ПолитЭкономика

Политико-деловой журнал

№ 12 (48), декабрь 2011

Апгрейд власти: смена деталей или платформы?

Сейчас можно рассматривать самые разные сценарии развития событий. Но уже ясно: «как раньше» — не будет. И попытки изменить саму конструкцию взаимодействия власти с обществом, в том числе во внешней форме, в самоподаче и в публичном поведении, уже наблюдаются.

В чем-то они неожиданно радикальные, в чем-то — робкие и двусмысленные (слишком видно, что через силу). Но вопрос о том, могут ли эти жесты быть честными, насколько они содержательны и убедительны, сейчас становится критичным. (Иначе это другой, совсем плохой сценарий, который в итоге не устроит никого, включая самих инициаторов). Помимо моральной стороны дела, с которой в политике всегда плохо, здесь есть и сугубо функциональная проблема. Политическая чувствительность сейчас настолько обострена, что именно от достоверности и последовательности таких шагов зависит, в какую сторону они уводят — в плюс или в минус? Вопрос не риторический, ответ на него далеко не очевиден.

Не предупрежден, значит разоружен

Начинать приходится «из затакта». Если слегка дистанцироваться от процесса и приподняться над потоком событий, можно заметить, что перелом в настроениях и ситуации начался не вчера. Еще весной, кажется, в марте, доклад Центра стратегических разработок (ЦСР, Белановский — Дмитриев) отметил опасный перегрев настроений, зафиксированный в фокус-группах, в сгущении резких высказываний в отношении власти и в оценках обстановки в стране. Однако политическое время сейчас течет настолько быстро, что здесь значима точная временная привязка: пока составляли программу, проводили фокус-группы, пока анализировали, делали отчет, готовили заявление… Если же взглянуть еще шире, то окажется, что тренд начался задолго до, два или два с половиной года назад, если не раньше. Уже тогда стало видно почти невооруженным взглядом, что пресса отбилась от рук и начала буквально срываться с цепи. Это были отдаленные раскаты, но уже тогда становилось ясно: просто так дело не кончится. Хотя до самого недавнего времени многие думали, что под журналистский лай караван сможет тащиться по этой политической пустыне еще неопределенно долгое время. Некоторые и сейчас слышат в происходящем «вой хомячков» — но это уж вовсе патология.

Однако гул в прессе также был лишь возмущением поверхности. Проще всего решить, что именно СМИ спровоцировали перегрев ситуации. Но если рассуждать более строго и ответственно, придется признать, что СМИ лишь выражали глубинные настроения. Печатная пресса лишь более или менее литературно перерабатывала непечатные речитативы, циркулировавшие в быту. Социология начала фиксировать ускоренное падение рейтингов не так давно (что тут же и вызвало, мягко говоря, озабоченность и желание переломить тенденцию сверхактивным пиаром). Но было уже поздно. Что тоже объяснимо: эти фабрики опросов после Грушина и Левады не умеют ловить тонкие материи. Как правило, они ограничиваются если не простой «линейкой», то, во всяком случае, не самыми глубокими и изощренными изысканиями в массовом сознании (по крайней мере, на выходе). Да и конкретная политология в целом зависла на обычных рейтингах доверия и предпочтений, вовсе забыв про такие хитрости, как анализ текстов СМИ и массового сознания — контента и стилистики, сдвигов в языке. Вот и сейчас, чтобы понять, с чем мы имеем дело, мало разглядывать рейтинги (к тому же не всегда достоверные) и данные экзит-поллов (тоже порой меняющиеся по мере политической надобности). Например, особо внятную и достоверную картину происходящего в сознании могло бы дать скрупулезное социолингвистическое и социально-психологическое исследование… отборного и изысканного русского мата, буквально наводнившего социальные сети и постепенно превращающегося в язык культовых оценок, адресуемых власти пожеланий, популярных лозунгов и т.п. Проблема такого словоизвержения вышла далеко за рамки этики и этикета. Это уже не вопрос распущенности и вседозволенности или даже вхождения в активную политику известных социальных групп и массовидных образований. Теперь это вопрос реальной температуры настроений, не замеряемой никакими иными методами. И с этим надо считаться.

Многоэтажный кризис

В «книжной» аналитике, рассматривающей большие тренды, острые сценарии прогнозировались еще раньше, сначала в концептуальной литературе, затем в докладах стратегического уровня и жанра. Предельно острые выводы, прогнозы и сценарии из этих материалов и ранее публиковались в специальной и журнальной прессе (в частности, в «ПолитЭкономике»), даже в аналитических разделах солидных газет. Однако эти предупреждения долгое время падали на информационную амбразуру: они «не ложились» на настроение лиц, принимающих решения, да и самого аналитического сообщества. Даже в работе над докладом ИНСОР 2010 года многим вполне продвинутым и явно фрондирующим участникам проекта приходилось специально втолковывать, почему такое внимание во вводных, стратегических разделах уделяется вероятности «черного сценария». В конце прошлого — начале этого года, когда готовился следующий доклад, вопросов было уже на порядок меньше. Теперь их не стало вовсе. И уже весной этого года, сразу за докладом ИНСОРа, по отечественной аналитике прокатилась волна нехороших предсказаний в жанре «ярмарка дизастеров»: кто страшнее. Самым боевым оказался вышеупомянутый доклад Белановского и Дмитриева, предсказавший уже в этом году кризис «масштаба 80-х». Чуть позже я оценил это пророчество как «погорячились», потом отчасти признал его правоту, но в этом «отчасти» как раз и скрывается самое существенное для оценки ситуации и перспективы.

Прежде всего прогноз вполне мог и не оправдаться или оправдаться в гораздо меньшей степени. Аналитики фиксировали настроения, но они вряд ли могли в полной мере предвидеть последующие действия власти, ставшие триггером для резкого обострения ситуации. Они, как и все, имели достаточно оснований полагать, что действия властей будут не оптимальными или хуже того, но ряд пиар-ходов, публичных жестов и фундаментальных политических действий тогда точно не прогнозировались. Эти настроения в обществе еще какое-то время вполне могли тлеть и даже вырываться наружу, но уж точно не в таком масштабе, как это в итоге случилось. В каком-то смысле эти прогнозы оказались одновременно и самореализующимися, и самоопровергающимися — как это ни парадоксально. Они отчасти спровоцировали власть на действие, и прогноз мог бы оказаться самоопровергающимся, если бы эти действия были более адекватными, прежде всего в плане попыток реставрации рейтинга. Эффект известный: аналитики заявляют о том, что будет, но именно потому, что они это объявили, оно и не случается. Здесь же одновременно и так, и наоборот: объявили, вызвали встречные действия, которые должны были сделать прогноз самоопровергающимся, но эти действия лишь усугубили ситуацию, что сделало прогноз самореализующимся.

Однако и это все более или менее поверхностный слой кризиса, связанный с известным «каскадом бифуркаций», которых именно сейчас могло и не быть (например, если бы тандем двинулся по иной траектории). Под более глубокими трендами настроений и сознания скрываются еще более основательные и долгоиграющие слои процесса. Во всех стратегических разработках «Мегапроекта» нагнетание черного сценария связывалось прежде всего с социально-экономической составляющей, с отложенным, но неизбежным кризисом недиверсифицированной экономики и перспективой опасных колебаний внешнеэкономической конъюнктуры, цен на углеводороды и металлы. Теперь, казалось бы, обострение возникло на сугубо гуманитарной почве, подогретой «эффектом Токвиля» (когда протестные настроения усиливаются не на спаде, а наоборот, на подъеме, не оправдывающем ожиданий). Уже все, кто мог, написали, что это конфликт моральный, стилистический, эстетический и пр. У людей возникли и резко обострились проблемы с чувством собственного достоинства, с его систематическим умалением. Все это так, но тогда надо осторожнее проводить параллели с «кризисом конца 80-х». Там помимо моральной деградации одних и столь же моральной усталости других был еще и острейший социально-экономический кризис, в том числе потребительский, хуже того — почти продовольственный (по крайней мере, если относить к продовольствию спиртные напитки). Если бы сейчас было нечто подобное в плане синхронизации проблем, события развивались бы по совершенно другому сценарию, надо думать, куда более острому.

Иными словами, мы имеем сейчас кризис уже морально-политический, но еще не социально-экономический. Поэтому до полномасштабного и широкозахватного кризиса масштаба 80-х еще далеко. Вопрос: насколько далеко? Возможен ли резонанс проблем одновременно и с хлебом, и со зрелищами, с душой и с пищеварительным трактом?

Не вдаваясь в оценки такой вероятности (не тема статьи), приходится признать: возможен. И такая вероятность должна просчитываться во все той же логике неприемлемого ущерба, то есть блокироваться всеми разумными и доступными средствами даже при самой малой, почти ничтожной вероятности. Такова цена риска. Причем тем более вероятного, что в принципе может хватить и одной только гуманитарной составляющей.

Поэтому либо апгрейд власти будет опережающим, убедительно достоверным и гарантирующим необратимость изменений (не до марта-апреля-мая) — и тогда, возможно, есть варианты, либо он будет имитационным, но тогда уже точно без каких-либо гарантий на перспективу, причем уже не особенно длительную. Для такого апгрейда со стороны власти потребуются жертвы, но по правилам, а не так: сегодня отдал фигуру, а завтра такую же или сильнее вернул из-под стола на доску. При этом имеются в виду не столько персонажи, сколько системные сдачи. Новой фальсификации страна не вынесет, партнеры сметут фигуры, схватятся за доску и будет членовредительство.

Но и это еще не весь сгусток проблем и «свиток злодеяний». Главная интрига сохраняется при любом из вышеупомянутых сценариев. Остается недиверсифицированная экономика, которая в любой момент может дать критический сбой, а рано или поздно — точно сдаст (причем не обязательно из-за колебаний цен на сырье, а хотя бы только из-за лавинообразного обострения проблем с рентабельностью сырьевых отраслей, сырьевой экономики в целом). Остается все та же историческая ловушка: институциональная среда, адаптированная к перераспределению, но крайне враждебная производству, не говоря об инновациях, готовая отторгать любые попытки сколько-нибудь системных изменений вплоть до момента краха экономики сдач-раздач, то есть когда что-либо предпринимать будет уже поздно. Остается вопрос о политической системе, сросшейся с такой экономикой и с воспроизводством соответствующих институтов. Наконец, остается теневая идеология, система ценностей и принципов, моделей и архетипов сознания, которой предстоит обновиться, если мы хотим страну не то чтобы модернизировать — просто сохранить.

Примерно такова программа серьезного апгрейда — если, конечно, не заигрываться в ребрендинг, рестайлинг и тюнинг корпуса, которым, если честно, сейчас увлечена едва ли не большая часть «креативного» и «экспертного» сопровождения режима. Надо отдавать себе полный отчет в том, что фантазии «ведущих аналитиков» и «деятелей культуры» сплошь и рядом дискредитируют власть в глазах лучшей части общества много больше, чем картинки со Светой из Иваново.

Прогулки с электоратом в новом политическом ландшафте

На этом фоне интересно выглядит резкая смена тональности общения власти с обществом, которая некоторым кажется головокружительной и феерической, а некоторым недостаточной — не вполне искренней и последовательной. Основные эпизоды понятны: неожиданная организационная лояльность власти митингу 10 декабря, президентское послание, непредсказуемо подчеркнутая и почти демонстративная информационная лояльность митингу 24 декабря, включая Первый канал. Ну и президентское новогоднее поздравление, которое в момент написания этого текста еще не озвучено, но предугадывается. Если извне реконструировать логику такого поведения, схема почти очевидна:

– законсервировать положение не получится или крайне опасно, какие-то шаги навстречу протесту делать так или иначе все равно придется;

– если делать это слабо и медленно, тащиться в хвосте у протеста, это будет крайне неэстетичным проявлением слабости;

– поэтому надо ошарашить себя и всех отчаянным броском вперед, почти на опережение, и тем самым перехватить морально-политическую инициативу, подвесив требования оппозиции на обещания и даже отчасти обезоружив ее сверхоперативными шагами.

Логика понятная и, видимо, для власти сейчас единственно возможная (силовой вариант исключен в силу непредсказуемости исхода сейчас и предсказуемости провала потом). Но надо понимать, что эта игра в апгрейд: а) ва-банк, б) без возможности блефа. Ну если только совсем чуть…

Более того, это партия, которая по большому счету вообще не может быть игрой или хотя бы восприниматься таковой. Если докапываться до сути, именно усталость от навязанной Игры сначала перегрела, а потом и взорвала общество. Технологии оказались настолько «эффективными», что их жертвы не вынесли хронического унижения манипулированием и вышли — сначала из-за игрового стола, потом на улицу. Неудивительно, что и сейчас среди протестного электората преобладают два настроения, два типа реакции на встречные инициативы власти: настороженная подозрительность и уверенность в продолжении манипуляций. И это тоже понятно. Учитывая прежний идеологический и пропагандистский задел, иначе и быть не могло.

Можно с ходу привести множество самых разных позиций, дающих людям основания так думать и укрепляющих вменяемый народ в подозрениях — начиная с бросающейся в глаза политической асимметрии тандема, включая серьезные потери в том главном канале, через которые транслируются новейшие инициативы и сама идеология скоропостижной либерализации, и заканчивая инерцией огромной, неповоротливой машины влияния, не поспевающей за мутациями начальства, а потому продолжающей гнуть ту же линию и гнать ту же туфту. Причем часто делая это просто «по убеждению», но это уже саботаж и клиника.

Вместе с тем даже безотносительно к результатам анализа инерции этой машины вполне можно сделать и более общие выводы, связанные с привычными электоральными стратегиями, которые буквально на глазах перестают работать.

Все это время идеологическая и пропагандистская машина режима вела себя таким образом, как если бы задача состояла только в том, чтобы так или иначе, но обеспечить большинство — хотя бы и ценой дискредитации себя в глазах недовольного меньшинства (которое, как теперь выяснилось, является лучшей частью общества). При этом предполагалось, что данная проблема в целом скорее арифметическая: важно, чтобы недовольных было количественно меньше (тем более среди посчитанных), а мера их недовольства, градус кипения — дело второстепенное. В результате ситуацию довели до такого состояния, когда едва ли не доминирующим языком выражения протестных настроений стал великий и могучий семиэтажный.

Теперь общество пришло в движение, и былая изоляция провластного электората от возбуждающего и переориентирующего влияния «рассерженного» меньшинства уже не является достаточной для сохранения прежнего баланса. Поверх любых барьеров начинается активное перемешивание ламинарных струй, течений, диффузия в слоях. И чем горячее накал недовольных, тем быстрее эти настроения передаются в толщу консервативной массы и вчерашнего политического «болота», которое тоже закипает. Это уже не арифметика, а физика и химия. Если раньше считалось, что критическая масса — это число «своих», достаточное для победы в голосовании на реальном интересе, а также на обработке сознания и административном ресурсе, то теперь проблема критической массы переместилась в другое место, туда, где бурлит протест, разогревая все, что по соседству, и разбрызгивая недовольство далеко вокруг. Если раньше критическая масса большинства обеспечивала устойчивость, то теперь критическая масса сверхактивного меньшинства становится проблемой детонации. Причем это меньшинство уже настолько велико и укоренено в социуме, что избавиться от него не получится ни арифметически, ни физически, ни даже химически.

С этой точки зрения многие действия власти и в особенности ее идейно-политической обслуги все еще представляются сомнительными логически и морально, а потому недальновидными. Продолжается игра в разные игры на разных площадках и досках, причем так, что, срабатывая в нейтраль или даже в некоторый плюс в «своем», инерционном электорате, эта игра обеспечивает уверенный проигрыш в той части общества, которую уже признали лучшей, но еще не осознали как большую. Это видно даже в тех случаях, когда в дело защиты режима бросают не самых примитивных полемистов — экспертно-аналитическую обслугу с претензиями на интеллигентность и приличия. Публичные старания рационализировать происходящее таким образом, чтобы власть опять выглядела хорошо и лучше всех, вызывают обратный эффект. Сегодня такие действия, возможно, некоторых убеждают и успокаивают, но многих уже просто выводят из себя. Причем именно неуклюжестью попыток упаковать откровенную пропаганду в обертку якобы знания и как бы теории. А буквально на следующий день после таких откровений оказывается, что представители самой власти в своих публичных заявлениях по сути и по тону далеко опережают свое «интеллектуально-креативное» сопровождение. В итоге еще более раззадоренная фронда получает дополнительную подпитку мотивов и энергии «греть неразогретое». Типичный пример на ТВ, когда всячески подготовленный и мощно консолидированный мединскийниконоворлов ничего не смог сделать со всего лишь одной интеллигентной дамой из лагеря либералов и протестующих, спокойно устоявшей против трех как бы мужчин. Кого из сторонников власти этот эпизод завербовал, не ясно, а вот сколько сомнений в искренности и глубине новых либеральных инициатив он вызвал, счету не поддается.

То же — в целом ряде примеров трансляции фактов, оценок и толкований происходящего. Сначала (например, как на 3-м канале) вроде бы в новой струе дают информацию о протесте; потом пытаются втолковать, что это сама власть все лучшее давно придумала, а потому митингующие вышли на улицу исключительно по незнанию высших замыслов и нетерпению; а под занавес опять продолжают все в том же духе обрабатывать публику под электоральные задачи, грубой работой «на имидж» вызывая смешанное чувство оскомины и досады. И там, где людям продолжает казаться, что они все делают искусно, тонко и якобы незаметно, теперь уже до неприличия видны белые нитки и схематичная сверхзадача — «уши». В результате получается абсурд: людей пытаются увести с улицы как раз тем, что их на улицу вывело — беззастенчивой манипуляцией.

Важно понять: на том пути, на который сейчас пытается вступить власть в поисках апгрейда, нельзя не только останавливаться, но и оставлять воинственные арьергарды с не приведенными в сознание тылами. Не поверят, причем всему. И будут правы. Или менять платформу (если это реально и еще не поздно) — или поезд истории пролетит мимо, а то и через.

Текст: Александр Рубцов, руководитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН

Источник: http://politekonomika.ru/dec2011/apgrejd-vlasti-smena-detalej-ili-platformy/