|
ПолитЭкономика Политико-деловой журнал № 6 (42), июнь 2011 Вход в модернизацию и тип лидера
Из эпопеи коммунистического строительства страна также выходила на двух лидерствах (хотя и более скромных), со всеми плюсами и минусами такой персонификации. Запрос на лидерство Начало нового века опять ставит вопрос о персонально ориентированной концентрации власти, об избыточном, нередко уже опасном влиянии личностных особенностей лидеров на принятие стратегических решений, на саму траекторию развития страны. Наконец, в последние годы была уже и текстуально возрождена идея Национального Лидера, причем не в качестве открытой функции, а с совершенно конкретной персональной привязкой. С точки зрения политического пиара можно считать это дурным вкусом и иронизировать, но нельзя не учитывать как минимум трех обстоятельств:
На фоне этой, мягко говоря, неоднозначной исторической традиции, а тем более ее воплощения в последнее время, конструктивный разговор о лидерстве вести крайне трудно. Особенно трудно начинать его так, чтобы не вызвать подозрений в политическом угодничестве и желании поймать конъюнктуру. И уж тем более сложно обсуждать эту тему со всей должной аналитической отстраненностью, когда тандем по вполне понятным причинам как объективного, так и субъективного свойства продолжает поддерживать интригу относительно кандидатуры на будущих президентских выборах. И тем не менее разговор этот приходится вести всерьез, причем почти независимо от нехорошей традиции и нынешних политических перипетий. Для этого достаточно построить искусственную мыслительную конструкцию и, «забыв» о непростом прошлом, задаться совершенно определенным и едва ли не риторическим вопросом, оценивая положение от противного: а возможно ли в принципе в нынешней российской ситуации решение стоящих перед страной экстремальных задач без той или иной сверхординарно лидирующей инстанции, будь то личность, команда, страта или даже вдруг пришедшая в движение масса (фрагмент массы)? Приходится признать, что при всей неприязни к персонификации власти, влияния, контроля, авторитета и деяний в нашем положении все же остается надеяться только на формирование и повышенную активность той или иной лидирующей инстанции, способной в полной мере осознать вызов цивилизации, крайне опасное положение России в контексте этого вызова, принять адекватную стратегию и программу действий и, наконец, найти силы провести эту программу в жизнь. Или хотя бы запустить. Такие деяния в истории, как правило (если не всегда), имеют авторский характер и предполагают повышенную личную инициативу и ответственность. В крайнем случае — коллективную, реже — групповую. Исторические ловушки (1) и (2) О том, что в силу целого ряда причин страна оказалась в неординарной ситуации исторической ловушки, речь ведется уже не один год1. Повышенная эффектность этого понятия (во многом чисто литературная) сослужила ему плохую службу: его, мягко говоря, позаимствовали, пустили по рукам и упрощенно истолковали, девальвировав не вполне адекватным употреблением. В лучшем случае проблему сводят к тому, что инерция упования на сырьевую конъюнктуру чревата серьезными негативными последствиями, поэтому страна нуждается в диверсификации экономики, а в более общем виде — в смене вектора развития «с сырьевого на инновационный». Однако, строго говоря, это хотя и крайне сложная политическая и даже эпохальная задача, но еще не «ловушка», тем более историческая. В истории задачи даже такого масштаба возникают, осмысливаются, ставятся и более или менее успешно решаются, причем подчас настолько сложные, что вероятность успеха кажется мизерной. И тем не менее… Что же до ловушки, то о ней приходится говорить тогда и только тогда, когда задача возникает, некоторым образом осмысливается и даже публично формулируется, но при этом едва ли не всё — от социально-экономической и политической конъюнктуры до макроисторических условий, от состояния умов и массовой психологии до позиций интеллектуального, экспертного сообщества — делает задачу практически нерешаемой. Это даже не чудо в обычной трактовке данного понятия применительно к особо выдающимся примерам экономического, технологического, социального и пр. развития. Такие «чудеса» случаются, когда в силу тех или иных причин складываются уникальные конфигурации обстоятельств, порождающие совершенно неожиданные, поражающие воображение рывки. Ситуация ловушки (а мы тут — классический случай) заключается в том, что задача есть, причем поистине судьбоносная, а условий для ее решения нет и, скорее всего, не будет. И тогда остается один шанс: появление некоторой особой лидирующей инстанции, способной ставить и решать такие задачи вопреки отсутствию условий для их решения, то есть, по сути, ломая через колено саму траекторию инерционного движения. Это и есть историческая ловушка (2). Как правило, от появления таких «инстанций» ничего хорошего ждать не приходится, особенно в среднесрочной и долгосрочной перспективе. Резко возрастает цена ошибок и злоупотреблений. От ощущения концентрированной власти и собственной значимости у «инстанции» часто элементарно «едет крыша». Но и другого выхода нет. По крайней мере, пока он не просматривается, если не заниматься народовольческой маниловщиной, не готовить бунт или не откладывать начало решения перезревших проблем до созревания революции. Получается следующее: выйти из ловушки (1) мы не можем, не попав сразу же в ловушку (2). Значит, нам предстоит проскочить сразу две ловушки, одна другой хуже. Из типологии лидирующих инстанций Вообще говоря, теоретически возможны разные формы лидерства, вовсе не обязательно привязанные к личности и явно персонифицированные. Лидерство может быть также коллективным и групповым. В определенном смысле в качестве лидирующей инстанции могут выступать даже крупные групповые или массовидные социальные образования. Например, класс — лидер развития — вовсе не обязательно метафора, даже с учетом того, что сами эти образования становятся активно лидирующими благодаря идеологам, политическим вождям и организаторам масс. Может показаться, что чем более массовые формы приобретает лидерство в развитии, в разрешении тех или иных исторических, политических, социально-экономических или социокультурных коллизий, тем более органичным и фундированным является процесс. Однако это не всегда так. С определенной точки зрения такие ситуации можно оценивать и прямо противоположным образом. Есть своя естественность в том, что лидирующие группы и группировки составляют меньшинство и занимают соответствующее положение в социальной иерархии. В строгом смысле слова и в нормальной ситуации лидерство не может быть тотальным или хотя бы массовым. Если развитие это соревнование, в том числе и в рамках одного социума или одной нации, то по определению не может быть бесконечно широкого «лидирующего фронта». Это точно так же, как, например, в спортивной гонке не могут одновременно лидировать все или почти все гонщики: в интеллектуально-духовной, общественно-политической и социально-экономической конкуренции не менее тесно, чем на спортивной трассе. В определенном смысле в социальном развитии эта ситуация даже более проблемная. Если масса вдруг в силу тех или причин начинает «лидировать» (например, выступать более прогрессивно, чем власть и правящие элиты), это значит, что элиты и группы во власти не справляются со своими функциями лидерства и основательно отстают от спонтанной эволюции общества, массового сознания, объективно формирующихся запросов и вызовов. При этом такого рода «лидерство» массы сплошь и рядом (или даже как правило) реализуется более или менее деструктивно, если не разрушительно: отставшую власть элементарно свергают. Для того чтобы стать полноценным лидером, масса должна выйти на улицу. И это как минимум в лучшем случае. Вместе с тем и прямо противоположная ситуация — одинокого лидерства — является достаточно противоестественной и по-своему опасной. Это означает, что некто во власти, пусть даже с небольшой группой единомышленников, ощущает вызовы времени и понимает последствия их игнорирования, но при этом не имеет достаточной опоры в социуме и в системе власти. Или имеет некоторую опору в социуме, пусть даже потенциальную, но вынужден обращаться к массам непосредственно, через голову той самой власти, которую он возглавляет. (При этом понятно, что такое обращение не обязательно бывает вербальным, но может использовать всю типологию политических текстов, речи и жестов). Наконец, в качестве лидера развития, запуска модернизаций, реформ и т.п. может выступать та или иная группировка в элите или даже элита в целом (почти в целом). Она может давить на верховную власть и воодушевлять ее на обновление, иногда даже вопреки узко понятым властным интересам, и одновременно служить медиатором в донесении идей развития до основной части населения, а то и внедрять эти идеи в сознание масс, уже таким более или менее окольным образом воздействуя на верховную власть. В нашем положении все эти, казалось бы, чисто теоретические рассуждения отнюдь не выглядят отвлеченными. Все эти варианты в той или иной мере просматриваются, и переводить эту алгебру в арифметику нет смысла, потому что это слишком просто. Требования к лидеру в условиях дефицита времени Итак, не дай нам бог дожить до момента, когда временное лидерство в развитии примут на себя массы. События на Ближнем Востоке с этой точки зрения двойственны. С одной стороны, они показывают, что судьбоносные бифуркации возможны даже в условиях самых, казалось бы, стабильных, железобетонных режимов (что неудивительно, поскольку синергетика подтверждает, что нагнетаемая стабильность систем, как раз наоборот, делает их особо подверженными испытаниям целыми каскадами бифуркаций с мгновенными переходами в принципиально иные качественные состояния). Можно ли в России в обозримое время рассчитывать на консолидацию элит, элиты в целом, от деловых кругов и силовой бюрократии до творческих авторитетов и интеллектуального, экспертного сообщества? Как выражается один мой знакомый, ответ на этот вопрос может быть только риторическим, как и вопрос: нет, конечно же. А поскольку власть будет и дальше подвергаться давлению с разных сторон и в разных направлениях, нет никаких причин полагать, что она выберет правильную позицию и сориентируется именно на адекватные, но трудные и болезненные прогнозы, сценарии и программы.
В этих условиях лидер нации, наоборот, обязан пойти против умиротворяющих настроений, какими бы популярными они ни были и как бы легко их ни было пропагандировать. Он просто не имеет права тащиться в хвосте массы. Тем более он не имеет права развращать ее подачками и посулами, расслабляющими, демобилизующими, нагнетающими инфантильность и паразитарные настроения. Более того, он обязан при этом рискнуть, зная, что заигрывание с массой — как правило, более эффективная стратегия, во всяком случае много легче реализуемая. Иначе говоря, ответственность за будущее должна перевесить соблазн говорить людям то, что они более всего хотят услышать, и обещать им то, что им завтра дать не сможешь и, главное, что их портит. Это — по сути. Другой момент связан с формой. В столь критической ситуации лидер должен не просто произносить правильные, ответственные слова — он должен уметь их донести, разбудив дремлющее сознание, прочистив мозги, основательно забитые пылью неискренней лести и безответственной конъюнктурщины. Есть мысли, которые сами ложатся на некритическое, нерефлексивное сознание, а есть идеи, которые гораздо труднее сделать убедительными. Но если это удается, такие слова пронимают куда основательнее, чем самый изысканный или, наоборот, грубый популизм. И тогда политическая победа в электоральном цикле не оборачивается в ближайшее время стыдом близорукости и вранья, необходимостью идеологически перекредитовываться очередной ложью. Сейчас лидер страны просто обязан не ловить настроение, а менять его. В наших условиях это может показаться нереальным, опасным и если не вовсе политическим самоубийством и гарантией проигрыша, то во всяком случае неприемлемым политическим риском. Однако история знает немало успешных идеологических предприятий именно такого рода, причем все великие политические, нравственные и духовные события были именно такими и из охвостья бытового сознания никогда не начинались. России сейчас нужны именно такие выдающиеся идейные, нравственные события. Иначе ей гарантированы великие потрясения. В понимании происходящего и сложностей перспективы сейчас многое уже меняется, причем в ряде отношений настроение меняется стремительно. Благодушие уже становится неприличным; вчерашние соловьи сами соревнуются в остроте прогнозов и сценариев. На глазах меняется и официальная риторика — пусть пока не вся, но в некоторой ее части. Вопрос в том, достаточна ли даже эта довольно высокая скорость изменения сознания, чтобы выйти из цейтнота и не рухнуть в очередной исторический провал? Есть опасение, что недостаточна. И в отношении развилки 2012 года, и в отношении точек невозврата, способных сделать наше отставание необратимым, а угрозу срыва в момент вынужденно форсированной смены сырьевой модели на хотя бы просто несырьевую (даже не инновационную) — практически неустранимой. Психологически терпимой делает ситуацию только одно: ближайшая, локальная, ситуативная задача сложна, но решаема. Пока для начала речь идет только о том, чтобы сдвинуться с мертвой точки трескучего бездействия и имитаций, хотя бы провернуть маховик нашей опять увязшей истории. И даже еще скромнее: до начала 2012 года сделать ничего не удастся, поэтому речь идет только о формулировании правильных мыслей и нахождении точных, сильных слов. Но если эти слова не будут найдены и убедительно произнесены, дела не будет точно. 1 См.: Рубцов А.В., Богословский С.В. Мегапроект. Идеология, стратегия, курс. М., 2007; Рубцов А.В., Богословский С.В. Мегапроект. О формате и контурах стратегии национального развития. М., 2008; Рубцов А.В. Российская идентичность и вызов модернизации. М., 2010. См. также целый ряд публикаций в прессе и вводные, стратегические разделы докладов ИНСОР «Россия в XXI веке» (2010) и «Обретение будущего» (2011). Александр Рубцов, руководитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН
Источник:
http://politekonomika.ru/ |
Тема персонального политического лидерства в истории России основательно дискредитирована. Самодержавие и революционаризм, коммунистический вождизм, сталинизм, «лидерство» эпохи застоя, позднесоветская геронтократия…
Всё это делает позицию потенциального лидера крайне, предельно нагруженной. Национальный лидер должен опередить нацию. Эта фраза может показаться экстравагантной, но надо отдавать себе полный отчет в том, что иные варианты делают употребление слова «лидер» очевидно и вопиюще некорректным. И это вопрос отнюдь не только лингвистический: возможно, на данный момент наша самая острая проблема как раз и заключается в том, что понятие и реалии политического лидерства логически парадоксально и политически обреченно соединяются со стратегиями потакания массовым настроениям, чаще всего инерционным, архаическим, порой просто низменным.