ПолитЭкономика

Политико-деловой журнал

Выпуск № 10–11(23–24), ноябрь-декабрь 2009 года

Модернизация в России: наваждение или судьба?

Применительно к России слово «модернизация» недавно вновь вошло в политический обиход и уже стало знаком времени. Но понимают его до сих пор по-разному. А то и вовсе не понимают.

Модернизация — это приведение к современности. Модернизировать — значит сделать современным нечто несовременное, хуже того — отсталое. Отсюда два важных признания: а) нуждающаяся в модернизации страна отстает в развитии и б) она нуждается в переменах. И не как-нибудь, а всерьез. Нагнетание обновленческой лексики означает, что отставание уже критично, а изменения требуются кардинальные. Иначе такими тяжелыми словами, как «модернизация», не бросаются.

Новейшая история вопроса

Понятие модернизации применительно к России сейчас переосмысливается именно в сторону признания все большей его фундаментальности. Достаточно вспомнить предысторию. Совсем недавно этого слова в нашем актуальном политическом словаре не было вовсе. Передача президентской власти «из рук в руки» потребовала обозначения преемственности курса, а значит — предъявления стратегии. Это вынудило укрупнить задачи. Заговорили о смене вектора развития, о диверсификации экономики, о преодолении зависимости от экспорта сырья и импорта товаров и технологий. Выяснилось, что это задача не из легких и простых, но из политических, если не сказать исторических. Идеологическое место для темы модернизации оформилось. Так, вынужденный экскурс в стратегию национального развития вывел из недавнего благодушия, положив начало изменению самого умонастроения, тональности. Что в идеологии, а значит, и в политике (а во многом и в экономике) часто важнее расчетов и выкладок.

Переосмысление ситуации в этом направлении еще не завершено, процесс исследования потенциальных масштабов бедствия продолжается и имеет немалые резервы. Даже с учетом того, что президентско-премьерский тандем давно и регулярно высказывается о том, что речь идет о «тупике», о «самом существовании страны», о ее «выживании».

В начале прошлого века Г. Флоровский написал пронзительные слова: «И вдруг все стало очень серьезно». Новый век тоже начинается для России с исторического вызова. И все опять может оказаться серьезнее, чем хотелось бы. Чем раньше мы это признаем, тем больше шансов, что у нас возникнут отдельные поводы для умеренной надежды на появление некоторой вероятности исторического выхода.

Параметры задачи

Масштаб необходимого маневра до сих пор недооценивается. Вместе с тем модернизация, в которой нуждается сейчас Россия, должна быть глубокой, системной и форсированной.

Она должна быть глубокой в том смысле, что переход от ресурсно-сырьевой к креативно-инновационной модели развития соизмерим с такими задачами, как построение плановой экономики или воссоздание на ее руинах цивилизованного рынка.

Она должна быть системной: впервые в российской истории предстоит преодолеть основной порок прежних частичных, однобоких модернизаций и опереть наконец производственно-технологический прорыв на модернизацию социально-политической сферы, системы институтов и ценностей.

Она должна быть форсированной, поскольку на этот раз отставания могут стать необратимыми ввиду экспоненциального ускорения инновационного развития. Точки невозврата страна проходит уже сейчас, дефицит времени становится проблемой главной и все более острой.

Что касается глубины необходимой модернизации, то здесь разночтений нет. Но остается недопонимание того, какой силы историческую традицию предстоит развернуть вспять, из какой исторической колеи выскочить, какое сопротивление преодолеть со стороны «все еще голодных» групп, заинтересованных в сохранении сырьевого вектора и обслуживающей его институциональной среды. Не говоря уже об инерциях массового сознания с его понятным скепсисом в отношении прогрессистских инициатив власти.

Что же касается системного характера назревших преобразований, то здесь налицо противостояние двух альтернативных идеологий. Одна предполагает, что модернизацию у нас нельзя совмещать с демократизацией (поскольку при этом мы якобы не получим ни модернизации, ни демократии). По другой версии демократизация в России является ключевым условием ее экономической и технологической модернизации и должна иметь опережающий характер.

Если отбросить подозрения в прямой политической ангажированности, то первая точка зрения строится на аберрациях исторического зрения, в том числе происходящих из-за одностороннего (и уже крайне несовременного) понимания самой сути модернизационных процессов. Это в ресурсном социуме власть и государство — все, а люди, человек — такое же сырье, как и нефть или лес, расходный материал. Здесь модернизация понимается прежде всего в аспектах державной силы и славы (военной мощи и идеологии). На это и направлены главные инновации, будь то подкованные блохи, несколько странным образом прославляющие национальный гений, или «Бураны», символизирующие наше интеллектуальное, технологическое и военное лидерство. Здесь силовые модернизации и в самом деле могут давать впечатляющие эффекты, но при этом всегда лишь частичные (отдельные прорывы на фоне общего отставания) и временные (мобилизации неизбежно и по жесткому графику оборачиваются демобилизациями, в ходе которых натужный рывок обреченно сменяется новым отставанием). Если же понимать модернизацию и инновации прежде всего с точки зрения человека, качества его жизни и условий самореализации, то окажется, что все более или менее органичные, внутренне заряженные модернизационные прорывы, в том числе и в России, были связаны с отказом от феодально-лагерной организации общества, с раскрепощением человека, расширением пространства свободы, укреплением права. Какая линия оправдала себя на больших дистанциях, показывает глобальная история; далее экспериментировать в этом направлении глупо. Что же касается модернизации в XXI веке, то упования на интеллектуальный и инновационный прорыв в несвободной стране, особенно в России — и вовсе не более чем очередная черная утопия.

Отдельная проблема назревшей модернизации — нарастающий дефицит времени. Россия нуждается в десятилетиях спокойного развития, но чтобы избежать новых потрясений, ей необходимо уже сейчас идти вперед с почти немыслимой скоростью. Строго говоря, за революции отвечают не столько революционеры (луженые глотки и шальные головы всегда найдутся), сколько те, кто готовит революционные ситуации своей неспособностью обеспечить крейсерскую скорость развития. Будущие баррикады возникают на историческом горизонте уже в начале всякого нового застоя.

Теперь же приходится учитывать еще и цену вопроса. Мы живем в другом мире, в другой истории, в которой обрушение таких колоссов, как Россия, не оставляет шансов на привычное нам восстание из пепла. Россия теперь как слон: если ляжет, то уже не поднимется. А если и поднимется, то это будет совершенно другая, не родная нам страна; возможно даже — другие страны.

Какая «модернизация» нам не нужна

Всякая модернизация начинается с настроения, что «так жить нельзя». Уже сейчас целый ряд показателей создает ощущение критичности ситуации. Это ощущение разделяют носители самых разных политических взглядов. Всех неравнодушных к российской реальности тревожит: прогрессирующее снижение экономической эффективности, консервация технологического отставания, пробуксовки в решении задач диверсификации, умирание собственных производств, нарастание зависимости от экспорта сырья и импорта товаров и технологий, запредельно высокий уровень коррупции, снижение компетентности в ветвях системы управления, разрастание административных барьеров, ненормально затрудняющих доступ к деятельности и выход на рынок, превращение управленческих и публичных функций власти в отдельный род паразитарной окологосударственной коммерции.

Однако согласие в понимании проблем и оценке болевых точек не означает согласия в путях решения этих проблем. Одно и то же ощущение необходимости перемен может выводить на принципиально разные и даже прямо противоположные стратегии.

Одной из альтернатив (к тому же для нас более привычной) является модернизация мобилизационного типа, о которой говорилось выше. Страна, общество, население рассматриваются как ресурс для решения стоящих перед страной эпохальных задач. Такая постановка дела требует усиления всех управленческих вертикалей, монополизации политики, применения силовых, часто «неформальных» методов воздействия на потенциальных агентов модернизационного процесса. Положение усугубляется тем, что наиболее явные симптомы загнивания, такие как коррупция, административный беспредел, бизнес на реализации государственных функций и т.п., в непродвинутом сознании могут делать все более востребованными идеи «твердой руки», персонификации власти и пр. Подобные настроения уже ощущаются; при этом они накладываются на тихую реабилитацию сталинизма при нарастающем равнодушии новых поколений к трагическому опыту и преступлениям советского тоталитаризма. Пока это только зародыши возможной фашизации общества, но, как учит история, такие зародыши надо душить в колыбели, поскольку они склонны к взрывному развитию, особенно в кризисных условиях. В этом мы пока отстаем от побежденных нами немцев, которым в голову не придет называть Гитлера «выдающимся менеджером», да еще в школьных учебниках истории.

Здесь необходимо в полной мере осознать особенности модернизации, в которую мы включаемся. В условиях рынка нельзя навязать экономике инновации, если она сама их не хочет и даже отторгает. Современные модернизации методами завинчивания гаек не проводятся. Нельзя построить креативную экономику, пытаясь одновременно «построить» общество. Нельзя создать «умную» экономику, оглупляя население ради удержания власти. На этом пути мы обречены утешать себя отдельными сверхзатратными «проектами будущего», а в это время страна будет вязнуть в сырьевом экспорте, переживая новый этап качественной депопуляции — исхода наиболее образованной, продвинутой и креативной части населения.

Если эти тенденции не будут преодолены, попытки «модернизации в погонах» вновь приведут нас в идейно-политическое прошлое, а то и в архаику, но на этот раз даже без временных технологических результатов.

В XXI веке в России попытки силовой модернизации заведомо обречены по целому ряду принципиальных обстоятельств:

— они могут быть лишь очень фрагментарными, позволяющими не более чем имитировать продвижение на отдельных показательных проектах, а значит, в лучшем случае создающими лишь демо-версию модернизации, временно решающую идеологические проблемы власти, но не стратегические задачи страны;

— они более не могут всерьез опираться на административную, а тем более силовую мобилизацию, поскольку степень раскрепощения общества уже перешла критическую черту и «выжимать» население, подавляя социальное недовольство прежними методами, в России уже невозможно;

— они не могут опираться на сильную и действенную идеологию, поскольку ресурсы коллективного энтузиазма и идейной мобилизации исчерпаны на предыдущем этапе (советская индустриализация) и в обозримое время в сколько-нибудь значимых объемах не восстановимы.

Наконец, как отмечалось выше, модернизация, требующая создания наукоемкой, высокотехнологичной, инновационной среды, в принципе не реализуется по команде, в условиях несвободы, ужесточенного контроля и силового давления.

Свобода и Право как ресурсы мобилизации

В известном смысле можно согласиться с тем, что если в России и будет модернизация, то ее будет делать государство, власть. На время прохождения точек невозврата сырьевая конъюнктура настолько «губительно благоприятна», что преодолеть инерцию сейчас можно только небывалым сгустком политической воли. Значит, мы опять обречены на модернизацию сверху, на очередной мегапроект.

Развилка в другом. Если власть будет видеть решение проблемы в том, чтобы в ручном режиме запускать процесс генерирования инноваций, дело обречено. Нанотехнологии в первую очередь надо запускать не в гипергрантах, а в оживлении инновационного процесса на микроуровнях, в атомарных и молекулярных структурах экономики и самой социальной жизни. И прежде всего — в оптимизации институциональной среды. Если у меня нет стимулов и условий для инноваций в микропроизводстве, микросервисе, в стране заведомо обречена и «большая» модернизация, даже если мы будем замахиваться на авиацию шестого поколения, космос и пр. Все начинается с инновационной микросреды, с общества, с самого духа инноваций.

Чтобы все это было, сначала необходима приемлемая среда даже не для инноваций, а для производства как такового. Уже многократно озвучено, чем власть и в самом деле могла бы помочь реальному производству и инновационному процессу. Те, кто сталкивается с этими проблемами «на земле», солидарны в одном призыве: не мешать! О какой конкурентоспособности (а значит, выживании) можно говорить с таким административно-паразитарным балластом?

Проблема в радикальном самоограничении власти. Это почти утопия, но эти слова должны быть сказаны.

Теоретически мы уже усвоили принцип: разрешено все, что не запрещено законом. Но сам по себе этот принцип не работает, поскольку в нем — лишь половина модели. Этот принцип отнюдь не универсален и распространяется только на граждан. В отношении чиновника действует принцип прямо противоположный: представителю власти разрешено только то, что прямо законом предписано. Все остальное ему запрещено, причем именно законом. Если же бюрократии отдана неформализованная инициатива, граждане неизбежно оказываются ограничены в своей свободе не законом, а благорасположением представителей власти — как правило, небескорыстным. Что мы и имеем.

Если не работают закон и мораль, полезно оценить экономические аспекты проблемы. В современном мире свобода и право экономически эффективны, они ликвидны и конвертируемы; повышенная волатильность этих ценностей рано или поздно гарантирует кризис, «доморощенный», но системный. Достаточно сравнить, насколько успешнее самореализуются наши же предприниматели, исследователи, проектанты, попадая в другую институциональную среду. Оптимальная среда и те же наши люди — это и есть готовая модель будущей модернизированной России. Если это сделать, у нас открывается шанс однажды узнать, на что в действительности способна страна, если ей не мешать отсталым менеджментом и паразитарными обузами. И тогда может оказаться, что мы и в самом деле прячем от себя и мира «русское чудо».

Модернизация как переоценка ценностей

К этому многое подводит — кроме нашего самосознания. История российской цивилизации (по крайней мере, с точки зрения основной современной коллизии) — это история конфликта, борьбы и сдвигов между аграрно-феодальным, ресурсно-сырьевым социумом и социумом производительно-креативным, опирающимся на деловую и творческую активность индивидов, общества. История, сама логика развития цивилизации этот конфликт на содержательном уровне уже разрешила. Противоречие между интересами государства и людей, власти и народа исторически исчерпано: теперь и впредь эффективно развитие, осуществляемое не за счет людей, а в интересах человека, его творческим потенциалом, в адекватных условиях, без избыточных политических, управленческих и паразитарных нагрузок.

Вопрос только в том, удается ли России создать реальные условия, устраняющие данный конфликт организационно, политически. В XXI веке глобальные процессы ставят во главу угла конкуренцию институтов, институциональных сред. Выигрывает тот, кто создает оптимальные условия для развития собственных производств, высоких технологий и инноваций, для свободной самореализации человеческого потенциала, прежде всего наиболее продвинутых и активных граждан. Общества, проигрывающие в таких условиях, неконкурентоспособны, каким бы человеческим «капиталом» они ни располагали.

Далее, за конкуренцией институтов проступает конкуренция ценностных систем, определяющих идеи и базисные отношения, внутренние источники саморазвития, а в конечном счете — и сам институциональный каркас общества, основные организованности.

Для России сейчас вопрос о ценностях важен вдвойне, поскольку модернизационное усилие приходится делать, отталкиваясь от смысла, от понимания, в условиях, в которых текущая конъюнктура располагает скорее к консервации старых институциональных схем и ценностных ориентаций.

Тем более надо раз и навсегда забыть про старое государственничество, архаический этатизм, обветшалые представления о державности. Мир изменился. Теперь, если государственничество оборачивается против собственных граждан, против их независимости, свободы и интересов (а в наших традициях чаще так и бывает), значит, в итоге не будет ни достойных граждан, ни самого государства со сколько-нибудь терпимыми уровнями обороноспособности, мирового авторитета, технологического, экономического, финансового и пр. суверенитетов. Не будет силы и славы, а будет только фанаберия чиновников, убеждающих себя и страну в процветании, но делая это ценой театрализации политического процесса и оккупации информационного пространства.

Подлинное государственничество теперь не противоречит интересам, правам и свободам граждан, но предполагает их как базисное условие развития. Теперь за державу может быть не обидно, только если в ней не обидно за людей. И не из соображений абстрактного гуманизма, а в силу элементарной неконкурентоспособности несвободных режимов.

Текст: Александр Рубцов

Источник: http://www.politekonomika.ru/000013/?p=76