Л.М.Алексеева
Движение за права человека.
Это движение называли по-разному: "демократическое", "либеральное", "гражданское сопротивление", пока, наконец, не утвердилось за ним название "движение за права человека", или "правозащитное движение". Это название наиболее близко к сути: защита прав личности и требования соблюдения законов - основа этого движения и его отличительный признак.
У правозащитников не было прямой преемственности с либерально-демократической традицией в русской истории. Не было и заимствований идей международного движения за права человека, - по причине плохой о нем осведомленности при зарождении правозащитного движения в СССР. Движение родилось главным образом из опыта людей, проживших жизнь в условиях беззаконий, жестокости и попрания личности в "интересах коллектива" или ради "светлого будущего всего человечества". Отказ от такого "коллективного" подхода означал отрицание основ официальной идеологии, защищаемой всей мощью советского государства. Требование соблюдения законности в советских условиях было революционным, так как это по существу было требованием к советскому государству перестать быть тоталитарным, стать демократическим. Соблюдение этого требования означало бы изменение характера власти, изменение всего жизненного строя. Между тем правозащитники принципиально отвергали насилие для осуществления какой бы то ни было цели, осуждали его и никогда к нему не прибегали. Каким же способом они действовали? - По словам одного из них, Андрея Амальрика, они "...сделали гениально простую вещь - в несвободной стране стали вести себя как свободные люди и тем самым менять моральную атмосферу и управляющую страной традицию... Неизбежно эта революция в умах не могла быть быстрой" .
По самосознанию и по характеру деятельности правозащитное движение было не политическим, а нравственным. Его активисты настаивали на "определяющем значении гражданских и политических прав в формировании судеб человечества". Эта точка зрения существенно отличалась от марксистской, а также от технократической, основанных на примате материальных интересов, экономических и социальных прав. Правозащитники исходили из убеждения, что только в стране, где имеются политические свободы, граждане могут эффективно защищать и свои материальные интересы.
Правозащитники явочным порядком осуществляли гарантированные советской конституцией гражданские права (свободу слова, печати, демонстраций, ассоциаций и др.). Они наладили сбор и распространение информации о положении с правами человека в СССР, оказывали моральную поддержку и материальную помощь жертвам преследований за убеждения.
Жестокие преследования затрудняют и без того сложную работу правозащитников. Видимая со стороны история правозащитного движения состоит из непрерывной цепи судов, помещений в психбольницы, насильственных выталкиваний в эмиграцию, увольнений с работы и т.п. В условиях тоталитарного режима открытость независимой общественной позиции при полной беззащитности от преследований грозит, казалось бы, немедленным крахом. Однако правозащитное движение именно вследствие открытости показало себя неожиданно эффективным - его призыв был услышан и внутри страны и за ее пределами, мир не только получил богатую информацию, но и поверил в свидетельство правозащитников. Правозащитное движение, начавшееся в Москве в узкой интеллигентской среде, вышло за ее пределы, распространилось по стране, проникло в другие социальные слои: его лозунги восприняли многие национальные и религиозные движения, гораздо более массовые, чем правозащитное; оно определило характер и методы зарождающегося движения за социально-экономические права.
Другое колоссальное достижение правозащитного движения - его выход из изоляции внутри страны на международную арену. Распространение информации о положении с правами человека в СССР способствовало разрушению на Западе мифа о "советской демократии". Открытые протесты правозащитников против нарушений прав человека в СССР привели к включению в арсенал западной общественности и дипломатии свободных стран в их отношениях с СССР требований соблюдения прав человека.
В советских условиях период утробного вызревания открытого общественного движения растянулся на целое десятилетие. Не могло быть иначе в обществе, которое четверть века подвергалось невиданному в истории давлению со стороны государства.
Тотальный террор прекратился после смерти Сталина. Стали массами возвращаться из лагерей осужденные по политическим статьям. Но общество оставалось в полуобморочном, шоковом состоянии. Главным тормозом самопознания общества было полное отсутствие у него знания о самом себе, поскольку средства обмена идеями и информацией были полностью монополизированы государством. Тотальность идеологического контроля создала невиданные возможности для дезинформации и манипулирования общественным мнением. В результате общество огромной страны утратило реальное представление о своем прошлом и настоящем, его заменили мифы, разработанные официальными идеологами.
Именно монополия правящей партии на распространение идей и информации обусловила огромную взрывную силу ХХ съезда КПСС (февраль 1956 года), который санкционировал изменение картины мира, десятилетиями преподносимой советским гражданам. Но ХХ съезд лишь слегка приоткрыл завесу в область запретного знания. Критика была строго ограничена сталинским периодом, и не допускалось ее распространение на послесталинское время и на политических деятелей, оказавшихся у кормила власти после Сталина. Поэтому осмысление общего опыта сосредоточилось в художественной литературе и публицистике, обращенной в прошлое.
Даже краткосрочного ослабления давления и расширения пределов дозволенного знания оказалось достаточным для необратимых изменений в умах людей и общественной жизни. За эти годы произошло частичное сгруппирование атомов, на которые прежде распадалось общество. Эти общности были разрозненны между собой. Цементирование каждой из них сделалось возможным с помощью счастливо найденного способа неподконтрольного распространения идей и информации, теперь известного под названием "Самиздат": "сам сочиняю, сам цензуирую, сам издаю, сам распространяю, сам и отсиживаю за это" .
Как массовое явление, как основное средство самопознания и самовыражения общества самиздат - явление уникальное. Оно характерно для послесталинской эпохи в СССР и странах со сходной социально-экономической системой. Начался самиздат со стихов. Страсть к стихам, вспыхнувшая в конце 50-х годов, породила впервые в советской столице не запланированные сходки под открытым небом, на площади Маяковского. Люди на них были самые разные. Некоторых действительно интересовало лишь искусство, они горячо настаивали на праве искусства оставаться "чистым от политики", что парадоксально приводило их в самую гущу общественной борьбы того времени. Но для многих участников сходок они были привлекательны именно своим общественным звучанием. Эти собрания продолжались до осени 1961 года, когда перед ХХII съездом партии их окончательно разогнали. Летом 1961 года были арестованы несколько завсегдатаев тех сходок и безвинно осуждены за антисоветскую деятельность.
В самиздатскую деятельность вовлеклись люди всех возрастов, всех поколений. "Взрослый" самиздат довольно быстро политизировался. Рой Медведев с 1964 г. по 1970г. ежемесячно издавал материалы, позже вышедшие на Западе под названием "Политический дневник".
Сначала самиздат был беден собственными произведениями и использовался преимущественно для переводов Хемингуэя, Кестлера, Оруэлла, Джиласа, др. Перепечатывали и произведения, изданные в СССР, но малодоступные из-за давности издания или маленького тиража. Из оригинальных литературных произведений первым широко распространился в самиздате роман Б.Пастернака "Доктор Живаго" (1958). По оценке Юрия Мальцева, автора справочника по самиздату, в тогдашнем самиздате ходили произведения более 300 авторов .
Нередки были в те годы и открытые выступления с критикой половинчатости решений ХХ съезда и требованиями реформ системы, которые сделали бы невозможным новый "культ личности". Чаще всего такие требования исходили от членов партии. В марте 1956 г. на открытом собрании в Институте физики Академии наук выступил молодой ученый Юрий Орлов, будущий создатель Московской Хельсинской группы. Он говорил об общем упадке чести и морали и о необходимости демократических преобразований в стране. Его поддержали еще трое. Эти выступления были встречены аплодисментами, но потом выступавшие были исключены из партии и уволены с работы. Известны такие же выступления генерала Петра Григоренко, начальника кафедры в Академии Генштаба (в Москве, а сентябре 1961 г.) и писателя Валентина Овечкина (в 1961 г. в Курске). Оба поплатились партбилетами и карьерой. Были в эти годы и политические аресты: в 1956 г. - группа молодых ленинградцев (Револьт Пименов и его товарищи), в 1957 - группа москвичей (Лев Краснопевцев и другие) за участие в подпольных кружках, распространявших листовки с критикой режима; в 1958 г. - группа С.Пирогова (Москва), в 1960 г. был арестован составитель журнала "Синтаксис" Александр Гинзбург, в 1961 г. - трое активистов сходов на площади Маяковского (В.Осипов, Э.Кузнецов, И.Бокштейн), в 1962 г. - участники подпольных московских групп - Юрий Машков и Виктор Балашов, в 1964 г. был помещен в психбольницу П.Григоренко. Однако информационных самиздатских изданий еще не было, и об этих увольнениях и арестах узнали лишь знакомые репрессированных.
Осенью 1965 г. были арестованы московские писатели Андрей Синявский и Юлий Даниэль. Они, как Борис Пастернак, опубликовали свои произведения за рубежом. Это был первый арест, о котором сообщили зарубежные радиостанции, вещавшие на Советский Союз. Сообщение сделало арест писателей довольно широко известным, и было воспринято как пролог к зловещим переменам. В этой обстановке тревоги и неопределенности 5 декабря 1965 г. на Пушкинской площади в Москве произошла первая за время существования советской власти демонстрация под правозащитными лозунгами. Этот день можно считать днем рождения правозащитного движения в СССР. За несколько дней до 5 декабря, который отмечался как День советской конституции, в Московском университете и нескольких гуманитарных институтах были разбросаны листовки с "Гражданским обращением", отпечатанным на пишущей машинке. В нем содержалось требование гласности суда над Синявским и Даниэлем. Автором обращения и инициатором демонстрации был Александр Есенин-Вольпин. По некоторым оценкам, к памятнику Пушкина пришло около 200 человек. Милиция задержала человек 20, но их отпустили уже через несколько часов. В большинстве это были студенты. Все они и замеченные на площади в тот вечер были исключены из институтов - примерно 40 человек.
Суд над Синявским и Даниэлем был объявлен открытым - возможно, его пришлось сделать таковым из-за огласки за рубежом и этой демонстрации. Суд завершился суровыми приговорами: 7 лет лагеря строгого режима Синявскому и 5 - Даниэлю. Но подсудимые и их доброжелатели чувствовали себя победителями. Осужденные не каялись и не осуждали свою "преступную" деятельность, а отстаивали право поступать так, как они поступили. Они оспаривали правомочность суда, выступая с позиций, прежде неведомых советскому обществу, а именно: требуя соблюдения конституционных прав, свободы творчества и уважения к личности.
Суд над Синявским и Даниэлем помог сделать важное открытие: власти отказались от бессудных расправ, от пыток и избиений во время следствия, от приписывания прямых террористических намерений тем, кого они обвиняли в "антисоветской агитации", и, следовательно, от смертных приговоров за словесный "антисоветизм".
И еще одно важное следствие этого суда: в самиздате появилась "Белая книга" , включавшая запись судебного заседания, газетные статьи о "деле" писателей и - письма в их защиту. Кампанию писем начали жены арестованных. В декабре 1965 г. жена Даниэля Лариса Богораз написала письмо генеральному прокурору - протест против ареста за художественное творчество и незаконных приемов следствия. Известно 22 таких письма. 20 из них написаны москвичами. Подписали эти письма 80 человек, в том числе более 60 членов Союза писателей. Письма о Синявском и Даниэле написали в основном их сверстники (то есть люди среднего возраста), а то и пожилые. Все они были с высшим образованием, некоторые - с учеными степенями; все имели работу в соответствии со своим образованием. Это был советский образованный "средний класс", что отличало авторов писем от заводил с площади Маяковского, начавших конфронтировать с властями смолоду и так и не вписавшихся в официальное общество.
Новый общественный круг, заявивший свои претензии власти, избрал для этого не демонстрации, а эпистолярную форму, дававшую больше возможностей для индивидуального самовыражения (интересно отметить, что никто из авторов писем в защиту Синявского и Даниэля, кроме Есенина-Вольпина, не был участником демонстрации 5 декабря 1965 г., хотя некоторые присутствовали на Пушкинской площади в качестве зрителей).
Письма в защиту несправедливо репрессированных писали и прежде, даже в годы сталинского террора. В те времена написать такое письмо было величайшей наивностью или актом величайшего мужества, так как это могло привести к аресту самого автора. Но эти письма не были правозащитными документами: их аргументация исчерпывалась уверениями, что репрессированный человек предан советской власти и арестован "по ошибке". Писавшие письма в защиту Синявского и Даниэля не рассчитывали, что власти прислушаются к их аргументам и откажутся от суда. Целью этих писем было заявить о неприятии официальной точки зрения на этот судебный процесс и на проблему взаимоотношений личности и государства. Эти письма были рассчитаны скорее не на чиновников, которым они были адресованы, а на читателей самиздата. Эти письма, как и вся "Белая книга", сыграли огромную роль в формировании нарождавшегося независимого общественного мнения, в распространении правосознания.
Суд над писателями был не единственным признаком курса нового советского руководства на ресталинизацию. Усилилось давление цензуры, ослабленное после ХХ съезда. Это вызвало многочисленные протесты, индивидуальные и коллективные. В них приняли участие и рядовые граждане и известные писатели, ученые и пр. Каждый такой протест становился событием общественной жизни: письма Лидии Чуковской (апрель 1966 и февраль 1968 гг.), обращение Александра Солженицына к IV съезду писателей (май 1967 г.) и отклики на это письмо более 80 писателей; письма Льва Копелева (декабрь 1967 г.) и Григория Свирского (январь 1968 г.); письмо в ЦК 43 детей коммунистов, репрессированных в сталинские времена (сентябрь 1967 г.); письма Роя Медведева и Петра Якира в журнал "Коммунист" с перечнем преступлений Сталина; письмо советским руководителям Андрея Сахарова, Валентина Турчина и Роя Медведева о необходимости демократизации советской системы и др. .
Наиболее представительными по составу подписавшихся были: обращение к депутатам Верховного Совета по поводу введения в уголовный кодекс статьи 190 (наказание лагерем до 3 лет за "клевету на советский общественный и государственный строй" и за "организацию групповых действий, нарушающих работу общественного транспорта") и письмо Брежневу о тенденциях реабилитации Сталина .
В начале 1968 г. письма с протестами против ресталинизации дополнились письмами против судебной расправы с молодыми самиздатчиками (Юрием Галансковым, Александром Гинзбургом, Алексеем Добровольским, Верой Лашковой). "Процесс четырех" был непосредственно связан с делом Синявского и Даниэля: Александр Гинзбург и Юрий Галансков обвинялись в составлении и передаче на Запад "Белой книги". Юрий Галансков, кроме того, обвинялся в составлении самиздатского литературно-публицистического сборника "Феникс-66", а Лашкова и Добровольский - в содействии Галанскому и Гинзбургу .
По форме протесты 1968 г. повторили события двухлетней давности, но в "расширенном" масштабе: демонстрация "недоучек", в которой участвовало около 30 человек; за эту демонстрацию были осуждены по новой статье 190 на трехлетние сроки Владимир Буковский и его друг Виктор Хаустов ; стояние у суда - но собралась не кучка друзей обвиняемых, как 2 года назад, а люди разного возраста и разного общественного положения. В день приговора у суда толпилось около 200 человек . Петиционная кампания тоже была гораздо шире, чем в 1966 г. "Подписантов", как стали называть участников письменных протестов против политических преследований, оказалось более 700. Андрей Амальрик в своей работе "Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?" проанализировал их социальный состав. Среди них преобладали люди интеллигентных профессий: ученые составили 45%, деятели искусств - 22%, издательские работники, учителя, врачи, юристы - 9%. Заметную часть "подписантов" на этот раз дала техническая интеллигенция (13%); рабочих оказалось даже больше, чем студентов (6% и 5% соответственно). Правда, рабочие были "нетипичные" - главным образом из молодых "недоучек" .
Правда, непосредственного успеха подписантская кампания 1968 г. не имела. Гинзбург был осужден на 5 лет лагеря, Галансков - на 7 (в 1972 г. он умер в заключении после неудачной операции язвы желудка). Сами "подписанты" подверглись гонениям. За редким исключением члены партии изгнаны из партии, что автоматически вело к увольнению с работы. Многих беспартийных тоже уволили или перевели на более низкие должности. Студентов исключали из институтов. Художников и писателей - из творческих союзов; их перестали выставлять и публиковать. Ученые, ожидавшие защиты диссертации, не были допущены к защите. Эти люди, до тех пор благополучные, оказались изгоями .
При зарождении "петиционной кампании" исключительно важным было обращение протеста именно к властям. Это было революционным шагом по сравнению с десятилетиями, когда критика властей была лишь для разговоров с друзьями, а в официальных выступлениях те же люди не решались ее высказывать, повторяли казенные штампы. Одновременно это служило примером, помогало формированию нарождающегося общественного мнения.
Среди писем по поводу "процесса четырех" выделялось обращение Ларисы Богораз и Павла Литвинова - оно было адресовано не советским официальным инстанциям, а "мировой общественности". Это было преодолением общего комплекса против "вынесения сора из избы". Авторы письма призвали требовать освобождения подсудимых из-под стражи и назначения повторного судебного разбирательства в присутствии межднародных наблюдателей . Это письмо получило широкий резонанс; его опубликовали многие газеты; лондонская Times опубликовалао нем передовую. Зарубежные радиостанции, работавшие на СССР, многократно передавали его полный текст, благодаря чему это письмо стало широко известно и в СССР.
В перипетиях 1966-1968 гг. сформировался круг правозащитников. "Отбор" происходил не по признаку сочувствия либеральным идеям (сочувствие это, в Москве во всяком случае, было весьма широким), а по признаку готовности к открытому отстаиванию этой позиции от попыток реставрации "сверху".
Первым туром "отбора" было участие в петиционной кампании. В советских услвоиях это - серььезная проверка на гражданственность. Однако нельзя ставить знак равенства между участниками эпистолярной кампании 1968 г. в поддержку "курса ХХ съезда" и правозащитниками. Значительная часть "подписантов" 1968 г. действовала с той или иной степенью надежды, что советские руководители примут в расчет открыто высказанное общественное мнение, и если не прекратят, то уменьшат напор на общество. Власти ответили репрессиями. К чести "подписантов" всего несколько человек согласились на "признание ошибок" и самоосуждение, хотя оно выжималось под угрозой утраты жизненных позиций.
Однако репрессии, начавшиеся весной 1968 г., и особенно советское вторжение в Чехословакию несколько месяцев спустя ясно показали не только опасность, но и бесперспективность открытых обращений с гражданскими требованиями. Стало очевидным, что советский строй по-прежнему оставался тоталитарным, и противостояние ему не принесет быстрого успеха.
Убедившись в этом, большинство "подписантов" отказались от открытой борьбы и вернулись в привычную жизненную колею, ограничившись пассивным осуждением поворота властей к сталинизму. Среди прочих прекратили попытки влиять на власть почти все наиболее видные и поэтому наименее уязвимые участники петиционной кампании 1968 г., имена которых придавали ей особую значимость.
Лишь небольшая часть "подписантов" не пожелала расстаться с внутренней свободой, обретенной в открытых гражданских выступлениях. Пережитое духовное очищение сделало для них невозможным возвращение к двоемыслию, неизбежному при участии в советской официальной жизни. Эти немногие остались на позициях открытого противостояния, хотя они и не питали надежды на успех в близком будущем. Обязательная плата за такую гражданскую позицию - изгойство, в возможно и лагерный срок. Опыт 1966-1968 гг. помог людям, готовым к таким испытаниям, найти друг друга. Свойственная всем им гражданственность, общность нравственных принципов и общее изгойство сплотили их. Это содружество на первых порах и составило правозащитное движение, а впоследствии, при его расширении, оказалось его ядром.

У правозащитников не было формальных связей - ни внутри ядра движения, ни между ядром и "периферией". У них не было ни лидеров, ни подчиненных, никто никому не "поручал" никаких дел, никто не имел каких-либо обязанностей, кроме налагаемых собственной совестью. Эта неформальная структура оказалась наиболее пригодной и эффективной в советских условиях (во всяком случае, на первых порах). Координировалась работа на основании дружеских связей, что обеспечивало глубокое взаимное доверие.
Отсутствие формальных связей между участниками движения не означало отсутствия у него структуры. Каркасом правозащитного движения стала сеть распространения самиздата. Правозащитникам удалось резко увеличить распространение самиздата, принципиально изменив этот процесс. Единичные случаи передачи рукописей на Запад они превратили в систему, отладили механизм "самиздат - тамиздат - самиздат". Возвращаясь с Запада домой очень сложными путями, эти книги не могли удовлетворить колоссального спроса на них. Поэтому тамиздат не только читали, но и воспроизводили - чаще всего с помощью фотоаппарата. С начала 70-х годов для размножения самиздата стали использовать и множительные машины.
Многолетним кропотливым и опасным трудом многих людей каналы самиздата (а значит, и связи правозащитников) упрочились. Одно из свидетельств этого - история информационного бюллетеня правозащитного движения "Хроники текущих событий", которую А.Сахаров спустя 10 лет назвал самым большим достижением правозащитников.
"Хроника текущих событий" появилась в том же насыщенном важными для правозащитного движения начинаниями 1968 г. Ее первый выпуск вышел 30 апреля, в разгар репрессий против "подписантов". ХТС - источник добросовестной информации о положении с правами человека в СССР. Издание констатирует нарушения прав человека в СССР, правозащитные выступления и факты осуществления гражданских прав "явочным порядком". Фактологичность определила принцип подачи материала: "Хроника" принципиально воздерживается от оценок. ХТС - самоценная часть правозащитного движения, поскольку "Хроника" создала постоянную связь между разделенными расстояниями островками нарождавшегося правозащитного движения, а также между правозащитниками и участниками других диссидентских направлений, помогла распространению идей и влияния правозащитного движения. Контакты ХТС с инакомыслящими разных толков начинались с обоюдного желания поместить в "Хронику" полную и достоверную информацию об этих движениях: активисты религиозных и национальных движений узнавали о ХТС благодаря передачам зарубежного радио и искали пути к ней. Их личные контакты с правозащитниками помогли взаимоузнаванию - взаимопониманию - взаимопомощи.
Постоянная тема "Хроники" - положение политзаключенных. Вести из мест заключения есть в каждом выпуске, начиная с первого.
По тому же принципу, что и распространение самиздата, была организована правозащитниками материальная помощь политзаключенным - механизм в этом случае действовал в обратную сторону, от дарителей к сборщикам.
Сначала желающие помочь политзаключенным отдавали деньги их женам - для мужей и их солагерников, нуждающихся в помощи. При этом не делалось различий из-за убеждений, что отличало помощь москвичей от ранее существовавшей (участники украинского движения помогали своим соотечественникам, баптисты - своим единоверцам и т.д.).
Помощь политзаключенным стала постоянной заботой правозащитников. К 1968 г. она была упорядочена и расширена. Фонд составлялся из небольших ежемесячных взносов (от 1 до 5 рублей с человека). Деньги собирали по группам знакомых или сослуживцев и отдавали эти взносы - непосредственно или по установившейся цепочке - нескольким постепенно определившимся сборщикам. Такие сборщики были в писательской среде, в научно-исследовательских институтах, в вузах и т.д. Таким образом собирались довольно значительные суммы, дополняемые нерегулярными, но более крупными пожертвованиями сочувствующих писателей, ученых, артистов и т.п. Были случаи передачи денег в помощь политзаключенным из наследства - не в официальном завещании, а через доверенных лиц. Кроме продовольственных посылок и бандеролей, на собранные деньги выписывались газеты и журналы для каждого лагеря, оплачивались услуги адвокатов, а также поездки родственников на свидания и покупались продукты для этих свиданий.
Кроме помощи политзаключенным, с 1968 г. были случаи покупки домов для ссыльных на время ссылки. Позднее, с 1969 г. отдельно был создан фонд помощи детям политзаключенных. Этот фонд существовал на средства от домашних благотворительных концертов и т.п. пожертвований. Оба эти фонда - для самих политзэков и для их семей - то расширяясь, то сокращаясь, просуществовали до 1976 г., когда стал действовать основанный А.Солженицыным Русский фонд помощи политзаключенным, и средства стали поступать в основном из-за рубежа.
Открытые выступления. В 1968 г., кроме протестов против ресталинизации и в связи с "процессом четырех", многочисленные протесты вызвало советское вторжение в Чехословакию. Наиболее распространенным способом таких протестов был отказ проголосовать в поддержку этих акций на собраниях и митингах, проводившихся по всей стране. Таких случаев было много. Как правило, за этот скромный протест увольняли с работы.
Наиболее известным выступлением в защиту Чехословакии была демонстрация 25 августа 1968 г. на Красной площади в Москве с участием Ларисы Богораз, Павла Литвинова, Константина Бабицкого, Натальи Горбаневской, Виктора Файнберга, Вадима Делоне и Владимира Дремлюги. Протесты прошли не только в Москве, но и в Ленинграде, и в русской провинции, и в нерусских республиках.
После демонстраций против советского вторжения в Чехословакию в Москве проводились демонстрации участников различных национальных движений (еврейского и немецкого, крымскотатарского и др.) Демонстрация правозащитников происходила ежегодно, начиная с 1965 г., в День конституции, 5 декабря, на площади Пушкина. Но изменилась их первоначальная форма. С 1966 г. демонстранты не использовали лозунги - они снимали шапки и минутой молчания выражали свою солидарность с жертвами беззаконий. Изменился и состав демонстрантов. С 1966 г. в этой демонстрации принимал участие А.Д.Сахаров и близкие к нему активные правозащитники. Обычно собиралось от 20 до 50 человек. Каждый раз кагебисты в штатском наблюдали за демонстрацией, но до 1977 г. ее не разгоняли.
Правозащитные ассоциации. В начальной стадии правозащитного движения не заходило и речи о создании какой-либо организации. Большинство правозащитников было против организационных затей. Однако в 1969 г. все-таки появилась на свет первая правозащитная ассоциация. Она выросла непосредственно из самой распространенной формы совместных выступлений правозащитников - коллективных писем. 28 мая 15 активных "подписантов" отправили письмо с жалобой на нарушение гражданских прав в Советском Союзе. Это письмо отличалось от прежних адресатом - в Организацию Объединенных Наций . Подписавшие это письмо назвали себя "Инициативной группой защиты прав человека в СССР". Большинство среди них составили москвичи (Татьяна Великанова, Наталья Горбаневская, Сергей Ковалев, Виктор Красин, Александр Лавут, Анатолий Левитин-Краснов, Юрий Мальцев, Григорий Подъяпольский, Татьяна Ходорович, Петр Якир, Анатолий Якобсон), но несколько человек было из других городов (Владимир Борисов - Ленинград; Мустафа Джемилев - Ташкент; Генрих Алтунян - Харьков; Леонид Плющ - Киев). У Инициативной группы не было ни программы, ни устава, ни какой-либо организационной структуры.
После того, как пять обращений в ООН остались безответными, группа стала делать попытки найти другие адресаты. Обращения в январе 1972 г. об узниках совести и о психиатрических репрессиях были адресованы: V Международному съезду психиатров в Мехико, Международной лиге прав человека и - еще одна попытка обращения в ООН - новому генеральному секретарю Курту Вальдхайму. Все эти письма тоже остались безответными, и поредевшая Инициативная группа (к этому времени лишились свободы 8 ее членов) прекратила обращения в международные инстанции.
В ноябре 1970 г. в Москве был создан Комитет прав человека в СССР. Инициатором этой организации был Валерий Чалидзе. Кроме него членами-основателями Комитета были Андрей Твердохлебов и академик Андрей Сахаров. Позже к ним присоединился Игорь Шафаревич, член-корреспондент Академии наук. Экспертами Комитета стали Александр Вольпин и Борис Цукерман, корреспондентами - Александр Солженицын и Александр Галич { Документы Комитета прав человека. Нью-Йорк: The International League for the Rights of Man, 1972.}.
В учредительном заявлении указывались цели Комитета: консультативное содействие органам государственной власти в создании и применении гарантий прав человека; разработка теоретических аспектов этой проблемы и изучение ее специфики в социалистическом обществе; правовое просвещение, в частности пропаганда международных и советских документов по правам человека. Однако деятельность Комитета свелась к изучению состояния этих прав в советской практике и к теоретической разработке проблем прав человека в советском законодательстве. И то и другое было первым шагом на этом пути, так как ни советские правоведы, ни правозащитники этими проблемами в теоретическом аспекте не занимались. Комитет прав человека был первой независимой общественной ассоциации с разработанным регламентом и правилами членства (эти правила, в частности, гласили, что членами Комитета могут стать лишь лица, не входящие в какую-либо политическую партию или другую общественную организацию, претендующую на участие в государственном управлении. Эта установка подчеркивала неполитический характер Комитета, с одной стороны, а с другой - закрывала доступ в него членам правящей в СССР партии).
Комитет прав человека бы основан как ассоциация авторов, что согласно советским законам, не требовало не только разрешения власте, но даже регистрации. Комитет стал первой независимой общественной ассоциацией в Советском Союзе, получившей международное членство: в июне 1971 г. он стал филиалом Международной Лиги прав человека - неправительственной организации, имеющей консультативный статус при ООН, ЮНЕСКО и МОТ. Члены Комитета поддерживали регулярные отношения с международными организациями по телефону, получали их доаументы и передавали свои. Этот эксперимент явочным порядком утверждал право на независимые ассоциации, подавая пример такого объединения на строго законном основании.
Среди конкретных проблем, которыми занимался Комитет, были следующие:
1. Сравнительный анализ обязательств СССР по международным пактам о правах человека и советского законодательства.
2. Право на защиту в советском суде.
3. Права лиц, признанных психически больными.
4. Определение понятия "политзаключенный".
5. Определение понятия "тунеядец". Преследование за "тунеядство" в СССР.
6. Проблема так называемых "переселенных" народов (крымские татары и др.) и т.п. { См. Общественные проблемы. Вып. 5. М., 1970; Хроника текущих событий. Вып. 24. С. 379-380.}.
В конце 1972 г. Комитет прав человека замолк. В сентябре 1972 г. вышел из Комитета Валерий Чалидзе. В ноябре он получил разрешение на выезд в США для чтения лекций и почти сразу же был лишен гражданства (это был первый прецедент избавления от неугодного гражданина таким способом). В декабре вышел из Комитета Андрей Твердохлебов. В Комитет был кооптирован Григорий Подъяпольский. В этом составе Комитет заслушал в январе 1973 г. доклад И.Шафаревича о религиозном законодательстве в СССР {Хроника защиты прав в СССР / Под ред. В.Чалидзе. Нью-Йорк: Хроника, 1974. Вып. 2. С. 48-50; вып. 3. С. 49-50; вып. 4. С. 39-40}. К октябрю 1973 г. Комитет выпустил еще три документа, и на этом практически прекратил свою деятельность.
Единственной формой открытых выступлений, как и в самом начале движения, опять стали индивидуальные и коллективные письма (но они были редки и с очень небольшим числом подписей).

Наступление властей, предпринятое на правозащитное движение в 1972-1973 гг., имело целью разрушение механизма неподконтрольного распространения идей и информации. Видимую часть этого механизма удалось разрушить почти полностью: было устранено большинство ведущих деятелей правозащитного движения, была прервана работа правозащитных ассоциаций, прекратилась "Хроника текущих событий". В эти годы о правозащитном движении стали говорить в прошедшем времени не только его враги, но и доброжелатели - оно почти не проявлялось вовне.
Перемещение большей части правозащитников в места заключения сказалось на атмосфере в политических лагерях. Правозащитники и там требовали соблюдения законности, протестовали против самодурства начальства и жестокости. Наравне с ними стали выступать и участники национальных движений и другие политзаключенные. Создалось парадоксальное положение: в годы, когда на воле правозащитное движение переживало кризис, в политлагерях оно, напротив, бурно усилилось. Оттуда в разные инстанции шел поток жалоб на бытовые условия, на медицинское обслуживание, на грубость и самоуправство начальства и т.д. Эти жалобы попдали не только в инстанции, куда были адресованы, но и в самиздат, а оттуда - на Запад. Зарубежное радио, по свидетельству Буковского, отбывавшего тогда срок, слушали и надзиратели, и их начальники {Буковский В. И возвращается ветер. С. 28}. Обычными стали прежде чрезвычайно редкие выступления политзаключенных не только на лагерные, но и на общеполитические, в частности, национальные, темы. В 1975 г. в мордовских лагерях был разработан Статус политзаключенного. Он включал следующие требования:
- отделение политзаключенных от военных преступников и от уголовников;
- отмена принудительного труда, обязательной нормы выработки;
- отмена ограничений в переписке, в том числе с заграницей;
- улучшение медицинского обслуживания;
- обеспечение творческой работы политзэкам - литераторам, художникам, ученым;
- разрешение говорить на родном языке в лагере и на свиданиях с родными и т.д.{Хроника текущих событий. Вып. 30. С. 97; вып. 41. С. 39-40.}
И в кризисные для правозащитного движения 1972-1973 гг. система помощи политзаключенным продолжала функционировать и совершенствоваться, в нее вовлекались все новые люди.
Продолжалась напряженная работа и в другой "невидимой" сфере - в самиздате. Многочисленные изъятия на обысках 1972-1974 гг. не отразились существенно на объеме циркулирующей литературы. В самый разгар наступления КГБ против самиздата появился "Архипелаг ГУЛАГ" А.И.Солженицына - книга, вызвавшая самый сильный резонанс за всю историю самиздата и сыгравшая огромную роль в привлечении внимания международной общественности к одной из кардинальных проблем, поднятых правозащитниками, - к политическим преследованиям в СССР и условиям содержания политзаключенных. В отместку за "Архипелаг ГУЛАГ" Солженицын был арестован, лишен советского гражданства и 13 февраля 1974 г. выслан на Запад.
Самиздат послужил не только сохранению русской литературы для русской и мировой культуры, но и самопознанию советского общества и формированию его представлений о своем настоящем и будущем. Многолетний обмен мнениями в самиздате помог его авторам и читателям (а через них - и более широким слоям советского общества) определить свой подход к проблемам современности, выработать представление о возможном и желательном направлении изменений в СССР.
В 50-е - начале 60-х годов поиск альтернативы велся почти исключительно по марксистской схеме, так как в течение полувека это была единственная для всех школа мышления. Большинство тогдашних критиков советской системы были приверженцами "настоящего социализма", отличавшегося в их представлении от советского казенного как социализм демократический, от этого зависели и предлагавшиеся реформы. Все это были варианты "социализма с человеческим лицом" на чешский манер. "Пражская весна" была встречена с горячим сочувствием, на успех чехословацкого эксперимента возлагались надежды по оздоровлению советской системы. Выразителем этого реформистского направления был Рой Медведев. И Сахаров, и Солженицын в 60-е гг. испытали на себе его идейное влияние, имея с ним личные контакты.
Лишь в 70-е годы инакомыслящие, единые в осуждении пороков советской системы, стали расходиться в объяснении ее природы и особенно - в способах исцеления страны. Тяжелый удар нравственной привлекательности социализма нанесло советское вторжение в Чехословакию. Помыслы обратились к другим социальным системам, прежде всего к западному свободному миру.
Первым "западником" в самиздате стал А.Д.Сахаров. В июне 1968 г. появились его "Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе". Сахаров заявил себя сторонником конвергенции, то есть мирного сближения социализма и капитализма, слияния их в единое открытое плюралистическое общество со смешанной экономикой. В начале 70-х гг. определилось еще одно направление общественной мысли - "неославянофильское", или "почвенническое". В сентябре 1973 г. А.Солженицын написал свое "Письмо вождям Советского Союза". Оно сразу же стало программным для складывавшегося в то время русского национально-религиозного направления. В дискуссии, вызванной "Письмом вождям", произошло размежевание между последователями этого направления и сторонниками превращения советского общества в демократическое и правовое. Большинство активистов правозащитного движения оказалось среди этих последних. Однако теоретическое размежевание по вопросу о желательном будущем для СССР не привело к отходу сторонников национально-"почвенного" направления от правозащитной работы, поскольку сам по себе приоритет национального или религиозного факторов не нарушает правозащитной концепции - она к этим проблемам нейтральна.

С 1974 г. стала снова регулярно выходить "Хроника текущих событий". За год до этого, с марта 1973 г., в Нью-Йорке в издательстве "Хроника Пресс" на русском и английском языках стал выходить информационный журнал "Хроника защиты прав в СССР". Главным редактором ХЗП стал В.Чалидзе, после лишения гражданства поселившийся в Нью-Йорке, редакторами - известные деятели "Международной амнистии" англичанин Питер Реддавей и американец Эдвард Клайн. В 1974 г. в редакцию вошел эмигрировавший к тому времени Павел Литвинов. "Хроника Пресс" превратилась в издательство правозащитного движения на Западе. После возобновления "Хроники текущих событий" "Хроника Пресс" стала печатать ее выпуски и пересылать их обратно в Советский Союз.
Возобновление ХТС можно считать показателем преодоления кризиса правозащитного движения, наступившего в 1972 г. Были и другие подтверждения выхода из кризиса. Еще до заявления о возобновлении "Хроники", в феврале 1974 г., на следующий день после ареста Солженицына в его защиту выступили ведущие правозащитники (так называемое Московское обращение). Они требовали освобождения писателя и расследования по материалам "Архипелага ГУЛАГ". Это выступление было одним из первых проявлений начавшегося возрождения правозащитной активности. Инициативная группа защиты прав человека в СССР тоже ожила после двух лет почти полного молчания. С января 1974 г. появилось несколько ее заявлений. 30 октября 1974 г. ее члены провели пресс-конференцию под председательством А.Д.Сахарова. Это была новая форма деятельности Инициативной группы и вообще первая в СССР пресс-конференция независимой общественной группы.
Хельсинский период (1976-1981 гг.). 12 мая 1976 г. на пресс-конференции, созванной Сахаровым, профессор Юрий Орлов объявил о создании Группы содействия выполнению Хельсинских соглашений в СССР (или, как ее стали называть, Московской Хельсинской Группы). Появление МХГ и волна поддержки ее в СССР и на Западе задали правозащитному движению новый период, который можно назвать "хельсинским".
Для советских граждан текст Заключительного Акта, и в первую очередь его гуманитарных статей, стал настоящим потрясением. Многие впервые узнали о такого рода международных обязательствах своего правительства. Они стали ссылаться на Хельсинские соглашения при обращениях к официальным лицам, если те отказывали в удовлетворении какого-либо права просителя, подтвержденного в Заключительном Акте. Большинство же правозащитников в оценке Заключительного Акта стояли ближе к западным комментаторам, чем к своим неискушенным в вопросах прав человека соотечественникам. Правозащитники видели в Заключительном Акте шаг назад по сравнению с Всеобщей декларацией прав человека, международными пактами о правах и другими конвенциями. Но нашлись среди них люди, усмотревшие в этом документе новаторский смысл. Прежде всего это относится к профессору Юрию Орлову. Он считал, что естественным союзником правозащитного движения является общественность стран свободного мира, так как его нравственные ценности совпадают с традиционными ценностями западных демократий, а органический плюрализм и политическая нейтральность движения за права человека в СССР ставит его вне борьбы политических сил на Западе, делая возможной его поддержку и "левыми" и "правыми".
В Заключительном Акте, за его громоздкими формулировками и нарочито усложненным языком, Орлов разглядел возможность подтолкнуть Запад на такое сотрудничество. Заключительный Акт указывал партнерам на правомочность посреднических функций в сфере прав человека, поскольку прямо исходил из нерасторжимой связи с главной целью Хельсинских соглашений - сохранением мира. При такой постановке вопроса степень свободы граждан, информационная открытость каждого государства приобретали международную значимость и из внутреннего дела законно превращалась в общую заботу. При нарушении гуманитарных статей Заключительного Акта, как и при нарушении любой другой статьи, естественным было соответствующее давление партнеров. По мысли Орлова, права граждан, перечисленные в гуманитарных статьях Заключительного Акта, следовало рассматривать как минимальный международный стандарт, минимальный норматив обращения с гражданами для правительств, подписавших Хельсинские соглашения.
В учредительном заявлении МХГ значилось, что она ограничивает свою деятельность гуманитарными статьями Заключительного Акта. Группа заявила, что она будет принимать от граждан информацию о нарушениях этих статей, составлять на этой основе документы и знакомить с ними общественность и правительства стран, подписавших Заключительный Акт. Под учредительным документом МХГ подписались 11 человек (Людмила Алексеева, Михаил Бернштам, Елена Боннэр, Александр Гинзбург, Петр Григоренко, Александр Корчак, Мальва Ланда, Анатолий Марченко, Юрий Орлов, Виталий Рубин и Анатолий Щаранский). Большинство основателей группы были давними участниками правозащитного движения. Рубин и Щаранский - активистами еврейского движения за выезд в Израиль (МХГ стала первой правозащитной группой, в которую вошли евреи-отказники).
Документы, разработанные МХГ, можно разделить тематически на несколько разделов, соответствующих обязательствам по гуманитарным статьям Заключительного Акта:
1) о равноправии и праве народов распоряжаться своей судьбой;
2) свобода выбора места проживания;
3) свобода выезда из страны и право возвращения в нее;
4) свобода совести;
5) право знать свои права и действовать в соответствии с ними;
6) политзаключенные;
7) контакты между людьми;
8) право на справедливый суд;
9) социально-экономические права, подтвержденные Всеобщей декларацией прав человека и международными пактами о гражданских и политических правах, одобренными Советским Союзом;
10) предложения МХГ Белградской и Мадридской конференциям по улучшению контроля за выполнением гуманитарных статей Заключительного Акта.
9 ноября 1976 г. была объявлена Украинская хельсинская группа, 25 ноября - Литовская, 14 января 1977 г. - Грузинская и 1 апреля - Армянская. Все эти группы составились в основном из участников соответствующих национальных движений. На Украине, в Литве и в Армении хельсинские группы были первыми открытыми общественными ассоциациями.
5 января 1977 г. при МХГ была объявлена Рабочая комиссия по расследованию использования психиатрии а политических целях.
27 декабря 1976 г. выпустил первый документ Христианский комитет защиты прав верующих в СССР. В свою очередь, Христианский комитет стал прототипом Католического комитета защиты прав верующих в Литве.
Таким образом, правозащитное движение в короткий срок обросло сетью открытых ассоциаций. Конечно, и в это время их было немного и входило в них всего несколько десятков людей, но благодаря им правозащитное движение стало видно со стороны, в него устремились новые люди, толчком расширился круг вовлеченных в правозащитную работу и многократно усилился ее резонанс. Правозащитное движение стало видней и с Запада. МХГ регулярно проводила пресс-конференции с иностранными корреспондентами. Участники национальных и религиозных движений стали участвовать в этих пресс-конференциях и таким образом наладили собственные связи с Западом.
Власти отреагировали на создание МХГ немедленно. Через три дня после объявления Группы ее руководитель Юрий Орлов был предупрежден, что если МХГ начнет действовать, он и "связанные с ним лица" ответят по всей строгости закона. Но арестов не было до февраля 1977 г., когда даже открытая поддержка Запада не предотвратила репрессий против Хельсинской группы. Однако именно эта поддержка вынудила отложить до более удобного времени уже подготовленную расправу с Сахаровым и сузить масштабы намечавшихся репрессий против его единомышленников.
4 октября 1977 г. открылась Белградская конференция по проверке выполнения Хельсинских соглашений, к которой более всего адресовались Хельсинские группы. Позиция демократических стран не была твердой. Европейские страны не решились поддержать американскую делегацию, обвинявшую СССР в нарушении гуманитарных статей, и ослабили ее усилия. Но все-таки это была первая международная встреча на правительственном уровне, где Советскому Союзу предъявили обвинения в области прав человека. Беспрецедентной была и постановка вопроса: на Белградской конференции использовались материалы независимых общественных ассоциаций - Хельсинских групп, то есть претензии советских граждан к своему правительству.
Это была большая победа правозащитников. Это был первый шаг правительств демократических стран Запада навстречу силам либерализации в СССР. Но в Советском Союзе Белградская конференция не могла не вызвать разочарования. Уже перед конференцией выяснилось со всей очевидностью, что, оказавшись перед дилеммой: потеря престижа на Западе или ослабление контроля за собственными гражданами, советские правители предпочитают пожертвовать престижем.
Создание Хельсинских групп не дало результата, ради которого они были созданы - умерить репрессивность власти с помощью посредничества Запада. Профессор Орлов получил за свой "просчет" 7 лет лагеря строгого режима и 5 лет ссылки. Его судьбу разделило большинство его товарищей по хельсинским группам. Но при этом как бы сам собой был достигнут результат, о котором специально не помышляли. Произошло объединение правозащитного движения с национальными и религиозными под лозунгом, выдвинутым Московской Хельсинской группой: гражданские свободы, перечисленные в гуманитарных статьях Заключительного Акта. Вырисовывалось нечто вроде народного фронта под хельсинским флагом. Правозащитная идеология продемонстрировала способность стать основой организованного движения, включающего все социальные слои советского общества.
В 1976-1978 гг. дооформилась структура сил противостояния, стихийно сложившаяся в предшествовавшие годы. Открытые общественные ассоциации стали общим каркасом правозащитного движения и сотрудничавших с ними национальных и религиозных движений.
В течение 1978-1979 гг. в Москве появилось несколько новых независимых ассоциаций. В отличие от МХГ, занимавшейся всем комплексом прав человека, их можно назвать специализированными: их целью была защита определенной группы граждан или какого-то одного или нескольких конкретных гражданских прав. Это - Инициативная группа защиты прав инвалидов в СССР (была объявлена в марте 1978г.), Свободный профсоюз (февраль 1978 г.) и после его почти немедленного разгрома - Свободное межпрофессиональное объединение трудящихся (СМОТ); в середине 1979 г. была создана группа "Право на эмиграцию", разработавшая проект "Положения о порядке выезда граждан из СССР". Большинство из независимых общественных ассоциаций, возникших в эти годы, родились и действовали вне сложившегося круга московских правозащитников и - за редким исключением - без его поддержки. Эти начинания осуществили новички. Их появление на общественной арене было результатом открытой работы правозащитников в предшествовавшие годы, возбудившей новый слой прежде непричастных к независимой общественной активности людей. Но правозащитники стали примером не только родственным им по духу согражданам, но и для весьма поверхностно усвоивших их идеи и совершенно чуждых по складу ума правозащитному движению с его принципиальным отказом от любого вида насилия, терпимостью и интеллигентностью. К тому же к концу 70-х гг. ядро московских правозащитников составляли зачинатели этого движения, по преимуществу рассматривавшие его как чисто нравственное противостояние, не имеющее каких-либо политических целей, в том числе целей вербовки сторонников. Они не ставили перед собой и цели расширения движения, распространения его в другие социальные слои, как это имело место в Польше, а когда это произошло само собой, не оценили этого и отшатнулись от чужаков. История взаимоотношений ветеранов правозащитного движения, его ядра в 1977-1979 гг., с пополнением показала, что обе стороны не были готовы к встрече и тем более к сотрудничеству, не нашли общего языка.

Началом "генерального наступления" на инакомыслие можно считать 1 ноября 1979 г. Но не сразу массовые аресты были осознаны как решительный поворот от сравнительной сдержанности к тотальному, последовательному искоренению любого проявления гражданской независимости. Поначалу они были восприняты как всплеск репрессий, неизбежный в связи с приближением Московской олимпиады. Однако вторжение советских войск в Афганистан в декабре 1979 г. и высылка А.Сахарова в Горький в январе 1980 г. не оставили сомнений, что это - не очередной зигзаг политики разрядки, а крутой поворот внешней и внутренней политики СССР в сторону от нее.
Отличие репрессий, начавшихся в 1979 г., от всех прежних - в одновременном наступлении сразу на все направления инакомыслия, причем всюду репрессии распространялись в первую очередь на открытые общественные ассоциации и всюду метили прежде всего по ключевым фигурам, а также по "связным" в неподконтрольном властям механизме распространения идей и информации. Такая стратегия репрессий обусловила их направленность на ведущих правозащитников, на ядро движения в Москве и его "ответвления" по стране.
В 1980 г. попали в заключение 23 москвича, к концу 1981 г. - еще 11 самых уважаемых, самых опытных, самых активных участников правозащитного движения. Вследствие обрушившихся на него репрессий правозащитное движение перестало существовать в том виде, каким оно было в 1976-1979 гг.
Критики правозащитного движения часто указывали как на его основной недостаток на отсутствие организационных рамок и структуры подчинения. В годы активизации движения это действительно отрицательно сказывалось на его возможностях. Но при разгроме ядра именно это сделало движение неистребимым и при снижении активности работы все-таки обеспечило выполнение его функций. Продолжала выходить "Хроника текущих событий". Стали выходить "Вести из СССР" (под редакцией Кронида Любарского) - информационный бюллетень на 6-8 машинописных страницах. Продолжалась работа Фонда помощи политзаключенным, хотя его сотрудники тоже находились под постоянным давлением.
Таким образом правозащитное движение и после разрушения его ядра оказалось способным выполнять свои основные функции, хотя активность его снизилась до уровня дохельсинского периода. Работа эта легла на плечи немногих участников движения, избежавших ареста.

В хельсинский период правозащитное движение выдвинулось в сложном конгломерате оппозиционных сил, заинтересованных в демократизации советского общества, на роль их собирателя, объединителя. Хотя его ведущие деятели вовсе на это не претендовали, другие движения стихийно сгруппировались именно вокруг правозащитных открытых ассоциаций на общей идеологической основе, которой стало требование соблюдения гражданских прав. Но хельсинский период продемонстрировал также, что стихийно сформировавшиеся организационные формы работы правозащитников, хорошо приспособленные для выживания движения в периоды усиления репрессий, недостаточны для успешного осуществления его объединительной роли в период активизации независимой общественной жизни.
Беззащитность открытых ассоциаций перед репрессиями не могла не породить разочарования в открытости и мирных методах независимой общественной деятельности, всегда проповедовавшимися правозащитниками, и не вызвать сомнений в разумности ориентации на поддержку Запада.
Установка на объединительную роль правозащитного движения в благоприятный для инакомыслящих период в будущем требовала соответствующей корректировки идеологии, ее конкретизации и в то же время расширения: разработки подхода к национальным проблемам, большего внимания к экономическим проблемам советского общества и т.д.
Здесь нова сама постановка проблемы. Зачинатели правозащитного движения постоянно подчеркивали, что оно - "вне политики", что их цель - не какой-то результат в будущем, а лишь продиктованное возмущенным нравственным чувством нарушение рабьего молчания сейчас, по каждому случаю попрания человеческих прав и достоинства человека, несмотря на отсутствие надежды на преодоление зла в данном конкретном деле и безотносительно к тому, возможен ли успех в будущем.
Правозащитное движение в начале 80-х гг. изменилось не только в персональном плане, но и по социальному составу: в хельсинский период новый приток дала в основном техническая интеллигенция, "белые" и "синие" воротнички. Эти новые люди в большинстве не удовлетворялись лишь нравственным противостоянием; они хотели пусть не немедленного, но практического результата своей борьбы. Это привело к изменению духа движения, его изначальных импульсов, установок; явно ощутимому снижению нравственного и интеллектуального уровеня движения.
К началу 80-х годов стало очевидным, что требования правозащитников "преждевременны": власти оставались бесконечно далеки от осознания жизненных потребностей общества, породивших правозащитное движение. Они не намеревались идти на диалог с правозащитным движением и тем самым подрывали его установку на мирное преобразование общества. Твердость властей оказалась дополнительным фактором кризиса достижения.
Однако правозащитники преподали обществу беспрецедентный пример "непротивозаконного свободомыслия" (В.Чалидзе), их жертвенная верность своему идеалу оздоровила нравственный климат советского общества. Более того, именно выдвигавшиеся на протяжении двадцати лет правозащитниками принципы и аргументы стали идейной основой начавшейся в конце восьмидесятых годов в СССР по инициативе М.С.Горбачева либерализации политического режима, которая обернулась вскоре крушением социализма как государственного строя.