Уже само название предлагаемых заметок предельно прозрачно определяет выбранный подход к анализу как структуры морали, так и ее функционирования. Однако следует согласиться с Р.Г.Апресяном в том, что сохраняется концептуальная неопределенность понятия общественной морали и, соответственно, не ясны параметры социально-этического анализа.
С другой стороны, для постсоветской этики достаточно традиционным является деление морали с точки зрения ее объема на индивидуальную и общественную. При этом предполагается, что на уровне общественной морали ключевую роль играют идеология, теоретическое обоснование культивируемых ценностей и их воплощенность в практике. При этом фактически признавалась институализированность морали посредством постулирования ведущей роли в формировании нравственности личности коммунистической партии.
В данных заметках мы остановимся только лишь на некоторых моментах, связанных с содержанием статьи Р.Г.Апресяна.
Как справедливо отмечает в своей статье Р.Г.Апресян, «в социальной этике существенны отношения сообщества к личности (как персонализированному индивиду), к членам сообщества (неперсонализированным индивидам), а также к институтам власти».
В связи с этим любопытно будет отметить тот факт, что в основных способах функционирования морали и в механизмах регуляции поведения личности в нашей советской истории, несмотря на всю идеологическую составляющую, которая призвана была продемонстрировать коренную переоценку моральных ценностей, мораль по сути своей остается традиционной. Поменялись только лишь знаки. Несомненным остается оправдание действий субъектов некоей социальной «сверхзадачей». В случае нашей недавней истории – это освящение, придание смысла поступкам индивида апелляцией к высшему, т.е. коммунистической идее.
Если несколько схематизировать, то, пожалуй, можно утверждать, что традиционная мораль и представляет собой общественную мораль. И одним из основных аргументов можно представить тот факт, что внутренний мир личности не представляет собой самостоятельной ценности. Принципиально в основе своей функциональное выполнение индивидом своего (пред-) назначения, которое уже начертано (не важно – традицией, либо различными элитами). Иначе говоря – то, что можно назвать предзаданностью основных смысложизненных ориентиров не самим индивидом, а содержанием той социальности, которая доминирует на данной ступени исторического развития. При этом не суть важно, что представляет в содержательном плане эта социальность – будь то религиозная, политическая или национальная и т.п. идея. Содержание практически не меняет сути взаимодействия индивида с обществом. Более того, в истории представлены моменты, когда говорить о содержательной характеристике индивидуальной морали достаточно проблематично. В этом случае поведение индивида жестко оценивается с точки зрения соответствия неким эталонам. И если оно не вписывается в определенные параметры – следуют жесткие (а иногда жестокие) социальные санкции. Ситуация, в которой индивид существует в рамках внешней регламентации, не требующей формирования внутренних механизмов самоконтроля, хорошо описана в исторической литературе, в частности в прекрасных трудах А.Я.Гуревича (1). В рамках традиционной культуры реализуется попытка подвести все многообразие жизненных моральных ситуаций под универсальное правило. Личностная уникальность не просто не принимается в расчет – она в принципе не нужна.
В ней происходит построение строгой иерархии моральных ценностей, при том, что сама действительность в значительной мере морализируется и рассматривается сквозь призму реализации высшей цели – строительства коммунизма, «царства Божия», национального государства и т.д.
Иначе говоря, система ценностей, исходя из заданной роли морали как средства достижения каких-либо целей, принимала вид, определяемый реальной социокультурной доминантой, как правило, политической, религиозной или национальной. Моральные нормы в таком случае зависимы от той или иной социальной доминанты, и с неизбежностью происходит процесс отчуждения их от индивида. Предполагается, что в своей совокупности они образуют некую модель идеального человека. Соответственно, как это было в нашей стране, вся идеологически-пропагандистская работа и, следовательно, воспитательная практика сводилась к воздействию на моральное сознание личности с целью «подтягивания» его к некоему идеалу. В качестве такового выступал моральный кодекс строителя коммунизма. Любопытно отметить то, что первоначально эта пропаганда имела некоторые духовные опоры, которые, в основном, базировались на энтузиазме людей. Однако, со временем превращаясь в формализованную процедуру и не «подпитываемая» реалиями жизни, она начинает «работать» на саму себя, находя в себе же самой и цели, и основные критерии эффективности, испытывая при этом гордость за достижения в формировании «нового человека».
Можно утверждать, что не только отдельные элементы традиционной морали, но и сам способ взаимодействия человека и общества, основные регулятивные механизмы представлены в социальной практике вплоть до современного периода социальных трансформаций.
Для характеристики степени воплощенности в практике общественной морали наиболее эвристичным представляется понятие нравственной культуры (2), которое характеризует то, что вошло в жизненную практику, показывает уровень восприятия в общественном сознании и степень воплощения в поведенческих актах моральных идеалов и ценностей. Именно с помощью данного понятия можно описать то, что вошло в повседневную практику нравственных отношений, что вошло в обычаи, привычку, то, как своеобразно преломляются моральные нормы и ценности в зависимости от этнических, религиозных, социальных особенностей общества. Нравственная культура характеризует мораль, которая ограничена историческими условиями своего реального воплощения.
В значительной степени то, что идентифицируется в качестве общественной морали одним из ее компонентов можно свести к моральной идеологии. Последняя существует только в контексте реальной истории, т.е. в противопоставлении различных интересов, политической борьбы. Моральная идеология, которая понимается как совокупность культивируемых властью и элитой идей, программных целей нравственного развития, как правило, связана с доминирующей на данном этапе развития общества политической линией, содержание которой задается властными структурами. В контексте реальной социокультурной ситуацией такого рода доминантой может стать практически любая цель – от религиозной (строительство царства Божия на земле) до национально-шовинистической (например, с идеей превосходства определенной нации). В таком случае моральная идеология связана с ролью оправдания всех действий, направленных на приближение реализации этих целей. Как свидетельствует история, моральная риторика превалирует именно в государствах, где правящая элита отнюдь не отличается приверженностью гуманным деяниям. В таком случае мораль, как правило, рассматривается как одно из средств манипуляции человеческим сознанием и поведением.
Непредвзятый анализ истории культуры свидетельствует о том, что господствующая моральная идеология далеко не всеобъемлюща. Несмотря на явное стремление со стороны официальных социальных институтов регламентировать жизнедеятельность индивида буквально во всех ее сферах – от идеологических до интимных – всегда остаются те ниши духовной жизни, которые свободны от жесткой зависимости от господствующих и культивируемых официальных ценностей. Именно благодаря такого рода свободному духовному пространству, параллельно с официальной существует иная система моральных ценностей, которая иногда не просто сосуществует с ней, но и противоречит содержанию пропагандируемой моральной идеологии.
Как показал М.М.Бахтин, таким «противовесом», к примеру, в средневековом обществе предстает культура, которую он определял как «смеховую», «карнавальную», в конечном итоге находящую свою основу в народной культуре. В ней осуществляется реабилитация того, что не имело «права гражданства» в официальной системе моральных ценностей. М.М.Бахтин отмечает: «Народная культура прошлого всегда, на всех этапах своего тысячелетнего развития, стремилась победить смехом, протрезвить, перевести на язык материально-телесного низа (в амбивалентном значении) все узловые мысли, образы и символы официальных культур». (3) Эти культуры – официальная и народная – существуют в разных мирах. Полагаем, что это сосуществование двух культур характерно не только в прошлом, оно присуще любому обществу. В истории меняются только доминанты господствующей культуры. Для средневековья – это религия, для других эпох это может быть политика, национализм и т.д.
Второй момент, который требует своего осмысления. Как пишет Р.Г.Апресян, «общественная мораль институциональна. Мораль общества зиждется на организационно и процедурно поддерживаемых установлениях. Это могут быть общепринятые установления – традиции и порядки, принятые в обществе, или частные – кодексы, уставы, регламенты, прянятые в разного рода коллективах (сообществах, корпорациях, организациях). Проблема институтов как фактора действенности морали с особенной остротой проявилась в связи с обсуждением более специального вопроса о функционировании корпоративных и профессиональных моральных комплексов, в том числе, кодифицированных».
Проблема институциональности морали во многом связывается с ее кодификацией. Но ведь это также идеология – но только идеология конкретных корпораций, объединений и т.п.
Моральные кодексы – в той форме, как они сегодня формулируются и в той мере, как они обосновываются и поддерживаются – остаются ли они в собственном значении этого слава моральными? Или же к ним более точно применимо определение квази-моральных, а может быть точнее – квази-правовых?
На чем основывается данное мнение. Невыполнение норм морального кодекса корпорации влечет за собой наказание, в значительной мере похожее на административное или дисциплинарно-юридическое. Создаются комиссии по этике (или что-либо сродни с ними), которые выносят соответствующий вердикт. Возьмем нейтральный пример из романа Кутзее «Бесчестье»: комиссия по этике прямо не выносит решение об увольнении профессора университета за «неформальные» отношения со студенткой (это делает ректор), но итог обсуждения – рекомендация уволить, что фактически означает одно и то же.
Проведем аналогию со спортивными правилами, которые также не являются в полном смысле юридическими. Или правила, принимаемые спортивным сообществом, которые иногда не соответствуют общеправовым нормам, например, о трансферах спортсменах, которые значительно ограничивают возможности найма на работу – ограничения количества легионеров и тому подобные. Судья выносит вердикт мгновенно во время игры. Решение должно соответствовать правилам конкретной спортивной игры. Но фактически то же самое делают и комиссии по этике: они выносят пусть во временном отношении не столь скоропалительное, но в соответствии с «правилами игры» данной корпорации решение. Тем не менее моральная оценка события далеко не всегда совпадает с кодифицированными нормами соответствующей корпорации.
Когда Зидан ударил головой соперника, решение арбитра было правильным (с точки зрения правил игры) и мгновенным. Общественное же мнение было не столь однозначным по причине возможного оскорбления великого футболиста.
По аналогии можно утверждать, что нормы этических кодексов корпораций фактически отождествляются (или сращиваются?) с правовыми (административными). Они принимаются высшим органом организации и поддерживаются административным ресурсом для контроля за их выполнением. Критерий добровольности (свободы выбора) фактически отсутствует в конкретных корпоративным правилах. Можно говорить о добровольности выбора профессии или даже конкретного места работы, но внутри этой профессиональной деятельности – ограничение, возможно не совпадающие с волеизъявлением конкретного человека (упрощенно говоря, он всегда носил длинные волосы или серьгу в ухе, которые недопустимы в данной корпорации).
Попытки с помощью различного рода моральных кодексов или произвольно устанавливаемых правил всегда терпели неудачу в реальной истории. Можно вспомнить и обязанности цензора в Римской империи, которые иногда возлагали на себя одиозные императоры, и деятельность партии по воспитанию советского человека, которая привела к противоположному от первоначальных целей результату. Эпохи разные, неэффективность попыток тотальной регламентации жизни человека практически одинакова (хотя «истинноверующие», по Хофферу, были всегда).
Современная культура характеризуется, с одной стороны, атомизацией морального мира, а с другой – изменившейся ситуацией под воздействием «феномена 11 сентября». Плюралистичность морали не может быть безбрежной, но тем не менее традиционные механизмы регуляции поведения индивида сегодня «не работают».
Если мораль рассматривать одним из элементов управления обществом, тогда вполне оправданным будет создание некоего универсального кодекса поведения. Но тогда в абсолютизации этой роли мораль превращается в свою противоположность и растворяется за ненадобностью. Мы начинаем с несомненно полезных регламентаций в профессиональной деятельности. Затем мы переходим в сферу защиты личности от различных насильственных посягательств. И постепенно приходим к необходимости того тотального контроля, от возможностей которого приходили в ужас многие мыслящие субъекты. Видеонаблюдение в офисе, в магазине, в подъезде собственного дома… А далее где? Дома, в сауне… И все во благо самого человека.
См.: Гуревич А.Я. Гуревич А.Я. Проблемы средневековой народной культуры. – М.: Искусство, 1981. – 359 с. Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников. – М.: Искусство, 1989. –368 с. Гуревич А.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. – М.: Искусство, 1990. – 396 с.
См.: Лаптенок А.С. Нравственная культура общества: преемственность и новации. – Минск: НИО, 1999.
Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. – М.: Худож. лит., 1990. С. 436.