Наука и Религия - непримиримые соперницы?
Старый религиозный афоризм
утверждает, что Бог и дьявол соперничают между собой, стремясь завладеть душой
человека". Аналогичным образом порой упрощается проблема соотношения между собой
религии и науки, когда в них видят соперничающие между собой формы сознания, -
соперничающие за обладанием Истиной и за влияние на человека.
"Религия и наука" - весьма
дискуссионная тема, вокруг нее не утихают споры в течение столетий. Каковы же основные положения, выдвигаемые в
этих дискуссиях? Исходные противоположные воззрения были представлены с одной
стороны церковниками, с другой - просветителями. Церковники утверждали, что
истина принадлежит религии, а наука способна в лучшем случае лишь подтверждать
религиозные истины, имеющие своим источником Бога. Иначе говоря, в
познавательном плане религия - все, наука - ничто (как самостоятельный источник
знания).
Просветители стояли на прямо
противоположной точке зрения: религия - наивное заблуждение или нарочитый
обман, т.е. во всяком случае темнота и невежество, но никак не объективное и
достоверное знание. На основании этого просветители утверждали, что наука во
всем противоположна религии.
В наше время доминируют
суждения, подчеркивающие связь науки и религии. Хотя и при этом сохраняется
противоположность позиций спорящих между собой сторон по этому вопросу. Новая
расстановка акцентов такова: с одной стороны распространяются концепции,
сближающие науку и религию. В этом лагере находятся представители различных
религиозных конфессий, прежде всего буддисты, кришнаиты и представители
модернистского направления в исламе. Они говорят о конвергенции науки и религии,
т.е. их сближении, и даже о "синтезе религии и науки". Основным аргументом этой
точки зрения является утверждение о том, что в процессе познания человек
обнаруживает божественные установления, воплощенные в сотворенной Богом природе
или в устройстве общественной жизни людей. Эти божественные истины
непосредственно содержаться в религиозных вероучениях, в наставлениях лидеров
религиозных объединений, а наука узнает о них косвенным путем, наблюдая за
явлениями природы и общественной жизни.
Сторонники теории "конвергенции
науки и религии" есть и среди современных ученых, которые убеждены, что,
обращаясь к рассмотрению фундаментальных проблем существования Вселенной,
происхождения человека и возникновения сознания, наука сближается с религией.
Ведь указанные фундаментальные проблемы науки, полагают эти ученые, совпадают с
религиозные представлением об Абсолюте, Мировой душе и божественном
творении.
Более того, представители так
называемой "новой физики" утверждают, что в исследовании микромира они
приблизились к пониманию божественной субстанции мира. Это убеждение побуждает
их возлагать особые надежды на религиозный мистицизм, который, с их точки
зрения, обладает парадигмой освоения конечной, божественной реальности. В группе
этих ученых наибольшую известность получил физик Фритьоф Капра, опубликовавший
книгу под очень интригующим названием "Дао физики". Этим названием Капра дает
понять, что для него фундаментальные основы естествознания тождественны
сакральному космическому закону - дао, известному по древним
религиозно-философским учениям Китая.
Таковы современные
религиозно-философские воззрения на проблему взаимосвязи религии и науки.
Противоположное понимание этой взаимосвязи предлагают современные исследователи
в области истории и теории науки. Они показали, например, что предпосылкой
возникновения химии явилась алхимия, а предпосылкой астрономии была астрология.
Это означает, что наука вырастает путем переосмысления религиозно-мистических
представлений и переработки накопленного на их базе эмпирического материала
(алхимических знаний о свойствах веществ и астрологических данных о движении
планет).
Таковы свидетельства истории
науки в пользу ее связи с религиозными представлениями. Что касается теории
науки, то она показывает нам как в процессе расширения поля научных
исследований, предметом науки становятся паранормальные феномены (экстаз,
гипноз, экстрасенсорные способности человека), которые издавна считались
чудесами, проявлениями сверхъестественного начала и относились к компетенции
магов, колдунов, шаманов и "разоблачавшей" их церковной инквизиции. В лоне
средневековой католической церкви был создан фундаментальный труд по борьбе с
колдовством - "Молот ведьм". Теперь магические и мистические феномены этого
рода, объявлявшиеся происками дьявола, изучает наука - религиоведение,
психиатрия, парапсихология.
Религия и наука как
специфические общественные явления
Рассматривая проблему по
существу, укажем на то, что действительно объединяет религию и
науку. Их объединяет самое
главное - принадлежность к общей
типологии социальных феноменов,
общественных явлений, различающихся только своей спецификой. Религия и
наука - обусловленные
историческими условиями специфические явления культуры и общественной системы,
обслуживающие объективные потребности существования и развития человеческого
общества. Какие же это потребности?
Во-первых, необходимость
познания объективных законов природы и общества, без чего невозможно ни
выживание человечества, ни совместная деятельность отдельных индивидов.
Удовлетворению этой потребности служит познавательная деятельность.
Во-вторых, потребность в
сохранении целостности социального организма в условиях разделения труда,
социальной стратификации и наличия неизбежного различия и столкновения
интересов отдельных индивидов и различных общественных групп. Удовлетворению
этой потребности служит регулятивная, идеологическая функция.
Затрагивая этот вопрос, Маркс
говорил о двух разных способах освоения действительности - о теоретическом и
духовно-практическом [Соч. Т. 12. С. 728]. К первому способу освоения
действительности Маркс относил науку, ко второму - остальные формы общественного
сознания: религию, право, мораль, искусство.
Отличие науки как социального
феномена от религии
Наука отличается от других форм
общественного сознания свойственным ей обобщенным теоретическим знанием. Его
содержание не зависит ни от личности исследователя, ни от способов получения
этого знания.
Специфика научного знания не
зависит от конкретно-исторических условий, а обладает благодаря своей
объективности так сказать универсальным, космическим измерением. Это позволяет
человечеству обращаться с посланиями ко всем разумным существам во Вселенной на
понятном им языке - путем демонстрации схемы Солнечной системы, строения
атома, математических формул.
Наука обладает своим
специфическим языком - строгими понятиями и представлениями, содержание которых
жестко зафиксировано. Язык же религии иной - это символы (в числе которых особо
важное значение имеют архетипы), описания, мифы. Причем смысл и значение этих
форм религиозного сознания, как правило, неоднозначны, многоплановы и весьма
изменчивы, несмотря на стремления посредством определенных догматических
построений внести определенность в их содержание и гарантировать его
неизменность.
Как общественно-исторический
феномен наука не сводится к своей гносеологической функции, хотя последняя и
играет в ней доминирующую роль. Следует подчеркнуть, что результаты
познавательной деятельности науки могут использоваться в различных и даже в
прямо противоположных направлениях, например, на пользу человеку и обществу или
во вред им. Известно, что изобретенный в глубокой древности порох первоначально
использовался только в праздничных представлениях, аналогом чему являются
современные фейерверки. В древности порох применяли также в лечебных целях.
Даже основное, разрушительное свойство пороховых зарядов служит не только в
военных целях, но и в мирных (например, для разрушения ледовых заторов в реках,
для взрыва горных пород).
Совершенно необоснованы
утверждения, что наука в силу своей гносеологической направленности лишена
общественного кругозора, что ей чужды ценностные ориентации и идеологические
императивы. Эти сциентистские утверждения совершенно игнорируют общественную
природу науки, которая свойственна ей как социальному явлению. Наука не просто
совокупность знаний и средств их получения. Это особая форма социальной
деятельности, форма духовного производства, область профессионального
умственного труда. Учитывая прикладной характер науки - возможность
использования ее результатов на практике - в науке надо видеть важнейшую
производительную силу общества. Эта роль науки особенно возросла в современных
исторических условиях, когда на первый план в экономике выдвигаются наукоемкие
производства. Эта тенденция общественного развития приобретает настолько важное
значение, что возникли концепции "информационного общества" и "информационной
цивилизации", в которых рисуются глобальные изменения образа жизни и
деятельности человечества на основе возрастания роли науки и ее новейших
достижений.
Итак, сциентистская трактовка
науки, игнорирующая ее общественную природу и свойственные ей идеологические,
общественно-значимые ориентации и идеалы, несостоятельна. Однако именно подобная
односторонняя трактовка науки служит поводом для утверждений о том, что наука
нуждается в религии как в своего рода мировоззренческом поводыре и гаранте того,
что она не будет идти в разрез с общественными интересами.
Факты показывают, что именно в
рамках науки передовая общественность способна первой разглядеть опасные
направления ее практических приложений и предложить альтернативы и контрмеры.
Примерами могут служить выступления Эйнштейна и Сахарова, предупреждавших о
роковых последствиях применения средств глобального поражения и выступивших с
предложениями об их ограничении и запрещении. Новейшими примерами являются
усилия ученых в поиске предотвращения губительного потепления атмосферы, ее
загрязнения и разрушения озонового слоя. Фигура ученого-монстра, стремящегося
погубить человечество, наподобие пресловутого инженера Гарина, является всего
лишь литературной фикцией, порожденной той или иной идеологической
контрутопией, а не анализом реальных тенденций и настроений в науке. Вспомним,
что Гарин у Алексея Толстого является кульминацией империалистических сил,
стремящихся задушить разгорающуюся в мировом масштабе коммунистическую
революцию. Большевистская утопия, до поры до времени успешно реализовавшаяся в
России, породила в качестве защитного идеологического выступления
литературно-фантастическую контрутопию Алексея Толстого.
Итак, злонамеренные, пагубные
для человечества устремления науки - не больше, чем литературные фикции или
обывательские предубеждения против достижений науки и деятельности
"яйцеголовых", как нередко пренебрежительно именуют ученых в СМИ западных
стран.
Другое дело, что прикладная
наука широко используется для создания военной техники - наступательной,
агрессивной, но, конечно, и оборонительной. Последнее не снимает остроты
проблемы, достаточно вспомнить как дорого обходится сейчас стране уничтожение
запасов химического оружия, создававшегося для отражения фашистской
агрессии.
Кровопролитные войны
существовали и до наступления научно-технической эры, так что винить науку
создании смертоносного оружия неправомерно, надо винить тех, кто его заказывает
и применяет. К сожалению случается и так, что в одном лице совмещается
талантливый ученый и фанатичный борец с "миром зла" (таковы были создатели
самолетов-снарядов в фашистской Германии). Однако и в этих случаях
ответственность лежит не на науке, а на милитаристской идеологии.
Рассказывают, что Сахаров,
увлекшись разработкой все более и более мощных водородных зарядов, предложил
создать серию торпед, способных нести 100 мегатонные заряды, вооружить ими
подводные лодки и отправить их к побережью США. Но поговорив в военными
моряками, академик отказался от этого предложения, поскольку они убедили его,
что взрыв таких торпед накрыл бы волной километровой высоты половину Америки и
уничтожил бы десятки миллионов мирных жителей. В этом случает гуманистические
ценности оказались сильнее желания показать противнику "кузькину мать".
Проблема усложняется, когда
многообещающие исследования непреднамеренно (а чаще всё же намеренно)
превращаются в средства, угрожающие благополучию человечества. Таковы
эксперименты на Аляске с мощнейшими радиоизлучателями, способными разогревать
ионосферу земли, что можно расценивать как создание нового, климатического
оружия, Таковы непредсказуемые по своим последствиям эксперименты с
зародышевыми клетками человека.
Консервативная позиция
христианских церквей в отношении подобных "вмешательств в созданный Богом
порядок вещей" часто оказывается оправданной с позиции здравого смысла и в
перспективе решения соответствующей проблемы. Религия провозглашает вполне
оправданные нравственные императивы, хотя они и имеют теологическую окраску. В
этом случае религия действует вполне закономерно и правомерно; наука нуждается в
нравственных ориентирах, а их источником может быть как светская, так и
конфессоиональная этика.
Широкую известность
получили агрессивные устремления
религиозного фанатизма ваххабитов на Кавказе, пагубная
социально-религиозная утопия Порфирия Иванова (предполагающая отказ людей от
пищи, одежды и жилища), оккультно-мистическая доктрина Третьего Рейха.
Общественно-опасные и вредоносные религиозные проявления - отнюдь не редкость,
к сожалению. Это сознают многие философы и теологи, даже симпатизирующие в
целом религии, как например, Уайтхед, который прямо говорит, что существуют
вредные религии.
Рассматриваемое различие религии
и науки со стороны возможности их негативного воздействия на личность и общество
объясняются тем, что религиозное сознание иллюзорно и поэтому его идеалы и
ценностные ориентации легко подвержены идеологическим влияниям (в том числе
весьма негативным). Поскольку религиозные ориентации считаются установленными
свыше и прямо не соотносятся с общественно-историческими критериями, постольку
они могут отклоняться в нежелательном для благополучия общества
направлении.
Напротив, наука как
производительная сила общества объективно направляется потребностями и
интересами последнего. Таким образом, наука, благодаря своей социальной
специфике, значительно реже и в меньшей степени, способна отклоняться от
служению общественному благу, чем религия, не застрахованная от острейших
противоречий и столкновений с общественными интересами из-за свойственной ей
иллюзорности сознания.
Важное различие между религией и
наукой заключается также в том, что вероучение всегда в большей или меньшей мере
догматично, поскольку опирается на авторитет священных писаний и на суждения
основателей и лидеров религиозных объединений. Напротив, в науке доминируют
собственные идеологические установки и ценности, стимулирующие людей к
раскрытию объективных законов. Для религии характерна авторитарность сознания,
духовный деспотизм, особенно если речь идет об официальных церковных доктринах.
В науке, напротив, доминирует стремление освободиться от предрассудков и
косности, желание утвердить самостоятельность и независимость суждений в
отношении признанных авторитетов, полагаясь единственно на объективную
достоверность полученных теоретических и практических результатов.
Это различие религии и науки
особенно отчетливо проявилось в построении религиозной и естественнонаучной
картин мира. Научная картина мира постоянно развивается на основании новых
открытий, она никогда не претендует на истину в последней инстанции. Религиозная
картина мира развивается принципиально иначе, поскольку определяется прежде
всего конкретными социально-идеологическими мотивами, проще говоря, интересами
сохранения авторитета церкви. При этом объективные научные данные учитываются
постольку, поскольку они не противоречат церковной традиции. Если же такое
противоречие становится слишком очевидным, как например, по вопросу о
божественном творении мира в течение шести дней, то богословы начинают говорить
о необходимости метафорического понимания этого традиционного догмата. Мол,
речь идет не в буквальном смысле о шести днях творения, а о шести периодах,
которые могут быть очень продолжительны и совпадать с данными науки о
космогенезе и эволюции жизни на Земле.
Используется также иной подход:
новые данные науки трактуются как свидетельство ее заблуждений. Так уточнения,
которые современная наука вносит в теорию Дарвина происхождения видов,
расцениваются религиозными идеологами как опровержение эволюционных воззрений
Дарвина и подтверждение креационистских воззрений церкви. Другой пример -
попытка интерпретировать научные представления о Большом взрыве - исходном
моменте в возникновении нашей Вселенной - как подтверждение религиозного догмата
о божественном творении мира их ничего.
Таким образом, религиозная
картина мира имеет идеологический характер, поскольку мотивирована стремлением
упрочения вероучения. Напротив, научная картина мира имеет познавательный
характер, поскольку продиктована стремлением получения объективно-достоверного
представления об окружающем нас мире.
Итак, религия и наука - это
различные формы общественного сознания, они отражают разные потребности
общества и осуществляют также различные социальные функции. Все это и объясняет
парадоксальную на первый взгляд ситуацию, когда в условиях современного высокого
развития науки - как теоретической, так и прикладной, позволившей получить
выдающиеся результаты в освоении космического пространства и в развитии
компьютерной техники - наблюдается повышенный интерес к религиозному
мистицизму, неомифологии, эзотерике, гностицизму.
ВЫСТУПЛЕНИЕ ОППОНЕНТА
(А.Н. Красников)
Доклад Евгения Геннадьевича Балагушкина выдержан в спокойных и
традиционалистских тонах. Если бы мне выпала честь быть его оппонентом четверть века назад, я бы, наверное,
раскритиковал доклад с позиций «гносеологического анархизма», показав, что
понятия «религия» и «наука» являются весьма неопределенными, четкая демаркация
между ними неосуществима, а следовательно, ставить вопрос о том, являются ли они
«непримиримыми соперницами», бессмысленно.
Сейчас, когда многие философы
устали от экстравагантного, но частую бесплодного релятивизма, попытки Евгения
Геннадьевича разграничить науку и религию и выяснить взаимоотношения между ними
вызывают у меня симпатию. Конечно, режут слух такие понятия, как «церковники»,
«формы общественного сознания», «иллюзорность религии», «идеологический характер
религиозной картины мира» и т.п. С некоторыми положениями доклада можно
согласиться, с некоторыми можно поспорить, но докладчик имеет право на свою
точку зрения, которая сформировалась у него в ходе многолетних размышлений над
сформулированной им в названии доклада проблемой.
Из его выступления следует, что религия и наука в настоящее время уже не
являются непримиримыми соперницами. В докладе рассматриваются основные концепции
соотношения религии и науки, которые сводятся докладчиком к отрицанию претензий науки на постижение
истины представителями религии, отрицанию религии представителями философии и
науки и сближению религии и науки, вплоть до их непротиворечивого синтеза. В
истории философии они известны как «концепция чистой веры», «концепция чистого
разума» и «концепция гармонии веры и разума». Сам докладчик, на мой взгляд,
придерживается «концепции двойственной истины», утверждая, что «религия и наука
– это различные формы общественного сознания, они отражают разные потребности
общества и осуществляют также различные социальные функции». Эта позиция
представляется мне взвешенной, особенно в условиях, когда многие российские
философы и ученые не устают расточать комплименты в адрес религии и ищут самого
тесного сотрудничества с ней.
Несколько месяцев назад в стенах этого здания проходила конференция,
посвященная диалогу религии и науки. Она мне запомнилась тем, что представители
Русской православной церкви подчеркивали различие религии и науки и
высказывались весьма осторожно по поводу диалога, а представители РАН, в том
числе известные академики, выражали свою готовность «слиться в диалоге с
религией».
Что может дать диалог той и другой стороне? На мой взгляд, для религии он
нежелателен, поскольку в истории человеческой мысли никто хуже не обращался с
идеей Бога, чем философы и ученые. Идея личного Бога – «Бога Авраама, Исаака и
Иакова» - подменялась различными суррогатами, которыми философы и ученые
стремились заполнить мировоззренческие пустоты. С позиций христианской
ортодоксии, философское и научное осмысление догматики – это гностическая ересь.
Физик, химик, биолог, рассуждающие о Боге или бессмертии души – весьма
неприглядное зрелище. Конечно, богословы должны быть знакомы с новейшими
достижениями естественных и гуманитарных наук, они могут интерпретировать
устаревшие теологические представления о мире, обществе и человеке в современном
ключе, но вступать в диалог с философами и учеными по чисто богословским
вопросам им незачем.
Нет необходимости вступать в диалог с религий и ученым, даже если они
являются искренне верующими людьми. Если физик-ядерщик начнет у себя на работе вести дискуссии по
богословским вопросам, то ждите аварий на атомных электростанциях. Если
конструкторы на рабочем месте будут рассуждать о кармическом перерождении, то
самолеты непременно начнут падать, а подводные лодки тонуть, даже если их
освятят перед выходом в море. В своем кабинете, в лаборатории, аудитории ученый
должен оставаться ученым, а после работы он может поговорить со
священнослужителем, почитать богословские книжки, исповедаться и причаститься.
Замечу, что два российских академика, получивших в последнее время Нобелевские
премии, достигли серьезных научных результатов без всякого диалога с религией.
О том, что диалог между религией и наукой может вести к нежелательным
последствиям свидетельствует не столь уж длительная история «науки о религии»,
или религиоведения. Эта отрасль научного знания возникла в 60-е годы XIX в. в Западной Европе и
Северной Америке на стыке целого ряда гуманитарных наук. С самого начала
религиоведение поставило своей целью не апологию и не критику существующих
верований, а беспристрастное и объективное изучение религий мира. Попытка
создать науку о религии вызвала отрицательную реакцию подавляющего большинства
христианских теологов и целый ряд критических замечаний. Теоретические
возражения сводились главным образом к тому, что нельзя изучать при помощи
рациональных методов, поскольку она содержит в себе иррациональные, или, говоря
теологическим языком «сверхразумные элементы». Существовали и возражения
практического плана, согласно которым сравнительное изучение религий неизбежно
ведет к размыванию христианских значений и ценностей, а следовательно, к упадку
морали и подрыву сложившихся общественных устоев. В силу этого на первом этапе
своего развития религиоведение носило явно антитеологический характер и,
несмотря на внешне сдержанные, а иногда и положительные высказывания в адрес
теологии, религиоведы резко противопоставляли научное исследование религии
теологическим построениям, ставящим своей задачей обоснование бытия Бога и
истинности христианских догматов.
После Первой мировой войны начинается новый период в развитии
религиоведения, который продолжался до середины ХХ в. Его можно назвать
«периодом теологической экспансии в науку о религии», поскольку именно в это
время в религиоведении стали использоваться понятия, категории и теоретические
конструкции, позволяющие решать специфически религиоведческие проблемы в
теологическом ключе. Научные методы изучения религии были совершенно непригодны
для обоснования этих понятий, категорий и теоретических конструкций, а потому
они подверглись решительному пересмотру. Это привело к разрушению предшествующей
научной парадигмы, которая была взорвана изнутри так называемыми «христианскими
религиоведами». Теологическая экспансия в религиоведение привела к кризису
научного изучения религии, что было осознано к середине ХХ в.
После Второй мировой войны началось осмысление причин кризисного
состояния науки о религии. Одной из таких причин было признано смешение
теологических и научных интересов в работах многих исследователей религии. Был
выдвинут тезис о том, согласно которому «религиоведение должно научиться
защищать себя от дилетантизма, теологии и идеализма». Во второй половине ХХ в.
отчетливо прослеживалась тенденция к размежеванию религиоведения с теологией. На
конгрессы и конференции Международной ассоциации истории религий, как правило,
не приглашались теологи, хотя во второй половине ХХ в. на Западе взошли
теологические звезды первой величины (К. Ранер,
Б. Лонерган, В. Панненберг, Ю.
Мольтманн и др.). Теологическая терминология и аргументация не пользовались
популярностью в религиоведческой среде.
Да и сами теологи предпочитали участвовать не в религиоведческих, а в
теологических конференциях и публиковаться в теологических журналах. На Западе
большинство исследователей религии осознало, что религиоведение и теология
являются самостоятельными отраслями знания, каждая из которых имеет свою
специфику и право на существование.
Время от времени предпринимались
попытки сближения религиоведения и теологии. Так, в
Многие религиоведы
придерживались мнения, согласно которому необходимо проводить строгое
разграничение между теологией и наукой о религии. Любая попытка «наведения
мостов» между ними рассматривалась как опасная для религиоведения уступка
теологии. Другая часть религиоведческого сообщества считала, что теология и
наука о религии частично пересекаются. Существующие точки соприкосновения, по
мнению некоторых ученых, могли бы
послужить основой для диалога между
теологией и наукой о религии. При этом как противники, так и сторонники диалога
подчеркивали различия теологии и науки о религии и придерживались принципа
«исключения трансцендентного». Этот принцип был сформулирован французским
психологом Теодором Флурнуа, оторый считал, что
психология религии должна воздерживаться от отрицательных или
утвердительных суждений о существовании трансцендентных объектов.
Среди активно работающих во
второй половине ХХ в. религиоведов было немало верующих. Однако и они понимали,
что наиболее достойной позицией для ученого является воздержание от суждений,
которые нельзя обосновать научными средствами. Если принцип «исключения
трансцендентного» игнорировался каким-либо верующим ученым, то в его лекциях,
докладах и публикациях наука о религии превращалась в религиозную философию или
теологию, а сам он рано или поздно оказывался вне религиоведческого сообщества.
Зачастую это сообщество было более терпимым к материалистическим концепциям
религии, чем к христианской теологии. Таким образом, демаркационная линия между
религиоведением и теологией была проведена не только в теоретической сфере, она
разделила религиоведов и теологов в их реальной преподавательской и
исследовательской деятельности.
Краткая история религиоведения
свидетельствует о том, что иногда наука должна держаться подальше от религии и
по возможности избегать диалога с ней. Наука о религии «должна научиться защищать
себя от дилетантизма, теологии и идеализма» - этот логунг я бы выбил большими
буквами перед каждой кафедрой религиоведения, открывшейся в последние годы в
нашей стране.