|
Политико-деловой журнал Выпуск № 6–7(19–20), июль-август 2009 года
Инновационный маневр: идеология и реализация
Сейчас снижение тона инновационной риторики оправдывается ситуацией кризиса. Кажется естественным переждать его острую фазу, чтобы потом вновь вернуться к интенсивному запуску инновационной стратегии. Однако если для инновационно заряженных стран нынешний кризис когда-нибудь как таковой закончится, то для нас это еще и репетиция другого, полномасштабного постсырьевого кризиса, который рано или поздно ударит поверх глобальных циклов, когда у других все уже более или менее войдет в русло. Таким образом, инновационный маневр для нас — это не дополнение к сырьевому «благоденствию», а выход из острой и одновременно хронической кризисогенной ситуации. Нынешний кризис — это еще и напоминание о том, что бывает с сырьевыми экономиками, когда конъюнктура на рынке сырьевых продаж критически ухудшается. В прошлый раз не стало Союза Советских Социалистических Республик. Кроме того, снижение темпа, даже из-за кризиса, чревато для страны стратегическими потерями. В начале нового века Россия оказывается перед вызовом очередной форсированной модернизации. Но теперь все куда серьезнее. Прямо сейчас мир стремительно делится на тех, кто уже вошел или еще успевает войти в поток ускоренных изменений, и на тех, кто в него уже никогда не войдет. Историческое движение меняет формат и графики: время догоняющих модернизаций на исходе, уже практически кончилось. Теперь и впредь более нельзя рассчитывать, что в критический момент можно будет снова собраться с силами и духом, отмобилизоваться, догнать и перегнать. Отставание в любой момент может стать необратимым. «Синдром Муромца» с его временно атрофируемым атлетизмом на этот раз страну может просто погубить. Для непонимающих подлинные масштабы бедствия выяснятся потом, когда в экономике сырьевых продаж начнутся срывы куда серьезнее нынешней репетиции надвигающегося системного и полномасштабного кризиса. Сколько времени отпущено нам на диверсификацию и модернизацию (строго говоря, до обвала экономики экспорта сырья и вертикального перераспределения) — 10, 20, 40 лет или почти ничего — вопрос, как ни странно, теперь даже не первостепенный: в любом из этих сценариев точки невозврата страна проходит уже сейчас. Далее важно понять как остроту проблемы, так и ее масштаб, историческую размерность. Смена вектора развития с сырьевого на инновационный — проект не менее эпохальный, чем построение плановой экономики или создание на ее руинах современного цивилизованного рынка. Раньше это называлось «сменой формации». Задача осложняется тем, что на пути в инновационное, наукоемкое и высокотехнологичное будущее нам предстоит пройти еще и «второе издание» промышленной революции, провести реиндустриализацию в постиндустриальную эпоху, проще говоря, восстановить способность к производству как таковому. Проблема сырьевой экономики не в том, что она производит мало инновационного, а в том, что она вообще мало производит. И более того, постепенно утрачивает способность к самостоятельному производству несырьевых товаров. Проблема здесь уже не экономическая. Только кажется, что эту страну можно сделать инновационной или хотя бы самостоятельно производящей. На деле для несырьевой модели уже нужна другая страна — с другой политикой, государственностью, регулированием, с другими социально-экономическими и даже просто человеческими отношениями, наконец, с другой ментальностью и моралью. Старая голландская болезнь, пустившая в новой России глубокие метастазы, вообще плохо лечится (и то больше в теории), а для особо больших стран с застарелой институциональной средой и политикой она и вовсе чревата летальным исходом. На повестке дня модернизация, которая либо будет тотальной, в том числе социальной и политической, либо провалится — возможно, вместе с существующим порядком и государственностью. Ситуация осложняется тем, что статус сырьевой страны не сводится к экономике даже вкупе с ее политическими производными. Исторически складывается культура недоделанности, цивилизация «низких переделов». В качестве сырьевого продукта или полуфабриката страна начинает производить образование и знание, научные открытия и технические идеи. Генерируются полусырые проекты всего и вся, нередко гениальные, но редко доходящие до воплощения. Живым сырьем становится население, используемое как расходный материал при освоении земель, строительстве городов и уникальных объектов, в военных победах и служении геополитической миссии, в индустриализациях и модернизациях, в экономических и социальных реформах, в идеологических экспериментах на человеке и политических опытах с обществом, в обыденных взаимоотношениях с властью. Пассивным материалом в обработке предвыборными кампаниями и повседневной пропагандой оказывается сознание, с которым осуществляют очистку и возгонку, как с сырой нефтью. Наконец, сама страна становится историческим полуфабрикатом, вечной заготовкой под будущее «правильное» существование и благоденствие. Природное богатство становится «сырьевым проклятьем» не только для экономики, но и для общества, для самой истории нации. Сейчас, в самый критический момент, страна попадает в историческую ловушку. Как раз тогда, когда ведущие мировые экономики совершают инновационный рывок и уходят в вечный отрыв, нас буквально стреножит фантастическая конъюнктура на сырьевом рынке, остающаяся терпимой даже при всех передрягах нынешнего кризиса. Проблема не только в том, что экспортно-сырьевой потенциал расслабляет, снижая энергию инновационного маневра. Мощный экспорт сырья создает гипертрофированную зону перераспределения, которая становится источником отчаянного и организованного сопротивления запуску инновационной стратегии. Острота проблемы в том, что для реализации инновационной стратегии необходимо прежде всего создание адекватной институциональной среды. Запуск инноваций в режиме ручного управления и в самом деле в какой-то момент может быть почти безальтернативным. Однако на данной констатации слишком часто останавливаются, принимая ее едва ли не как стратегическое условие. Но такое положение правильнее рассматривать как сугубо ситуативное и при этом одиозное. Особенно в плане мировой конкуренции. Мы уподобляемся автогонщикам, которые вышли на соревнование против ведущих иномарок на продукции отечественного автопрома. Толкая ее руками, мы даже не задаемся вопросом: а что с мотором? Но если двигатель не просто заглох, а его еще и заклинило, при таком старте толкать инновационную машину «врукопашную» придется до самого финиша. Это корректирует стратегию. Идеология инновационного маневра обычно строится на образе активного запуска, поддержки и помощи, управленческого пинка — все того же толкания руками. Но если учитывать потребности восстановления производства и реконструкции среды, то важнее ускоряющего усилия становится задача демонтажа системы сдерживания. Когда заблокированы тормоза, форсировать мотор бесполезно и даже опасно. Так недавно на Рублевке сгорел новый «Феррари». Задача реконструкции институциональной среды может оказаться гораздо более сложной, чем кажется. По ряду параметров институциональная среда, благоприятная для инноваций, хайтека, экономики знаний и т.п., в корне отличается от той, которая автоматически воспроизводится экономикой сырьевого экспорта и массового перераспределения доходов от сырьевых продаж с характерными для нее зарегулированностью, массовой коррупцией, бизнесом на административных барьерах, злоупотреблениями монопольным положением, социальными откатами и т.п. Инновационная, наукоемкая и высокотехнологичная экономика — вещь тонкая, ранимая, по-своему капризная. Обстоятельства, неблагоприятные для производящей экономики, для экономики инновационной просто губительны. Эту проблему нельзя решить, создав инновационный заповедник и не тронув остальное. В стране может быть только одна институциональная среда — либо перераспределительная, либо инновационная. Это системный конфликт: когда попытки институциональных преобразований затрагивают значимые, живые интересы, сопротивление изменениям приобретает формы войны за государство. И чем более жесткое противодействие встречают те или иные реформы, тем больше уверенность в том, что именно эти реформы попадают в самую точку, бьют в самое больное место системы паразитарного окологосударственного бизнеса. Таким образом, инновационный маневр — это не мирное приключение, которое комфортно дополнит нынешнее сырьевое благоденствие благоденствием инновационным. Для исторического броска стране необходимо буквально переступить через самоё себя, прыгнуть выше головы, вытянуть себя за волосы. Если это состоится, это и будет настоящим «русским чудом». Здесь на первый план вновь выходят идеология инновационной стратегии и тактика ее реализации. Если мы уже признали тупиковым инерционный сценарий развития в сырьевой колее, то надо признать также губительность инерционного сценария в реализации самой инновационной стратегии. Старыми методами перевести экономику в инновационный регистр не получается, тогда как дефицит времени нарастает буквально с каждым годом. Для придания дополнительных импульсов преобразованиям необходимо провести корректировку самого сценарно-прогностического сознания. В том числе сменить тональность, дополнив радужные горизонты ответственными, жесткими прогнозами и сценариями на случай провала инновационной стратегии. Мы примерно представляем себе возможные последствия нашего инновационно-технологического рывка, вхождения России в пул ведущих экономик мира, достижения среднеевропейского уровня жизни и т.п. Но мы говорим о тупике инерционного развития, не имея строгих и согласованных описаний того, что именно ждет страну в этом тупике. Обычно кажется, что неудачи инновационной стратегии в худшем случае приведут к тому, что технологический прорыв будет не столь впечатляющим, темпы экономического развития не столь стремительными, позиции в мире не столь амбициозными, повышение качества жизни ниже обещанного… Даже экспертами этот сценарий рисуется часто в виде постепенной утраты позиций, плавного сползания на периферию развития, спокойной деградации социальной сферы. Но опыт показывает, что наш исторический рельеф таких траекторий не предполагает. Страна перед выбором другого порядка: между хорошо организованным прорывом и плохо упорядоченным срывом с не вполне предсказуемыми последствиями на грани неприемлемого ущерба. Это важно как для самого планирования (здесь часто настроение диктует цифры), так и для поддержания тонуса мобилизации (в России чаще поднимаются не когда труба позовет, а когда петух клюнет). Такая коррекция тональности уже происходит, но в условиях нарастающего дефицита времени может оказаться недостаточной. Далее возникает необходимость в реализации метареформы — реформы самой системы реформирования. Уже ясно, что в институциональных реформах слишком сильна инерция провальных финалов и новых стартов. Преобразования регулярно начинаются с теми же лозунгами и с теми же организационными установками, что и прежде, — а соответственно, и с теми же результатами. Ключевое значение здесь имеет практика планирования реформ. При этом одинаково важны как целевые установки, так и конкретные, детальные технологические карты преобразований, включающие:
Тем самым мы переходим к ситуации, когда идеологические, стратегические и тактические разработки преобразований с самого начала оцениваются не по общим целям, а именно по предлагаемым технологиям реализации. Проект реформы с правильными целями, но при плохо спроектированной технологии реализации в ходе воплощения оборачивается не просто отсутствием результата, но еще и дискредитацией власти, растратой общественного доверия, нарастающим дефицитом времени. Важно также скорректировать проектирование и оценку целевых параметров реформ, как конечных, так и промежуточных. Чтобы вовремя контролировать ход реформы, ее успех, пробуксовки или намечающийся провал, необходимо перейти к новой системе оценок. Конечные целевые параметры должны быть втянуты в оценки промежуточных результатов таким образом, чтобы реальная эффективность реформы (а значит, и ее ход) контролировалась по объективным показателям на каждом из этапов. Оценка хода реформы должна производиться не по формальным признакам (проведенные реорганизации, принятые нормативные документы, подотчетно освоенные ресурсы и пр.), но по параметрам реального изменения институциональной среды ведения бизнеса, реализации инновационных проектов и т.п. Такими параметрами могут быть:
Использование такой системы критериев при оценке хода институциональных реформ сузит зону административного очковтирательства и исключит ситуации, когда бурная деятельность при нулевых результатах имитирует реализацию преобразований, ведя их к запланированному провалу. Соответственно, меняются критерии при определении ответственности ФОИВ и персоналий за реализацию институциональных реформ. Тем самым также открывается реальная перспектива назначения политических фигур в системе управления не «на время до снятия», а под конкретную задачу — и под конкретный результат. Не менее важно правильное распределение структур и персоналий по критериям их реальной заинтересованности в ходе преобразований. С самого начала в аналитическом и концептуальном обеспечении реформ должно быть проработано, на какие административные, деловые и общественные ресурсы можно опереться в реализации реформ, а какие должны быть в силу конфликта интересов максимально от них дистанцированы. Это особенно важно с учетом коллегиальности принятия решений в нашей системе исполнительной власти, предполагающей строгое следование регламенту межведомственных согласований. Не говоря уже об одиозных случаях, когда проведение реформ (или их отдельные ключевые эпизоды) отдается в руки ведомств и конкретных персоналий, которые по своему статусу, ареалу влияния и даже коммерческим интересам очевидно заинтересованы в провале порученных им начинаний. Картирование интересов должно предшествовать запуску реформ, а оргвыводы из него должны строго соблюдаться в ходе реализации проекта. Такой контроль также снизит возможности коррумпирования аппарата в интересах сдерживания институциональных реформ, мягко говоря, непопулярных в тех или иных инстанциях. И наконец, принципиальное значение имеет публичность в предъявлении и обсуждении проектов реформ в ходе их реализации и контроля за промежуточными результатами. Это снизит вероятность ситуаций, когда на аппаратном уровне все еще имитируют нормальный ход преобразований, в то время как сообществу уже давно ясно, как, кем и почему реформы «валятся». Все это представляется необходимым с учетом того, что в сложившихся условиях проведение инновационного маневра требует неординарной политической воли и концентрации, бескомпромиссных, предельно жестких управленческих методов. В противном случае проект заранее обречен на провал. При этом цена вопроса, как сказано в одном из установочных выступлений политического руководства — «само существование страны».
Текст: Александр Рубцов Источник: http://politekonomika.ru/000011/?p=112
|
ПолитЭкономика 
Задача перехода от сырьевого экспорта к экономике наукоемкого хайтека и массовых инноваций уже стала общим местом стратегических документов и текущей аналитики.