№ 26 от 15 марта 2010 г. Время перемен. НаканунеО дискуссии по докладу ИНСОР «Россия XXI века»
Доклад вызвал реакцию, какой давно не было — и по смыслу, и по накалу эмоций. Полемика не затухает второй месяц, но переходит в новое качество. У перевозбудившихся садится голос, зато легче расслышать нормальный разговор, продвигающий понимание ситуации и перспектив. Готовится «вторая очередь» доклада, более полная, развернутая версия; намечается запуск параллельных разработок. Обструкция также сработала на пользу, невольно обнажив штампы теневой идеологии и технологии погрома, считающиеся эффективными в нашей политике. Время подводить промежуточные итоги.
Что обсуждаем (краткий курс)Докладу явно навязали пафос «возврата в 90-е», сведя его суть к нескольким техническим изменениям в области политики (легкая мишень с тенью скандальности)1. Менее торопливые читатели обнаружили в тексте системный проект модернизации, с философией и технологиями. Логика входа в проект понятна и обсуждаема. России необходимы изменения: глубокие (масштаб смены формаций), системные (+ политика, ценности и принципы), форсированные (главный дефицит — время). Цена вопроса — место России в новом мире, «само существование страны». Для запуска модернизации нужен стратегический консенсус. На фоне вялотекущей гражданской войны в идеологии наметилась точка согласия: смена вектора развития с сырьевого на инновационный (упрощение, неизбежное в лозунге). Но масштаб задачи — создание экономики, генерирующей инновации, а не генерирование инноваций для их мучительного внедрения в экономику. Ручное управление дает лишь демоверсию экономики знания; отдельные проекты — имитация процесса. Задачу уже некогда не во вред себе «решать» — ее пора решить. Инновационный маневр требует восстановления производства как такового. Прежде чем производить новое, надо начать производить. Иначе у инноваций не будет естественного заказа и критериев, среды внедрения, своих ресурсов. Но здесь нужен шаг не назад, а вперед. Реиндустриализация в постиндустриальную эпоху не делается методами былых «подъемов индустрии». Теперь вопрос не в том, как родить промышленность, а в том, что ее убивает. Это — другая стратегия2. На фоне голландского синдрома (чем делать свое, дешевле купить за нефть) производство и инновации губит институциональное проклятие (у нас — продолжение проклятия сырьевого). Административный балласт исключает конкурентоспособность даже при прочих равных. В новом, открытом мире решает конкуренция институтов (а уже потом — производств и товаров). Но бюрократия, живущая от перераспределения, блокирует реформы институциональной среды. В обычном режиме проект обречен: необходима метареформа — реформа самой системы реформирования (план прилагается). Дебюрократизация экономики делается через деэкономизацию бюрократии. В выборе модели для нас исключены технократические и авторитарные схемы, в истории страной уже отработанные. Восточные аналоги не работают: наш новый авторитаризм не «строит» вертикаль, а, наоборот, транслирует произвол вниз3. Нельзя еще раз сделать население расходным материалом — но и нельзя ждать от бюрократии честной работы на обновление, подрывающее ее власть и ренты. Это полусвобода: человек почти скован, чиновник раскован сверх меры. Нет лагерей и умных шарашек, но нет и репрессий в административном классе — условия авторитарных модернизаций. Центр «построил» регионы, но исполнительную «вертикаль» подрывает ведомственный сепаратизм. Вассалы манипулируют суверенами. Тоталитаризм отличается незаконными репрессиями в элитах; наш авторитаризм — незаконным попустительством произволу и злоупотреблениям во власти. Путь назад, в несвободу, закрыт (если не расстреливать людей и министров). Болтаться в проруби полусвободы некогда. Остается путь вперед, в свободу. Постиндустриальное в условиях зажима и вовсе не возникает. Если человек — главный ресурс, то Свобода и Право — главные инвестиции в человека. Но и этот путь завален. Перераспределение доходов от сырьевых продаж культивирует иждивенчество и патернализм, авторитарные инстинкты и административный нарост, паразитарные стратегии. Страна попала в историческую ловушку: в «войне за государство» институциональные порождения такой экономики будут побеждать, пока обвал не востребует экономику производящую и инновационную. Старт модернизации оказывается возможным… в точке финиша. Выход из тупика (если он есть) — в неординарном сгустке политической воли с опорой на гражданский и деловой актив. Плюс лояльное звено бюрократии (кодекс служения, простая дисциплина). Смена социальной опоры власти будет популярной (произвол третирует и бизнес, и обывателей). Политики и общество берут «в клещи» среднюю и низовую бюрократию. Другие коалиции не просматриваются (жертвенные самоубийства и массовый дауншифтинг в «вертикали» — это вряд ли). Реформа институтов немыслима без размораживания политики. Цель — не опрокидывание власти, но побуждение ее к зарабатыванию рейтинга созданием лучших условий для работы и жизни, а не перманентной предвыборной кампанией в зачищенном политическом поле. Смысл — «сбережение себя»: скоро власти в России понадобится более серьезная защита, чем ТВ, силовики и политизированные дети. Провал модернизации ведет к разброду, на фоне которого «украинизация» покажется детской страшилкой. Для старта преобразований нужна консолидация экспертного сообщества: пока власть полагает, что на ее век торговли сырьем хватит, претензии к самим экспертам, эти иллюзии питающим и подпитывающим (из корысти или от неумения мыслить в логике неприемлемого ущерба). Зоны принятия решений и точки невозврата страна проходит уже сейчас — даже при самых щадящих прогнозах. Технологическое отставание на глазах становится: а) необратимым; б) историческим. В итоге Россия будет вновь отброшена в прошлое — на этот раз далеко и навсегда. В этих условиях разговор о будущем необходим. Каким оно будет — зависит от нас: от руководства, элит, общества, поколения. И от того, как мы обсуждаем работу друг друга.
Организованное возмущение аналитических массКогда появляется текст, на который нельзя не реагировать, его враги попадают в капкан: критика работает на рекламу. Чем злее обвинения, тем интереснее, что же в наше время можно написать такого, из-за чего внешне приличные люди вдруг так неприлично срываются. Идеологи ЦК в свое время сами грели спрос на самиздат. С тех пор рекламный рикошет обструкций усилился: все доступно в Сети. Доклад вызвал яростную критику, от которой уже отвыкли и какой давно не вызывал ни один проект4. Ожесточение демаскирует не только успех текста, но и свою программу критиков. Если реакция столь однозначна, просто отзеркальте все претензии в «позитив» — и вы получите антимодель, которую в приличном обществе не предлагают. Мало желающих в лоб отстаивать образ страны, которой и в этом веке не суждено вернуть людям достоинство и свободу, выйти из замкнутого круга передела активов и власти. А не в лоб — есть желающие! Мешает и сама установка на дискуссию в жанре «убийство драке не помеха». Полемика на поражение не допускает полутонов, что также больше говорит о критиках: в разговоре вдруг резко выделяется группа выступающих, в отличие от прочих видящая в тексте лишь бред и измену. Эта ловушка захлопывается два раза. Высокомерная категоричность противопоставляет партию диффамации уже не тексту, но всем, кого он как минимум не возмутил5. Затем в группе, смело дистанцирующейся от всех заблудших, проступают связи, предательски выдающие факт кампании. Команды делаются обозримыми и читаемыми. В возмущении масс проступают некрасивые черты проекта, план погрома. Конспирация рушится, когда ансамбль выступает так слаженно и голосисто. Выдает невротизм тона, переходящий в ругань6. Есть в погроме и самодеятельность, но тем виднее, с каким мракобесием приходится петь в одном хоре людям, взявшимся дискредитировать коллег. Обида толкает на странности: «группа политологов» прошлась по тексту еще до того, как он был… написан («НГ», 02.10.09). Советское: «Я не читал, но осуждаю!» меркнет перед: «Текста еще нет, но мы честно скажем все, что о нем думаем!» После первого анонса намерений, авторов доклада тут же печатно обвинили в краже откровений «суверенной демократии». Но если состязательность в политике — суверенная идея «суверенной демократии», осталось понять, где это там написано, а заодно, кто, как и с кем у нас в большой политике сейчас «состязается». Еще один штамп: идеи ИНСОР развалят страну! Каким образом — не сообщается (обструкция, как и лесть, должна быть грубой). Но здесь неувязки. Плагиат «суверенной демократии»… разваливает государство? По А. Ослону, ИНСОР и так уже в самом центре принятия решений; его соратники, наоборот, уверяют, что доклад — попытка внедриться в кухню официальной идеологии7, — и тут же бдительно сигнализируют о расхождениях доклада с генеральной линией. Перечить начальству в карьерных целях — идея странная, даже для ИНСОР.
«Лихие девяностые» и нулевые «нулевые»За образом «возврата» стоит схема: девяностые были провалом; нулевые развернули страну на марше, спасли ее и будущее. Клише тщательно полируется в прессе и на ТВ. Грубые упрощения — прием агитации. Но здесь пропаганда втягивается в аналитику, манихейство — в метод. Вместо сложного баланса плюсов и минусов — черно-белый лубок, политический лозунг. Такая «наука» неотличима от пропаганды — это ошибка в профессии. Она сбивает ориентиры, портит интеллектуальную атмосферу. И моральную: манера власти подавать себя на фоне ужасного вчера сродни саморекламе политологов, самоутверждающихся в заказных погромах. Однозначность чревата тем, что скоро и сами нулевые будут политически обнулены, как сейчас девяностые. История страны как вечного цикла ниспровержений когда-то должна прекратиться. Революция низвергла царизм, Сталин — ленинскую гвардию, «оттепель» — сталинизм, застой — «оттепель», перестройка — застой, президент РФ — президента СССР. Теперь новый порядок скромно опускает породивший его ельцинизм. Каждый, кто в этой войне не остановится, обречен быть следующей жертвой. Лояльность назначившим уже становится хорошим тоном, но пока это ближе к объявлению в забегаловке: «Завтра пиво бесплатно». Лихое отношение к девяностым нечестно. В конце того периода было сделано многое для начавшейся стабилизации. А дальше сказочная конъюнктура: «легкая рента» обеспечила легкое правление. Качество менеджмента обоих периодов тоже не сравнивается однозначно. В 90-е делались ошибки, каких теперь не делают, но была линия. Теперь ошибок меньше, но стратегического движения нет, линия инерционна и держать ее столь же легко, сколь и опасно. Опыт приобрели, но разменяв историческую ответственность. Важно также учитывать разную доступность информации. Если все раскрыть, может оказаться, что в переделах, небрежении правом и коварстве «лихие» 90-е уступят нашему времени, когда многое просто не видно, а в роли стационарного бандита выступает государство. Бойцы идеологического фронта должны знать, что завтра будет завтра и новое знание умножит многия печали8. Все это легко свести в общий баланс, даже в у.е. Что получится — не знаю. Но я бы не будил спящую собаку. Есть и несоизмеримое. Девяностые присвоили собственность, нулевые — информационное и политическое пространство, то есть власть. Не дав по частям присвоить это пространство разным конкурентам, его просто монополизировали. В результате оно не стало достоянием общества, но и собственностью государства стало лишь с оговорками. Персонификация власти сделала ее предметом владения и условного наследования, прямее, чем в Политбюро. Далее вопрос о ценностях: одни не могут забыть, что 20 лет назад у них увели фабрики, заводы, газеты, пароходы, — другим претит, когда людей лишают политического пространства и права, приватизируют их будущее. Эти «другие» — не хуже. (Продолжение в следующем номере) 1 «Часть комментариев можно охарактеризовать сетевым термином «троллинг» (тролль – тот, кто засоряет дискуссию провокациями и прочим мусором). Авторов обвиняют… в том, что они призывают «вернуться в 90-е». И это оттого, что они видят будущее России со свободными выборами и свободными средствами массовой информации!» («НГ», 11.02.2010). 2 См. А. Рубцов, С. Богословский. Мегапроект для России. Идеология, стратегия, курс. М., 2007; А. Рубцов, С. Богословский. Мегапроект. О формате и контурах стратегии национального развития. М., 2008. 3 Милиция, надзирающие за бизнесом и т.п. лишь воспроизводят отношение к людям как к стаду, заложенное в наших политтехнологиях и в самом этосе власти. Это стиль мелкого самовластия, вне контроля и ответственности. В этом «вертикаль» едина. 4 «Неожиданно ИНСОР одержал большую победу. Надо признать, что он «забил гол». Как только папка с докладом шлепнулась об стол, с крыши дружно взлетели все глупые кремлевские вороны и в один голос каркнули: «Доклад возвращает в 90-е». То есть список «противников модернизации» – прямо вот уже готов. Люди сами себя заявили…» (А. Морозов, slon.ru).
5 Так, заявив, что всякого нормального человека доклад должен нехорошо удивить, Л. Поляков теперь с удивлением обнаруживает, сколько и каких людей он заранее записал в ненормальные.
6 Обороты «профессиональная беспомощность», «доклад какой-то глупый» и т.п. в профессиональной среде не употребляются, но говорят об уровне возражений и возражающих. Обилие непечатной лексики («либерасты» и т.п.) и вовсе опускает вдохновителей обструкции. 7 «У них аппаратно-карьерные, шкурные интересы. Это группировка людей, которые хотят обеспечивать идеологическую составляющую власти, которую сейчас обеспечивают другие люди». «Глеб Павловский считает, что сегодня ИНСОР обслуживает запросы бюрократических групп, связанных с крупным бизнесом, с теми, «о которых Дмитрий Медведев говорил как о ничего не предпринимающих предпринимателях». «ИНСОР представляет интересы тех аппаратных кругов, которые давно оторвались от избирателей и которых, собственно, никто никогда не избирал, но которые возомнили, что они выше идеи и суверенитета, и демократии» («НГ», 02.10.09). 8 Политические оценки требуют общего знаменателя: 1) какие активы были приватизированы при Чубайсе и сколько они тогда реально стоили; 2) что и как было перераспределено в 00-е и сколько это стоит теперь. Наращивание «уворованного в 90-е» – тоже в активе 00-х. Сначала обнулили накопления (по факту – еще в 80-е). Видимо, и сейчас многое было присвоено не самыми гуманными и законными способами: силовым переделом, коррупцией, дружеским госзаказом. Все будто бы знают, какой ресурс растворился в 90-е. А сколько бешеных нефтяных денег рассосалось потом в наукоемких проектах, в кормлении разросшейся бюрократии, в кризисных вливаниях, на Кавказе и в Сочи?
Александр Рубцов, специально для «Новой»
Источник: http://www.novayagazeta.ru/data/2010/026/14.html
№ 27 от 17 марта 2010 г. Время перемен. НаканунеО дискуссии по докладу ИНСОР «Россия XXI века»
Медвежья защита, или Удар в спину ПутинаЗащищать власть не опасно, но выгодно. Нужду в идейных телохранителях подогревают сигналами о нападении. Делается так: игнорируется все конструктивное в докладе и места, с которыми не выходит спорить; выхватываются пункты, отличные от позиции власти. Вывод: враги готовят украинизацию и жгут родную хату. Доклад — прямая альтернатива режиму Путина и даже Медведеву (выборы губернаторов). С президентом проще. Сигналы о том, что ИНСОР перечит своему главному попечителю, не сработали: с чем-то согласен, с чем-то нет. Реакция сугубо цивилизованная: если эксперты лишь повторяют мнение начальства, зачем они нужны? Экспертиза не госслужба, партийной дисциплине не подчиняется. Увидевшие в этом крамолу публично заявили: а вот мы ничего своего себе не позволяем. Там им и место. Хуже с премьером. Из «защиты Путина» получается тоже донос, но уже на самого лидера нации. Если эта пародия на доклад разворачивает страну вспять, значит, исторические деяния Путина сводятся к назначению губернаторов, продлению сроков и зажиму ТВ. Как ни относиться к ВВП, это его мельчит. То же с аргументами: кампании «под ключ» отдадут власть на местах в руки финансовых или криминальных группировок, и это развалит страну. При Ельцине проблемы были, но страна не развалилась. Значит, режим Путина слабее режима Ельцина? И почему РФ не развалили выборы глав субъектов Федерации? Если группировки на местах победят в честных выборах, чего стоит «Единая Россия», не способная провести своих даже с политическим весом ВВП и административным ресурсом? Если же выборы нечестные и народ можно купить, чего стоят избирком, прокуратура, МВД и ФСБ, не способные пресечь такие покупки по закону и на корню? Если реальная демократия отдаст власть бандитам, значит, бандиты есть и режим Путина—Медведева терпит бандитизм между выборами и вне политики? Либо мы строим страну, в которой свобода возможна, — и тогда ИНСОР прав (его «завтра»— XXI век). Либо мы смиряемся с тем, что делает свободу в нашей стране опасной, — и тогда несвобода делает власть иллегальной, а неполитический бандитизм — системным. А там и политический. Защитники авторитаризма проговариваются: про себя они считают эту власть слабой. Для резких ответов они выдергивают детали — от главных претензий они защитить не могут. Я всегда подозревал, что у любителей сильной руки слабое очко.
«Черный» сценарий: диагноз или приговорУпор на отдельные узлы политической конструкции — от политизации сознания. Судьба ЕР затмила судьбу РФ: партии Грызлова доклад предрекает всего лишь конкуренцию, тогда как стране — то, что философы называют «кирдык». Утверждается, что ИНСОР провоцирует крушение режима и развал государства, иностранный диктат и дезинтеграцию. Это и в самом деле заимствование: взяты элементы жесткого сценария… из самого же доклада. Но там экстремальный сценарий куда сильнее: потребительский коллапс и рост социального недовольства, открытые формы протеста; острый политический кризис с плохо предсказуемыми последствиями для государственности; новый исход из страны продуктивной части населения (утечка «человеческого капитала» — главного ресурса модернизации); консервация технологического отставания; провалы во внешней политике и обороне… Все это тоже свалить на доклад хотелось бы, но нельзя: слишком узнаваемо и по источнику, и по жизни. «Черный» прогноз — не новость. «Следуя этому (инерционному. — А. Р.) сценарию, мы… не сможем обеспечить ни безопасность страны, ни ее нормального развития, подвергнем угрозе само ее существование». Это Путин. Медведев говорит о «тупике», о «выживании». Мы просто всерьез расписали «угрозу существованию», «тупик». Нынешний кризис, съевший треть Стабфонда, — скромная репетиция обвала. Но этого в докладе не заметили, угрозу государству увидели в возврате к Конституции. Максимум, что пока угрожает власти, это легкое снижение рейтинга от нелегкого повышения порядочности. Угроза нависает, но над политической обслугой, которая без административного ресурса не может. Секрет не в том, что власть в телевизоре лучше, чем в жизни, а в том, что этот пиар эффективен только в тепличных условиях, когда полно средств и нет оппонентов. Другим рот затыкают, защищая не Путина, а себя, синекуру. Это, господа премьеры, называется неспортивное поведение. Наши политтехнологии так убоги, потому что работают вне конкуренции. Хорошая позиция: не трогайте нас, а то стране конец! Есть и честный алармизм. Плохой сценарий «ЗаМодернизации» слабее, чем у ИНСОР, но чернее черного тем, что безысходен: мы отстали во всем, никто ничего делать не будет, модернизация обречена. Такой приговор (помимо взывания к духу ушедшего детерминизма) заживо хоронит еще живое, вопреки всему способное на конкуренцию и даже на лидерство. При всех ограничениях нашего положения и амбиций необходима настройка сознания и институтов на максимум движения вперед. Чем амбициознее замах, тем правильнее будут реформы. Это даст шанс оставшемуся постиндустриальному потенциалу, но и реанимации производства. Главный рецепт здесь одинаков — демонтаж систем сдерживания (прежде чем давать обороты мотору, сначала лучше разблокировать тормоза). В любом случае надо работать на самый позитивный шанс. Только так можно будет выяснить, на что в действительности способна страна, если ей не мешать отсталым менеджментом и паразитарными обузами. Этика ненасилия над будущим требует, чтобы мы оставили потомкам не свое готовое решение, каким бы мудрым оно ни казалось, а право выбора. Как говорил С. Чижков, будущее — приватное пространство других поколений. И не надо сковывать его своей ограниченностью. Наконец, есть врачебная этика: диагнозом можно добить пациента. Особенно если ему профессионально и со вкусом описывать, насколько летальны его перспективы и как мучителен будет уход. Такая этика не приукрашивает реалии, но требует понимания, что и зачем мы говорим и к чему это ведет. Если страна обречена, рациональная стратегия власти должна строиться на глубоком (до дна) разграблении «трофейной территории», пока обвал не просигналит о времени отбытия на запасные аэродромы. Наивно думать, что эту идею кому-то надо подсказывать. Не менее опасны запоздалые гимны технократии, обычные в рецептах модернизации «по-восточному». Страна входит в очередной мегапроект, когда техногенная цивилизация пересматривает собственные основания. В духе века — отказ от плоского технократизма, уважение к гуманитарной составляющей, понимание «цены ценностей». Сказано: XXI век будет веком гуманитарных наук — или его не будет вовсе. Такова главная инновация времени. Умные экономисты это поняли. Переоценка ценностей состоялась: гуманитарный блок вышел на первый план. Креативный потенциал уже стал главным ресурсом. Достоинство и свобода теперь и впредь ликвидны и конвертируемы. Это не отменяет самоценности человека для либералов, но утверждает ее даже для вменяемых палеоконсерваторов.
Шаг назад? Два шага вперед!Доклад ИНСОР и в самом деле вернул страну в недавнее прошлое — в большую дискуссию по базовым вопросам. Поверх полемики в формате «от любви до ненависти» уже появляются аналоги: Явлинский и Ко спешно опубликовали тезисы своего будущего доклада о будущем (очень похожие на цитаты из текста ИНСОР, что уже ценно). И эта инициатива явно не последняя. Даже если в ответ не последует ни одного внятного проекта авторитарной модернизации (но своего, развернутого, честного и без иллюзий), уже это будет шагом вперед. Продолжение следует. Возврат сам по себе — не криминал. Если человек забрел в тупик, ему надо либо разворачиваться, либо биться о стену. Свободу можно не любить (хотя это пошло) — но в нашем положении это уже ничего не меняет. Мы живем в стране исторических перевертышей. Триумф советской идеологии выработал в обществе идеологическую идиосинкразию: теперь у каждого постсоветского интеллигента при слове «идеология» рука сама тянется к тяжелым предметам. Сросток партия-государство уничтожил государство как самостоятельный институт. Без «Партбилет на стол!» эта система не работает, а настоящих партбилетов нет, отсюда — функционеры в штатском. Советский коллективизм сделал коллектив прямой и явной угрозой человеку — и теперь нормальному общежитию нам впору учиться у атомизированного Запада. Нас пытаются вернуть в несвободу, к которой мы теперь готовы еще меньше, чем к свободе. Это — расплата за XX век, наказание свободой. На этот раз нас никто не спрашивает: после мрачной пьянки не надо стенать о неготовности к похмелью. Разговор о модернизации всерьез меняет сам тип отрезка истории, которому мы принадлежим и который предстоит пройти. Страну, уже в который раз выпавшую из потока современности, вновь приходится делать современной — специальными усилиями и чуть ли не против воли. Мы опять ввергаемся в исторический водоворот, миновать который нельзя, но из которого неизвестно куда вынесет. У нашего времени возникают хорошо известные аналоги — времена перемен. Для историка или футуролога это интересно, но такие аналогии особенно пугают в стране, измученной модернизациями «через колено», революциями, крутыми реформами. Однако от потрясений в истории не спрячешься методом страуса: пол в клетке бетонный. В словах о том, что России нужны десятилетия спокойного развития, красиво прозвучавших из Кремля, есть своя правда, но и часть мудрости. Пока наше «спокойное развитие» прямиком ведет в болото, в то время как другие страны проносятся мимо, одни — в лидирующем отрыве, другие — в догоняющем рывке. Судя по истории российских трагедий, выход из застоя у нас как раз и не бывает спокойным. Именно за расслабленность страна платит катаклизмами, за провалы в эволюции — революциями. Спокойное развитие — не благодать, которую в истории в любой момент можно себе присвоить. Это награда за труд — и уж никак не производное исторической лени. Право на спокойное развитие зарабатывают, чего мы пока не сделали и не делаем. Наоборот, кредит исторического покоя для России уже сейчас невелик и катастрофически сжимается. В начале прошлого века Г. Флоровский написал пронзительные слова: «И вдруг все стало очень серьезно». Новый век тоже начинается для России не с шуток. Исторический выход с каждым годом становится все более похожим на разворот в тупике. Чем раньше это признать, тем больше вероятность, что у нас возникнут некоторые шансы на появление отдельных поводов для умеренной надежды… Александр Рубцов, специально для «Новой»
|
В январе вышел в свет доклад Института современного развития «Россия ХХI века: образ желаемого завтра». «Новая» опубликовала не только информацию о докладе, но и весь его текст — на своем сайте. Тогда, после угара зимних каникул, инсоровский текст быстро ввел в тонус читающую и думающую публику и спровоцировал полемику, не прекращающуюся до сегодняшнего дня. 
Завершаем публикацию статьи Александра Рубцова (см. «Новую», № 26 от 15.03.2010), в которой автор размышляет, почему увидевший свет в январе доклад ИНСОР о перспективах развития России спровоцировал яростную полемику, не затихающую и поныне.