Новая газета

15 марта 2012 года

Людей во многом освободили, но отучают их любить свободу умом и духом

Получил письмо от своего старого (во всех смыслах), но трепетно любимого друга Леонида Смирнягина, профессора МГУ, ведущего нашего экономгеографа, а заодно американиста-классика, эффектного и эффективного эссеиста, правда, в  основном занимающегося этим святым делом в устной форме. До сих пор  его телефон отвечает так: «С вами говорит автоответчик действующего члена бывшего президентского совета…». Вот что он прислал, имея в виду мою недавно вышедшую статью с  оттопыренным названием «Свобода или  смерть»:    

«Хорошо ты писанул в "Новой газете"... Кстати, хотел узнать у тебя: заглавие твоей писули ты взял не у Патрика Генри ли? Был такой деятель в Виргинии во времена американской войны за независимость, очень славный дядя, он сказал накануне отделения от Англии:

«Неужели жизнь так дорога, а  мир так сладок, чтобы покупать это ценою цепей и рабства? Избави, Боже всемогущий! Я не знаю, как поступят другие, но что до меня, то дайте мне свободу – или  дайте мне умереть!» (Is life so dear, or peace so sweet, as to be purchased at the price of chains and slavery? Forbid it, Almighty God! I know not what course others may take, but as for me, give me liberty or give me death). Это что-то вроде молитвы в США, эти слова знает каждый американец. Заметь, что Патрик Генри использовал слово Liberty, а не freedom. Freedom скорее воля, нечто личное, а liberty – это право на свободу, на «свободы» - слова, собраний, убеждений, религии и т.п.».

Этот пассаж Смирнягина –  Генри сам по себе стоит того, чтобы им поделиться и чтобы про  такие ценности знал не только «каждый  американец», о которых у нас  судят в основном по свидетельствам Михаила Задорнова, а потому исчерпывают  свое понимание этой нации четверостишием про «одного американца» и  его «четыре пуда». Но все это  напомнило об еще одном явлении, которое меня порой просто гложет. Люди, которых учили в советское  время, должны помнить, сколько пронзительных  сюжетов о свободе в нас  вбивали на уроках литературы, истории. Сколько экстремально свободолюбивых цитат мы даже не заучивали, а просто знали – от регулярного употребления везде и во всем. «Пока свободою горим…» и т.д. и т.п., со всеми остановками и без остановки. Свобода была сестрой Революции, а Революция была богиней, верой и возлюбленной всех настоящих мужчин, особенно не вполне половозрелых. Хотя жили мы в то время, сами знаете в чем, где и как.

И вот Она пришла! «Свобода приходит нагая, бросая на сердце цветы». «Свободы сеятель пустынный сбирает  скудный урожай». Это все поэтическая  ложь, ошибка в прогнозе. Свобода  пришла не нагая, народ приоделся. И  урожай далеко не скудный, особенно у  некоторых. И наше нынешнее liberty не сравнить даже близко с тем удушливым рабством, особенно морально-политическим и интеллектуальным, в котором мы проживали в СССР. Но где тот былой культ свободы? Где все эти великие и прекрасные цитаты из нашей же классики, которым еще совсем недавно учили детей с детства, а взрослых до старости? Я уже не говорю про Революцию, которая стала просто пугалом, причем не как эпизод национальной истории, но как понятие, как антиценность. Англичане свою историю пишут и преподают как свиток злодеяний, но свои революции уважают. Французы своими революциями гордятся, любят их почти даже не платонически, хотя зверства там были чудовищные, порой хуже наших (почитайте Школу Анналов). Мы же чуть ли не освободились, но из революции делаем жупел – то ли потому что в прошлом веке наглотались крови и устали, то ли потому что власть труслива и разумна и понимает, чем такие аналогии и культы грозят в первую очередь ей.

Все это не просто и не просто так. Из наших людей, из женщин и особенно из мужчин, вытравливают дух воина, бойца. Или хотя бы просто задиры. Нас превращают в соглашателей и конформистов, в мирных обывателей, для которых относительный комфорт  и скромный уют стоят того, чтобы  жить в рабстве, а тем более  терпеть рядом с собой рабство  других. Люди оправдывают это свое и соседское рабство тем, что  они как никогда свободны в  своих приватных пространствах: отчасти экономически, во многом творчески, в плане перемещений и вообще места жительства и работы. Им можно  плевать в лицо «выборами», враньем  в телевизоре, самим образом общества, которое составляем МЫ, страны, в  которой МЫ живем, власти, которую  МЫ терпим. «Отстаньте от меня, я не трус и не норный хорек, я честно делаю свое дело, а это и есть моя свобода. В этом я свободен, а до свободы других мне дела нет». Более того, можно говорить что  угодно, и на кухне, и на площади. Можно даже «бороться» – но только до того момента, когда твоему противнику начинает еще только брезжить слабый намек на сильное поражение.

И чем это кончится? Коммунисты, сковав общество и людей всеми  мыслимыми цепями, зачем-то, видно, по инерции, научили их морально-поэтически обожать свободу. Никто (почти никто) не мог даже пикнуть, не говоря о  бунте, но наши девчонки влюблялись в  Че и хотели видеть в нас то же, поэтому мы не брились с первой жидкой поросли. И это поколение  похоронило коммунизм. Как оказалось, вместе с культом революции, а  заодно и свободы. Все вывернулось  наизнанку. Жить стало свободнее, в  чем-то даже веселей, но свобода как  предмет и как ценность утекла из идеологии, социального знания и  публицистики, поэзии и литературы, из искусства (театра, кино, ИЗО и  даже ТВ). В нежном и трогательном фильме «Травести» очаровательная героиня  играет на сцене провинциального  ТЮЗа Гавроша, она кумир для школьницы  младших классов, которая под  дождем берет у нее автограф, но это почти все, что есть о свободе, это умилительно, но не более, и это  точно не всерьез. Кино вообще о другом, в основном о настоящей любви.

Отчасти это объяснимо: зачем  стенать о свободе, когда можно  написать статью наотмашь, выйти на площадь и раздеться в храме, да еще прямо напротив Института  философии РАН?

Но американцы тоже все  это могут, и даже больше. Тогда  почему каждый американец знает слова  Патрика Генри о свободе и (или) смерти, а у нас не знают даже того, что об этом знает Л.В.Смирнягин?

Есть опасение, что история  еще раз пройдется спиралью, только назад. Коммунисты поработили людей, но научили их любить свободу духом  и умом, и плохо кончили. Теперь мы людей во многом освободили, но отучаем  их любить свободу умом и духом, идейно и литературно, а потому можем  кончить не лучше, если не хуже, хотя, казалось бы, куда уж.

P.S. Кстати, различение liberty и freedom полезно выучить тем философам и политологам, которые любят рассуждать об уникальности российского различения свободы и воли. Точно также как одному умнику из «Единой России», любящему гнобить американцев за то, что у них якобы в отличие от нас есть для обозначения понятия власти только одно слово power, имеет смысл залезть хотя бы в словарь и обнаружить там authorities (не говоря уже о government или regime).

P.P.S. Слова «Свобода или смерть»  я написал независимо от Генри. А  в бумажном варианте газеты редактор поменял название на «И будет жесть?», чем внес свой скромный вклад в  похороны свободы в России.

 

Александр Рубцов

Автор – руководитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН.

 

Источник: http://www.novayagazeta.ru/columns/51634.html