6 мая 2016

Александр Рубцов

Кандидат философских наук, руководитель Центра философских исследований идеологических процессов Института философии РАН

Сами среди чужих: к чему ведет особый путь России

Министр иностранных дел Сергей ЛавровФото REUTERS / Maxim Shemetov

Идея самодостаточности не просто стратегическая установка – она требует радикальной трансформации всей системы

В последнее время обозначились две взаимосвязанные тенденции: заявления, анонсы проектов и целые доклады с претензиями стратегического масштаба, с одной стороны, и идеологически заряженные рассуждения о самодостаточности страны – с другой. Доклады пока готовят аффилированные с государством, но все же относительно независимые экспертные структуры, и там все более-менее цивилизованно. Однако заявления о курсе на самодостаточность перекочевывают от советников по экономике к министрам иностранных дел, от внутреннего пользования к международному представительству, а это уже иной статус.

Некоторый примитивизм и откровенно вызывающий характер высказываний о «самодостаточности» можно списать на неофициальный формат таких заявлений: интервью Сергея Лаврова шведской газете «Дагенс Нюхетер» от 28 апреля 2016 года политически факультативно и в этом напоминает статью председателя Следственного комитета РФ Александра Бастрыкина в еженедельнике «КоммерсантЪ – Власть» об информационной войне. В обоих случаях мы имеем дело с несколько сбитой специализацией: дипломат рассуждает об экономике, следователь – об идеологии. Это отвечает провокативному, зондажному характеру заявлений, цель которых – вызвать и оценить реакцию общества и начальства. Тем не менее это отчетливые свидетельства «хода мыслей», и в таком качестве они заслуживают анализа.

Активность в области стратегического планирования в ближайшие годы будет нарастать. По сути, мы входим в тот же режим, в каком масштабные стратегические сочинения писались перед первой рокировкой, вписанной в анналы истории как «местоблюстительство Медведева». Тогда уходящему на премьерство Путину необходимо было показать, что его преемника ставят не под новые и личные стратегические фантазии, а на реализацию готового проекта, освященного лидером нации, уже почти ее отцом. Поэтому на «выборы» шел Медведев, а предвыборную программу готовили и продвигали как «план Путина». Сейчас все связывают проваленный модернизационный проект с фигурой нынешнего премьера, хотя главные установки этой прогрессистской стратегии были сформулированы и запущены в оборот еще во время второго президентства Владимира Путина, ближе к его (президентства) концу.

Теперь понадобится «План Путина – 2». Даже если вдруг развернется «операция преемник» (а за оставшееся время может случиться всякое), в любом случае стратегия должна будет исходить от нынешнего президента.

Даже предвыборная программа на четвертый срок обязана будет содержать развернутый проект развития страны или хотя бы ее приемлемого прозябания. Вызывающий традиционализм идеологии конца 2011 – начала 2012 годов (корни, скрепы, коды и идентичность) какое-то время воспринимался как новый акцент и едва ли не дополнение к прогрессизму, привычному для России всего последнего времени, включая реанимируемую советскость. Теперь эта идеология архаики достаточно раскритикована, проявила себя как агрессивный традиционализм без образа будущего и в этом качестве вряд ли сохранится. Будет ли Путин заходить на новый срок или уходить в тень из институциональной политики (что вряд ли, если только не полный обвал), в любом варианте ему понадобится образ достойной перспективы и проект развития «матчасти», а не только возврат к истокам с возвышением духовности и морали.

Однако выступления, подобные интервью Сергея Лаврова, это все же особый жанр. Их специфика начинается с разговора «простыми словами с простыми людьми» (на то она и газета). А этот жанр имеет свои сложности. Как ни странно, он более строг к выражению смысла. Разговор в среде экспертов и политиков может допускать упрощения и преувеличения, которые здесь и будут восприняты как полемическая риторика и пароль в обозначении позиции. «Разговор с людьми» таких поблажек не дает: здесь все воспринимается в лоб и буквально, тем более когда говорит иностранец, на литературные фиоритуры которого никто закладываться не будет да и не сможет.

В этом плане несколько категоричными и избыточно смелыми выглядят заявления интервью: «Мы будем полагаться только на собственные силы [...] Мы надеемся теперь только на себя, у нас для этого все есть. Слава Богу, Господь и наши предки оставили страну, которая самодостаточна. Теперь будем работать так, чтобы при всех обстоятельствах не испытывать никакой потребности в том, что до недавнего времени мы закупали только за границей. Повторю, это наш стратегический курс». Такого рода ригоризм отчасти смягчают формальные оговорки о том, что речь не идет об автаркии и изоляции, что страна, наоборот, открыта к сотрудничеству. Однако все остальное в буквальном прочтении выглядит шапкозакидательством без понимания того, как устроен современный мир, да и не только современный. Непомерно решительные обороты («только на себя», «все есть», «при всех обстоятельствах», «никакой потребности», не говоря об уже якобы обеспеченной Господом и предками нашей «самодостаточности») – все это именно на бытовом, повседневном уровне читается как не вполне трезвое гусарство в видах мировой экономики и международных отношений.

С таким же успехом МИД может объявить о переходе на самообеспечение едой, теплом, электроникой и спецтехникой, мобильными телефонами и программным обеспечением, дипломатическими автомобилями и фирменной желтой бумагой для своих документов – в полной независимости от всей остальной страны, в которой события могут развиваться самым непредсказуемым образом, в том числе с диаметральным изменением внутри- и внешнеполитических доктрин. По качеству текста это более похоже на литературный прокол разгорячившийся консультативной обслуги и «экспертного» сопровождения:  впечатление не столько силы, сколько наивности. Боюсь, даже в Швеции найдется достаточное количество людей, которые отнесутся к таким речам в лучшем случае с понимающей ухмылкой. 

Далее возникает проблема реализации этого смелого проекта в наших конкретных исторических, политических и административных условиях. И первый вопрос: почему все это не было сделано до обострения взаимоотношений с внешним миром, хотя необходимость преодоления зависимости от экспорта энергоресурсов и импорта товаров и технологий была декларирована уже давно, в том числе в туманных контурах «плана Путина»?

Здесь же выяснится, что идея самодостаточности не просто стратегическая установка – она требует радикальной трансформации всей системы. Нынешняя институциональная среда ориентирована на перераспределение всего, в первую очередь сырьевой ренты, и в этом плане генетически враждебна собственному производству: над сырьевым проклятьем здесь наросло почти уникальное по силе институциональное проклятье. Курс на хотя бы относительную автаркию в любом ее виде требует отказа от существующей модели и выбора в развилке между либерализацией и мобилизацией. И здесь не все очевидно. Так, Китай в ряде отношений достаточно автаркичен, но эту свою относительную самодостаточность обеспечивает вполне либеральными условиями ведения малого, а отчасти и среднего бизнеса, не говоря о микробизнесе (достаточно сравнить время и издержки на открытие дела, в том числе производства, в КНР и РФ).

Другая проблема связана с тем, что курс на самодостаточность воспринимается в данном случае не как временный и обусловленный ситуативно, а именно как стратегический – безальтернативный и необратимый.

Об этом свидетельствует и заявление о том, что торгово-экономические отношения as usual более невозможны в принципе, то есть установка на самодостаточность выбрана навсегда. Отчасти это резонно: к России впредь тоже не будут относиться as usual – при любых ее либеральных эволюциях. Но из этого, в свою очередь, вытекают два следствия, причем одинаково неприятные.

Во-первых, из такого лозунга никоим образом не видно понимания того, что автаркия в любых видах, в том числе вынужденная, негативно сказывается на темпах и качестве развития страны, накладывает неизбежные и фатальные ограничения. Наоборот, идея полного самообеспечения во всем существенном и стратегически важном воспринимается героически, как сплошной позитив без каких-либо сопутствующих потерь. Вовсе не учитывается, что при этом страна оказывается в заведомо неравных конкурентных условиях практически со всем остальным миром, развивающимся в максимальной кооперации. Если мы не смогли даже начать преодолевать технологическое и прочее отставание при установке на максимальную открытость и эффективное взаимодействие, с какого испуга Россия выйдет на новые рубежи, опираясь во всем исключительно на собственные силы? С такой стратегией консервация отставания обеспечена и будет только нарастать. Если это непонятно по логике, попробуйте представить себе завод, который намерен жестко соревноваться с конкурентами, отказываясь в организации собственного производства от банального разделения труда и профессиональной специализации.

Более того, ограничивая импорт, вы симметрично ограничиваете и экспорт (иначе зачем валюта?), а это означает автоматическое и неизбежное снижение качества производимой отечественней продукции. Для России качество сколько-нибудь массового производства всегда было большой проблемой, а как ее решать в условиях ограничения выходов на внешние рынки, и вовсе непонятно.

И наконец, проблема оценки и самооценки возникшей ситуации. Такая стратегия вовсе не предполагает самокритики, хотя бы в первом приближении задающейся вопросом о том, почему страна оказывается единственно разумной и правой в мире, который почти в полном составе неразумен и неправ. Ведь даже стремительно «встававший с колен» Китай, представлявший и до сих пор представляющий развитым странам несравнимо большую экономическую угрозу, чем ресурсодобывающая Россия, не пытается реализовать стратегию тотального импортозамещения. Причем это и на уровне бытовой психологии: достаточно вспомнить массовую истерику по поводу задержки выпуска на рынок айфонов пятой серии.

Если бы такая ситуация и в самом деле давала шанс «снятся с иглы» и «сменить вектор развития», нужно было бы давно придумать Крым и еще ряд действий, воспринимаемых миром как хулиганские, вызвать как можно более жесткие санкции, ответить на них асимметричной изоляцией – и решить наконец вековую для России проблему сырьевой экономики и ресурсного социума. Но это вряд ли. Здесь скорее вспоминается стратегически мыслящий Манилов: «...Так не будет ли эта негоция несоответствующею гражданским постановлениям и дальнейшим видам России?»

Источник: http://www.forbes.ru/mneniya/gosplan/319327-sami-sredi-chuzhikh-k-chemu-vedet-osobyi-put-rossii