ПолитЭкономика

Политико-деловой журнал

3 (39), март 2011

Стратегии национального развития:
в поисках жанра

Нынешний 2011 год уже обозначен как год стратегического планирования. Выделяются две главные инициативы: новый доклад Института современного развития (ИНСОР) «Обретение будущего» и широкозахватный проект по доработке «Стратегии 2020», запускаемый под эгидой правительства.

Естественно, решающее значение будет иметь содержание. Но важны и форма, «план выражения»: конструкция текста и его формат, стиль и ориентация на аудиторию, выбор адресата и языка, словом — жанр. Эта тема актуальна как минимум по двум причинам. Во-первых, в вышеназванных конкурирующих разработках жанры уже разные. А во-вторых, оптимальный формат еще не найден и пока только нащупывается. Если же кто-то считает, что жанр и так понятен, а правильный формат давно определен, то тема данной статьи актуальна тем более.

Интенсивность стратегического планирования у нас традиционно увязана с политическим календарем. Это не уникально и по-своему объяснимо, в мировой практике встречается, хотя у нас есть и особенности.

Условия востребованности

Так, в канун предыдущей смены президентства страна пережила подлинный взрыв активности в сфере стратегических разработок. Причем, как ни странно, инициатором и главным бенефициарием этой деятельности был не будущий президент (корректнее говоря, претендент на президентское место), а именно действовавший президент, тогда еще только готовившийся сдавать полномочия. Складывалась парадоксальная ситуация: программа готовилась не под преемника, которому предстояла избирательная кампания, а под политика, которому на тот момент никакие выборы не грозили.

Вместе с тем это вполне объяснимо в условиях передачи президентской власти «из рук в руки» и с несколько урезанными полномочиями. В этой ситуации важнее даже не кто принимает власть, а кто и как ее передает. Соответственно, в тот момент было важно даже не кто приходит, а кто остается и в каком качестве. Передача власти «из рук в руки» осуществлялась под лозунгом сохранения стабильности и преемственности курса, а для этого курс надо было как минимум предъявить. Отсюда «Стратегия» и отсюда же «2020» — дата, видимо, по недоразумению связываемая с КДР (концепцией долгосрочного развития): даже в полном десятилетии нет ничего «долгосрочного».

Сейчас ситуация не менее интересная. Пресса уже поспешила противопоставить друг другу вышеупомянутые проекты: «Обретение будущего» и «Стратегию 2020», причем как в экспертном плане, так и политически — вплоть до обнаружения признаков раскола в тандеме. В самом деле, нет ничего проще, чем увидеть в этих проектах конкурирующие предвыборные программы, а значит, и почти скандальную политическую интригу.

Однако эта однозначность противопоставлений весьма сомнительна. Хотя бы по тем же причинам, по которым затевалась сама «Стратегия 2020» — как тень таинственного и не вполне состоявшегося «плана Путина». И дело не в том, что этот политтехнологический миф («план, которого не было») по неловкости может конкурировать только с идеей статуса «национального лидера», неприлично уподобляющей нашу политическую систему не самым прогрессивным режимам среднеазиатского сектора бывших республик СССР. Дело в том, что нынешнему премьеру своя стратегия и даже программа полезна, желательна или даже необходима в расчете на любой сценарий: очередного президентства, продолжения премьерства или даже ухода в иные политические сферы, например в международные. В любом из этих вариантов нынешнему премьеру не помешает (если не сказать понадобится) роль стратега, автора и держателя идеологии курса. Это не понадобится только на случай ухода в монастырь, что пока вряд ли. В любом реальном варианте нынешнему премьеру к началу 2012 года надо быть на пике не только популярности, но также стратегического видения и влияния. Поэтому перманентная предвыборная кампания В. Путина до самого конца вовсе не будет гарантией его решения выдвигаться на третий президентский срок (вопреки умозаключениям скоропалительной газетной аналитики).

Масштаб задачи и «габарит времени»

Выше косвенно уже затрагивалась тема временных дистанций прогнозирования и в особенности стратегического планирования. Какой временной горизонт мы охватываем, на сколько десятилетий заглядываем вперед и распределяем свои действия — это вопрос вовсе не формальный, но определяющий понимание задачи, саму суть подходов к ее решению. Если вы задаете для себя этот горизонт в 10, 50 или в 100 лет, вы уже тем самым заранее закладываете в свой проект разные философии, разные стратегии, тактики и даже технологии управления развитием.

Таким образом, все это затрагивает не просто конкретные разработки, но и культуру взаимодействия с будущим в целом.

Во многом эта проблема укоренена в особенностях национальной и даже культурной, цивилизационной идентичности, своего рода футурологической психологии. Это как с людьми: одним этносам, социумам и культурам ближе оперативные горизонты; другим, наоборот, — большие дистанции, измеряемые «декадами» (как, скажем, для евроатлантической модели). А, например, китайская культура работы с будущим спокойно чувствует себя в столетних горизонтах — и сейчас именно в этом масштабе рассчитывает графики своей догоняющей, а затем, как они полагают, и опережающей модернизации (см.: «Обзорный доклад о модернизации Китая», подготовленный Центром изучения модернизации Китайской академии наук).

Вместе с тем одному и тому же этносу или социуму на разных этапах могут быть свойственны и разные футурологические типы. Так, советская, коммунистическая идеология работала в эпохальном жанре, прививая эту культуру всем практикам производства идей и представлений, а в конечном счете и самому массовому сознанию. После обвала советского режима эпохальные, тектонические изменения стали реальностью (хотя и были направлены в противоположную сторону), однако исторический горизонт сознания резко сузился, если не исчез вообще в вынужденной установке на выживание как в социально-экономическом, так и в политическом аспектах. И вот теперь этот горизонт вновь появляется, хотя и в весьма купированном виде.

Идее поразмыслить о будущем и заняться более осмысленным планированием способствовала стабилизация (как бы к ней ни относиться), но и ощущение некоторой ненадежности этого подобия сравнительного благоденствия (по крайней мере для тех, кто оказался так или иначе причастен к перераспределению сырьевой ренты). Однако эти же обстоятельства, сработавшие на восстановление временного горизонта, его же и ограничивают. Реформировать себя всерьез режим не настроен, а в такой ситуации заглядывать дальше в будущее не очень удобно. Придется либо рисовать картины более основательной, системной перестройки экономики и политической системы (что неизбежно бросает тень на конъюнктурное настоящее) — либо пролонгировать в более или менее отдаленное будущее нынешние экономические, административные и политические порядки, что нынешний истэблишмент дискредитировало бы еще больше, чем самоотрицание в стратегии.

Во всяком случае в самом названии «2020» есть не только явное, подчеркнутое купирование горизонта (либо это не «Стратегия», а оперативный план), но и становящаяся все более очевидной хронологическая исчерпанность: с момента начала разработки этого проекта прошла уж треть отпущенного на его реализацию времени, теперь проект всерьез перерабатывается, будет закончен к концу года… а горизонт «2020» так и сохранился, хотя до «стратегического» репера остается уже всего-то 9 лет.

В этом плане свободнее оказался предыдущий (прошлогодний) доклад ИНСОР «Россия в XXI веке: образ желаемого будущего». Там временные рамки жестко не ставились, а некоторые литературные изыски («Полдень, XXI век») намекали на десятилетия и даже полувековые измерители. Чего не заметили (или не захотели заметить) многие критики, представлявшие дело таким образом, будто в «желаемом завтра» слово «завтра» надо понимать буквально. Кстати, это использовалось как повод для обвинения доклада в радикализме и для противопоставления некоторых его предложений позициям руководства.

В нашей ситуации в стратегическом планировании вообще сложно или даже вредно привязываться к каким-либо конкретным датам. Правильнее привязываться по срокам и по масштабу к так называемым назначенным событиям, каковым для нас выступает кризис сырьевой экономики, а с ней и самого ресурсного социума. Есть самые разные прогнозы относительно того, когда именно этот кризис произойдет и в какой именно форме — в виде обвала или постепенного сползания. Однако того, что это рано или поздно, так или иначе произойдет, не отрицает никто (хотя далеко не все относятся к данной перспективе осмысленно и ответственно). Но это и есть реальный масштаб политэкономической проблемы и исторической задачи — временной «габарит» Стратегии национального развития.

Тональность

Любая стратегия, даже самым рациональным и сухим образом изложенная и поданная, всегда содержит в себе тот или иной эмоциональный, настроенческий посыл. Это могут быть победные фанфары или зовущие в поход трубы. А то и вовсе тревожные сирены. Или тоже сирены, но из категории тех, что когда-то убаюкивали аргонавтов.

Начало века (нулевые) прошло в России под своего рода синтетическую музыку — под пение победных сирен. С одной стороны, на фоне «лихих 90-х» фиксировались всесторонние достижения в социально-экономической и политической сферах, а с другой — внушалась идея успокоения, если не конформизма. Имелась в виду идея успокоения не на достигнутом (как раз наоборот, громадьё планов предполагало вхождение России в пул мировых лидеров и оперативное достижение качества жизни на среднеевропейском уровне), а на системе. Мы достигнем большего, но в средствах достижения этого уже и так все, как надо. Своего пика этот идеологический посыл достиг как раз перед последними президентскими выборами, когда мотив «Все хорошо, прекрасная Россия!» сопровождался многочисленными стратегическими и тактическими обещаниями, создававшими явно перегретые ожидания в и без того уже чрезмерно идеализированной ситуации.

Однако тогда же этот посыл оказался исчерпан — хотя бы уже только на уровне плана выражения. Непонятно было, как еще можно прославить достигнутое и что еще можно пообещать народу и стране в и без того уже ослепительно светлом будущем. Проще говоря, на тот момент отдел пропаганды сгоряча расстрелял практически все патроны и заряды фейерверков, а потому оставил официальную политику вообще без сильной идеи: повторяться в критике предшественников становилось уже неприличным, а нагнетать обещания на будущее было просто некуда.

В результате последние три года прошли в достаточно вялой идеологической обстановке (если иметь в виду только официальный дискурс), и добирать пришлось эфирными «картинками» владения всеми видами техники и дружбой со всеми видами животных. Это закономерно. Говорить о замечательном будущем на повышенных тонах, а тем более кричать, долго нельзя: то, что сначала радует, потом довольно быстро утомляет. И начинает вызывать обоснованные сомнения как в морали выступающих, так и в самом обещаемом будущем.

Это, кстати, одна из проблем «Стратегии 2020». В свое время она была раскритикована сверху за недостаточно амбициозные постановки задач и картины будущего. Проект «усилили», а прогностику вынесли вовне, в отдельный документ, дабы не омрачать светлую перспективу даже этими робкими намеками на не самые благоприятные сценарии и прогнозы. Теперь, в процессе доработки документа, придется выходить на опасные развилки, в той или иной мере усиливать жесткость неблагоприятных сценариев и приписывать им большую вероятность, чем прежде. А это будет как «самим себя высечь», причем и экспертам, и политикам. И в любом случае на этом идеологически сильную позицию не построишь: зазор смены тональности под эгидой «вертикали» слишком невелик.

Сильный посыл в этой ситуации может быть только противоположным, построенным на честном и грамотном вскрытии рисков и угроз, на идее ответственности за будущее, на критике предшествовавшего благодушия. Эта тональность называется рациональный, ответственный и умеренный алармизм. Страна отстает, отставание в ближайшее время может стать необратимым — если уже не стало. Мы теряем конкурентоспособность едва ли не по всем азимутам. Это может во вполне обозримом — если не в ближайшем — будущем сказаться на положении практически всех слоев российского общества, за исключением тех, кто изначально ориентирован на разграбление трофейной территории и мягкое планирование на запасные зарубежные аэродромы. Наконец, страна на глазах лишается будущего (если кого интересует перспектива для других поколений).

Обращаться к нации с такими посылами непросто: это не раздавать обещания, это надо уметь. Тем более это сложно противопоставлять бесшабашному распределительному популизму, обещающему всем все — и к тому же регулярно показывающему в новостных сюжетах, как именно и кем именно это делается. Однако при правильной подготовке и подаче этот тревожный посыл может оказаться даже более сильным, чем благостная риторика, уже вызывающая у вменяемой части общества горькую оскомину. Главное же достоинство этого посыла в том, что это будет правильно по сути, политически и стратегически ответственно. И даже исторически. Это позволило бы не терять время, которого и так уже не хватает. И это стало бы знаком изменения отношения власти к обществу, к его сознанию и интеллектуальному уровню. Страна не сдвинется с места, а тем более к нормальному будущему, пока курс на использование детских слабостей сознания масс и на дальнейшую инфантилизацию публики не сменится установкой на взрослый, ответственный разговор. И даже если в нынешних условиях взрослый, жесткий разговор может и не перебить безответственный популизм, нынешняя сравнительно консолидированная власть вполне могла бы наложить коллективный запрет на использование в предвыборной риторике этих эффективных, но разрушительных средств массового поражения сознания.

Для начала это было бы полезно хотя бы декларировать. Такой посыл сразу подхватили бы честные, не купленные медиаторы. Через некоторое время популистские картинки стали бы более критично восприниматься и самим массовым сознанием. В итоге такого рода популизм вполне можно было бы сделать просто неприличным. Было бы желание.

Программа изменений и состав проекта

Однако выход на этот посыл сразу же ставит вопрос о тех сферах жизни общества, которые подвергаются ревизии и проектированию в конкурирующих стратегиях.

Можно ли в принципе в нашей ситуации разрабатывать стратегию национального развития, замыкаясь в рамках экономики или даже с учетом ее институционального, регулятивного обеспечения? Можно ли, например, говорить об институциональном маневре, не рассматривая реформаторские задачи в политике, идеологии, в системе ценностей, представлений и установок сознания? Не получится ли экономически ориентированная «стратегия» крайне усеченной не только по временному горизонту, но и по составу проекта? И можно ли будет в этом случае вообще говорить о «стратегии»?

Все эти вопросы можно с полным правом считать риторическими. Разговоры в духе «Эксперта» о том, что модернизация несовместима с демократизацией, поскольку якобы «не будет ни того ни другого», уже выглядят несерьезными заклинаниями, мало кого заклинающими, включая самих заклинателей. И даже здравые сентенции о том, что при политических изменениях институтам становится хуже, вызывают встречные вопросы. А что если институты не устраивают, причем категорически? Если именно они сдерживают, а то и просто блокируют развитие? Если они не меняются или меняются в основном в худшую сторону? И если причиной такого положения является именно политика? Если именно политический зажим наверху транслируется вниз по всей «вертикали» произволом регуляторов и надзирающих? Если сращивание бизнеса и власти наверху, в том числе в политике, передается по всем властным уровням вниз, вплоть до бытовой коррупции, вполне невинной по сравнению с приемами перераспределения собственности в верхних эшелонах?

Это вопросы тоже риторические. В нашем положении политические реформы не смогут нанести вред институтам. Хотя бы потому, что хуже не будет. Ни институтам, ни обществу. Просто некуда.

Жанровые итерации

Применительно к стратегическим разработкам, особенно к тем, что активно обсуждаются, часто высказываются критические замечания в плане адресности.

В экспертном обиходе это выглядит так: вы кому пишете? Если президенту или премьеру, то им надо писать иначе. Если экспертному сообществу, то это тоже другой язык, а то и просто другой жанр. Если для журналистов, которые потом должны оценить текст и понести в массы его идеи, то и для этого писать надо иначе. А текст, ориентированный на массы, и вовсе должен быть «из другого теста».

При этом эксперты, аналитики и прочие оценивающие сплошь и рядом не принимают во внимание, что текст, ориентированный на ту или иную инстанцию или социальную категорию, по определению становится неудобным, неинтересным, а то и вовсе нечитаемым для прочей публики.

В наших условиях приходится заниматься особым делом — стратегическим планированием в предвыборном контексте. Это значит, что экспертные и аналитические разработки неизбежно становятся политическими документами — нравится это кому-либо из экспертов или нет. А значит, они должны иметь определенные особенности и в плане выражения. В противном случае текст останется вещью в себе, а его политический вес будет определяться не содержанием, а только тем, что он вообще где-то есть, что его готовили долго и усилиями многочисленных уважаемых людей.

Есть опасение, что текст, по основным идеям непонятный и неинтересный для широкой публики, в наших условиях вряд ли может быть адекватен положению и открывающейся (или закрывающейся) перспективе.

Текст: Александр Рубцов, руководитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН

Источник: http://www.politekonomika.ru/021/strategii-nacionalnogo-razvitiya-v-poiskax-zhanra/