Я.С.Яскевич

Динамика и институционализация общественной морали: от классики к современности

Дискуссия «Общественная мораль»,
2006–2007, 2009.

Исследование категориальной матрицы общественной морали или социальной этики (“social morality”, “social ethics”) профессором Р.Г.Апресяном позволило выявить ее содержание, устройство и параметры (1) и зафиксировать отличие общественной морали от идеальной морали личностного самосовершенствования по набору ценностных параметров и способу регуляции. Ретроспективный анализ динамики форм общественной морали показывает их специфику, в зависимости от взаимодействия индивидуального и коллективного субъектов морали. Если нормы и ценности общественной морали коллективных субъектов традиционного общества задавались господством таких сообществ, как племя, семья, клан, этническая группа и санкционировались соответствующими привилегированными группами (воины, граждане благородного происхождения, культовой причастности и т.п.), задавая единую нравственную матрицу поведения отдельного индивида, делая его личностью, то в условиях постмодернистского мультикультурализма ситуация резко меняется.

Общественная мораль: ретроспектива и критерии различения

Уже эпоха модернизации, изменившая структуру социальных групп, статус индивидуального и коллективного субъектов морали, когда коллективными субъектами нравственности выступают классы и национальные государства, трансформировала господствующий тип нравственной регуляции.

Классический научный рационализм, ориентирующийся в качестве исходных принципов на абсолютные истины, распространяется и на другие типы рациональности: экономическую, направленную на получение максимальной прибыли, политическую, предполагающую разумное и эффективное воплощение власти, нравственную, предполагающую, что общественная и личная мораль строятся по единым критериям разума. Рациональная природа субъектов морали гарантировала универсальное единство совместного решения относительно ценностей общественной морали, поскольку все без исключения люди считались способными к осознанно-самостоятельному моральному суждению и поведению. Автономный, рационально мыслящий субъект эпохи Рационализма и Просвещения сформирован в духе рационалистической мотивации и универсальных установок в отношении системы ценностей. Его идентификация, в отличие от субъекта традиционного общества, субъективность которого и принятие ценностных оснований социальной жизни в качестве личных нравственных приоритетов конституциировалась безболезненно, требовала дополнительных усилий. Небольшая дистанция между личной и общественной моралью, характерная для традиционного общества, в эпоху капитализма с его стратегиями отчуждения увеличивается, демонстрируя разрыв между ценностями и механизмами функционирования личностной и общественной морали социальных институтов.

Гипостазированный в этике Нового времени атомизированный субъект был предоставлен самому себе, в силу чего добродетели и обязанности, человеческое счастье рассматривались вне контекста межчеловеческого общения, а классическая моральная философия, озабоченная Я, не погружала Я в отношение с персонализированными другими субъектами. В противовес универсалистской этике, дискурсивная этика Ю.Хабермаса, как процедура постоянно возобновляющего открытого утверждения предполагала конкретизацию и обоснование абстрактных норм и принципов, предоставляя каждому члену сообщества возможность включиться в обсуждение, высказать свое мнение, отстоять свой интерес. В мультикультурных сообществах индивиды могут поддерживать свою идентичность и конструктивно действовать лишь как партнеры. Специфика интерпретации и понимания морали здесь заключается в их креативном характере, способности постигать, созидать и обогащать смыслосодержание нравственных регулятивов в процессе коммуникативного партнерства. Этика дискурса или этика Другого всегда обладает характером свершения, осуществления, события, задавая многообразные стратегии интерпретации, смещения семантического акцента на каждого из членов сообщества, готового включиться в обсуждение в процессе открытого коммуникативного процесса, обеспечивая обновление и творческое переосмысление моральных принципов и требуя новых способов регуляции поведения. В проблемное поле моральной регуляции и рефлексии входят общественные отношения и отношения между отдельными социальными группами, детерминируя становление и самоопределение профессиональных практико-ориентированных этик.

В контексте постмодерна и современных глобальных процессов в экономике, политике, культуре, актуализация проблем общественной морали сопровождается ее кризисом, переосмыслением ее оснований, базирующихся на моральных установках изолированного, автономного индивида, самосознание, разум, самодостаточность и классовая принадлежность которого внутри национального государства определяли матрицу его идентичности.

Системная трансформация современного общества детерминирует как переосмысление самосознания и классовой принадлежности отдельных личностей, структуры и статуса коллективных субъектов и соотношение индивидуального и коллективного субъектов нравственных отношений, так и механизмы национальной самоидентификации. Наступает «конец больших социальных групп» (2) в мире национальных государств и классов, наций как определяющих компонентов социальной структуры классического социума, политических партий на фоне усиления статуса многообразных внеполитических общественных движений (за права человека, феминизма, «зеленых» и т.п.), традиционных форм организации семьи как социального института с ее инновационными проявлениями в виде «шведской семьи», полигамной мусульманской, семьи геев, гетеросексуальной моногамной семьи и т.д. Динамика общественной морали может быть представлена в виде нижеприводимой таблицы.

Таблица 1.

Динамика общественной морали

В отличие от классической эпохи, где мораль носила неинституциональный характер регуляции поведения индивидов, в современном обществе возникает потребность в институционализации общественной морали, формируются новые институты морали – этические комитеты по этике и биоэтике, комиссии по экологии, комиссии по этической оценке и экспертизе научных проектов, советы по корпоративной и профессиональной этике и т.д. «Проблема институтов как фактора действенности морали с особенной остротой, - замечает Р.Г.Апресян, - проявилась в связи с обсуждением более специального вопроса о функционировании корпоративных и профессиональных моральных комплексов, в том числе, кодифицированных» (3). Формируется своего рода социальный заказ на разработку регулятивов общественной морали и нравственных норм в самых различных областях – в науке, политике, праве, экономике, культуре.

Политика, мораль, право: дискурс взаимодействия

Глобализация мировой истории, степень ответственности принимаемых на локальном и международном уровнях решений актуализируют сегодня необходимость разработки принципов моральной регуляции общественных отношений, отношений между отдельными государствами, сообществами, социальными группами. В рамках новой морали, как общественной морали, формируются дискурсивные этики, позволяющие в отличие от универсалистской этики членам сообщества включаться в обсуждение с целью защиты своих интересов, поддержания своей идентичности и партнерского взаимодействия. В социальной этике весьма важны отношение общества к личности, к членам сообщества, к институтам власти. В этом плане показательна динамика взаимоотношений политики и морали в исторической ретроспективе.

Как особая форма социальной деятельности политика возникает вместе с государством и иерархической системой власти, призванной в обществе обеспечить необходимый порядок на основе четкого разграничения отношений господства и подчинения. Политика на первых порах была вплетена в общий социокультурный контекст, совпадала с государством и его управлением, основывалась на этических принципах справедливости, блага и долженствования.

В средневековой культуре политике свойственен религиозно-теологический характер этического обоснования политики. Основной ее тезис – «Всякая власть от Бога», Бог – Творец государства. Провозглашается не только естественная необходимость государства, но и религиозное санкционирование церковью государственной власти, дается религиозное оправдание и легитимизация социально-политического порядка и определение места человека в нем.

В эпоху Возрождения политика пронизана моралью, она вместе с государственно-административным управлением получает правовую и этическую санкцию, философско-антропологическое обоснование, подчеркивая достоинство человека, его этические ценности, гражданскую позицию и активность. Позиция крупнейшего политического мыслителя и деятеля позднего средневековья в Европе Н.Макиавелли связана с автономизацией политики и этики. В «Государе» он утверждает, что сохранение власти государя зависит от его умения отступать от справедливости и добра.

Тенденция, связанная с автономизацией политики от морали, усиливается в социальной философии Нового Времени. Политика определяется как сфера управления государством, гражданских обязанностей и прав человека.

Уже в первой половине 18 в. становится ясно, что политика представляет собой специфическую и совершенно самостоятельную область общественной жизни, имеющую свои нормы, принципы, ценности, отличные от морали, религии, экономики. У И.Канта политика совпадает с гражданско-правовым состоянием, с политической общностью, представленной в государстве и его правовых законах. И.Фихте также рассматривает политику как применение учения о праве к существующим формам государства. Г.Г.Ф.Гегель пытается преодолеть разрыв политики и морали, дает этическое обоснование политики, отождествляя государство с добродетелью нравственной идеи.

Определение же специфики политики как системы властных отношений и институтов власти в начале 20 в. приводит к решающей трактовке политики как автономной сферы социальной жизни. Политика, с точки зрения М. Вебера, означает «стремление к участию во власти или к оказанию влияния на распределение власти». Кто занимается политикой, тот стремится к власти как к средству, подчиненному другим целям (идеальным или эгоистическим), либо к власти «ради нее самой», в политике главной целью является власть, а средством выступает насилие. Власть при этом рассматривается или как власть элит, или как власть господствующего класса, или как поле, пронизывающее все виды взаимодействия людей. Циркуляция или круговорот элит является, согласно В.Парето, движущей силой форм правления, как и для Г.Моска, рассматривавшего политическую науку как науку о правящем классе или элите.

Тотализация политики как власти, отождествление ее с феноменом власти, проникновение политики во все сферы жизни (религию, культуру, образование, хозяйство) становится для 20 века господствующей установкой в отличие от классического капитализма с его автономизацией политики от экономики, морали от культуры. Интегрирующая функция политики в обществе, экономике и культуре подчеркивается в структурном функционализме П. Парсонса, который рассматривает власть как ядро политической системы, которое пронизывает все подсистемы общества, начиная от экономики до поддержания культурных образцов и процессов институциализации власти.

Обобщая существующие в современной социальной философии интерпретации политики, можно выделить следующие ее версии (программы), в которых различный статус отводится морали и праву (4).

1. Институциональная, в рамках которой политика рассматривается как деятельность институтов государства, управленческих структур, исследование механизмов распределения власти между ними и принятие решений, изучение законодательных актов и выявление смысла законов. Политика здесь тесно переплетается с правом и индифферентна по отношению к морали.

2. Силовая, имеющая глубокие корни в истории политической мысли, начиная от Н.Макиавелли и заканчивая М.Вебером, трактующая политику как борьбу за власть, волю к власти (Г.Моска, Р.Даль и др.). С этой точки зрения, все политические формулы типа «свобода, равенство, братство» или «демократия народа, осуществляемая народом и ради народа» лишь маскируют волю к власти и по существу отрицают роль нравственных ценностей в политике.

3. Структурно-функциональная, рассматривающая политику как саморегулирующуюся систему в контексте более обширной социальной системы и выполняющую разнообразные политические функции в зависимости от социального поля: формулирование интересов, правил; политическая социализация; политическая коммуникация; судебные решения и др. Исходя из оппозиции «процесс-структура», структурный функционализм (П.Парсонс) рассматривает власть как ядро политической системы, которое детерминирует функционирование всех остальных подсистем общества (экономическую подсистему, подсистему интеграции и подсистему культурных образцов, процессы институциализации власти). В рамках этого подхода особенно актуальна проблема обоснования отдельных дискурсивных этик.

4. Плюралистическая коммуникативная, прелагающая рассматривать политику как согласование процессов, сферу сотрудничества, переговоров, процесс взаимоприспособления власти и общества, торга и переговоров, нахождение согласия и компромисса, принятия приемлемых для всех решений. В этом случае предполагается фундаментальное равенство индивидов, ориентация на максимальную свободу человека, на приоритеты западных либеральных демократий, и как результат – формирование идеалов коммуникативной этики.

Политический дискурс, ориентированный на нравственные императивы, задает моральную матрицу функционирования политической системы общества, совокупность действий субъектов политики по осуществлению своих специфических функций в сфере власти, технологии осуществления власти, выработки и принятия политических решений, взаимодействия правительства, парламента, партий и других политических сил. Это находит преломление в политической практике, организационной и контрольной деятельности, конкретном управлении, подборе и расстановке кадров, обмене информацией и т.д., включая формирование политических приоритетов, выдвижение их на авансцену социума, формулирование актуальных проблем, требующих правительственных решений и политических решений; приведение в действие механизма реализации принятых решений; нравственную оценку результатов политических действий и решений.

Многомерность политики, разноречия в трактовке ее целей, задач, содержания, обособление политики в автономную сферу жизни общества, необходимость исследования взаимодействия политики и морали в различных социокультурных контекстах становятся причинами формирования нравственно-политического дискурса, выявления его особенностей в различных культурах, специфические проявления политики в различных культурах, статус политического дискурса и меру его автономности относительно других сфер общественной жизни.

Выявляя специфику, статус и роль политики на Востоке и Западе, А.С.Панарин отмечает, что на Востоке, как и в традиционном обществе вообще, основным вопросом политики является вопрос об обеспечении общественного порядка и ограждения общества от хаоса. Проблема традиционной философии политики – как обеспечить порядок, стабильность и преемственность. Вместо дилеммы «порядок или хаос» в модернизированных обществах Запада обсуждается дилемма «демократический или авторитарный порядок», делается акцент не на порядок вообще, а на способах обеспечения демократического порядка. Таким образом, если на Востоке политика выступает как процедура обеспечения порядка, носители которого заранее известны, так как речь идет о наследственной власти и сословном закреплении общественных функций, то на Западе политика выступает как процедура открытия того, кому, какой партии, президенту и т.п. предстоит управлять обществом на основе мандата доверия, полученного от избирателей. Философия политики в данном случае выявляет на уровне философско-методологического анализа дилемму предопределенного - неопределенного. Это позволяет зафиксировать, что политический мир на Востоке подчиняется законам жесткого «лапласовского» детерминизма, тогда как на Западе – стохастическим принципам, включающим риск и неопределенность в качестве правила, а не отклонения и эксцесса (5).

Различие статуса политики на Востоке и на Западе выявляется и по технологическому критерию. Со времен Макиавелли политика на Западе выступает как торжество технологического принципа отношения к миру. Считается, что мир может быть преобразован с помощью политики, т.е. политика здесь рассматривается как альтернатива унаследованному и сложившемуся, как знак создания иного – возможного. Прометеев человек Запада, чувствующий себя великим преобразователем и маргиналом Вселенной, природные нормы и ограничения которой ни к чему его не обязывают, дает и политике социоцентрическую интерпретацию, когда она понимается как сфера похищенной у Богов человеческой свободы. Политическое же видение на Востоке космоцентрично: политика не нарушает космический порядок, а воплощает его в особых, ей свойственных формах. Политическое законопослушание на Востоке поэтому воспринимается не в юридическом, а в космоцентрическом аспекте – как следование высшему, сакральному порядку. «Человек политический» Запада, напротив, представляет собой разновидность технологического человека, устремленного на изменение мира.

Выделяют три основных модели взаимодействия между моралью и политикой:

1. Подчинение практической деятельности людей, включая политику, морали, что характерно: для христианских учений, в которых сформировались такие нравственные принципы и правила, как «не убий», «люби врагов своих как самого себя» и т.п.; для подходов гуманистов с их нравственными идеалами, способствующими сплочению и возвеличиванию человеческого духа, укреплению политических и государственных устоев; для ряда современных концепций с их особым отношением к человеку как высшей ценности мира и этикой ненасильственной борьбы за более справедливое общество.

2. Существенный разрыв между политикой и моралью, что отразилось в таких высказываниях, как «нравственность и политика несовместимы», «в политике нет морали, а есть только интересы». Наиболее четко данную систему взаимоотношения политики и морали представил Николо Макиавелли (1469-1527) в своем труде «Государь», где он писал о том, что если государь желает удержать в повиновении подданных, он не должен считаться с обвинениями в жестокости, он может использовать все средства, включая насилие, принуждение, вплоть до лишения жизни, для укрепления государственной власти, ее экономической и политической мощи.

3. Достижение разумного взаимодействия между политикой и моралью. Так, Гегель и другие представители немецкой классической философии считали, что государство должно быть наделено особой нравственностью, так как по своей природе оно выражает волю и интересы большинства граждан. Представители русской политической мысли второй половины XIX в. обосновывали положение о том, что образцовая общественная жизнь слагается из добротных общественных учреждений и из нравственно развитых людей (К.Д.Кавелин). Согласно В.С.Соловьеву, весь политический мир и его устои базируются на нравственном фундаменте, наполняющимся разумным содержанием благодаря появлению аскетизма, альтруизма и религиозного чувства. М.Вебер считал, что в социальной деятельности имеет место рациональное соотношение целей и средств и побочных последствий, хотя и ставил под сомнение возможность науки вырабатывать нормативные средства. Здесь уместно вспомнить формулировку категорического императива И.Канта, призывающего поступать так, чтобы человек всегда относился к человечеству и в своем лице и в лице другого как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству.

Чтобы прошлое не вернулось ни сомнительным поиском «всеобщего счастья и благоденствия», ни кошмаром Гулага, ни безличной машиной власти над всеми сферами жизни общества, необходимо исходить из принципа самоценности каждого человека в обществе, покончив со всякого рода монополизмом, придерживаясь принципа коллегиальной и легитимной власти с регламентом выборности, сменяемости и подотчетности властного корпуса, разделения законодательной и исполнительной власти, следовать принципу гуманизма и моральности в политике, многообразия форм собственности в экономике, интеллектуальной свободы в науке, плюрализма в идеологии и терпимости к политической оппозиции, становления правового государства в области прав человека. Как отмечал К. Поппер, «чтобы разум продолжал развиваться, а человеческая рациональность выжила, никогда не следует покушаться на разнообразие индивидов и их мнений, целей и дел (кроме крайних случаев, когда в опасности политические свободы)».

Прагматический урок нашего прошлого и современных международно-правовых требований в данной области нашли отражение в принципиальной ориентации новой Конституции (как Российской Федерации, так и Республики Беларусь) на права и свободы человека как на исходное правовое начало, поскольку права человека – необходимый компонент и критерий реальности всякого права. Своеобразие состоит в том, что исходное правовое начало, согласно Конституции, представлено в правах и свободах человека. Причем в конституционном правопонимании сочетаются два компонента: юридико-аксиологический (права и свободы человека как высшая ценность) и естественно-правовой (прирожденный характер и неотчуждаемость основных прав и свобод человека). Оба компонента такого гуманистического правопонимания исходят именно из индивидуальных (а не коллективистских, классовых, групповых и т.д.) прав и свобод. Разумеется, права и свободы человека как определенный правовой принцип и реальное правовое содержание – явление социально-историческое, общественное, а не непосредственно природное. Это, казалось бы, плохо согласуется с естественно-правовым положением Конституции о том, что основные права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения. Но данное положение вовсе не отрицает социально-исторический смысл и характер прав и свобод человека и права в целом. С юридической точки зрения ясно, что с рождением человека, как естественным явлением (событием) Конституция связывает момент принадлежности, а не происхождения прав и свобод человека (В.С.Нерсесянц).

Использование в Конституции новой для нас естественно правовой конструкции прирожденных и неотчуждаемых прав и свобод человека по существу направлено против ранее господствовавших в нашей теории и практике представлений об октроированном (дарованном сверху официальными властями) характере прав людей. Определенная стилизация под естественное право носит здесь подчеркнуто антиэтатичестский (этатизм – от фр. e'tat – государство; идеология, абсолютизирующая роль государства в обществе и предполагающая широкое и активное государственное вмешательство в экономическую и социальную жизнь) характер и призвана продемонстрировать исходную и безусловную свободу, правомочность и правосубъектность любого человека (человека как человека) в его отношениях со всеми остальными – государством, обществом, другими людьми. Эти положения значимы не только в плане проблем индивидуальной правоспособности и правосубъектности, но они – в качестве исходных правовых начал, имеют одновременно и общеправовое значение и выступает как общеобязательный правовой стандарт и конституционное требование к правовому качеству официальных нормативных актов (т.е. позитивного права в целом), к организации и деятельности всего государства, всех ветвей государственной власти и должностных лиц. В этом один из критериев правового характера государства.

Правовое государство  – это государство, ограниченное в своих действиях правом. В правовом государстве функционирует режим конституционного правления, существует развитая и непротиворечивая правовая система, эффективный социальный и нравственный контроль политики и власти.

Отличительными признаками правового государства являются:

1.  Верховенство закона, выражающего правовые принципы общества. Законы правового государства опираются на Конституцию страны и обладают наивысшей обязательной силой по сравнению со всеми иными нормативными актами, издаваемыми государственными органами.

2.  Всеобщность права, связанность правом самого государства и его органов. Государство, издавшее закон, не вправе его же само нарушать.

3.  Взаимная ответственность государства и личности. Не только гражданин или отдельные организации и учреждения несут ответственность перед государством за выполнение своих обязанностей, но и государство, его должностные лица ответственны за свои действия перед гражданами.

4.  Разделение властей. В соответствии с принципом разделения властей власть не должна быть сосредоточена в руках одного лица или одного органа, а должна быть рассредоточена между различными ветвями власти, чтобы избежать деспотизма.

5.  Незыблемость свободы личности, ее прав, чести и достоинства. Первооснова правового государства – признание прав и свобод человека и гражданина, их уважение, соблюдение и защита со стороны государства.

6. Наличие эффективных форм контроля и надзора за соблюдением прав и свобод граждан, реализацией законов и других нормативных актов, гибкого механизма гарантий свободы народного волеизъявления.

Для становления гражданского общества и правового государства важно гармоничное взаимоотношение политики, морали и права, хорошо развитая система политической культуры.

Право и мораль служат общей цели – согласованию интересов личности и общества, обеспечению и возвышению достоинства человека, поддержанию общественного порядка.

Роль нравственной ответственности значительна во все времена, но особый смысл она приобретает в условиях кризисов в обществе, существенных его трансформаций. От того, насколько люди способны принимать на себя груз моральной ответственности за свою деятельность, зависит судьба общества.

Правовая ответственность представляет собой реализацию установленных в нормах права санкций, предусматривающих неблагоприятные последствия для правонарушителей. Основными целями правовой ответственности являются охрана правопорядка, воспитание граждан в духе уважительного отношения к законам, предупреждение правонарушений. Достижению этих целей служат основные принципы осуществления правовой ответственности: ответственность только за поведение, но не за мысли; ответственность лишь за деяния; законность, справедливость, неотвратимость, целесообразность и быстрота ответственности.

Особенность правовой ответственности состоит в том, что применение юридических санкций осуществляется специальными государственными органами (органами следствия, дознания, судом и т.д.).

Важнейшей характеристикой права, наряду с его онтологическим и гносеологическим измерением, является рассмотрение права как ценности, т.е. аксиологические аспекты права. Согласно данному подходу, ценность действующего (познавательного) права и реально наличного (фактического, эмпирического) государства определяется по единому основанию и критерию, а именно, с позиций правовых ценностей (права как ценности). Право при этом выступает не как формализованный (формально-фактический) носитель моральных (или смешанных морально-правовых) ценностей, что характерно для естественно-правового подхода, а как строго определенная форма именно правовых ценностей, как специфическая форма правового долженствования, отличная от всех других (моральных, религиозных и т.д.) форм долженствования и ценностных форм. Такое понимание ценностного смысла права (права как формы долженствования равенства, свободы и справедливости) принципиально отличается и от позитивистского подхода, поскольку речь идет о долженствовании не только в значении общеобязательности, властной императивности и т.д., но и в смысле объективной ценностной общезначимости права, в смысле ценностно-правового долженствования. Право здесь – цель и должное для закона (позитивного права) и реального государства, а закон (позитивное право) и государство должны быть ориентированы на воплощение и осуществление требований права, поскольку именно в этом состоят их цель, смысл, значение. Закон (позитивное право) и государство ценны лишь как правовые явления. Закон (позитивное право) и государство должны быть правовыми. Правовой закон и правовое государство – это, следовательно, правовые цели и ценности для реального закона (позитивного права) и государства (В.С.Нерсесянц).

Взаимодействие права, политики, морали и государства способствует функционированию целостного общественно-политического и правового сознания как отражения политики, права, морали и др. социальными общностями и индивидами. И в современной политике, и в современном праве постепенно, хотя очень трудно, а порою и болезненно, осуществляется наработка идеалов ненасилия, толерантности, понимания и диалога, которые обогащают современную общественную мораль.

Политико-правовое сознание  – это сложный духовный феномен, совокупность общезначимых для данного социума знаний, ценностей, норм, убеждений, верований, в которых отражаются политика, право и нравственность как особые формы социальности.

Метаморфозы духовности: социальная мифология, утопия и идеология

В различных политических программах и социально-этических учениях совокупность идеальных императивных и ценностных представлений, в которых воплощаются идеи о морали как о высшем благе и высших ценностях, порою трансформируются в утопии, мифы и другие метаморфозы духовности. Общественная мораль при этом представляется только как набор моральных стандартов, соответствующих тем ролям, которые индивид выполняет в различных сообществах – от семьи вплоть до национального государства (6). Это, несомненно, связано со стремлением к социальной гармонии, неприемлемостью существующего реального бытия с его противоречиями и трагедиями, а также открытостью, незавершенностью истории с ее вечной «проектностью», стремлением преодолеть фундаментальные антиномии человеческого существования. Заметим, что после окончательного выделения из мифологии, различные формы общественного сознания продолжали пользоваться мифом как своим «языком», по-разному и по-новому интерпретируя мифологические символы. Миф (от греч - предание, сказание), возникнув у истоков человеческой истории и культуры, до сих пор является одной из форм общественного сознания, выполняя, в том числе, и нравственно-регулирующую функцию.

В ХХ веке наблюдается сознательное обращение некоторых направлений искусства и литературы к мифам, которые призваны вернуть человеку чувство эмоционального и интеллектуального комфорта и утешения, придать искусству, литературе острый аромат, целостность сознания.

При некоторых условиях массовое сознание может служить почвой для распространения “социального” или “политического” мифа. В отличие от архаичного мифа, политический миф ХХ века — это, как правило, не только иллюзия, но и обман, ибо всегда есть люди, откровенно заинтересованные в мифологизации социума. Если миф в искусстве - импульс к действию, мобилизация возможностей творческого духа, то социальный миф конкретизируется применительно к актуальной социально-политической реальности, включая и его трансцендентные виды –– легимитацию политики и власти волей Провидения, народа, историей, почитанием героев и героического прошлого и т.п., рационализируется средствами направленного внушения – пропагандой, идеологическим воздействием и самим массовым сознанием, стремящимся воспринимать миф как истину. В ХХ веке политический миф детерминирован политическим режимом, став основным средством политики при тоталитаризме и, расцветая на волне конкретных политических ситуаций: кризисов, конфликтов, кампаний и т.д.

По своему идейному содержанию социальный миф имеет много общего с утопией ( от греч. - отрицательная частица и место, т.е. место, которого нет). Утопии нацелены на изображение идеального общественного строя либо в якобы уже существовавшей или существующей где-то стране, либо как проекта социальных преобразований, ведущих к его воплощению в жизнь.

По своему социальному содержанию и литературной форме утопии выступают и как утопии о совершенном государстве, и как различные течения утопического социализма, и как многочисленные технократические и анархические утопии, и как «утопии реконструкции», ставящие целью радикальное преобразование общества, и как «утопии бегства» от социальной действительности, и как «обоснованные утопии» для обозначения социальных программ воплощения в жизнь предпочитаемого будущего.

Утратив на некоторое время свою познавательную и прогностическую роль в силу динамичного развития научных знаний об обществе, утопия возрождается в ХХ веке. Во многом это происходит благодаря Г.Уэллсу, который считал создание и критику социальных утопий одной из задач социологии, Ж.Сорелье, противопоставившему утопию как рационализированное ложное сознание интеллигенции социальному мифу в качестве стихийного выражения общественных потребностей, К.Манхейму, рассматривающему утопии как социальную критику существующего общественного строя, Л.Мэмфорду, видевшего основное назначение утопии в том, чтобы направить общественное развитие в русло «уготованного будущего».

Во второй половине ХХ века наблюдается двойственное отношение к утопии: с одной стороны, подчеркивается недостижимость коммунистических идеалов и продолжаются попытки дискредитировать утопии, с другой стороны, обосновываются программы обновления капитализма «путем реформации сверху» в противовес социальной революции. Стремление в утопиях предвосхитить вероятное отдаленное будущее (Б.П.Беквит «Следующие 500 лет», Э. Калленбах «Экоутопия» и др.) и предостеречь от отрицательных социальных последствий человеческой деятельности стимулировали появление в социологии методов прогнозирования, анализа, оценки и построения сценариев предполагаемого развития событий, обеспечивая тем самым позитивное значение утопии. Такие представители «новых левых» как Э.Миллс, Г.Маркузе и др. отстаивают позиции воинствующего утопизма, не видя практических путей к достижению социальной справедливости. Другие же утверждают, что перед человечеством нет другой альтернативы, кроме выбора между «утопией или гибелью» (Р.Дюмон, В.Феркес и др.).

В некоторых утопиях Запада переплетаются утопические и антиутопические тенденции, когда провозглашаемый социальный идеал сопровождается отказом от традиционных демократических ценностей (Б.Ф.Скиннер «Второй Уолдин»). В антиутопии, в противоположность утопии, отрицается возможность достижения социальных идеалов, установления справедливого общественного строя, обосновывается убеждение, что любые попытки воплотить в жизнь справедливый общественный строй оборачиваются насилием над социумом и личностью, прокладывая путь к тоталитаризму. В антиутопиях проявляется враждебность к «казарменному коммунизму», тоталитаризму, стремление защитить гуманистические и демократические ценности от реальных опасностей техногенной цивилизации («Мы» Е.Замятина, «Котлован» А.Платонова, «Бравый новый мир» О.Хаксли, «Ферма животных» и «1984» Дж.Оруэлла, «Возвышенные меритократии» М.Янга и др.).

Что же касается идеологии (от греч. idea - идея, образ и logos – слово, понятие), то ее история показывает неоднозначное к ней отношение, как на современном этапе, так и в прошлом — от объявления ее надуманным, искусственным и даже вредным, духовным образованием, от которого человечество должно избавиться, до признания ее, как необходимого элемента консолидации общества (7). Термин «идеология» ввел французский философ и экономист Антуан Дестют де Траси (1754-1835) («Элементы идеологии», т.1-4, 1801-15), который обозначил им учение об идеях, позволяющее сформулировать фундаментальные основы политики, этики, способности, умения и оценки в различных областях. Он рассматривал «идеологию» как науку об общих законах происхождения человеческих идей из чувственного опыта, которая должна лежать в основании всего комплекта наук о природе и человеческом обществе. Главные принципы идеологии, согласно Дестюту де Траси должны быть основой политики. Позитивное отношение к идеологии отстаивали и другие представители школы идеологов, представленной группой французских историков, экономистов и общественных деятелей конца 18- нач. 19вв.

В 50-х г.г. ХХ ст. ряд западных ученых (Р.Арон, Д.Белл, З.Бржезинский, Дж.Гэлбрейт и др.) провозгласили «конец века идеологии» и выдвинули теорию деидеологизации (отказа от идеологии), развивавшую идеи позитивизма и технократизма. Согласно социально-политической концепции деидеологизации, в современных обществах уменьшается роль идеологий, увеличивается же роль позитивного, точного, верифицируемого, инструментального знания, нового класса технократов и менеджеров, стремившихся освободиться от давления политиков и идеологов. Обществу, перенесшему трагедии Второй мировой войны и классовых противостояний казалось, что все то, что идеологически озабоченные левые обещали достичь посредством социальной революции, более эффективно достигается посредством научно-технической революции и преодоления традиционного утопизма и рационализма. Если для научно-технической интеллигенции концепция деидеологизации была близка и приемлема в силу ее позитивистской установки на идеал точного научного знания и защиты от морально-идеологической цензуры, то для обывателя («потребительского человека») она была значима в силу реабилитации принципа удовольствия, ослабления традиционной жертвенной морали, ставящей барьеры к цивилизации досуга и радости потребительского общества.

Теория деидеологизации вскоре была опровергнута последующим социальным развитием и вытеснена теорией реидеологизации (восстановления идеологии). Стало ясно, что ориентация на приоритеты материального богатства и выгоды не решает все проблемы западного общества. «Ценностная система капитализма, — замечает Д.Белл,— воспроизводит идеи благочестия, но сейчас они стали пустыми, ибо противоречат реальности — гедонистическому образу жизни, насаждаемому самой системой. Технократическое общество не является обществом, облагораживающим человека. Материальные блага дают только мимолетное удовлетворение или порождают примитивное чувство превосходства по отношению к тем, у которых их нет. Однако одной из наиболее глубинных движущих сил человека является стремление освятить социальные институты и системы верований, что сообщает смысл жизни. Постиндустриальное общество не в состоянии обеспечить трансцендентальную этику, кроме как тем немногим, кто посвятил себя служению науки». Если ранее в традиционном обществе, подчеркивает Э.Тоффлер, существовало несколько относительно постоянных структур, с которыми человек мог идентифицироваться, сейчас тысячи временных субкультур. «Мощные узы, которые связывали индустриальное общество — узы закона, общих ценностей, централизованного и стандартизированного образования и культурного производства — сейчас разорваны. Все это объясняет, почему города вдруг «не поддаются контролю», а университетами «невозможно управлять»… Прежние пути интеграции в общество, методы, основанные на единообразии, простоте и постоянстве, более не эффективны... Вот почему нам часто кажется, что наше общество трещит по швам. Так и есть».

В конце 80-х начале 90-х г.г. началась новая критика идеологии, которая была связана с распадом мировой системы социализма, кризисом догматизированной идеологии марксизма-ленинизма и переходом бывших социалистических стран к рыночной экономике и демократическим реформам. Противники идеологии, ассоциируя начало демократических трансформаций с крахом коммунистической идеологии, утопических идеалов, устаревших стереотипов ценностей, видели в этом доказательство «конца идеологии», избавления от всякой идеологии. Однако и отечественный опыт последнего десятилетия, и исследования западных аналитиков показали, что идеология является неотъемлемой частью социальной действительности, политического и духовного бытия современного общества, специфическим ориентационно-ценностным сознанием, выражающим интересы различных социальных общностей и общества в целом.

Идеология является своего рода связующим звеном между научно-теоретическим, рационально-обоснованным взглядом на общество в целом и различные социальные явления и обыденным представлением о мире, основанном на понимании естественного хода истории и общественной практики с учетом активной роли личности в истории, преследующей свои цели. Идеология при этом может выступить как объединяюще-связующий конструктивный компонент общественной жизни, сплачивающий и консолидирующий усилия людей или же, как разделяющий на противоборствующие элементы и субъекты общественного сознания регулятив.

Кроме идей, взглядов и представлений системы ценностей, приоритетов, убеждений идеология включает в себя также идеологическую деятельность, идеологические учреждения, организации и идеологические процессы.

Идеология определяет цели политики, формирует ориентиры политической деятельности, обосновывает выбор средств ее реализации, организует усилия заинтересованных людей в осуществлении политики, т.е. идеология выполняет такие социальные функции, как мировоззренческо-ориентирующую, нормативно-регулятивную, познавательную, социально-преобразовательную, прогностическую и др.

Обобщая выполняемые идеологией функции, следует отметить, что она в обобщенной форме выражает систему взглядов, представлений и идей об основах социально-политического поведения и действия различных субъектов политики (партий, сообществ, общественных движений, политиков и общественных деятелей и др.), обеспечивающих сохранение или преобразование существующего общественного устройства.

Идеология способствует формированию и развитию политического сознания людей (индивидуального и общественного), мировоззренческих позиций и ценностных ориентиров. Она обосновывает механизмы и умение анализировать социально-политические процессы и явления с точки зрения определенных целей, ценностей и интересов. Идеология является необходимым компонентом политических и общественных организаций, сплачивая и объединяя людей по политическим устремлениям, общности целей и социального статуса. Идеология обеспечивает механизмы политической социализации личности, воспитания и развития политической культуры.

Идеология же конкретного, например, белорусского государства представляет собой составную часть и специфическую междисциплинарную область социально-политического познания, включая элементы исторических, философских, культурологических и других знаний, имеющую своим содержанием совокупность принципов и способов организации, развития и оценки теоретических взглядов и представлений об основах социально-политического устройства белорусского общества, его исторических истоках и приоритетах развития, изучения механизмов функционирования национального самосознания, системы норм и регулятивов, идеалов и ценностей, социального поведения и действия различных субъектов политики, - партий, сообществ, отдельных общественных движений и деятелей, представителей различных социальных групп, - обеспечивающих сохранение традиций, а также динамику общественных преобразований, построение оптимальной модели государственного устройства и системы политических ценностей Беларуси.

Фундаментальными приоритетами и консолидирующей идеей белорусского общества, в рамках которых объединяются разнообразные многовариантные подходы и фиксируются значимые для открытого общества ценности, являются, несомненно, национальные интересы, предполагающие обеспечение национальной безопасности Беларуси и ее суверенитета; экономические приоритеты, направленные на создание динамично развивающейся, социально-ориентированной, рационально-целесообразной, рыночной экономики; основные приоритеты в социальной сфере, предусматривающие реализацию принципов социальной справедливости, обеспечение условий для реализации творческих способностей людей, социальной защиты интеллектуальной элиты Беларуси, сохранения научных школ и направлений; приоритеты в духовной сфере, ориентированные на исторические и социокультурные истоки и традиции белорусского народа, чувство патриотизма и ответственности за судьбу белорусского государства, возрождение культуры и системы ценностей.

Особенности самоидентификации и судьбы национальной культуры в глобализирующемся мире

Глобальное взаимодействие культурных традиций, не оставляющее иллюзий о сохранении «чистых», локальных образований в их первозданном этническом и социокультурном изоляционизме, приводит к становлению в XXI столетии глобальной культуры, с глубинным диалогом философии, религии, морали, искусства, науки и новой шкалой общечеловеческих ценностей. Проблема осмысления природы человеческих ценностей с ее извечным вопросом «Что есть благо?» неизбежно возникала и возникает в эпохи обесценивания и дискредитации культурной традиции, кризиса общечеловеческих представлений о добре и зле, справедливости и несправедливости, красоте и безобразии. Традиционный путь идентификации человека через его принадлежность к конкретному сообществу, национальному государству размываются в контексте глобальной культуры и информационных технологий. Стандарты общественной морали, формирующиеся и реализующиеся посредством деятельности различных социальных институтов, выступают в результате этого стабилизирующим началом глобализирующегося мира. Какова динамика социальной этики как сферы исследований нравственной компоненты общественной практики, мотивов и ценностных ориентаций современной молодежи, каково ее отношение к таким вечным феноменам и ценностям человеческой жизни, как справедливость, общее благо, права человека и т.д. в контексте системной трансформации глобализирующегося общества? Какова судьба в этом плане национальной культуры и накопленных веками духовных традиций?

Активность информационных процессов к концу ХХ – началу XXI века стала столь высокой, что возникает необходимость адаптации всей системы культуры к становящемуся глобальному информационному пространству. Изменяется традиционная система культурной коммуникации, в результате чего начинается разрушение локального характера культуры (8).

Формируется общее коммуникационное пространство, пронизывающее все культуры, с общепринятыми правилами, нормами и стереотипами коммуникации. Становление глобального коммуникационного пространства несомненно меняет характер диалога между отдельными локальными культурами. Глобальное коммуникационное пространство само создает правила и способы диалога между культурами как необходимые средства и условия межкультурного общения. Классическая эпоха локальных культур с ее завершенностью, стационарностью, наличием соответствующих культурных оппозиций («свой-чужой»), пространственной отдаленностью друг от друга, своего рода «иммунитетом» к другой культуре, не допускающем чуждых элементов и влияний, относительно замкнутой семиотической, языковой системой, жесткой рационально-теоретической парадигмой с высоким статусом и верой в науку, трансформируется в современной ситуации в Глобальное Коммуникационное Пространство.

Классическая культура выступала как система локальных культур и до определенного периода при всей неизбежности и необходимости развития, выглядела преимущественно как статичная, стационарная, «застывшая» система, так как фундаментально-структурные изменения в ней происходили очень медленно и для многих поколений она оставалась одинаковой, сохраняя принципы стабильности как символ культуры как таковой. Лицо классической культуры определяли во многом консервативность и элитарность. «Аристократический принцип» отбора основывался на достаточно длительной адаптации ценностей, претендующих на статус общечеловеческих, к господствующим культурных компонентам. Структурное распадение культуры на два больших пласта (верхний и нижний), дополняющих друг друга, а также возможность отдельным индивидам располагаться на разных культурных уровнях, определяли культурное разнообразие системы в целом. Это обеспечивало культурное разнообразие живого организма культуры, образуя механизмы для разрешения противоречий различных культурных уровней, безболезненного приспособления к себе новых компонентов и одновременно модификации всей системы культуры. Элитная, рафинированная, с «большой буквы» Культура здесь принципиально удалена от повседневности, и даже от конкретной личности. Она вырабатывает продукты, которые далеко отстоят от жизненных представлений и стереотипов, удалены от реальности, представляя собой идеальный культурный пласт и требуя определенной подготовки при ее восприятии. Такая идеализированная часть культуры стабильна, обеспечивает некий базис общечеловеческой культуры и вырабатывает ограничительные механизмы блокирования проникновения продуктов низшей культуры (как это было благодаря использованию латыни в Западной Европе или французского языка в русской культуре XVIII - XIX вв.). Низовая, «смеховая культура», вбирая в себя стереотипы, традиции и нормы жизни, характерные для большинства людей в повседневной жизни, в силу своей открытости, в большей степени была подвержена изменениям.

Современное же коммуникационное пространство создает иные правила и способы общения, обеспечивая динамичное развитие культуры, теряющей стационарность и завершенность, разрывая границы между культурами и создавая предпосылки иного типа культурного единства. В общемировом общении начинают, к примеру, господствовать интегративные языковые тенденции, расширяется «псевдокультурное» поле общения, когда диалог осуществляется по принципу наиболее доступных, совпадающих смысловых структур, с общими стереотипами, общими оценками, общими параметрами требуемого поведения. Общее коммуникативное поле значительно расширяет возможности диалога, одновременно упрощая его. Разнообразие локальных культур поглощается при этом интегративной суперкультурой. Кроме этого, становление глобального коммуникационного пространства приводит к увеличению скорости разрушения старых ценностей, к сжатию временных рамок этого процесса (иногда этот процесс укладывается в рамки жизни одного человека или того меньше), не позволяя новым символам и знакам адаптироваться к традиционной знаковой системе ценностей. Нарушается также пропорция между высокой и низовой культурами. Низовая культура становится массовой как по количеству вовлеченных в нее субъектов, так и по упрощению потребляемого продукта.

Типичным проявлением нового глобального коммуникационного пространства является поп-культура, не имеющая фундаментального этнического, локально-культурного основания, которая хотя и уходит своими корнями в конкретную культуру, но сразу же отрывается от своих генетических корней и становится общим глобальным достоянием. Низовая культура начинает выступать в виде официальной культуры как ее превращенная форма. Образцы высокой культуры в этих условиях могут стать столь тиражированными, что сами превращаются в предмет массового, упрощенного потребления. Доминирование ценностей массовой культуры объективно способно разрушать ценности высокой культуры.

В этих условиях особенно важен внутрикультурный диалог между высокой и низшей культурами, что дает импульс для развития культуры в целом и преодоления таких антигуманных по своему внутреннему содержанию проявлений массовой культуры.

Особенно важен сегодня диалог, а не диктат культур. Современный мир уже невозможно представить вне диалога отдельных культур, «встречи цивилизаций», вне коммуникационно-понимающей трактовки цивилизаций, устойчивого и определяющего взаимодействия и равноправия. Глобальное взаимодействие культур, не оставляющее иллюзий о сохранении «чистых» цивилизационных образований в их первозданном этническом и социокультурном изоляционизме, приводит к становлению в XXI столетии глобальной культуры, единой планетарной цивилизации с новой шкалой общечеловеческих ценностей. Становится ясно, что при всей уникальности и неустранимости различий между отдельными цивилизациями — западной, исламской, индийской, африканской, китайской и других, при всем их культурном, этническом, социальном плюрализме, тезис о единстве мировой цивилизации уже не кажется ложной концепцией, а рассмотрение современного мира сквозь призму европоцентристского, рационального, западного видения не отвечает духу времени и глобальному планетарному мировосприятию. В этом процессе глобального взаимодействия и взаимовлияния различных культур, их диалога, важное место принадлежит национальной культуре, ее судьбе и роли в условиях тотальной глобализации. Глубокие изменения в геополитических стратегиях, трансформация социально-политических систем позволяют говорить о завершении одного исторического периода и вступлении современного мира в качественно новую фазу своего развития.

В складывающемся постиндустриальном мире важнейшим ресурсом оказывается не традиционное географическое пространство с закрепленными на нем физическими людьми и производственными мощностями, а интеллект и финансы, не знающие материальных границ и легко перемещающиеся в виртуальном пространстве с помощью информационных технологий.

В условиях информатизации обществ и глобализации международной жизни на первое место все заметнее выдвигаются обстоятельства социально-культурного порядка. «Культурный империализм», больше не захватывает территорию, но подчиняет себе сознание, образ мышления, образ жизни (Жак Ланг, 1982). Культурный империализм утверждает, что один набор ценностей заведомо выше и лучше другого. Именно поэтому пробуждающийся в незападном мире национализм и фундаментализм проявляется как реакция на горечь, прежде всего, культурных, а не политических или экономических потерь.

Национальная культура — культура определенной нации, сложившаяся на протяжении ее исторического развития на основе этнической культуры. Так, белорусская национальная культура сложилась на основе культуры белорусского этноса во взаимодействии с культурами других этнических групп — русских, литовцев, украинцев, евреев, татар и др. Своеобразие белорусской культуры определили ее тесные взаимоотношения с другими народами, «пограничный» характер. Белорусская культура на протяжении всего своего развития всегда чувствовала влияние других культур и сама значительно повлияла на соседние культуры. Тесные взаимоотношения были обусловлены географическим положением Беларуси (расположение между Востоком и Западом), прохождением через страну двух больших культурных регионов — православно-византийского и римско-католического (9).

Развитие культурного процесса на Беларуси ускорило принятие христианства. Христианство способствовало появлению и развитию каменной монументальной архитектуры, прежде всего культовой, монументальной мозаики и фрески, иконописи и музыки. Византийские каноны и традиции, особенно в области искусства, оказывали значительное влияние на протяжении XI-XIII вв. Это нашло отражение в высоком уровне зодчества, письменности, светского и церковного изобразительного искусства, летописании. Культура этого времени представляла собой тип «раннехристианского Возрождения», рожденного столкновением и синтезом творческих исканий молодого этноса, христианского духовного подвижничества и принесенной из Византии эллинистической культуры.

В период с конца XIII по XV вв. происходит сложный культурный синтез, к славяно-византийской традиции присоединяются западноевропейские творческие импульсы. Западные влияния усиливаются в XVI в. В этот период происходит складывание собственно белорусского типа культуры: становление языка, развитие художественной культуры на основе собственных культурных особенностей в сочетании с византийскими и западноевропейскими образцами. Именно в это время формируются основные ценности и характеристики культуры, которые на столетия определяют ее существование. «Христианский» гуманизм белорусского Возрождения, этическая направленность произведений белорусской литературы, ценности либерализма, религиозная толерантность — все это определило особое значение этого периода и было положено в основание белорусской культуры.

Гуманистические идеи и ценности европейского Ренессанса дали толчок созданию на отечественной почве оригинальных произведений. Недаром этот период называют «золотым веком» Беларуси. Насыщенной была литературная жизнь. Только во второй половине XVI столетия в Беларуси было издано столько книг, что их общее количество в десять раз превышало количество изданий, которые были выпущены в Московском государстве за весь XVI и начало XVII веков. Белорусская печатная и рукописная литература XVI в. испытала восточное (византийское) и западное (католическое и протестантское) влияния. При издании белорусских кириллических книг сохранялись принципы византийской эстетики. Книги, напечатанные латиницей, имели западное оформление.

В XVII - XVIII вв., когда земли Беларуси вошли в состав Речи Посполитой, расширяется политическое и культурное влияние Польши. Западноевропейское влияние на культурную жизнь было как никогда сильным. В это время Беларусь выступает своеобразным посредником между Западом и Востоком — западнославянским и восточнославянским мирами. Она стала второй страной в мире, которая приобщилась к развитию европейского стиля барокко, центром которого являлась Италия. Именно через белорусские земли барокко как художественное направление получило распространение в Московской Руси и на Украине. Носителями барокко на Беларуси были католический орден иезуитов и униатский орден базилиан. Иезуиты заложили фундамент в Беларуси и Литве относительно высокого образования, школьного театра, укоренили профессиональное преподавание поэтики, риторики и философии.

В XVIII в. происходит развитие белорусской школы иконописи, живописи, графики.

Развитие белорусской культуры конца XVIII–XIX вв. характеризуется тем, что первостепенное значение начинают приобретать явления народной культуры. Это было закономерно в условиях, когда высшие слои переходили в русло сначала польской, а затем и русской государственности и культуры.

В формировании белорусского национального сознания, возрождении духовной культуры огромную роль сыграла литература, которая обозначила ценностные ориентиры белорусской нации — в частности, ценность собственного языка. Расцвет белорусской поэзии способствовал «пробуждению» народа, выявлению его творческого потенциала, возможности стать активным творцом своей собственной судьбы, своей «доли» и своей «воли». Газета «Наша Нива» вела неустанную просветительскую работу, ставя своей целью возрождение белорусской народной культуры, обращаясь к народу на его языке, пробуждая в нем чувство собственного достоинства.

Во времена Советского Союза сложился вариант так называемой «советской белорусской культуры». Ее развитие в этот период характеризуется, с одной стороны, значительными достижениями в области науки и искусства, с другой, — «дефицитом национальной культуры», когда происходил процесс вытеснения белорусского языка и культуры, проводилась чрезмерная идеологизация, господствовал классовый подход, имело место ограничение прав интеллигенции на свободу творчества. Все это содействовало тому, что несколько поколений жителей Беларуси в значительной степени оказались оторванными от своего исторического наследия, почти утратили национальное самосознание, не идентифицировали себя с белорусской культурой. Вместе с тем «советская белорусская культура» характеризовалась и значительными достижениями в области науки и искусства, что способствовало культурной самоидентификации белорусов.

Культурная самоидентификация представляет собой соотнесенность человека с определенной культурой, его принадлежность к этой культуре и осознание этого факта. Особенности самоидентификации белорусов определяет пограничный характер их культуры, постоянный тесн ый контакт с другими цивилизациями, особое положение белорусских земель, находящихся на перекрестке торговых путей, водоразделов Черного и Балтийского морей, в географическом центре Европы, наличие воинственных соседей и мощных военных государств, размещавшихся по всему периметру белорусских границ.

Для Беларуси проблема самоидентификации связана со сложностью исторического пути развития, прерывистостью культурной традиции. В свое время ни религия, ни язык не могли стать средством объединения и сплочения белорусского этноса. Для белорусской идентичности не всегда работает критерий языковой принадлежности (на белорусских землях в качестве литературных функционировало шесть языков) или идея культурной традиции — будучи неоднократно прерываемой и вытесняемой другими культурами, она не несет в себе внутреннего единства. Нахождение Беларуси в составе Речи Посполитой, России, СССР повлияло на менталитет белорусов, их систему ценностей. Территория страны большую часть исторического времени подвергалась постоянному переделу. Возможно, этим объясняется то, что самоидентификация белорусов носила в основном локальный характер и основывалась больше на принадлежности к определенной территории, местности, региону («тутэйшыя»), социальной группе (православные, католики и т.д.), клану, роду, семье, редко возвышаясь до уровня нации и государства.

Национальная, как и культурная, идентичность не является чем-то раз и навсегда данным, неизменным. Она имеет склонность зарождаться и исчезать, переживать процесс трансформации и быть все время в развитии. В последние десятилетия, как отмечает Абраам Моль, получили распространение новые информационные формы бытия-в-культуре. Они создают принципиально новые формы культурной идентичности – самоопределения личности в системе культуры. Если в традиционной «классической» культуре культурная идентичность осознавалась и строилась как набор определенных стандартов поведения и мышления, основанных на традиционных формах трансляции культурных ценностей, то для «мозаичной» культуры информационного общества характерен широкий спектр возможных ценностных ориентаций и стилей жизни. Основанием для «присутствия» в культуре здесь становится выбор конкретной модели информационного обмена.

Сегодня идентичность превращается в проблему. Она является открытой для любого внешнего воздействия. В индустриальном обществе преобладает «извне-ориентированная» личность. Ситуация коммуникативно-открытого общества становится драматичной проблемой, которая ставит под вопрос саму возможность культурной идентификации. Поэтому можно серьезно поставить вопрос о достижимости надежной идентичности, о возможности ее возникновения вообще, либо, наоборот, прийти к выводу, что «отказ от идентичности» является единственно правильным поведением человека перед лицом современности.

В обществе тотальной информации субъект перестает идентифицировать себя с каким-либо культурным кодом. Современные процессы глобализации ведут к созданию глобальной культуры, пространством которой становятся не отдельные части земли, а весь мир. Возникает все больше транснациональных структур: культурных, политических, экономических. Многие области жизни все в меньшей степени определяются на национальном уровне (знание, музыка, одежда и т.п.), а больше на региональном, европейском или даже глобальном. Поэтому на первый план выходит идентичность индивидуальная (личностная). Национальный и культурный факторы идентичности сохраняются, но играют меньшую роль в сравнении с индивидуальной и групповой идентичностью.

Процесс самоидентификации тесно связан с особенностями менталитета народа. Менталитет — особый способ мышления и отношения определенного этноса к действительности. На формирование менталитета влияет ряд факторов: географический, геополитический, социально-экономический, этногенетический, культурный и т.д. Природа белорусского национального менталитета в значительной степени определяется фактором универсальной природно-географической, геополитической и цивилизационно-культурной пограничности. Влияние геоприродных факторов (лесисто-болотистый ландшафт) нашло отражение в таких чертах характера белорусов, как сдержанность, замкнутость и осторожность, хотя в целом они открыты, бесхитростны и добродушны. Белорус — человек не злобливый, не злопамятный и не мстительный. Белорусы не склонны к радикальным изменениям в своей социальной жизни. Жизнь в условиях полиэтнических государств научила их отдавать предпочтение общесоциальным ценностям и не выпячивать этнические интересы.

Сегодня приоритетными для белорусов должны стать такие ценности, как права человека, государственность, ценности языка, собственной истории, национальных традиций, обычаев, общечеловеческие идеалы добра, правды, справедливости. В этой связи важное значение приобретает формулировка национальной идеи.

Термин «белорусская идея» используется по аналогии с философским термином «русская идея», введенным Вл.С.Соловьевым в 1887-88 г.г. для обозначения русского самосознания, культуры, национальной и мировой судьбы России, ее христианского наследия и будущности, путей соединения народов и преображения человечества . Вл. Соловьев в своем докладе в Париже под названием «Русская идея» (1888), вышедшем вскоре в виде брошюры “L' idée russe”, отмечал, что сущность русской идеи совпадает с христианским преображением жизни, построением ее на началах истины, добра и красоты. Соловьевская формулировка русской идеи призывала к единству Востока и Запада, соответствовала его философии всеединства и наряду с идеей Достоевского о «вселенской отзывчивости» русской души рассматривалась как религиозно-общественный идеал, обращенный в будущее, способствовала подъему русского духа в России начала ХХ в. Основатель евразийства Н.С.Трубецкой и его сторонники конкретизировали русскую идею в отношении «субъекта русской культуры и государственности», выступили инициаторами полидисциплинарного направления и «россиеведения», соединяющего усилия философов, обществоведов, естествоиспытателей и подчеркивали плодотворность для России «экономического западничества», т.е. следования западной экономической модели, отрицая одновременно «космополитизм» и «интернационализм» как неприемлемые для России формы логичного «стремления к общечеловеческой культуре». И.А.Ильин, как крупнейший теоретик линии государственников, также высказался против «христианского интернационализма», понимающего русских как «какой-то особый «вселенский» народ, который призван не к созданию своей творчески-особливой, содержательно-самобытной культуры, а к претворению и ассимиляции всех чужих, иноземных культур». Главной целью Ильина была реабилитация ценностей консерватизма и обоснование русского национализма и патриотизма как духовно-культурных, а не политико-идеологических феноменов. Не отказываясь от христианских перспектив и измерений русской идеи, Н.Бердяев в книге «Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века» (Париж, 1946) отчетливо заявил о существовании собственных национальных интересов России с ее интеллектуальной историей как целостности, без изъятий и искусственных перерывов, ее органического развития, в соответствии с чем в его 10 главе равноправно присутствуют Петр I, декабристы с Радищевым, Белинский и Пушкин, Достоевский и Гоголь, славянофилы и Тютчев, Соловьев, Толстой, Герцен, Розанов, Чернышевский, Писарев, Ленин, Кропоткин, Бакунин, Михайловский, Леонтьев, Федоров, культурное возрождение начала XX века.

Формирование белорусской идеи как систематизированного обобщения национального самосознания имеет глубинные корни и представлено как в рационализированной, социально-философской и общественно-политической форме, так и в образно-типизационном, художественно-литературном выражении. Суть ее заключается в осмыслении бытия белорусского этноса, исторического наследия белорусского народа, его национальной идентичности и самости, генетических истоках исторического предназначения, идей существования, основаниях уникальности, особенностях национального характера, геополитического положения и роли в глобализационных процессах современности.

Национальная идея для страны должна быть наднациональной, точнее — общенациональной . Она не подразумевает какого-либо национализма (например, национальная идея только для русских или для белорусов), не должна противопоставлять разные этносы. Национальная идея — это интегрирующая идея, которая призвана объединять, а не раскалывать общество. Это должна быть «идея нации-государства», а не «нации-этноса».

Если в XIX в. в содержании белорусской национальной идеи преобладал культурно-языковой акцент, то с начала ХХ в. упор делается на национальной государственности. Первым крупным коллективным выразителем национальной идеи белорусов стала газета «Наша нива». Ее сотрудники много сделали для развития национальной культуры, создания национальных школ, развития межкультурных связей.

В современных условиях осмысление истоков и специфики национальной культуры и белорусского этноса, исторического наследия белорусского народа, его национальной самости и уникальности, геополитического положения, национального самоутверждения и суверенитета способствует формированию национальной идеи как источника духовного обогащения, гражданского единения и национально-культурного возрождения Беларуси.

Нравственные и аксиологические измерения современной науки

Наука является не только особым видом познавательной деятельности, направленным на формирование объективных, системно организованных и обоснованных знаний о мире, но и важным социальным институтом, обеспечивающим функционирование специфических норм и идеалов организации научно-исследовательского поиска.

Институциализация науки, т.е. функционирование науки как социального института, связано с появлением системы учреждений, научных сообществ, внутри которых существуют различные формы коммуникации, утверждаются нормы и правила научного этоса, регулирующие исследовательский поиск, организуются соответствующие научные исследования и формируется особый способ воспроизводства субъекта научной деятельности.

Как особый социальный институт именно наука наилучшим образом обеспечивает должное, ответственное человеческое поведение, что является предметом анализа социальной этики. Общественная мораль исследует нравственные компоненты и регулятивы науки, ее гуманистические приоритеты, ориентируя и другие феномены культуры на реализацию высоких нравственных идеалов.

Наука как социальный институт не только обеспечивает условия формирования и трансляции научных знаний и ценностей, усвоение их новым поколением ученых, но в своем историческом развитии заявляет о своем праве на формирование научного мировоззрения (в эпоху становления естествознания и борьбы с религиозным мировоззрением), претендует на высокий статус в системе образования (начиная с 18 в.), превращается в реальную производительную силу (19 в.), обеспечивая научно-техническое развитие общества, становится мощной социальной силой, пронизывая различные сферы социальной жизни и реализую различные виды человеческой деятельности (1-я половина 20 в.), выполняет стратегические задачи по формированию новых мировоззренческих ориентаций современного человечества, обеспечивая органическое соединение идеалов истины и системы нравственных ценностей посредством диалога науки, искусства, морали и философии.

Наука является особой ценностью человеческой культуры, задающей гуманистический вектор ее развития, соединения идеалов добра, бескомпромиссности, сотрудничества и высоких помыслов. Фундаментально доминирующий статус науки в системе ценностей культуры обусловлен ее технологическим вектором, необходимостью синтеза научно-технического проектирования с теми социальными ценностями, которые сформировались в морали, искусстве, религии, философии. Ценность всегда указывает на социальное, культурное, человеческое значение того или иного явления или предмета, отсылающего к миру должного, целевого, смыслового обоснования, аксиологической значимости.

В современном мире определен ная часть ученых и философов, провозглашая этическую «нейтральность» науки, считает, что наука и мораль не имеют общих точек соприкосновения, что они чужды друг дру гу, что наука - «сама себе этика». Эти положения как бы «освобождают» ученых от моральной ответственности за последствия сделанных ими научных открытий. Однако су ществует и альтернативная точка зрения, которая не отри цает взаимовлияния науки и нравственности.

Общее решение проблемы соотношения науки и нрав ственности и определенный компромисс между названными альтернативными позициями могут быть найдены при усло­ вии, если мы учтем многомерность бытия науки. Е сли подходить к науке лишь как к системе знаний, то в этом смысле она, действительно, нейтральна в этическом плане: научное знание как таковое не может быть ни нрав ственным, ни безнравственным, оно ни «доброе» и ни «злое». Но когда мы рассматриваем науку как человеческую дея тельность и как определенную систему организаций и отно шений в обществе, то неизбежно приходим к выводу, что в этом смысле она удовлетворяет общим условиям всякой деятельности, а именно - подвержена влиянию на нее ценност ных (в том числе и нравственных) факторов, принимаемых субъектами научного творчества и общества в целом.

Может ли современная наука оставаться «этически нейтральной»? Причастность человека к постижению таких сложных объектов, как атомная энергия, объектов экологии, генной инженерии, микроэлектороники и информатики, кибернетики и вычислительной техники, в которые включен сам человек, широкое внедрение роботов и компьютеров в производство и в самые различные сферы жизни человека и общества, функционирование науки на современном этапе в качестве социально интегрированной технологической экспертизы в ряде областей, ставят под сомнение тезис об «этической нейтральности» науки и обусловливает то, что естествознание нашего времени значительно ближе по стратегии исследования к гуманитарным наукам, чем в предшествующие периоды исторического развития, вводя в него непривычные для традиционного естествознания категории долга, морали и т.д. (В.С.Степин). Аргументы, используемые при постижении уникальных эволюционных систем не могут быть этически безразличными. Позиция, нацеленная лишь на получение нового истинного знания является слишком узкой, а порою и опасной. Возникает необходимость в появлении подходов, устанавливающих контроль за самим постижением научной истины. В иерархии ценностей, к которым, несомненно, относится научная истина, равноценно с ней в современной науке выступают такие ценности, как благо человека и человечества в их единстве и взаимодействии, добро и мораль, и поиск научной истины «освещается» аксиологическими императивом: не увеличит ли новое знание риск существования и выживания человека, будет ли оно служить благу человечества, его интересам.

Механизмы, трансформирующие идеалы современного научного знания, особенно интенсивно входят в науку во второй половине ХХ столетия через разработку концепции ноосферы, идей нелинейной, «сильно неравновесной» термодинамики (школа И.Пригожина), синергетики, современной космологии, развитие системных и кибернетических подходов, идей глобального эволюционализма, так называемого «антропного космологического принципа».

Современная наука особенно ярко демонстрирует ограниченность внутринаучных, когнитивных регулятивов (объективность, обоснованность, достоверность, системность и т.д.) и с необходимостью включает в себя весь комплекс социокультурных, аксиологических и гуманистических оснований. Теоретическое описание и объяснение объекта учитывает наряду с принципом соотнесенности к средствам его изучения принцип соотнесенности исследования с ценностными структурами человеческой деятельности: «объективно-истинное объяснение и описание применительно к «человекоразмерным» объектам не только допускает, но и предполагает включение аксиологических факторов в состав объясняющих положений» (10).

Осознание противоречий «человекоразмерного» мира, а также социальной опасности этически элиминированного, внеценностного знания специфицируют на современном этапе научный поиск. Наука нуждается в социальном контроле, ориентирующем на служение общественному прогрессу. За пределами социально-нравственного использования научное знание теряет культурно-гуманистическое измерение и впадает в фаустовские иллюзии, к которым ведет цинизм знания, лишенного моральных горизонтов. Поскольку для объяснения многих исследуемых на современном этапе комплексных развивающихся объектов и предсказания их возможного поведения чаще всего предлагаются альтернативные конкурирующие программы, возрастает роль коммуникативно-прагматического компонента в структуре современной науки, а вместе и социальная ответственность ученых или исследовательской группы в отдельных проблемных областях. Чтобы получить экономическую поддержку и социальную санкцию на проведение тех или иных исследований ученые не только должны обосновать целесообразность таких исследований в соответствии с ценностью истины, но и убедить в несомненной социальной значимости данного научного исследования общественность. В данном случае необходим обстоятельный анализ используемых аргументов, критическая оценка не только когнитивных (научно-логических), но и социокультурных факторов, синтез научных и гуманистических идеалов, а в ряде случаев квалифицированная и гуманитарно-философская экспертиза. Тем самым вопрос о допустимости использования тех или иных механизмов научного поиска приобретает на современном этапе мировоззренческое содержание. Основным ценностным критерием современного научного знания становится установка на осознание социально значимых пределов теоретического поиска, дополнения его культурноэтическими параметрами и гуманистическими ориентирами, своеобразного преодоления отчуждения человеческого мира, возникающего на уровне абстрактных теоретических построений.

Современный этап функционирования и развития научного знания характеризуется отчетливо выраженной тенденцией к его интеграции. При этом интегративные тенденции касаются не только взаимосвязи, существующей между естественными и техническими дисциплинами, но и взаимосвязи между естественными и гуманитарными науками. Подобная ситуация является относительно новой для науки конца ХХ столетия и требует специального рассмотрения, предполагающего анализ закономерностей динамики научного знания и выявление механизмов междисциплинарного и трансдисциплинарного синтеза.

Классическая наука была ориентирована на исследование мира объектов, мира вещей, современная же наука в большей степени ориентируется на рассмотрение мира, включающего человека с его деятельностью, детерминированной соответствующими социокультурными установками. Этот новый тип предметности как раз и предполагает формирование в науке нового типа рациональности, который связан с идеалом открытости сознания к разнообразию подходов, к коммуникации индивидуальных сознаний, формирующихся в различных культурах.

Такая рациональность характеризуется открытостью, рефлексивной экспликацией ценностно-смысловых структур, включаемых в механизмы и результаты объективно-истинного постижения мира. «Открытая рациональность» все чаще начинает противопоставляться «закрытой рациональности». В отличие от «закрытой», «открытая рациональность» отличается критической рефлексией над исходными предпосылками концептуальных систем, предполагает рассуждение не только в рамках заданной парадигмы, но имманентно включает возможность сопоставления полученных результатов с теми, которые выработаны в иных культурных традициях. Открытая рациональность задает возможность выхода за рамки жестких конструкций, ограниченных концептуальными ориентирами, создавая условия для сотрудничества между людьми, нахождения «точек пересечения» в многообразии мнений, установления консенсуса и достижения понимания.

Моральные и ценностные приоритеты, «антропная аргументация» и «антропные аргументы» по-своему «вдыхают» историю в процесс глобальной эволюции Вселенной, ибо любая история, как подчеркивает И.Пригожин, должна отвечать условиям необратимости, вероятности, возможности появления новых связей.

Отказ от жестких средств обоснования научного знания, учет различных, действующих на систему параметров и обращение к концепциям случайных, вероятностных процессов демонстрируют на современном этапе и многие медицинские дисциплины. Кризис советской клинической психиатрии, как отмечают некоторые исследователи, во многом объясняется «пристрастием» к линейному принципу, согласно которому каждая (психическая) болезнь должна включать единые причины, проявления, течение, исход и анатомические изменения (т.е. одна причина дает одинаковый эффект). Такая «жесткость» в формулировке тезиса (постановке клинического диагноза), как свидетельствует современная медицина, ничем не оправдана, ибо нельзя не учитывать тот фактор, что как неповторимы физические и духовные свойства отдельных индивидов, так индивидуальны проявления и течение болезни у отдельных больных.

Аргументация на основе «непогрешимого», «объективного», «непредвзятого» клинического метода, изложения «без личного толкования» и нравственного измерения является несостоятельной не только с логической точки зрения, демонстрируя неадекватность претензий клинического метода на индуктивное выведение законов, ибо в данном случае, как справедливо указывает Н.А.Зорин, система постановки клинического диагноза представляет собой не что иное, как суждение по аналогии, или индуктивное доказательство, когда на основе повторяемости симптомов и синдромов конструируется представление о законе, (нозологической форме), но и в морально-психологическом плане, поскольку лечение адресуется не к личности, как декларируется клинической психиатрией, а к болезни, т.е. лечится «болезнь, а не больной».

Отход от однолинейности и жесткости, обращение к теориям случайных процессов, диссипативных структур, ориентация на личностно-моральные ориентиры, приведет, как считают некоторые специалисты, к обновлению психиатрии, ибо понятие болезни будет вероятностным, а ее возникновение в ряде случаев - принципиально непредсказуемым. В психиатрии появится свобода воли в ее термодинамическом выражении, что повлечет за собой и изменение суждения о «норме» и болезни, к размыванию «границы» между нормой и болезнью широким спектром адаптационных реакций, а суждение о «нормальном» будет изменяться вместе с обществом и в зависимости от модели медицины.

Осознание чрезвычайной сложности и целостности объекта исследования ставит современную психиатрию перед необходимостью включения в ее аргументационную систему описаний различного уровня (биохимического, поведенческого, социального), подобно принципу дополнительности Н.Бора, гибкости и многовариантности в постановке диагноза болезни, ориентации на конкретного человека, во имя фундаментального принципа медицины - «лечить не болезнь, а больного» и избежания этических «перекосов» (гипердиагностики и наоборот, презумпции болезни и т.п.).

В современной науке появились отчетливо выраженные реальные основания междисциплинарного синтеза знания. Предпосылкой междисциплинарного и трансдисциплинарного синтеза научных знаний выступили междисциплинарные взаимодействия, четко заявившие о себе во второй половине XX века, но корнями уходившие еще в период завершения классической науки, когда возникли первые «стыковые» науки (например, физическая химия). Междисциплинарные исследования - это способ организации исследовательской деятельности, предусматривающий взаимодействие в изучении одного и того же класса объектов и систем представителями различных дисциплин. При этом выявляются такие типы междисциплинарного взаимодействия как взаимодействие между системами дисциплинарного знания в процессе функционирования наук, их интеграция и дифференциация, и взаимодействие исследователей в совместном изучении различных аспектов одного и того же объекта (Э.М.Мирский). Трансдисциплинарные стратегии обеспечивают инновационную систему организации научных знаний, которая не ограничивается лишь междисциплинарными связями, а выходит на необходимость привлечения социальных ценностей и регулятивов при гуманитарной экспертизе современных научных проектов, их соотнесение как с внутринаучными идеалами, нормами и ценностями, так и с социально-гуманистическими приоритетами и установками.

Методология и практика современных междисциплинарных исследований предусматривает решение сложных взаимосвязанных проблем и в сфере философско-методологической рефлексии, когда речь идет о формировании предмета исследований таким образом, чтобы его можно было изучать средствами участвующих в исследовании дисциплин, а полученные результаты направлять на уточнение и совершенствование исследуемого объекта, и в организационно исследовательской сфере, обеспечивая создание сети коммуникаций и взаимодействия ученых различных направлений для их профессионального участия в исследовании и обсуждении полученных результатов, и в информационной сфере, нацеленной на обеспечение передачи прикладных результатов междисциплинарного исследования в практику принятия решений и их технологического воплощения с одновременной трансляцией полученных участниками результатов и знаний для экспертизы и вписывания их в систему дисциплинарного знания.

В 20 веке достаточно отчетливо обнаружилась новая тенденция взаимосвязи наук – интеграция естественнонаучного и социогуманитарного знания. Наблюдающаяся в современной науке тенденция к сближению естественнонаучного и социально-гуманитарного знания и их интеграции в единую науку о человеке приводит, во-первых, к взаимообогащению этих областей знания, когда идеи необратимости, непредсказуемости, многовариантности развития, получившие физико-математическое обоснование, транслируются в социально-гуманитарную область, а система ценностей, разрабатываемая в рамках философско-гуманитарного знания входит в ткань современного естество­знания. Во-вторых, проблема понимания из традиций герменевтики и наук о духе транслируется в систему естественных и математических наук. В-третьих, современная наука демонстрирует тенденцию к отказу от концепции жесткого детерминизма и строго однозначного, четко определенного научного языка и ориентируется на концепции гибкости, нежесткости, многозначности. Интегрирующим началом такого сближения выступает человек с его ценностными и мировоззренческими установками.

Особенно заметно сегодня взаимодействие биологического и социогуманитарного знания, взаимодействия, которое может повлиять на изменение в целом стратегии научного исследования и становление новых научных направлений (11).

Взаимодействие биологического и социогуманитарного знания обнаруживает себя в становлении новых междисциплинарных направлений. Это касается, прежде всего, такого междисциплинарного направления, как биофилософия. Термин «биофилософия» стал использоваться приблизительно с 70-х годов нашего столетия. «Биофилософия» рассматривается как комплексная, междисциплинарная отрасль знания, вскрывающая проблемы Универсума через призму феномена жизни.

Биофилософия в современном социокультурном пространстве выполняет ряд функций : гносеологическую, прогностическую, проектно-методологическую (12). Гносеологическая функция биофилософии сопряжена с анализом структуры биофилософского знания и механизмов его получения, выявлением специфики субъект-объектных и субъект-субъектных отношений в развитии знаний о живом веществе и самой жизни. Прогностическая функция связывается с решением вопроса о будущем жизни, построением различных моделей развития будущей цивилизации. Проектно-методологическая функция биофилософии связана с социально-практическими и, прежде всего, с экологическими потребностями человека, т.е. с решением вопроса о том, как с помощью биофилософских программ выйти из кризисной экологический ситуации.

Несмотря на то, что разработка проблем биофилософии еще только начинается, уже сейчас становление биофилософии рассматривается в качестве отправной точки дальнейшего расширения и углубления междисциплинарных исследований, усиления взаимосвязи философии и биологии. Разработка проблем биофилософии может стать своего рода ответом на исторический вызов современной эпохи в преддверии третьего тысячелетия, обеспечивая разработку стратегических программ гармонизации человека и природы.

Биофилософия, как фундаментальное междисциплинарное направление обеспечивает сегодня базу для оформления различных направлений, имеющих прикладной характер. Одним из таких направлений является биополитика . Этот термин используется с 60-70-х годов группой политологов из США и ФРГ (Г.Шуберт, П.Корнинг Х.Флор и др.) в различных значениях.

Первое значение: термин «биополитика» используется для характеристики «биологических подходов, методов и данных в политологических исследованиях». Опираясь на результаты, полученные в этологии и социобиологии, биополитика преследует несколько определяющих целей:

? она ставит задачу выяснения эволюционно-биологических корней человеческого общества и государственности. При таком подходе полагается, что политическая система национального государства также является продуктом процесса эволюции, и это справедливо в той мере, в какой человек является эволюционирующим видом;

? биополитика выдвигает также задачу исследования биологических основ и ограничения поведения индивидов и групп в политически важных ситуациях (бунт, уличные шествия, избирательные кампании и др.).

? не менее актуальным с позиций биополитики является изучение влияния соматических факторов на политическое поведение людей (голод, пол, алкоголь, наркотики, невербальная коммуникация и др.), выявление психофизиологических, биохимических, биофизических коррелятов политического поведения.

Считается, что решение всех этих задач позволит на основе биополитических исследований разработать политические предсказания, экспертные оценки и рекомендации.

Биополитика опирается на факты наличия в биосоциальных системах аналогов властных человеческих отношений (иерархий доминирования-подчинения), управляющих структур (подсистем принятия решения) и даже таких сложных квазиполитических форм поведения как «молодежные бунты» в группе приматов (13).

Второе значение термина «биополитика» связано с ее интерпретацией как теории биоса. В этом значении биополитика исходит из того, что биоокружение выступает как среда и имеет утилитарное значение. Она является необходимым условием выживания и дальнейшего развития человечества. Специфической особенностью теории биоса является рассмотрение жизни в этической, эстетической и культурной перспективах. Такая интерпретация биоса вносит в социум систему этических принципов, основанных на признании абсолютной ценности всех уникальных форм жизни на земле. Нетрудно заметить, что эти идеи коррелируют с идеями, развиваемыми в рамках так называемой экологической этики. Как отмечал Э.Ласло, «мы нуждаемся в новой морали, в новой этике, которая основывалась бы не столько на индивидуальных ценностях, сколько на необходимых требованиях адаптации человечества как глобальной системы к окружающей природной среде. Такая этика может быть создана на основе почтения к естественным системам» (14).

Все эти мировоззренческие идеи возникают в качестве своеобразного резонанса современной науки с другими областями культурного творчества. Взаимное влияние этих областей ускоряет процесс формирования новых смыслов универсалий культуры и соответственно новый системы ценностных приоритетов, предполагающих путь к иным, нетрадиционным стратегиям человеческой жизнедеятельности.

В процессе взаимодействия таких наук, как биология, медицина и этика, формируется и биоэтика. Биоэтика как междисциплинарное научное направление, академическая дисциплина и социальный институт опредмечивается в контексте общей стилистики, характерной для постнеклассической науки последней трети ХХ века. В это время в ткань науки входят непривычные для классической науки идеалы блага человека и человечества, морали и добра, долга и ответственности за результаты, полученные в процессе научного изучения человекоразмерных объектов.

Внедрение в практику новых медицинских технологий (методов искусственного оплодотворения, суррогатного материнства, пренатальной диагностики), актуализация проблем трансплантации, эвтаназии, биомедицинских экспериментов, проводимых на людях и животных, необходимость морально-этического и правового регулирования возникающих в процессе биомедицинских исследований коллизий послужили своеобразным социальным заказом по отношению к становлению биоэтики (15).

Тридцатилетний период существования биоэтики как междисциплинарного направления и социального института был связан с динамикой биоэтической проблематики от эмпирического описания врачебной морали к философской рефлексии нравственности в сфере биомедицинских исследований. Уже, начиная со второй половины 80-х годов, в биоэтике наряду с развитием биомедицинских технологий формируется достаточно мощный пласт философских знаний, трансформирующих концептуальные основания традиционной модели биоэтики западного типа. В новом ракурсе актуализируются типичные для биоэтики проблемы прав и свобод личности, формируется расширенная трактовка концепции свободы, включающая признание автономии личности (personal autonomy).

Современная парадигма биоэтики характеризуется радикальным поворотом от способов эмпирического описания врачебной морали к обостренной философской рефлексии над основаниями нравственности в биомедицинских исследованиях, своих собственных положений о моральных ценностях, расширению проблемного поля биоэтики с включением в нее не только нравственных, философских, но и правовых компонентов. Происходит объединение различных видов системы ценностей: биологические (физическое существование, здоровье, свобода от боли и т.д.), социальные (равные возможности, получение всех видов медицинских услуг и т.п.), экологические (осознание самоценности природы, ее уникальности, коэволюции), личностные (безопасность, самоуважение и т.п.).

Процесс междисциплинарного синтеза научного знания характерный для дисциплинарной организации науки, в новых условиях обретает новые формы. На предыдущем этапе можно было обнаружить синтетические тенденции, касающиеся в большей степени взаимоотношений между естественными и техническими науками, результатом чего явилось становление «стыковых» наук, таких как биофизика, биокибернетика, физическая химия и т.д. В настоящее время постепенно утрачивается традиционное противопоставление естественных и гуманитарных наук и устанавливается более тесное взаимоотношение между ними, основанное не на редукции социально-гуманитарного знания к установкам естественнонаучных дисциплин, а на продуктивном обмене идеями, принципами, понятиями, возникающем между ними.

На смену господствовавшему отношению монолога, когда в роли говорящего и вопрошающего выступал человек, приходит диалог, и начинают формироваться аксиологические и этические принципы, регулирующие отношения не только между людьми, но и отношения между человеком и природной средой. Ранее эти аспекты существенно характеризовали лишь гуманитарное знание, теперь же они проникают в различные области естественных наук, становясь здесь приоритетными принципами естественнонаучного анализа. Новая ситуация приводит к возникновению и новых «синтетических» научных направлений – синергетики, биофилософии, биополитики, биоэтики, экологии и др.

Этические и аксиологические аргументы с неизбежностью «пронизывают» и другие медицинские дисциплины. Такая медико-биологическая наука, как танатология, изучающая причины, признаки и механизмы смерти с особой остротой ставит проблему «этической аргументации» при пересадке органов (как избежать этического перекоса: прежде чем донорский «живой» орган может быть изъят, сам донор должен быть «мертвым»); при продлении жизни больного с помощью аппаратуры (какие аргументы будут этически вескими при отключении аппаратуры, т.е. по сути дела «умертвлении» больного); при решении вопроса о сохранении жизни обреченных от неизлечимых болезней больных (насколько этичны идеалы медицинской этики, приписывающей бороться за жизнь «до конца», если больной предпочитает «легкую смерть») и т.д.

Становление этих новых направлений происходит в 60-70 годах, когда в методологических исследованиях все отчетливее осознается некорректность элиминации аксиологических факторов из состава научных положений, когда подвергается критике установка о ценностной нейтральности научного знания, длительное время господствующая в культурном пространстве науки.

Современная философия в ее неклассическом статусе ориентируется на анализ различных сфер и состояний культуры, выявления фундаментальных жизненных смыслов универсалий культуры, осуществления междисциплинарного синтеза различных знаний, чтобы затем представить в сжатом виде философско-категориальную матрицу человеческого бытия, позволяющего оперировать философскими категориями. Исследование оснований современной культуры обнаруживает ее трагедии и парадоксы, этические перекосы и новые смыслы, требуя от философа погрузиться в отдельные области - науку, политику, право, этику, эстетику и т.д., и, обязывая тем, самым философа становиться философом науки, философом права, этики, эстетики. В акте современной философской рефлексии обнажаются проблемы выживаемости человека и человечества, его экологической выживаемости, сохранения целостности человеческой личности, формирования коммуникативного единства человечества, механизмов обеспечения личностной и национальной самоидентификации. В этом плане современную философию по выполняемым ею интегративным функциям можно назвать «симфонической», объединяющей философов и философствующих ученых по выработке новых мировоззренческих приоритетов и ценностей личностного и вещного бытия человека. В таком созидательном акте рождается многоликая и многозвучная симфония и творческий диалог различных исторических эпох, культур, сфер знания. Новый тип философа-интеллектуала вынуждает отказаться от абсолютных идеалов и борьбы за них во имя раз и навсегда обоснованного гуманизма и быть открытым к междисциплинарным стратегиям.

Такой же междисциплинарный подход характерен и для современной философии и методологии науки, в лоне которой объединяются в постоянном диалоге и взаимообогащении естественнонаучные, технические и социально-гуманитарные науки. Причем междисциплинарный синтез все чаще рассматривается как один из важнейших аспектов возникновения нового знания, когда полученные в одной отрасли знания включаются в качестве оснований для формирования знаний в другой дисциплине. Такое взаимообогащение наук идет как по линии трансляции отдельных методов из одной науки в другую, так и за счет фундаментальных принципов и концептуальных средств из одной науки в другую, что приводит к коренной перестройке оснований науки, т.е. к научной революции (В.С.Степин). Обмен фундаментальными принципами между различными науками приводит к изменению видения предмета конкретной науки, развитию ее понятий, к формированию общенаучных принципов и концептуальных средств, что связано с усиливающимися тенденциями к интеграции научного знания.

В современных условиях классическое понимание науки, ориентированной лишь на познание и направленной на объяснение, дополняется новой оценкой функционирования науки и научного потенциала, вследствие чего даже фундаментальные исследования должны быть релевантными и подчиненными общественным интересам, а производство научных знаний должно непосредственно интегрироваться в процессы принятия экономических и политических решений. Значимость науки для экономики (инновации) и для политики (в качестве поставщика тем, проблем и знаний, необходимых для принятия решений), таким образом, возрастает. Инновационная политика становится одной из важнейших составных частей научно-технической и социально-экономической политики. Современное общество, которое не может существовать без нововведений, должно их стимулировать, а государственная инновационная политика ориентироваться на принятие решений о поддержке или не поддержке конкретных инновационных проектов даже в условиях полной или частичной неопределенности, или недостатка знаний об их позитивных результатах и неизбежно сопутствующих им негативных последствиях.

Будучи в свое время прогрессивным явлением, дисциплинарная организация науки недостаточна для организации новых научных направлений, многие из которых имеют междисциплинарный характер по существу с самого своего возникновения. Постепенно инновационная государственная политика в плане финансирования и функционирования науки преодолевает традиционные дисциплинарные подходы и барьеры.

Таким образом, современная наука как особый социальный институт задает образцы морального регулирования, обеспечивая не только гуманистический вектор ее собственного развития, но ориентирует и другие феномены культуры на высокие идеалы сотрудничества, сотворчества, бескомпромиссности, синтеза истинности и нравственности, диалога естественнонаучного, технического и гуманитарного знания.

Осознание противоречий «человекоразмерного» мира, а также социальной опасности этически элиминированного, внеценностного знания специфицируют на современном этапе научный поиск. Наука нуждается в социальном контроле, ориентирующем на служение общественному прогрессу. За пределами социально-нравственного использования научное знание теряет культурно-гуманистическое измерение и впадает в фаустовские иллюзии, к которым ведет цинизм знания, лишенного моральных горизонтов.

Основным ценностным критерием современного научного знания становится установка на осознание социально значимых пределов теоретического поиска, дополнения его культурно-этическими параметрами и гуманистическими ориентирами, своеобразного преодоления отчуждения человеческого мира, возникающего на уровне абстрактных теоретических построений.

Стратегическая задача, стоящая сегодня как перед зрелыми, так и перед молодыми учеными, это не только включение в структуру научно-познавательной деятельности этических и аксиологических аргументов, но и наработка новых ценностных смыслов и подходов в самых различных областях исследования – истории, философии, экономике, политике. Гуманистические обновленные ценности, органично включающиеся в современное научное знание должны транслироваться в образовательные технологии и усваиваться студентами и молодыми исследователями в процессе обучения. Особая роль при этом может быть отведена классическому университету с его фундаментальным и системным образованием.

Общественная мораль при этом обогащается ценностными и нравственными регулятивами, задавая образцы и стратегии моральных стандартов социального действия и принятия решений в различных сообществах – от школы до национального государства. Очевидно, на современном этапе возникла реальная возможность синтеза различных подходов, наработанных в сфере осмысления нравственных поворотов, происходящих в политике, праве, науке, социальных мифологиях, утопиях и идеологиях, национальных и глобализационных процессах с целью формирования фундаментальной морали, задающей идеалы ответственного человеческого поведения.

Яскевич Я.С., доктор философских наук, профессор,
директор Института социально-гуманитарного образования
Белорусского государственного экономического университета
e-mail: isgo@bseu.by

(1) Апресян Р.Г. Понятие общественной морали (опыт концептуализации) // Вопросы философии. №5. 2006. с. 9.

(2) Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. М., 2000. с. 128.

(3) Апресян Р.Г. Понятие общественной морали (опыт концептуализации)//Вопросы философии. №5. 2006. с. 14.

(4) Яскевич Я.С. Социальная философия: антиномии человеческого бытия. Минск, 2005. с. 257-278.

(5) Панарин А.С. Философия политики. М., 1994; он же: Политология: о мире политики на Западе и на Востоке. М., 1998.

(6) Апресян Р.Г. Понятие общественной морали (опыт концептуализации)// Вопросы философии № 5. 2006. с. 7.

(7) Яскевич Я.С. Становление идеологии белорусского государства и национальная идея: традиции и новации. Минск, 2004, с.7-31.

(8) При изложении данного раздела мы опирались на доклад В.В. Миронова, сделанный на пленарном заседании IV Российского философского конгресса (В.В. Миронов. Коммуникационное пространство как фактор трансформации культуры и философии//Вопросы философии. 2006., №2. с. 27-43).

(9)Яскевич Я.С. Социальная философия: антиномии человеческого бытия. Минск, 2005. с.293

(10) Степин В.С. Теоретическое знание. М., 2000. с. 143.

(11) Яскевич Я.С., Кузнецова Л.Ф., Барковская А.В. Современная наука: ценностные ориентиры. Минск. 2003. с. 139.

(12) Шаталов А.Т., Олейников Ю.В. К проблеме становления биофилософии //Биофилософия. М.,1997. С.22.

(13) Олескин А.В. Неклассическая биология, уровни биоса и биофилософия //Биофилософия. М., 1997. С. 112

(14) Laszlo E. Introduction to system Philosophy. N.Y.1982.P. 281

(15) Биоэтика. Вопросы и ответы. Сост. отв. ред. Б.Г. Юдин, П.Д. Тищенко. М., 2005. с. 5.