Факт существования среди людей множества разнообразных мнений о законе природы и об основании собственного долга, это, пожалуй, единственное, в чем все люди согласны, и, даже если бы язык хранил молчание, нравы людей, столь противоположные друг другу, достаточно бы свидетельствовали об этом, поскольку мы повсюду встречаем не только отдельных людей или незначительные группы, но целые народы, у которых невозможно обнаружить никакого представления о законе и нравственности. Есть и другие народы, и их очень много, которые пренебрегают теми или иными предписаниями закона природы, не сознавая при этом за собой никакой вины, у которых не только в обычае, но и признается весьма похвальным совершать и одобрять такие проступки, которые другим народам, имеющим понятие о правде и живущим согласно с природой, показались бы совершенно чудовищными. Поэтому у них воровство и позволительно и похвально, а хищные руки разбойников не удерживаются никакими узами совести от насилия и преступлений. У иных нет никакого стыда перед прелюбодеянием, у других нет ни храмов, ни алтарей Богов, у третьих алтари залиты человеческой кровью. Но при таком положении есть все основания сомневаться, обязывает ли закон природы целиком весь род человеческий, непоседливый и непостоянный, живущий по совершенно разным обычаям, движимый совершенно противоположными побуждениями? Ведь трудно поверить, что требования природы столь темны и неясны, что оказываются скрытыми от целых народов. Легко допустить, что некоторые люди от рождения и слепы, и неумны, и нуждаются в проводнике, не зная, куда им следует идти, но кто возьмется утверждать, что целые народы рождаются слепыми? Или это согласно с природой, чтобы целые народы и множество людей оставались совершенно невежественными, а светоч, заложенный в сердцах человеческих, либо вообще был неотличим от тьмы, либо, подобно ложному огню 30 , своим обманчивым светом влек нас к заблуждениям? Подобное утверждение означало бы оскорбление природы, ибо это значило бы, что, провозглашая милость природы, мы в действительности испытывали бы ее жесточайшую тиранию. Но разве когда-нибудь, даже в Сицилии 31 , тирания была столь жестока, чтобы требовать от своих подданных исполнения того закона, который она вместе с тем скрывала от них, требовать подчинения той воле, которую они не могли знать? Законы Дракона, как известно, были написаны кровью, но они были написаны, чтобы их можно было знать. И конечно же, природа, мать всего сущего, не может быть столь жестокой, чтобы требовать от смертных повиновения такому закону, которому она их не научила и который не объявила достаточно ясно. Отсюда, как представляется, следует заключить: либо где-то вообще не существует никакого закона природы, либо хотя бы некоторые народы им не связаны, а потому обязательство, налагаемое законом природы, не является всеобъемлющим.
Но, несмотря на эти возражения, мы утверждаем, что обязательство, налагаемое законом природы, является всеобъемлющим.
Мы только что доказали, что обязательство, налагаемое этим законом, существует. Теперь необходимо рассмотреть, сколь далеко простирается это обязательство. Таким образом, мы утверждаем прежде всего, что обязательство, налагаемое законом природы, является вечным, т. е. не существует такого момента, когда человеку было бы позволено нарушать предписания этого закона; здесь не бывает никакого междуцарствия, никаких Сатурналий, никаких передышек, когда бы в сей державе могли иметь место свобода и вседозволенность. Узы этого закона вечны и неотделимы от существования рода человеческого: они вместе с ним рождаются и вместе с ним исчезнут. Однако это вечное обязательство не должно восприниматься так, как будто бы люди обязаны всегда исполнять все, что повелевает закон природы; это было бы совершенно невозможно, ибо один человек не способен одновременно к различным действиям и точно так же не может исполнять одновременно множество обязанностей, как тело не может одновременно находиться в нескольких местах. Но мы называем налагаемое законом природы обязательство вечным в том смысле, что не существует и не может существовать ни одного момента, когда человек не был бы обязан повиноваться закону природы, если этот закон что-то повелевает людям или какому-то человеку. Таким образом, обязательство остается вечным, но может не распространяться на действие; обязательство, налагаемое законом, никогда не изменится, как бы часто ни менялись обстоятельства и условия действий, которыми определяется наше повиновение закону; мы можем иногда не действовать согласно закону, но не можем действовать вопреки ему; на нашем жизненном пути иногда разрешается отдых, но никогда – заблуждение. Однако относительно соблюдения закона природы следует заметить следующее.
Во-первых, существуют вещи, недопустимые при всех обстоятельствах, и такого рода обязательство налагается на нас навечно, как любят выражаться схоластики, т.е. вообще не бывает такого момента, когда разрешалось бы безнаказанное совершение подобных поступков, как, например, воровство, убийство и проч. Поэтому насилием или хитростью лишить кого-нибудь его имущества всегда будет преступлением и никто не может осквернить себя чужой кровью, не обрекая себя на возмездие; от всего этого и тому подобных вещей мы обязаны воздерживаться навеки.
Во-вторых, существуют другие вещи, к которым закон природы требует от нас уважения: таковы благоговение и страх перед Божеством, почтение к родителям, любовь к ближнему и тому подобное. Это мы обязаны соблюдать всегда, и не бывает такого момента, когда можно освободиться от этих чувств или относиться к подобным вещам иначе, чем того требует закон природы.
В-третьих, есть вещи, в отношении которых от нас требуется некое внешнее действие, например исполнение обрядов культа, утешение скорбящего ближнего, помощь страждущему, предоставление пищи голодающему. Все это мы обязаны делать не всегда, а только в определенный момент и в определенных обстоятельствах: ведь мы обязаны принимать в свой дом и кормить не люБого человека и не во всякое время, а только тогда, когда несчастье, постигшее его, требует от нас милостыни и наше имущественное положение позволяет нам оказать ее.
В-четвертых, существуют, наконец, и такие вещи, когда предписывается не само по себе действие, а лишь сопровождающие его обстоятельства. Например, при повседневном общении в нашей обыденной жизни разве кто-нибудь обязан говорить о своем ближнем и вмешиваться в чужие дела? Конечно, никто. Любой волен говорить или молчать, и никто не может его осудить за это. Но если кто-то вдруг захочет упомянуть о другом, то закон природы повелевает делать это добросердечно и дружески и не говорить такого, что может повредить его репутации или достоинству. В данном случае «материя» действия безразлична, детерминированы только обстоятельства. Здесь налагаемые законом обязательства не абсолютны, а обусловлены, и в нашей власти и от нашей мудрости зависит, захотим ли мы предпринять какие-то действия, относительно которых мы связаны обязательством. Очевидно, что во всех этих случаях обязательство, налагаемое законом, остается равно неизменным, исполнение же нашего долга таковым не является. В первых двух случаях мы всегда обязаны подчиняться актуально, в двух же последних мы также всегда обязаны подчиняться, но лишь тому, что мы должны исполнять время от времени и последовательно, в зависимости от обстоятельств места и времени, так что иногда действие может прекратиться, обязательство же – никогда.
Далее. Мы называем обязательство, налагаемое законом природы, всеобъемлющим не потому, что любой закон природы обязывает люБого человека, ибо это было бы невозможным, поскольку многочисленные предписания этого закона имеют в виду разнообразные отношения людей между собой и основываются на них. Ведь у государей есть множество привилегий, не распространяющихся на народ, есть множество обязанностей подданного, которые касаются только подданного и не могут иметь отношения к государю; обязанность полководца – указать рядовым воинам их позиции, обязанность же воинов – удерживать их; и не подобает родителям почтительно и униженно приветствовать своих детей. Обо всем этом следует коротко сказать так. Все те предписания закона природы, которые являются абсолютными, а к ним относятся те, что говорят о воровстве, прелюбодеянии, клевете, а с другой стороны – о религии, благочестии, верности и т.д., все они, повторяю, и подобные им равно обязывают всех людей и повсюду, государей и подданных, простой народ и знатных вельмож, родителей и детей, варваров, так же как и греков; и нет такого народа или человека, столь далекого от всякой человечности, столь дикого, столь беззаконного, который не был бы связан узами этого закона. Но эти требования закона природы, имеющие в виду различные жребии людей, находящихся в разнообразных отношениях между собой, связывают их только в зависимости от требований, налагаемых их обязанностями, частными или общественными; ведь одни обязанности у короля, другие – у подданного; каждый подданный обязан повиноваться государю, но каждый человек не обязан быть подданным, ибо некоторые рождаются королями; кормить и воспитывать детей – это обязанность отца, однако же никто не обязан быть отцом. Таким образом, обязательство, налагаемое законом природы, всюду остается одним и тем же, жизненное же положение – различным; долг подданного всюду одинаков – и у гарамантов, и у индусов, и у афинян, и у римлян.
Исходя из сказанного, мы утверждаем, что обязательство, налагаемое законом природы, во все времена, во всем мире сохраняет свою силу во всей неприкосновенности и цельности. Потому что если он не обязывает всех людей, то либо в силу того, что какой-то части человеческого рода он неприятен, либо потому, что вообще отвергается. Но ни того, ни другого сказать нельзя.
Во-первых, нельзя сказать, что некоторые люди настолько свободны от рождения, что даже не подвластны этому закону. Ведь это не частный и установленный людьми закон, имеющий в виду данные обстоятельства и непосредственную выгоду, но неизменное и вечное моральное правило, установленное самим разумом, а потому прочно коренящееся в основах человеческой природы; нужно сначала изменить человеческую природу, для того чтобы мог быть изменен или отменен этот закон, ибо между ними существует взаимосвязь, и то, что соответствует разумной природе, в той мере, в какой она остается разумной, необходимо должно оставаться таковым вечно, и неизменный разум будет повсюду диктовать одни и те же моральные правила. Следовательно, поскольку все люди от природы разумны, а между этим законом и разумной природой существует взаимосвязь, познаваемая благодаря светочу природы, то все наделенные разумной природой, т. е. все вообще люди, где бы они ни жили, необходимо связаны этим законом. Поэтому, если естественный закон обязывает хотя бы некоторых людей, то необходимо, чтобы он с совершенно тем же правом обязывал всех, потому что у всех людей одни и те же основания их обязательства перед законом, один и тот же способ познания, одна и та же природа. Ведь закон этот зависит не от изменчивой и непостоянной воли, но от вечного порядка вещей. Мне, во всяком случае, представляется, что некоторые статусы вещей неизменны и некоторые обязанности, рожденные необходимостью, не могут быть иными не потому, что природа или, лучше сказать, Бог не смогли создать человека иным, но потому, что раз уж он создан именно таким, наделен разумом и другими способностями, рожден для того, чтобы жить в условиях этой жизни, то из его природной конституции неизбежно следуют некоторые определенные его обязанности, которые не могут быть иными. Ибо, как мне кажется, из природы человека, если он человек, обязанность любить и почитать Бога и исполнять прочие требования разумной природы, т. е. соблюдать закон природы, следует с такой же необходимостью, как из природы треугольника, если это треугольник, следует, что три его угла равны двум прямым, хотя, быть может, есть весьма немало людей, до такой степени невежественных и нелюбопытных, что они не задумываются над этим и не имеют представления об этих истинах, столь очевидных и столь несомненных, что невозможно даже представить что-либо более ясное. Поэтому никто не может сомневаться, что этот закон обязывает всех людей до единого.
Во-вторых, отсюда также понятно, что это естественное право никогда не будет отменено, поскольку люди не могут отменить этот закон, ибо они подчинены ему, а подданные не могут менять законы по своему произволу, да и Бог, конечно, не захочет этого. Если в своей бесконечной и вечной мудрости он создал человека таким, что эти его обязанности неизбежно следуют из самой природы человека, он, конечно, не изменит уже сделанного и не создаст новое поколение людей, у которых были бы иной закон и иные моральные принципы, и раз уж закон природы существует вместе с данной человеческой природой, то вместе с ней исчезнет. Бог мог создать людей такими, чтобы они не имели глаз и не нуждались в них. Но коль скоро они имеют глаза и хотят иметь их открытыми, а солнце светит, они неизбежно познают смену дня и ночи, воспринимают различие красок и собственными глазами обнаруживают различие между прямым и кривым.
Другие аргументы, подтверждающие универсальность налагаемого законом природы обязательства, могли быть выведены апостериори из тех несчастий, которые бы последовали, если бы мы предположили, что эта обязательная сила где-то иссякла; ведь тогда бы не стало никакой религии, никакого человеческого сообщества, никакой верности и бесконечного множества других вещей в том же роде – достаточно одного упоминания об этом. Нам остается теперь коротко ответить на некоторые возникающие здесь сомнения.
Во-первых, можно следующим образом доказать, что обязательство, налагаемое законом природы, не является вечным и всеобъемлющим. По всеобщему согласию существует закон природы, гласящий: «Каждому – свое», т. е. «да никто не похитит и не присвоит себе чужого». Налагаемое этим законом обязательство может прекратиться по воле Бога, как написано о евреях, когда они ушли из Египта и вторглись в Палестину. На это мы ответим отрицанием малой посылки. Ведь если бы Бог приказывал кому-нибудь не отдавать взятое взаймы, то обязательство, налагаемое законом природы, не прекращалось бы, но прекращалось бы владение вещью; Не закон бы нарушался, но менялся бы хозяин, ибо прежний владелец теряет вместе с вещью и право на нее; действительно, дары судьбы никогда не являются настолько нашими, чтобы перестать принадлежать Богу; именно он, высший хозяин всего сущего, может по собственной воле, не нарушая справедливости, даровать принадлежащее ему кому угодно.
Во-вторых, если в одном случае мы обязаны повиноваться родителям, а в другом не обязаны, значит, обязательство, налагаемое законом природы, не является ненарушимым; ведь, когда государь приказывает нам иное, мы не обязаны повиноваться родителям. На это мы ответим, что мы обязаны подчиняться требованиям родителей только в том, что дозволено, и это обязательство никогда не может прекратиться. Ведь если король повелевает нам нечто иное, то в этом случае требования родителей становятся недозволенными, например оставаться дома и заниматься имением, когда король призывает на войну. Таким образом, налагаемое законом природы обязательство вообще не теряет силу, но изменяется природа самой вещи.
В-третьих, если кто-нибудь усомнится в том, является ли налагаемое законом природы обязательство всеобъемлющим, поскольку столь различны представления людей о собственном долге и столь различны их нравы, то на это следует сказать, что эта несхожесть людей и в образе жизни, и во взглядах существует не потому, что закон природы различен у разных народов, а потому, что то ли под влиянием древних традиций и местных обычаев, то ли увлекаемые страстями, они усваивают чуждые им моральные представления и, не позволяя себе обратиться к разуму, подчиняются чувственному побуждению, подобно животным следуя за стадом; ибо в равной мере может заблудиться тот, кто не хочет раскрыть глаза, как и тот, кто родился слепым, хотя, быть может, у него дорога не так уж трудна и зрение достаточно острое.
О младенцах и глупцах нет необходимости говорить; ведь, хотя закон и обязывает всех, кому он предназначен, он не обязывает тех, кому он не предназначен, а не предназначен он тем, кто не способен его понять.
Локк Дж. Сочинения в 3 т.: Т. 3. – М.: Мысль, 1988. – С. 40–47.