главным критерием оценки режима. Всерьез поднять производства (не хай-тек, а хотя бы среднеинновационные и среднетехнологичные) не выйдет даже ценой обвала рубля: не даст сама вертикаль, грабящая все, что шевелится, в модели не стационарного, а именно кочевого бандита, вовсе не связанного с будущим территории погрома. Рост будет, но от низкого уровня и с близким потолком. Решать эту проблему в режиме мобилизации и милитаризации — все равно что заливать костер бензином.

Есть расчет, что через несколько лет отношения с миром восстановятся. Но это потери во времени, которого и так нет. Кроме того, уже ясно, что дистанцирование от России на долгое время станет необратимым, стратегическим и системным, нацеленным на дожимание. Это разогреет альтернативные проекты, связанные с традиционными энергоносителями в плане технологий и трассировки. Останется Восток, но в сырьевом экспорте от Китая зависеть много опаснее, чем от Европы: этот стратегический партнер первым будет биться за «русское наследство», причем богатство России убывать будет и Сибирью, и Крымом.

Эпоха догоняющих модернизаций заканчивается: отставания становятся необратимыми. Мир прямо сейчас делится на тех, кто успевает войти в поток ускоренных изменений, и на выпавших из этого потока навсегда. Умерла и эпоха мобилизационных прорывов. Теперь нельзя победить, построившись «свиньей» с победитовым наконечником: здесь лидируют организмы здоровые и продуктивные на молекулярном уровне, на уровне «положения людей в системе». А это обеспечивается конкуренцией институтов, прежде всего институтов свободы и глобальной коммуникации.

Глобус Земли сейчас выглядит необычно: все плывут в одну сторону, но с разной скоростью, хотя некоторых занесло в омут или водоворот… и вот посреди этой мировой регаты гигантский атомный дредноут «Россия» вдруг начинает разворачиваться, поражая мир небывалым доселе маневром. Но в этом светлом прошлом нет места для России не только сильной, но и единой. В ней вообще нет места сборкам, удерживаемым только подавлением и древними страстями, а не динамикой и свободой. Если же это такой план покончить с империей, тянущей нас в прошлое, и превратить хотя бы ее часть в несколько почти европейских государств, то проект слишком заковыристый, хотя все к тому идет. Есть шанс войти в историю — но в каком качестве?