1. Суть «когнитивистской ошибки»
Если допустимо вообще оценивать в терминах «достижение», «открытие» и т.п. те или иные результаты философских поисков и размышлений., то в новейшей философии к такого рода результатам следует отнести, на мой взгляд, обнаружение, экспликацию и критический анализ когнитивистской ошибки, глубоко укорененной во всей истории гуманитарно-философской мысли и во многом определяющей ее облик. Суть этой ошибки состоит в использовании эпистемологических категорий и схем для описания и объяснения всех, в том числе некогнитивных, феноменов духа (сознания, психики). Речь идет не о каком-то частном методологическом уклоне, характерном для того или иного философского течения или исторического периода. Даже самый беглый обзор истории философской мысли под указанным углом зрения позволяет заметить, что эпистемология всегда имела отчетливо выраженную тенденцию к расширению своего предметного поля – вплоть до включения в его границы всего «внутреннего мира» человека; в этом предельном случае духовная активность субъекта определялась в целом как «познание», идеальные продукты этой активности – как «знания», внешне-предметные действия и их объективированные результаты – как реализация и опредмечивание знаний и т.п. Важнейшим проявлением этой стихийной методологической тенденции явилось то, что создатели, защитники и распространители ценностных учений – идеологи, моралисты, проповедники, богословы, беллетристы и т.д. – строили и истолковывали собственную деятельность большей частью как деятельность познавательную (и обучающую), как поиск (и декларирование) истины; т.е. ценностные проблемы ставились и решались по тем же образцам и теми же методами, что и проблемы познания. Вот эта доминирующая в гуманитарии тенденция и была выявлена и подвергнута критике нонкогнитивистами, представляющими различные (в основном аналитического плана) философские школы 20 века, – хотя сходные критические идеи спорадически, без обобщений и далеко идущих выводов, высказывались и прежде, начиная еще с античности.
2. О терминах «когнитивизм» и «нонкогнитивизм»
Эти термины не принадлежат к традиционному словарю философии и науки, они вошли в оборот сравнительно недавно, хотя используются для обозначения не только современных, но и давно сложившихся концепций (ранее не эксплицированных и не имевших особого названия). В современной специальной литературе когнитивное ассоциируется чаще всего с рациональным (в широком смысле этого слова) и обозначает либо соответствующий объект исследования (т.е. рациональную часть сознания, духа, психики), либо соответствующий подход к исследованию сознания (т.е. применяемые когнитивными науками формальные, структуральные, функциональные и другие «рациональные» методы познания). Слово «когнитивизм» употребляется как название и вместе с тем как характеристика (обычно – негативная) тех концепций, в которых преувеличивается роль и место «когнитивной» (фактически же – рациональной) составляющей духа, и тех подходов, в рамках которых абсолютизируются «когнитивные» (рационально-научные) методы исследования сознания. Понятому так когнитивизму противостоят различные формы иррационализма, антисциентизма, органицизма, постмодернизма и т.д.
Однако в данной работе рассматриваемый термин, как это явствует из приведенного выше описания «когнитивистской ошибки», употребляется в другом значении: когнитивизм здесь обозначает концепцию, редуцирующую сознание к знанию, т.е. трактующую все компоненты сознания (включая и ценностно-интенциональные) как когнитивные феномены. Приблизительно такой смысл придается этому термину в метаэтической литературе. Это определение в большей степени соответствует его этимологии (ибо латинское cognitio не включает ratio в качестве обязательного элемента), поэтому «когнитивизм» в данной версии не перекрывается «рационализмом», «сциентизмом» и т.п. Когнитивистами могут быть не только «научные рационалисты», но и философы-метафизики, и «чистые гуманитарии», далекие от естественнонаучной методологии. Принадлежность какой-либо теории к когнитивизму определяется, как уже сказано, производимой ею редукцией «духовного» к «познавательному»; конкретные же формы осуществления подобной редукции очень многообразны.
Что касается правомерности самого заимствования из метаэтики слова «когнитивизм» (с его явно выраженным научно-аналитическим колоритом) и применения его в более широком философском контексте (не ограниченном одной только метаэтической проблематикой), то в пользу этой номинативной операции можно привести следующий аргумент: редукционистский принцип, о котором идет речь, хотя и имеет долгую историю, эксплицирован и поименован лишь в 20 веке; использование при этом классического лексикона (с устоявшимися в течение веков значениями слов) не позволяет с достаточной определенностью идентифицировать указанный принцип среди других, «родственных» подходов; поэтому введение нового термина – «когнитивизм» – и его ретроспективное приложение к философскому наследию можно считать, на мой взгляд, вполне оправданным.
3. Противостояние когнитивизма и нонкогнитивизма.
Современный нонкогнитивизм – это не какая-то компактная философская позиция или концепция, это скорее некоторое множество разноплановых методологических положений, конкретизирующих общий тезис о том, что сознание (духовная жизнь, ментальность, психика, идеальное и т.п.) не сводится к знанию и познанию, т.е. включает в себя и некогнитивные элементы. Сам по себе этот тезис прост и очевиден, с ним легко соглашается едва ли не каждый, в чье поле внимания он попадает. Нет нужды, например, в специальном доказательстве того, что некоторые реалии психики – воля, аффекты, побуждения, потребности и т.д. – не являются «знаниями» (в широком смысле этого слова), т.е. не являются «образами» или «моделями» чего-либо (или, во всяком случае, не могут быть редуцированы целиком к своим когнитивным составляющим, если таковые вообще имеются). Однако утверждение о некогнитивном статусе других, более сложных духовных феноменов, именно – ценностных форм сознания (т.е. моральных, правовых, эстетических, политических и пр. учений и суждений), уже не выглядит столь же бесспорным, и в течение нескольких десятилетий (с 20-х по 60-е гг. 20 века) оно было предметом активной философской полемики. Нонкогнитивисты доказывали, что ценностные суждения органически связаны с теми аффективно-конативными феноменами психики, некогнитивность которых общепризнанна, поэтому ценностные суждения нереферентны, они не могут быть истинными или ложными. Когнитивисты отстаивали традиционное представление о том, что оценки, нормы, идеалы и т.п. принадлежат к корпусу знания и потому могут поверяться на истинность или ложность. Правда, фактически предметом когнитивистской интерпретации были не любые оценки и нормы, а лишь те, которые выражаются в объективно-безличной форме – моральные, эстетические и некоторые другие. В отличие от утилитарных оценок, прагматических предписаний, технологических рецептов и т.п. (за которыми явно стоят те или иные интересы, склонности, потребности и прочие «некогнитивные» проявления душевной жизни), моральные (и другие) суждения о «добром», «должном», «прекрасном», «возвышенном» и т.д. легко могут быть истолкованы как истинные или ложные констатации действительного «положения дел». Поэтому именно в этике, эстетике и в других областях гуманитарно-философской мысли, где так или иначе ставится вопрос об «объективных» ценностях, когнитивизм занимает особенно прочные позиции. Нонкогнитивизм же не делает исключения для моральных, «высших» или каких-то еще ценностей, полагая, что всякое ценностное суждение некогнитивно, поскольку за ним в конечном счете обязательно кроется то или иное «человеческое отношение», или субъективная интенция, без которой это суждение, собственно, и не является «ценностным». Нонкогнитивист может, правда, признавать, что моральная интенция качественно отличается от утилитарной, однако и в этом случае моральные оценки и нормы не приобретают познавательного статуса, поскольку указанное разграничение проводится внутри некогнитивной (аффективно-волевой) сферы духа.
Подтверждения своей теоретической позиции нонкогнитивисты (принадлежавшие к неопозитивистским школам) искали, главным образом, на пути логико-лингвистического анализа ценностных текстов и высказываний, когнитивисты же прибегали чаще всего к моралистическому аргументу: если, мол, принять идею некогнитивности ценностных суждений, то мы лишимся возможности различать истинные и мнимые ценности, добро и зло и т.п. и окажемся беззащитными перед моральным релятивизмом, нигилизмом и пр.
4. Парадигмальность когнитивизма.
В последние десятилетия дискуссии по поводу когнитивной или некогнитивной природы ценностей постепенно сошли на нет, и судя по тому, что когнитивистский подход сейчас, как и раньше, доминирует в гуманитарных исследованиях, можно, казалось бы, сделать вывод о том, что указанный моралистический довод перевесил противостоящие ему теоретические доказательства. Однако дело, по-видимому, в другом: ценностный когнитивизм господствует вовсе не потому, что он базируется на каких-либо артикулированных доводах; большинство его сторонников даже не подозревают, что они – «когнитивисты» и что существует иная, альтернативная точка зрения. Инициатива в постановке проблемы и ее обсуждении принадлежала аналитикам-нонкогнитивистам, и когда их аргументация была исчерпана, так и не встретив ни серьезных возражений, ни широкой поддержки со стороны других философов, полемика естественным образом угасла или, вернее, приобрела вялотекущий характер, переместившись на периферию философских интересов.
Можно констатировать, таким образом, что антикогнитивистская идея аналитиков (в отличие от антиметафизической) мало повлияла на развитие философской мысли 20 века, и в этом она разделила судьбу двух других крупных методологических идей, никем не опровергнутых, но по существу и не принятых гуманитарным сообществом. Я имею в виду так называемый «принцип Юма» – логический запрет на выведение суждений долга из суждений факта, и критику Дж.Э.Муром «натуралистической ошибки», состоящей в логически неверном построении дефиниций добра во всей классической философии морали. Неприятие этих концепций проявилось не столько в их отрицании (ибо это означало бы отрицание универсальности логических законов), сколько в негласном «саботировании» выводов, к которым необходимо должен прийти всякий непредвзятый исследователь, взглянувший на творения великих мыслителей прошлого с точки зрения соблюдения ими указанных логических требований. Эти предполагаемые выводы были бы разрушительны для большей части философского наследия, ибо трудно указать такое учение или теорию, где бы строго соблюдались названные логические ограничения. Впрочем, в молчаливом сопротивлении философов логицистской критике есть своя правда, ибо сложившиеся критерии осмысленности и приемлемости гуманитарных построений не во всем соответствуют научным канонам: гуманитарная мысль достаточно толерантна к алогизмам, как и к содержательным ошибкам, если они не препятствуют (а тем более – если способствуют) выполнению ею определенных прагматических, социально-идеологических функций. Обнаружение подобных ошибок в естественнонаучной теории обычно имеет следствием ее упразднение или радикальное реформирование, тогда как гуманитарные концепции при тех же условиях могут устойчиво существовать и развиваться.
Прочность когнитивистского стереотипа по отношению к аналитической критике обусловлена еще и тем, что он органически встроен в исторически сложившуюся систему гуманитарной мысли: он образует общую концептуальную схему, в рамках которой вербализуется и обсуждается прочая проблематика, относящаяся к этой области духа. Данный тип мировоззрения (и связанной с ним духовной практики) представляется его носителям совершенно «естественным» и само собою разумеющимися, поэтому он и оставался фактически не замеченным вплоть до 20 в. Невозможно элиминировать когнитивизм, оставив при этом в неприкосновенности другие – устоявшиеся, привычные – теории и подходы. Поэтому даже те современные философы, которые уверенно различают, разграничивают знания и ценности вообще, нередко смешивают их при рассмотрении конкретных, частных вопросов, поскольку вынуждены строить свои рассуждения сообразно принятым (когнитивистски ориентированным) понятиям и схемам.
Когнитивизм для гуманитарии – это парадигма в том (или близком к тому) смысле, в каком этот последний термин употребляется в науковедении на протяжении последних десятилетий. Парадигмальные идеи и теории определяют общий тип мышления в рамках того или иного ученого сообщества, обеспечивают взаимопонимание ученых, разделяющих эти идеи, несмотря на возможные их разногласия по другим вопросам; и потому вполне естественно, что всякое критическое посягательство на парадигму встречает если не отпор, то, во всяком случае, пассивное сопротивление со стороны ее носителей (причем гуманитарное сообщество в этом отношении намного консервативнее естественнонаучного). Вопрос об истинности или ложности парадигмальной концепции не является для нее критическим: до тех пор, пока система знаний и ценностей, опирающаяся на подобную концепцию, в целом способна достаточно эффективно выполнять объяснительную или вообще какую-либо практически важную (для общества) функцию, этой парадигме самой по себе ничто не угрожает; она останется имплицитно принятой и реально действующей методологической установкой даже в том случае, если обнаружится и будет убедительно доказана ее теоретическая несостоятельность (ложность, неполнота, односторонность и т.п.). И только накопление значительной массы данных, свидетельствующих о нежелательных последствиях доминирования этой системообразующей концепции, может послужить толчком к ее пересмотру. Все это в полной мере относится к когнитивистской парадигме.
5. Ценностно-познавательный эклектицизм как следствие когнитивистской ошибки
Одним из важнейших последствий господства когнитивистской парадигмы является характерная именно для гуманитарной мысли особого рода эклектичность, которая выражается в смешении и взаимоподмене двух разнородных контекстов – теоретического (или вообще познавательного) и практического (нормативно-ценностного). Само по себе наличие ценностных и когнитивных элементов в гуманитарных рассуждениях, конечно, не свидетельствует об эклектичности последних, равно как факт взаимосвязи этих элементов не говорит об их тождественности или о возможности взаимопревращения. Ценностно-познавательный эклектицизм проявляется здесь прежде всего в игнорировании действительных различий между ценностными и когнитивными построениями, – различий как по «природе», «субстрату» (логико-психологическим механизмам и пр.), так и по назначению в составе человеческой деятельности; тем самым создается видимость «сущностного родства» этих двух типов гуманитарной мысли, им приписывается единый, общий для них статус – познавательный. В этой системе представлений считаются вполне корректными выражения типа «практическое знание», «нормативная наука», «научная идеология» и т.д. В результате гуманитарная теория, занимаясь исследованием своего объекта, одновременно (и тем самым) пытается разрешать ценностные коллизии, т.е. берет на себя практические функции, «учит жить»; с другой стороны, практическая философия и те гуманитарные дисциплины, которые как раз и предназначены для «производства» ценностных ориентиров и соответствующего воздействия на сознание людей, сбиваются на описание и объяснение реалий человеческого бытия и на «просветительскую» деятельность (передачу «информации»). Такая взаимоподмена функций имеет следствием снижение как объяснительной эффективности гуманитарной теории, так и практической эффективности «прикладной» гуманитарии.
6. Перспективы конструктивного нонкогнитивизма
Философско-аналитическая (первоначально – неопозитивистская) критика когнитивизма прошла почти незамеченной в значительной мере из-за того, что ее объектом была лишь отдельно взятая идея о всецело познавательной природе ценностных высказываний. Доказав, что данная идея неверна и что ценностные высказывания не могут быть ни истинными, ни ложными (т.е. не являются «научно осмысленными»), нонкогнитивисты сочли свою задачу выполненной. Однако для гуманитарно-философского менталитета подобные «формалистические» выкладки весят очень мало, поэтому нонкогнитивист, желающий сделать свою позицию более убедительной, должен черпать аргументы не только из логического анализа языка, но также и из «эмпирических» наук о сознании, прежде всего из психологии – общей и социальной (хотя эффективность и этих аргументов тоже имеет свои пределы).
Первым шагом к преодолению когнитивизма и его последствий является различение ценностных и познавательных элементов в произведениях классической и современной гуманитарной мысли. Решить эту задачу непросто, ибо в реальных текстах указанные элементы редко предстают в виде логически (и грамматически) прозрачных языковых структур и лексических единиц с ясно выраженным «информативным» или – соответственно – «нормативным» значением; большей частью эти тексты синкретичны в данном отношении, так что сами их авторы далеко не всегда смогли бы (если б задались такой целью) провести четкую разграничительную линию между собственной объяснительной теорией и ценностной позицией.
Значительная аналитическая работа по распознанию этих двух контекстов в моральной философии проделана английскими и американскими метаэтиками, представляющими эмотивистскую и прескриптивистскую школы, однако их усилия не уменьшили сколько-нибудь заметно влияния когнитивизма в этике, – частично в силу уже отмеченных выше особенностей гуманитарного менталитета, невосприимчивого к «формалистической» критике, частью же по причине методологической ограниченности самой метаэтики (о чем будет сказано далее). Большинство других философов-аналитиков, так или иначе различавших знания и ценности, использовали эту дихотомию не для прояснения внутренней структуры гуманитарной мысли (с целью устранения когнитивистской ошибки), а в основном для разграничения науки и гуманитарных дисциплин. Преобладающая в науковедении точка зрения состоит в том, что ценностные суждения инородны для научного знания, поэтому гуманитарные дисциплины (в англоязычной специальной литературе – humanities) не обладают статусом науки (science); правда, при этом часто делается исключение для тех социально-гуманитарных дисциплин (именно – истории, социологии, психологии), которые в целом отвечают общенаучным критериям (включая «ценностную нейтральность» производимого ими знания), хотя и имеют некоторые специфические отличия от естественных наук. Можно сказать, что позитивный интерес к гуманитарии со стороны философии науки направлен в основном на эти немногие дисциплины, доказавшие свою научную состоятельность; бoльшая же часть этой обширной сферы духовной деятельности остается без науковедческой «опеки» и отдается на откуп до-, вне- и антинаучной «методологии», включающей в себя наряду с добротными суждениями здравого смысла также и множество предрассудков, алогизмов и ошибочных стереотипов (в числе которых – стихийный когнитивизм и ценностно-познавательный эклектицизм). Подобное сциентистское пренебрежение проблемами «ненаучной» гуманитарии, как и антисциентистское возведение указанных методологических дефектов гуманитарной мысли в ранг ее самобытных достоинств, имеют общие источники: это, во-первых, наукоцентризм (и в позитивном, и в негативном смысле этого слова), характерный для философского и массового сознания последних полутора столетий; во-вторых, абстрактное понимание гуманитарии как некоего методологически однородного и целостного образования. Через призму этих подходов «ценностно окрашенные» гуманитарные дисциплины (этика, эстетика, педагогика и пр.) видятся либо как нечто всецело «ненаучное», либо, напротив, предстают как самостоятельные науки (стоящие в ряду прочих или занимающие особое положение). В том и другом случае ценностно-познавательный эклектицизм гуманитарии остается незамеченным. Для того чтобы этот эклектицизм стал очевидным, необходим тщательный анализ строения гуманитарной мысли, проведенный с позиций нонкогнитивизма, выявление скрытых для поверхностного взгляда действительных способов рассуждения философов и ученых-гуманитариев. Только таким путем можно обнаружить радикальную дуалистичность гуманитарии, вследствие чего она не поддается однозначной квалификации ни в качестве «науки» (или познания вообще), ни в качестве «не-науки».
Когнитивные и ценностные компоненты рассуждения, как вода и масло, никогда не образуют гомогенной среды, так что всегда сохраняется принципиальная возможность аналитически «опознать» их в их различии. Поле гуманитарной мысли лишь частично перекрыто гуманитарными науками (и гуманитарным познанием вообще); другая часть этой территории принадлежит ценностным учениям, которые, сколь бы рационализированными, концептуальными и вообще «наукообразными» они ни были, принципиально отличаются от наук тем, что непосредственно в себе несут ту или иную «жизненную интенцию» – призывают, побуждают, рекомендуют, «выражают отношение» и т.п. Точно так же в составе любой отдельно взятой гуманитарной дисциплины можно различить и обособить, с одной стороны, объяснительные теории (которые сами по себе не выражают и не защищают никаких ценностных позиций), с другой – жизнеучения (которые не могут быть редуцированы к знанию). Подобному же дихотомическому членению могут быть подвергнуты и отдельные концепции в рамках той или иной дисциплины, и отдельные проблемы, и даже отдельные высказывания и термины, ибо ценностно-познавательный синкретизм характерен почти для всех вербализованных форм гуманитарного сознания. Синкретичен сам язык гуманитарии, поэтому без его «очищения», без уточнения традиционной терминологии невозможно избавиться от смешения ценностного и познавательного контекстов в гуманитарных рассуждениях.
Когнитивизм и, соответственно, ценностно-познавательный эклектицизм в гуманитарии вполне может быть преодолен, если противопоставить ему не негативистский (характерный для многих аналитиков первой половины 20 в.), а конструктивный нонкогнитивизм, ориентированный на последовательное, кропотливое распутывание многочисленных теоретических сплетений, парадоксов, алогизмов, порожденных когнитивистской ошибкой, на их экспликацию, выяснение скрытого в них действительного смысла, на переинтерпретацию старых проблем, нахождение для них новых, более адекватных и эффективных формул. Для философа, убежденного в ошибочности когнитивизма, проведение такой работы представляется необходимым предварительным условием осуществления каких-либо новых гуманитарно-философских проектов, ибо практически вся исторически сложившаяся гуманитарная проблематика, все концептуальные схемы гуманитарии выстроены на когнитивистском фундаменте.