|
11 декабря 2012 года Искусствоведы в штатскомПчельников не выдержал...Игорь Пчельников не выдержал и написал по поводу дикой заметки в Коммерсанте про выставку Жилинского в Русском музее (ссылку на заметку не даю, чтобы не кормить худосочную тролльчиху): Открытое письмо в редакцию газеты «Коммерсантъ»
Несколько лет назад в ЦДХ была выставлена инсталляция Кулика: живые куры сверху – обгаженный Толстой внизу. В данном случае критикесса решила обойтись без кур и попыталась все сделать сама. Предметом обгаживания стали нормальные человеческие качества: доброта и порядочность, искренняя вера. Видимо, так автор представляет себе расцвет здорового цинизма и андеграунда, вне которого вообще ничто в искусстве не имеет права на существование. Иначе как верность жене в ее долгой болезни может быть «притчей во языцех»? В нормальном человеческом языке такое вообще не выговаривается. И как можно вообще трогать чью-либо память о расстрелянном отце и погибшем брате? Я уже не говорю об элементарных ляпах: Жилинский к суровому стилю отношения не имеет и никогда не имел, его никто из понимающих людей не относит к семидесятникам, все эти претензии можно с тем же успехом предъявить кому угодно из выдающихся художников той эпохи, например, Фаворскому. И справку о реабилитации отца Жилинский наклеил на холст про 1937 год в то время, когда это еще было делом совсем не безобидным. Если живопись Жилинского самое страшное, что автор видит сейчас, страшнее даже продажности официозного соцреализма, то «тишина и умиротворение», которые она находит в работах Жилинского, скорее можно приписать ей самой: больше ничего в нынешней жизни ее так не пугает и не возмущает? По-моему, закатывать сцены по таким поводам, как выставка в Русском музее – само по себе верх конформизма в наше время. Отдельный человек может демонстрировать непорядочность и вызывающий цинизм, особенно если ни на что более острое он не способен или не решается. Но мне кажется, что приличная газета на это права не имеет.
Игорь Пчельников, друг Дмитрия Жилинского с 60-х годов, тоже художник * * *
Тем более считаю долгом сообщить следующее: 1. Дмитрий Жилинский – замечательный, поистине вневременной художник, один из мастеров, каких почти не осталось. Поносить человека безотносительно к качеству его работ, только на основании принадлежности к конкретному течению, в данном случае якобы «семидесятников» – непрофессионально, патологически некультурно и ничем не отличается от искусствоведческого расизма советской критики, походя гнобившей целые направления. 2. Дмитрий Дмитриевич Жилинский – очень хороший, добрый и тонкий человек, обижать которого поднимется рука только у отпетого хама или идиота. Лезть в личную жизнь человека, публично издеваться над его заботой об умирающей жене, называть эти отношения «притчей во языцех», да еще в «бомонде» – все это отвратительно, а в приличном издании выглядит и вовсе странно. Если бы такое написал мужчина, я бы со всей присущей мне интеллигентностью набил ему морду. 3. Не надо думать, что такой троллинг под скандал может принести хотя бы крохи эффекта и славы. Pussi задели человека неслабого и опасного – и только поэтому прозвучали на весь мир. Но скорблять пожилого и совершенно безобидного художника – значит снискать себе славу не борца с реакцией, а трусливой дряни. Я понимаю, что девушке, написавшей заметку о выставке в Русском больше ни с кем в этой жизни воевать не хочется во избежание. Понятно также, что это очень удобно: сделать из безобидного и беззащитного человека жуткого монстра и потом позировать на этом фоне с отчаянно смелыми и резкими оценками. Но меня лично от этой овечьей решительности за счет других воротит. И не только меня. 4. Предлагаю всем, знающим автора заметки, представить себе картину: смелая журналистка, измученная борьбой со злом страшнее соцреализма, тяжело заболевает, и тут ее супруг обращается к ней с программным заявлением: «Дорогая, я вынужден тебя бросить, дабы наши отношения не стали притчей во языцех в питерском бомонде». На что она слабеющим голосом отвечает: «Да, родной! Давай сделаем это во имя иронии, здорового цинизма и торжества андеграунда, обслуживанию которого я отдала лучшие годы своей недолгой жизни». Кстати, на месте нынешнего и всех будущих супругов нашей девушки я бы задумался о перспективах отношений: мало ли как жизнь складывается... Ведь бросит помирать одного, как пить дать. 5. «Историческая память» художника распространяется на его отца и брата, но не на Христа: люди так долго не живут, даже такие выдающиеся, как Жилинский. Ни к «суровому стилю», ни к «семидесятникам» Жилинский отношения не имеет, одно на другое не похоже даже близко, это грубейшие ошибки атрибуции. Из контекста заметки прямо следует, что отсутствие «иронии и здорового цинизма» лишает права на существование не только Жилинского, но и вообще все, что до и после него было сделано в мировом искусстве вне андеграунда. Кстати, практически безработного Жилинского выжил из Суриковского не кто иной, как Таир Тимурович Салахов, вице-президент Академии Художеств, папа Айдан Салаховой, вполне процветающей представительницы ныне официально признанного андеграунда. Папа рисовал Брежнева, дочка – двухметровые члены. Это, видимо, и называется чувством времени. А темперой Жилинский писал не из мастеровитого пижонства, а потому что она была в два-три, а то и в четыре раза дешевле масла. Знаменитую картину «Гимнасты» он писал в помещении меньше 9 кв. м., а потом ее пилили пополам, потому что не могли вынести. И в это самое время его учениками были настоящие семидесятники, определившие лицо времени: Назаренко, Нестерова, Баранов, Гадаев, Соскиев, Дилендорф... Одновременно с выставкой в Русском в Питере прошли выставки двух выдающихся учениц Жилинского – Назаренко и Нестеровой... Надо следить за словами и хоть чуть разбираться в том, о чем пишешь.
Александр Рубцов – руководитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН.
|
В конце ноября в газете «Коммерсантъ» была напечатана заметка об открытии в Русском музее выставки живописи Дмитрия Жилинского. Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что речь в этой заметке не столько о живописи, сколько о духовном, нравственном облике художника. Автора раздражают человеческие чувства, выраженные в работах Жилинского: «Вообще-то эта выставка сочинена (?) художником о любви и красоте. И того, и другого здесь много – и мать, и первая жена Жилинского Нина, верность которой в ее долгой болезни была притчей во языцех московского бомонда... Много исторической памяти о расстрелянном отце, о погибшем брате, о Христе [...] Вот только вся эта семидесятническая честность, духовность и интеллигентская вера в победу искусства сегодня страшнее откровенной продажности матерых соцреалистов. Здесь нет иронии и здорового цинизма андеграундной культуры...»
Люди из «КоммерсантЪ»! С уважением отношусь к вашему изданию, сам в нем не раз отмечался.