ПолитЭкономика

Политико-деловой журнал

№ 1-2, январь-февраль 2011

Социодинамика модернизации:
движущие силы и факторы торможения

Разговоры о модернизации, включая самые оптимистичные, рано или поздно упираются в вопрос: кому все это надо и кто все это будет делать? И наоборот: кому все это категорически не надо и кто этого делать точно не будет, а то и не даст? Есть ли у модернизации непобедимые враги — и есть ли у нее надежные союзники, социальная база? Ведь если такой базы нет, то «Прощай, немытая…»

Разговор о модернизации приходится начинать с опасной темы. Страна попала в историческую ловушку. Конъюнктура на рынке сырьевых продаж такова, что начинать обновление всерьез и прямо сейчас нет достаточных стимулов. Есть намеки на понимание, но и дефицит политической воли — или возможности ее проявить. И не хватает соответствующих ожиданий в «теле» общества. Если не делать ничего экстраординарного, ситуация сохранится… пока экономика сырьевого экспорта не начнет давать сбои, приближаясь к обвалу, — то есть когда будет уже поздно. Ровно в этот момент для элементарного самообеспечения государства и общества понадобится экономика несырьевая, причем сразу во всеоружии. А поскольку реиндустриализация дело не быстрое и подлинно инновационная среда в одночасье не создается, менять вектор развития в «час Х» будет уже поздно, не на что и не с кем: к тому моменту из страны во все дыры утечет основной капитал, финансовый и человеческий.

Ловушка торможения

В этой ловушке, как в китайских шарах, скрыта другая. Модернизации инновационного типа с претензией на постиндустриальный состав какое-то время легко симулируются. Развивается бешеная активность, словесная и организационная. Запускаются впечатляющие проекты, раздаются мегагранты, против потока сбегающих из страны в нее возвращаются несколько талантов и даже появляются отдельные результаты — хотя и в откровенно тепличных, эксклюзивных условиях. И только потом выясняется, что все это было слишком красивым, чтобы решить системную проблему, по сути своей некрасивую и красиво не решаемую, — проблему не отдельных людей, а социума, режима, страны в целом. Тогда вдруг появляются честные диагнозы и рецепты, но общие потери, ранее спрятанные за локальными достижениями, становятся необратимыми и положение дел экспертам приходится оценивать уже в неакадемической лексике.

Все эти проблемы упакованы в еще одну, более общего свойства. Китайские специалисты, только что издавшие сводный (за 10 лет) доклад по модернизации, со свойственным этой великой культуре тактом свидетельствуют, что для догоняющих стран вероятность приблизиться к лидерам неуклонно уменьшается. Примерно через 20 лет может приоткрыться еще одно окошко, но в целом шансов будет становиться все меньше. Мы же с известной российской прямотой полагаем, что в этом новом мире отставания уже вот-вот станут необратимыми: лидеры идут вперед быстрее догоняющих, в итоге сколачивая закрытую ложу «власти над будущим»1. И правильно полагаем: на этой развилке логика «вероятности» и «гипотетических шансов» Россию мало устраивает.

Есть ли у нас возможность не выпасть из этой обоймы навсегда (точнее, выпасть не навсегда), уже, мягко говоря, не ясно. Но достаточно того, что такая возможность существует и она реальна. Тем более мы обязаны попытаться эту возможность хотя бы приоткрыть: даже если не все получится в будущем, такая работа, если она будет вестись правильно, — единственный шанс исправить настоящее.

Грядущее и думы

Прежде всего здесь важно различать заинтересованность (или незаинтересованность) объективную и субъективную, а также сиюминутную и тактическую (даже не стратегическую). Люди могут полагать, что они в модернизации не заинтересованы, только в силу того, что либо понимают модернизацию неправильно, либо понимают ее так, как им сейчас ее преподносят на словах и на стартовых примерах. Кроме того, они могут исходить (и, как правило, исходят) исключительно из текущей ситуации, не учитывая, насколько она ненадежна и чем может обернуться в обозримое время. При этом в действительности они могут быть жизненно заинтересованы в подлинной модернизации как с точки зрения ее ближайших последствий, так и в плане среднесрочной, а тем более долгосрочной перспективы. Если же не исключать вполне вероятные и затрагивающие буквально всех острые, если не катастрофические сценарии, связанные с провалом модернизационного проекта, то доля заинтересованных в модернизации резко возрастает, приближаясь к максимуму. Из этого числа бенефициаров обновления можно исключить разве тех, кто в своих жизненных планах уже окончательно поставил крест на «этой стране» и ориентирован на окончательное разграбление трофейной территории с последующим отбытием на запасные аэродромы в места, от России столь отдаленные.

Можно предположить, что в ближайший год ничего фундаментального в плане старта модернизации не произойдет и произойти не сможет. Двойное ралли выборов вряд ли этому будет способствовать. Хотя могло бы. Но у нас не так запущен процесс агитации и пропаганды в пользу действующей власти.

Вместе с тем за оставшееся время можно хотя бы рационально осмыслить ситуацию, проработать разного рода сценарии и прогнозы и понять, что модернизация жизненно необходима даже тем, кому сейчас кажется, что он в ней не заинтересован. Это вполне можно сделать, если предвыборную идеологию строить не на позировании и уже не работающем «Все хорошо, прекрасная Россия!», а на обращенном к вменяемым людям «Надо наконец собраться!». Никто не любит жестких разговоров, но люди уважают, когда к ним обращаются как к взрослым. К тому же даже в самых напряженных сценариях это разговор не только про угрозы, но и про шанс. Этот шанс можно упустить — но ведь можно и не упускать!

Заинтересованные лица и исполнители

В неангажированной экспертной среде принято считать, что именно правящая элита сейчас менее всего заинтересована в решительном обновлении. Во-первых, любые перемены означают известную нестабильность и повышают шанс выпадения из обоймы. Во-вторых, именно ресурсный, распределительный режим более всего способствует укреплению элит в системе власти и собственности.

Однако при ближайшем рассмотрении сохранение инерции крайне опасно даже для тех представителей правящей элиты, которые сейчас находятся в эпицентре влияния и перераспределения. Задержка с обновлением чревата кризисом с непредсказуемыми последствиями, в результате чего может реализоваться сколь угодно острый сценарий: от замораживания уже давно раскрытых активов до политического или юридического преследования. (На последние события в мире не ссылаюсь, чтобы не сглазить). Более или менее успешная модернизация ситуацию смягчает, снижая риски. Не судят даже предшественников победителей, но предшественников обвала судят по полной, иногда с перебором.

Это отчасти напоминает экономические перипетии авторитаризма и демократии. Авторитаризм может давать прорывы (хотя и это уже опровергается, в частности, на таких классических примерах, как реформы Ататюрка), но еще важнее то, что он особенно чреват ошибками, злоупотреблениями и масштабными срывами. Демократии, наоборот, менее приспособлены для фронтальных, маршевых бросков, но дают на порядок более надежную оборону от обвалов и социотрясений (Б. Грушин). Так же и модернизация, тем более либерального типа: она несколько снижает избыточно комфортную для власти стабильность застойного типа, но зато потом дает надежное и устойчивое повышение стабильности — стабильности развития, свободы и общей ответственности за общее дело. Если не понять умом J-кривую Бреммера, в нее остается только верить.

Модернизация жизненно необходима всему среднему слою, причем, как ни странно, одновременно и предпринимателям и бюджетникам. Все, кто привязан к бюджету, психологически настроены на стабильность, но только пока есть позитивный тренд и приемлемый уровень обеспечения плюс хорошие обещания и ожидания, пусть даже перегретые. Однако в случае провала модернизации и для этой социальной категории уже в ближайшее время может не оказаться приемлемых источников существования: бюджетники зависят от бюджета, а он может быть «социальным» только при хорошей конъюнктуре. К тому же значительная часть бюджетников привязана к системе перераспределения, и если эта система начнет схлопываться вслед за самим перераспределением, последствия не замедлят сказаться — и для людей, и для власти, и для стабильности общества и государства. Если не модернизация, то уже в обозримое время перераспределять в таком количестве будет просто нечего. Чтобы понять, как это будет, достаточно представить себе, что цены на нефть упадут в пол — и завтра (а потом можно делить эту проблему надвое, натрое — все равно плохо).

Такого рода процессы негативно отразятся и на позициях среднего и малого бизнеса, у которого может резко сократиться число хоть сколько-нибудь обеспеченных потребителей продукции, а тем более услуг. Российская экономика рискует получить кейнсианство в негативе — со всеми вытекающими.

Модернизация жизненно необходима даже самой пассивной части населения — слабым, незащищенным, нуждающимся в помощи. Завтра они первыми могут оказаться даже без того скромного, а то и просто нищенского обеспечения, какое имеют сейчас.

Наконец, модернизация более всего необходима социальному, предпринимательскому и творческому активу — сильным и талантливым, решительным и независимым, смелым и инициативным. Жизнь и им тоже дается только раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно обидно за бесцельно прожитые годы, за упущенные шансы, за нереализованные проекты и загубленные идеи, за отсутствие славы и признания, за несостоявшееся собственное благополучие и невозможность реально помочь людям и стране. Ресурсный, перераспределительный социум такую самореализацию во многом перекрывает, а ведь это целые человеческие жизни!

Все это надо понять, признать, проговорить и честно, публично объяснить. И не раз. И тогда окажется, что модернизация не нужна только тем, кто внутренне уже заранее и вполне сознательно обустроился за рубежом или на нашем юге и сейчас всячески затягивает начало обновления, пытаясь продлить время растаскивания остатков державы, ее невозобновляемых ресурсов.

Если это признать, в стране окажется возможным конструктивный диалог всех слоев общества, не ориентированных на бегство. Тогда модернизация может действительно стать общим делом, предметом интеграции, консолидирующей идеей и практикой.

Часто позитивные эффекты модернизации представляют как нечто отдаленное во времени и даже требующее на первых этапах дополнительных издержек, едва ли не самоотречения или лишней эксплуатации. Если рассуждать сугубо экономически, отчасти это так: модернизации вовсе задаром не делаются, в них так или иначе надо вкладываться. Но есть еще и институциональная составляющая. Чтобы осуществить полноценный запуск модернизации, необходимо не столько стимулировать процесс, сколько снять те препятствия, которые не дают модернизироваться даже тем, кто готов это делать без какой-либо поддержки со стороны государства. Эта первичная модернизация институтов и регулятивной среды затрагивает не только творчески настроенных инноваторов и предпринимательский актив, но и все слои населения, так или иначе страдающие от избыточного администрирования, зарегулированности, лишних обуз и расходов на бюрократические препоны, наконец, от элементарного бесправия и унижений. Социальное пособие, медицинское обслуживание или пенсию тоже хотелось бы получать так, чтобы не было мучительно больно…

И наконец, еще одна категория актива модернизации, пожалуй, самая неожиданная. Это — правильная и дисциплинированная часть средней и низовой бюрократии, вменяемые аппараты.

Широко распространено мнение, что именно бюрократия и есть тот балласт, который не даст всплыть кораблю модернизации. Причем не просто утяжеляя ношу, но еще и активно сверля дыры в днище. В этом есть своя правда, но только доля правды. Есть бизнес на административных барьерах — и это в плане модернизации безнадежно и крайне опасно. Но это купируется достаточно понятными способами, причем гораздо легче, чем коррупция в ее классических, криминальных проявлениях. Но опыт реальной работы в этой среде показывает, что в бюрократии, в аппаратах не меньше людей честолюбивых и карьерных, чем целенаправленно втершихся хапуг и мздоимцев. И когда внятно выражена политическая воля, когда четко сформулирована управленческая задача и налажен контроль, эта часть аппаратов начинает работать если не с повышенным энтузиазмом, то во всяком случае с привычной профессиональной исполнительностью. Не говоря уже о ситуациях, когда реформы вызывают конкуренцию среди исполнителей. Это срабатывает. В свое время на сокращение партаппарата бросили… Егора Лигачева. На вопрос, почему именно его — наиболее яркого консерватора, тогдашний генсек ответил: под ним это проведут, а поставь какого-нибудь Яковлева или Шахназарова — утопят в саботаже. И дело сделали!

Проблема персонификации и масштаб личности

Как только речь заходит о модернизации в России, тут же встает вопрос о персонификации этого предприятия. Кто-то должен взять на себя политическую и даже историческую ответственность за это дело, «дать ему свое имя»

(А. Колесников). Эта идея может нравиться или не нравиться (мне самому она тоже не очень близка по духу), но это реальность, с которой нельзя не считаться. Чтобы в этом убедиться, достаточно сформулировать противоположный тезис, набросать хотя бы в первом приближении альтернативный проект (без персонификации) — и увидеть, насколько все это выйдет прекраснодушно и неумно.

Впрочем, из истории известно, что великие реформы всегда имели имя и авторство — в том числе самые либеральные.

Тем более эта закономерность срабатывает:

а) в российской традиции, всегда имевшей повышенную склонность к персонификации деяний и власти вообще;

б) в нынешних условиях, в которых модернизацию приходится делать не просто «против шерсти» (что не ново), но именно в условиях усыпляющей, сопротивляющейся конъюнктуры.

То, что модернизация — это именно президентский уровень, не нуждается не только в обосновании и пояснениях, но даже в констатации. Однако этой теме особую окраску придает приближающийся избирательный цикл, прежде всего выборы президента — и не только. Уже партийные программы в преддверии парламентских выборов позволят увидеть, понимает ли политический класс масштаб задачи и остроту ситуации или же, как и прежде, настроен на встраивание в конъюнктуру под одеялом коллективной безответственности. Вместе с тем каждая из системных партий, начиная с «правящей», имеет своего лидера, которому так или иначе придется высказываться по теме модернизации, по ее актуальности и повестке. Или не высказываться, что в сложившемся положении будет не менее, а возможно, даже более красноречиво. Это как если бы муж, зная о предстоящем урезании зарплаты, в своем программном обращении к супруге не стал бы говорить о деньгах вовсе.

Но еще большее значение будет иметь президентская программа. Еще до выборов 2012 года мы увидим, насколько будущий лидер (или, говоря аккуратнее, лидирующий кандидат) понимает масштабы отставания и его последствия, уровень задачи, насколько остро и личностно он ощущает проблему приведения к современности. Сразу станет понятен исторический горизонт, уровень стратегического мышления, в конце концов, сам масштаб личности.

Здесь очень важен характер персонажа. Для модернизации нужен человек не столько узко прагматический, сколько амбициозный, с идеями и с замахом, с поистине историческими претензиями. Нужен автор и покровитель нового мегапроекта — как опасно это сейчас ни звучит, особенно после перипетий российской истории. Но и здесь аргументом является отсутствующая альтернатива: если не будет человека, способного сломать инерцию, то инерция останется, а куда она ведет — уже известно и самим же политическим руководством не раз и разными сильными словами проговорено.

Еще раз: все прояснится еще до президентских выборов, на уровне программ, точнее, программы.

Когда-нибудь историки назовут 2011 год поворотным в истории России.

Вопрос один — куда?

Текст: Александр Рубцов, руководитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН

 

Источник:
http://politekonomika.ru/000020/sociodinamika-modernizacii-dvizhushhie-sily-i-faktory-tormozheniya