10.06.2010 О реформе системы реформированияМодернизация на старте: содержание и размерАлександр Вадимович Рубцов - руководитель Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН.
(по уму и совести) не ценить личное достоинство, свободу и право выше власти, коммунальных целей и связей, остается голый расчет: в экономике знания и наукоемкого хайтека модель «граждане на службе у государства» заранее проигрывает «государству для граждан». Инновации ранимы и капризны; без институционального комфорта креатив вянет или бежит туда, где к людям относятся как к людям. Но тогда переоценку ценностей надо делать внятно и всерьез – на всех этажах, насквозь: в идеологии, политике, институтах, экономике, технологиях. Сколько стоит стыдИдеологию раздирает базовый конфликт, но не между правыми и левыми, еврофилами и славянофобами, а между вызывающе либеральными сентенциями, доносящимися сверху, и косным официозом, обслуживающим режим и обрабатывающим сознание публики. Что здесь крамола: экзотические заявления лидеров против всего идейного контекста власти; поведение идеологической обслуги, которой выступления лидеров про свободу не указ; или же весь этот спектакль против общества (говорят одно, а внушают и делают другое)? Про «новые» ценности для политики все сказано в Конституции – и ничего про управление демократией и ее суверенные мутации. Осталось «всего лишь» войти в конституционное поле. Но даже без фронтальной смены режима властям и сейчас можно было бы вменить куда большую ответственность за наше положение и меньшую склонность к круглосуточной саморекламе на раздачах, бедствиях и даже трагедиях. Если людям стыдно за некрасивую и неумную политику, «умную экономику» будут делать не здесь. Цена такого стыда вполне исчислима в у.е. и процентах от ВВП. Институты тоже больны смещением ценностей: такое впечатление, будто люди у нас производят и вообще живут, только чтобы власти было кого строить и обирать. С остаточной долей природной ренты в стране распределяют уже и сами права на бизнес – как ограниченный ресурс и, естественно, не задаром. В несырьевых производствах власти видят род социального недуга, напор которого приходится стравливать. Но тогда и создаваемая в муках «инновационная система» будет работать на себя, а не на тех, кто генерирует и воплощает. А это обеспеченный провал – и для постиндустриального маневра, и для реиндустриализации (восстановления производства как такового). Без смены ценностей новая экономика тоже не научится работать на потребителя. Наш креатив, веками обслуживавший символику «достижений» и войну, по определению заточен не на человека. Он еще помнит, как изобретать то, что хорошо убивает, но совершенно не умеет обустраивать и украшать жизнь. Революция Гейтса состоялась не в железе, даже не в оболочках, а именно в гуманитарном переосмыслении PC как бытового прибора. Эти вовсе другие, почти незнакомые нам предметы инновационного мышления бывают только в особой, человекоразмерной культуре и системе отношений. Персональный компьютер можно придумать только в обществе, в котором человека ценят как Персону. «Смена вектора» – тоже переоценка. В сырьевом социуме люди – рядовой ресурс; в креативном – они всё. Менять это придется через голову, в жестком конфликте с непроизводящей экономикой и ее административно-политическим «обвесом». И это будет не прогулка, а война за государство. План битвы почти безнадежный, но другого нет и не будет. Переоценка уже идет – верно, но медленно. Однако теперь дело именно в скорости: что к моменту торжества светлых идей останется от страны и ее потенциала? Даже если рассчитывать еще на 20–30 лет сырьевого прозябания, точки невозврата и зоны принятия решений страна проходит сейчас: отставания буквально с каждым днем становятся все более фатальными и практически необратимыми.
Самое слабое звеноЭта экспозиция рисует общий объем модернизации, ее максимум, исторический «размер». Но на старте не менее важен минимум, необходимый для выхода из демо-версии, которая сейчас еще только разыгрывается. Беда именно в усредненности: нет полноты и глубины, но и простейших шагов, без которых остальное – средней красивости анонс. Первое показывает модернизацию как поверхностную и фрагментарную; второе – что ее еще даже не начинали. Социальный заказ бизнеса – снижение коррупции и административного давления, конкурентная среда – строго говоря, даже не модернизация, а обычные лечебные меры. Хотя интуитивно бизнес прав: это акцент именно на условиях, делающих обновление хотя бы возможным. Но в создании таких условий также необходим свой стартовый минимум. Антикоррупционный пафос благороден, но неблагодарен – чреват политическим фиаско. Тут нужна синхронизация примерно десятка условий (от контроля и беамтерства до социального сотрудничества и политической стабильности); провал хотя бы в одной позиции дает скачок коррупционного поведения. Все это сложно и долго. Однако есть то, что можно решить сравнительно просто и быстро. Есть легализованная коррупция – окологосударственный, «дочерний» бизнес на административных барьерах. В отличие от обычной статусной ренты, где коррупционные ситуации уже даны и просто так не устранимы, этот бизнес изначально в распил не встроен, а потому сам создает искусственные барьеры (мы вам будем больше мешать, чтобы вы нам больше платили, чтобы мы вам меньше мешали). Это особо вредно, но зато здесь почти все видно и понятно. Не надо органов, хватит административной реформы. Восходящие потоки есть, но не такие, чтобы наверху их прикрывали, рискуя местом и репутацией. Сертификацию пищевых продуктов убрали одним ударом, легко… лет через пятнадцать после того, как ее одиозность стала очевидной. Прочее осталось. Без устранения подобных схем как «самого слабого звена» получится дорогой и сложный план борьбы с изощренными хищениями, но… с дырами в заборе. Вопрос не в барьерах, а в том, ради чего их создают. Не будет коммерциализации, дохода – аппарат сам через полгода от всего лишнего освободится и оставит жесточайший минимум своих публичных функций. Еще и придется восстанавливать. Это и есть дебюрократизации экономики через деэкономизацию бюрократии. Но у ручного управления дерегулированием есть сильные эффекты – и мощные ограничители. Точечные, несистемные меры вручную же нейтрализуются (можно так заменить сертификаты декларированием с подтверждением третьей стороной, что эффект от изменения будет практически нулевым). Кроме того, точечные решения могут быть только разовыми, а их нужны тысячи, причем в отраслях, на порядок более сложных. Наконец, со времен 134-ФЗ «О защите прав юридических лиц…» было ясно, что оптимизацией процедур ничего не решить – нужна расчистка содержания контроля, всей системы обязательных требований (буксующий 184-ФЗ «О техническом регулировании»). Если бы 184-ФЗ не испортили поправками, все эти точечные меры сейчас были бы не нужны: работала бы система. А так даже в ослепительном решении все нормативные акты власти согласовывать с бизнесом, пока неясно, что просматривается: то ли реальный курс на либерализацию, то ли предвыборная кость, брошенная бизнесу премьером, решившим снова побыть президентом.
Хронополитика проектаОднако даже замах на системные решения еще не дает старта. Импульсы дерегулирования то и дело возникают и столь же регулярно вязнут в саботаже. Попытки что-то сделать в прежнем режиме заранее обречены. Начинать надо «из-за такта», с метареформы (реформы самой системы реформирования). Анализ провалов: 1) рушит мифологию о том, что причины пробуксовок в концепциях реформ, а не в саботаже; 2) выявляет отлаженные технологии «сливания» реформ – блокировки, дискредитации, свертывания; 3) определяет враждебные группы (по предыдущим действиям и объективным раскладам экономических, статусных интересов). Надо прекратить поручать проведение реформ тем персонажам и структурам, которым эти самые реформы серпом по бизнесу и позициям. Тактический план: 1) восстанавливает идеологию реформ и контролирует следование ей в ходе реализации; 2) разрабатывает тактику противодействия противодействию – реактивного и превентивного; 3) задает хронополитику проекта – темпы и сроки его реализации, а также ответственность и оргвыводы. Система управления реформой: 1) обеспечивает постоянный политический контроль и демонстрацию политической воли; 2) дистанцирует враждебные группы влияния, привлекает предпринимательское и экспертное сообщество, обеспечивая перевес коалиций, объективно заинтересованных в дерегулировании; 3) вводит объективные, «измеряемые» критерии хода реформ, которые нельзя имитировать (например, снижение объема документооборота, цены и времени допуска на рынок). В режиме форсированной модернизации эффективны целевые министерские назначения – не «на место», а на конкретное время и под конкретную задачу. Идея не новая, но здравая.
* * *Итак, в осмыслении модернизации важен весь ее спектр. Непонимание макромасштаба всего этого эпохального предприятия сдерживает мобилизацию и замах: кажется, что времени больше, а сделать надо меньше, чем на самом деле. Однако и микромасштаб нужен не только для преодоления «трения покоя», но и чтобы сама переоценка ценностей была глубокой и «техничной», имела реальное воплощение. Дерегулирование, деэкономизация бюрократии на микроуровнях, в повседневных взаимоотношениях, в «близких контактах» граждан с государством и властью – все это и есть переоценка ценностей «внизу», «во плоти». Она касается очень важного в жизни – и она касается всех. «Микрофизика власти» и «практики повседневности» – это не только фичи постсовременной политологии и историософии, но и реальность, с которой надо работать, возможно, в первую очередь. Здесь круг замыкается, и новые ценности материализуются в реальных отношениях. Это минимум потрясений, но максимум социального эффекта и поддержки. Сейчас модернизацию пытаются начать механически – «привинчивая» новые протезы к старому организму. Даже вращивать не выходит: новые ткани отторгаются. Постепенно приходит понимание, что нужна правильная эволюция всего организма. А значит – работа в микросреде, на молекулярном уровне, в самой генетике социума и сознания. Или будем тихо отходить на протезах.
|
