Политико-деловой журнал № 12 (48), декабрь 2011
Апгрейд власти: смена деталей или платформы?
В чем-то они неожиданно радикальные, в чем-то — робкие и двусмысленные (слишком видно, что через силу). Но вопрос о том, могут ли эти жесты быть честными, насколько они содержательны и убедительны, сейчас становится критичным. (Иначе это другой, совсем плохой сценарий, который в итоге не устроит никого, включая самих инициаторов). Помимо моральной стороны дела, с которой в политике всегда плохо, здесь есть и сугубо функциональная проблема. Политическая чувствительность сейчас настолько обострена, что именно от достоверности и последовательности таких шагов зависит, в какую сторону они уводят — в плюс или в минус? Вопрос не риторический, ответ на него далеко не очевиден. Не предупрежден, значит разоруженНачинать приходится «из затакта». Если слегка дистанцироваться от процесса и приподняться над потоком событий, можно заметить, что перелом в настроениях и ситуации начался не вчера. Еще весной, кажется, в марте, доклад Центра стратегических разработок (ЦСР, Белановский — Дмитриев) отметил опасный перегрев настроений, зафиксированный в фокус-группах, в сгущении резких высказываний в отношении власти и в оценках обстановки в стране. Однако политическое время сейчас течет настолько быстро, что здесь значима точная временная привязка: пока составляли программу, проводили фокус-группы, пока анализировали, делали отчет, готовили заявление… Если же взглянуть еще шире, то окажется, что тренд начался задолго до, два или два с половиной года назад, если не раньше. Уже тогда стало видно почти невооруженным взглядом, что пресса отбилась от рук и начала буквально срываться с цепи. Это были отдаленные раскаты, но уже тогда становилось ясно: просто так дело не кончится. Хотя до самого недавнего времени многие думали, что под журналистский лай караван сможет тащиться по этой политической пустыне еще неопределенно долгое время. Некоторые и сейчас слышат в происходящем «вой хомячков» — но это уж вовсе патология. Однако гул в прессе также был лишь возмущением поверхности. Проще всего решить, что именно СМИ спровоцировали перегрев ситуации. Но если рассуждать более строго и ответственно, придется признать, что СМИ лишь выражали глубинные настроения. Печатная пресса лишь более или менее литературно перерабатывала непечатные речитативы, циркулировавшие в быту. Социология начала фиксировать ускоренное падение рейтингов не так давно (что тут же и вызвало, мягко говоря, озабоченность и желание переломить тенденцию сверхактивным пиаром). Но было уже поздно. Что тоже объяснимо: эти фабрики опросов после Грушина и Левады не умеют ловить тонкие материи. Как правило, они ограничиваются если не простой «линейкой», то, во всяком случае, не самыми глубокими и изощренными изысканиями в массовом сознании (по крайней мере, на выходе). Да и конкретная политология в целом зависла на обычных рейтингах доверия и предпочтений, вовсе забыв про такие хитрости, как анализ текстов СМИ и массового сознания — контента и стилистики, сдвигов в языке. Вот и сейчас, чтобы понять, с чем мы имеем дело, мало разглядывать рейтинги (к тому же не всегда достоверные) и данные экзит-поллов (тоже порой меняющиеся по мере политической надобности). Например, особо внятную и достоверную картину происходящего в сознании могло бы дать скрупулезное социолингвистическое и социально-психологическое исследование… отборного и изысканного русского мата, буквально наводнившего социальные сети и постепенно превращающегося в язык культовых оценок, адресуемых власти пожеланий, популярных лозунгов и т.п. Проблема такого словоизвержения вышла далеко за рамки этики и этикета. Это уже не вопрос распущенности и вседозволенности или даже вхождения в активную политику известных социальных групп и массовидных образований. Теперь это вопрос реальной температуры настроений, не замеряемой никакими иными методами. И с этим надо считаться. Многоэтажный кризисВ «книжной» аналитике, рассматривающей большие тренды, острые сценарии прогнозировались еще раньше, сначала в концептуальной литературе, затем в докладах стратегического уровня и жанра. Предельно острые выводы, прогнозы и сценарии из этих материалов и ранее публиковались в специальной и журнальной прессе (в частности, в «ПолитЭкономике»), даже в аналитических разделах солидных газет. Однако эти предупреждения долгое время падали на информационную амбразуру: они «не ложились» на настроение лиц, принимающих решения, да и самого аналитического сообщества. Даже в работе над докладом ИНСОР 2010 года многим вполне продвинутым и явно фрондирующим участникам проекта приходилось специально втолковывать, почему такое внимание во вводных, стратегических разделах уделяется вероятности «черного сценария». В конце прошлого — начале этого года, когда готовился следующий доклад, вопросов было уже на порядок меньше. Теперь их не стало вовсе. И уже весной этого года, сразу за докладом ИНСОРа, по отечественной аналитике прокатилась волна нехороших предсказаний в жанре «ярмарка дизастеров»: кто страшнее. Самым боевым оказался вышеупомянутый доклад Белановского и Дмитриева, предсказавший уже в этом году кризис «масштаба 80-х». Чуть позже я оценил это пророчество как «погорячились», потом отчасти признал его правоту, но в этом «отчасти» как раз и скрывается самое существенное для оценки ситуации и перспективы.
Однако и это все более или менее поверхностный слой кризиса, связанный с известным «каскадом бифуркаций», которых именно сейчас могло и не быть (например, если бы тандем двинулся по иной траектории). Под более глубокими трендами настроений и сознания скрываются еще более основательные и долгоиграющие слои процесса. Во всех стратегических разработках «Мегапроекта» нагнетание черного сценария связывалось прежде всего с социально-экономической составляющей, с отложенным, но неизбежным кризисом недиверсифицированной экономики и перспективой опасных колебаний внешнеэкономической конъюнктуры, цен на углеводороды и металлы. Теперь, казалось бы, обострение возникло на сугубо гуманитарной почве, подогретой «эффектом Токвиля» (когда протестные настроения усиливаются не на спаде, а наоборот, на подъеме, не оправдывающем ожиданий). Уже все, кто мог, написали, что это конфликт моральный, стилистический, эстетический и пр. У людей возникли и резко обострились проблемы с чувством собственного достоинства, с его систематическим умалением. Все это так, но тогда надо осторожнее проводить параллели с «кризисом конца 80-х». Там помимо моральной деградации одних и столь же моральной усталости других был еще и острейший социально-экономический кризис, в том числе потребительский, хуже того — почти продовольственный (по крайней мере, если относить к продовольствию спиртные напитки). Если бы сейчас было нечто подобное в плане синхронизации проблем, события развивались бы по совершенно другому сценарию, надо думать, куда более острому. Иными словами, мы имеем сейчас кризис уже морально-политический, но еще не социально-экономический. Поэтому до полномасштабного и широкозахватного кризиса масштаба 80-х еще далеко. Вопрос: насколько далеко? Возможен ли резонанс проблем одновременно и с хлебом, и со зрелищами, с душой и с пищеварительным трактом? Не вдаваясь в оценки такой вероятности (не тема статьи), приходится признать: возможен. И такая вероятность должна просчитываться во все той же логике неприемлемого ущерба, то есть блокироваться всеми разумными и доступными средствами даже при самой малой, почти ничтожной вероятности. Такова цена риска. Причем тем более вероятного, что в принципе может хватить и одной только гуманитарной составляющей. Поэтому либо апгрейд власти будет опережающим, убедительно достоверным и гарантирующим необратимость изменений (не до марта-апреля-мая) — и тогда, возможно, есть варианты, либо он будет имитационным, но тогда уже точно без каких-либо гарантий на перспективу, причем уже не особенно длительную. Для такого апгрейда со стороны власти потребуются жертвы, но по правилам, а не так: сегодня отдал фигуру, а завтра такую же или сильнее вернул из-под стола на доску. При этом имеются в виду не столько персонажи, сколько системные сдачи. Новой фальсификации страна не вынесет, партнеры сметут фигуры, схватятся за доску и будет членовредительство.
Примерно такова программа серьезного апгрейда — если, конечно, не заигрываться в ребрендинг, рестайлинг и тюнинг корпуса, которым, если честно, сейчас увлечена едва ли не большая часть «креативного» и «экспертного» сопровождения режима. Надо отдавать себе полный отчет в том, что фантазии «ведущих аналитиков» и «деятелей культуры» сплошь и рядом дискредитируют власть в глазах лучшей части общества много больше, чем картинки со Светой из Иваново. Прогулки с электоратом в новом политическом ландшафтеНа этом фоне интересно выглядит резкая смена тональности общения власти с обществом, которая некоторым кажется головокружительной и феерической, а некоторым недостаточной — не вполне искренней и последовательной. Основные эпизоды понятны: неожиданная организационная лояльность власти митингу 10 декабря, президентское послание, непредсказуемо подчеркнутая и почти демонстративная информационная лояльность митингу 24 декабря, включая Первый канал. Ну и президентское новогоднее поздравление, которое в момент написания этого текста еще не озвучено, но предугадывается. Если извне реконструировать логику такого поведения, схема почти очевидна: – законсервировать положение не получится или крайне опасно, какие-то шаги навстречу протесту делать так или иначе все равно придется; – если делать это слабо и медленно, тащиться в хвосте у протеста, это будет крайне неэстетичным проявлением слабости; – поэтому надо ошарашить себя и всех отчаянным броском вперед, почти на опережение, и тем самым перехватить морально-политическую инициативу, подвесив требования оппозиции на обещания и даже отчасти обезоружив ее сверхоперативными шагами. Логика понятная и, видимо, для власти сейчас единственно возможная (силовой вариант исключен в силу непредсказуемости исхода сейчас и предсказуемости провала потом). Но надо понимать, что эта игра в апгрейд: а) ва-банк, б) без возможности блефа. Ну если только совсем чуть…
Можно с ходу привести множество самых разных позиций, дающих людям основания так думать и укрепляющих вменяемый народ в подозрениях — начиная с бросающейся в глаза политической асимметрии тандема, включая серьезные потери в том главном канале, через которые транслируются новейшие инициативы и сама идеология скоропостижной либерализации, и заканчивая инерцией огромной, неповоротливой машины влияния, не поспевающей за мутациями начальства, а потому продолжающей гнуть ту же линию и гнать ту же туфту. Причем часто делая это просто «по убеждению», но это уже саботаж и клиника. Вместе с тем даже безотносительно к результатам анализа инерции этой машины вполне можно сделать и более общие выводы, связанные с привычными электоральными стратегиями, которые буквально на глазах перестают работать. Все это время идеологическая и пропагандистская машина режима вела себя таким образом, как если бы задача состояла только в том, чтобы так или иначе, но обеспечить большинство — хотя бы и ценой дискредитации себя в глазах недовольного меньшинства (которое, как теперь выяснилось, является лучшей частью общества). При этом предполагалось, что данная проблема в целом скорее арифметическая: важно, чтобы недовольных было количественно меньше (тем более среди посчитанных), а мера их недовольства, градус кипения — дело второстепенное. В результате ситуацию довели до такого состояния, когда едва ли не доминирующим языком выражения протестных настроений стал великий и могучий семиэтажный. Теперь общество пришло в движение, и былая изоляция провластного электората от возбуждающего и переориентирующего влияния «рассерженного» меньшинства уже не является достаточной для сохранения прежнего баланса. Поверх любых барьеров начинается активное перемешивание ламинарных струй, течений, диффузия в слоях. И чем горячее накал недовольных, тем быстрее эти настроения передаются в толщу консервативной массы и вчерашнего политического «болота», которое тоже закипает. Это уже не арифметика, а физика и химия. Если раньше считалось, что критическая масса — это число «своих», достаточное для победы в голосовании на реальном интересе, а также на обработке сознания и административном ресурсе, то теперь проблема критической массы переместилась в другое место, туда, где бурлит протест, разогревая все, что по соседству, и разбрызгивая недовольство далеко вокруг. Если раньше критическая масса большинства обеспечивала устойчивость, то теперь критическая масса сверхактивного меньшинства становится проблемой детонации. Причем это меньшинство уже настолько велико и укоренено в социуме, что избавиться от него не получится ни арифметически, ни физически, ни даже химически.
То же — в целом ряде примеров трансляции фактов, оценок и толкований происходящего. Сначала (например, как на 3-м канале) вроде бы в новой струе дают информацию о протесте; потом пытаются втолковать, что это сама власть все лучшее давно придумала, а потому митингующие вышли на улицу исключительно по незнанию высших замыслов и нетерпению; а под занавес опять продолжают все в том же духе обрабатывать публику под электоральные задачи, грубой работой «на имидж» вызывая смешанное чувство оскомины и досады. И там, где людям продолжает казаться, что они все делают искусно, тонко и якобы незаметно, теперь уже до неприличия видны белые нитки и схематичная сверхзадача — «уши». В результате получается абсурд: людей пытаются увести с улицы как раз тем, что их на улицу вывело — беззастенчивой манипуляцией. Важно понять: на том пути, на который сейчас пытается вступить власть в поисках апгрейда, нельзя не только останавливаться, но и оставлять воинственные арьергарды с не приведенными в сознание тылами. Не поверят, причем всему. И будут правы. Или менять платформу (если это реально и еще не поздно) — или поезд истории пролетит мимо, а то и через.
Текст: Александр Рубцов, руководитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН
Источник: http://politekonomika.ru/dec2011/apgrejd-vlasti-smena-detalej-ili-platformy/ |