Т. А. Алексеева
Выборы как средство легитимации власти
В соответствии со Всеобщей Декларацией прав человека каждый гражданин имеет право принимать участие в управлении своим государством непосредственно и через свободно выбранных своих представителей. При этом воля народа периодически выражается на выборах, проводимых на основе принципов, носящих сегодня общепризнанный характер. Эти принципы включают прежде всего всеобщее избирательное право, которым пользуются все граждане, достигшие определенного возраста, а также тайное голосование. Это, как считается, должно обеспечить честность и нефальсифицированность выбора, сделанного народом.
Власть - понятие правовое и означает законное право принимать решения, обязательные для исполнения гражданами. Очевидно, что в обществе, в котором народ с уважением относится к закону и доверяет властям, требуются минимальные усилия для принуждения. Там же, где законность нахождения людей у власти вызывает сомнения или лидеры дискредитировали себя в глазах граждан, создается база для возможной нестабильности и социальных потрясений.
Предполагается, что именно выборы позволяют с наибольшей вероятностью приводить к политической власти лучших представителей общества. История наглядно демонстрирует, что в результате переворотов или внутренних интриг к власти приходят не лучшие правители, хотя бы уже потому, что, как правило, они не пользуются поддержкой большинства, а опираясь лишь на свиту, вынуждены прибегать к насилию, пытаясь реализовать свои программы. С этой точки зрения, именно выборы дают возможность не только отбора наиболее достойных кандидатов, но и обеспечения поддержки соответствующему курсу со стороны большинства граждан. Но так происходит отнюдь не обязательно. Русский философ Иван Ильин в свое время подчеркивал, что далеко не всякий народ и не всегда способен выделить к власти лучших при помощи всенародных выборов. Успех выборов зависит от целого ряда духовных, экономических, политических, религиозных и других факторов и, прежде всего, от наличия или отсутствия высокой гражданской культуры. Вполне понятно, что требования к достоинствам кандидата на власть в криминализированном или отсталом обществе будут совершенно иными, нежели в процветающем и высокообразованном государстве. Можно вспомнить в этой связи известную максиму, что каждый народ в конечном счете достоин своего правительства. Ибо в условиях демократической формы правления именно народ принимает или не принимает существующую власть, верит ей, воспринимает ее в качестве законной, доверяет или не доверяет ей. Иными словами, избирательный процесс самым тесным и непосредственным образом связан с проблемой легитимности власти.
Что же такое легитимность? Легитимность означает общественное признание чего-либо - действующего лица, политического института, процедуры или факта. В отличие от легальности как юридического оформления законности, легитимность юридическими функциями не обладает. Она лишь оправдывает и объясняет политические решения, отражает согласие, политическое участие без принуждения, оправдывает действия властей. Легитимная политика и власть авторитетны; легитимируя власть с помощью выборов граждане как бы признают ее законность, выражают ей свое доверие, санкционируют "снизу" ее дальнейшую деятельность.
Но бывает и так, что законно избранное большинством правительство теряет свою легитимность. Кризис легитимности обычно возникает тогда, когда между властью и народом возникает трещина. Ситуация требует инноваций и изменений политического курса, а власть остается глуха к требованиям, идущим из народа. Так царская власть утратила свою легитимность в глазах большинства народа, что в конце концов привело к революции. Но кризис легитимности может иметь место и в реформируемом обществе, если политической системе в течение длительного времени не удается оправдать надежды и чаяния широких слоев общественности. В этом случае власть начинает восприниматься как "чужая", а лидеры вызывают раздражение, если не ненависть. Возникает кризисная ситуация с зачастую непредсказуемыми последствиями, поэтому легитимность власти столь важна для стабильного развития любого современного государства и процветания его граждан.
Способы легитимации власти в
демократическом обществе
На пороге нового столетия вопрос о том, является ли демократия экспериментом или целью истории, все еще остается весьма дискуссионным. К середине ХХ века были сформулированы три основных подхода к интерпретации самого понятия демократии, а именно:
- с точки зрения источников власти;
- с точки зрения целей правления;
- процедур формирования правительства.
Если мы будем рассматривать демократию с точки зрения источников власти (демократия - власть народа) или целей правления (демократия - власть для народа или во имя народа), здесь сразу же возникает множество идеологических неясностей и сама идея быстро "тонет" в политических спорах. Именно так и происходит сегодня в России. Что же касается Запада, то отнюдь не отрицая полностью дискуссии вокруг первых двух подходов, можно, тем не менее, уверенно констатировать, что наиболее общепринятым сегодня становится понимание демократии прежде всего как процедуры отбора народом политических лидеров через систему выборов, в основе которых лежит принцип конкуренции.
Один из наиболее видных исследователей проблем демократии Йозеф Шумпетер в своей книге "Капитализм, социализм и демократия", опубликованной еще в 1942 году, проводит различие между "классической" теорией демократии, которая определялась либо как "воля людей" (то есть источник власти), либо как "общее благо" (цель), и именно поэтому не была работоспособной, и ее более современной трактовкой. "Новая" теория демократии - это, прежде всего, демократический метод, то есть по Шумпетеру, "институциональное устройство принятия демократических решений, при котором индивиды обретают власть по принятию решений посредством конкурентной борьбы за народные голоса" . По существу к этому и сводится так называемая процедурная теория демократии. К семидесятым годам она уже заняла доминирующие позиции в теоретических спорах.
В результате дискуссия в западных демократических обществах переориентировалась со стратегических целей развития общества (капитализм или социализм?) на анализ природы демократических институтов и способов их функционирования, ограничений и преимуществ.
На практике это означает, что современная демократия в конечном счете сводится прежде всем к выборам где и реализуются две ее основные характеристики - конкурентность и участие народа. Но как только выбор сделан, вступает в действие управленческий механизм власти, построенный по строго иерархическому принципу.
Понятно, что в широком смысле демократия предполагает свободу слова, печати, собраний и т.д., то есть демократические права и свободы, гарантируемые государством. Однако эти свободы неразрывно связаны с обязанностями гражданина по отношению к государству (воинская повинность, участие в выборах, соблюдение принятых законов и правил и др.) - сторона проблемы, явно недооцененная в России на первом этапе демократических реформ.
Однако неограниченность тождественна самоубийству для свобод. Свободы обеспечиваются только при соблюдении общественных правил, которым призваны следовать политические и социальные оппоненты. Иными словами, предпосылкой свобод в человеческом обществе является право, которое в свою очередь может быть обеспечено только вследствие обеспечения права на образование и культуру, что позволяет человеку хорошо ориентироваться в мире, различать, узнавать, взвешенно судить о целях и средствах политики не под влиянием эмоций, а на рациональной основе. Таким образом, многие сегодняшние проблемы разочарования в реформах и отчуждения от власти проистекают из отождествления демократии как процедуры только с либеральной демократией. Между тем, связь между конкретными свободами и демократическим правлением каждый раз доказывается эмпирически, она не постулируется по определению.
Если же говорить об общемировых тенденциях, то следует констатировать, что принцип демократической легитимации власти стал сегодня фактически общепризнанным. Исторически предшествующие принципы легитимации (традиционная или религиозная санкция, неприкрытое насилие и т.д.) вынуждены были сдать свои позиции. Не случайно, большинство даже авторитарных, да и тоталитарных режимов, стремятся назвать себя республиками, прикрываясь "фиговым листком" "фасадной демократии".
Разумеется, сказанное отнюдь не означает, что вообще не осталось каких-либо форм господства без демократической легитимации. Достаточно вспомнить, например, принцип легитимации исламской теократии. Но в отличие от принципа демократической легитимации, обнаруживающего сильную тенденцию к тому, чтобы стать универсальным, он все же носит частичный характер, ограничиваясь применением только в ряде стран мусульманского мира. Потенциальная возможность универсализации принципа демократической легитимации власти может быть объяснена следующим: на сегодняшний день - он в сущности единственный, который отвечает критериям современности (модерна).
Нормативные предпосылки современности - индивидуализм и рационализм, будучи переведенными в политическую плоскость, трансформировались в предпосылки демократии как формы правления. Они являются продуктами длительного европейского развития и они предполагают только такие формы господства, которые выдерживают оценку в виде индивидуального разумного суждения. Иными словами, власть вынуждена постоянно соотносить себя с индивидуальной рациональностью.
Отсюда вытекает необходимость совместного признания многими людьми соответствующего политического порядка. Если власть вынуждена оправдывать свои действия перед индивидуальным разумным суждением, то такая власть может существовать лишь на основании согласия управляемых, то есть какой-то формы общественного договора. Причем легитимность власти не постулируется по определению, раз и навсегда, или, по крайней мере, надолго, а находится в ситуации постоянного согласования.
Демократический принцип легитимации отличается не только тождеством между нормативными предпосылками современности, но и своей способностью в функциональном плане чутко реагировать на ускоряющиеся общественные изменения, присущие динамике развития современной цивилизации.
Каким же образом возникает легитимность? Сама по себе процедура легитимности предполагает апелляцию к абсолютным и высшим ценностям, объективным законам истории, чувствам и эмоциям, привычкам и стереотипам. Макс Вебер в свое время сформулировал три вида легитимации.
Во-первых, согласие управляемых и принятие народом существующей власти обеспечивается авторитетом прошлого (традиционная легитимность). Речь идет о том, что возникает определенная привычка, которая не позволяет поставить под вопрос способ передачи власти или тип лидера. Логика рассуждений здесь простая: так было при наших отцах и дедах, так будет и теперь, или - именно такой лидер помог нам добиться победы или успеха, такими же должны быть и его последователи. В этом типе легитимации присутствует также и уверенность в том, что если прошлое сумело сохраниться, то оно хорошее и достойно дальнейшего сохранения. Поэтому часто плохое старое, но знакомое, предпочитают новому и непредсказуемому. Получается, что чем дольше сохраняется режим, тем больше у него шансов сохраниться и впредь.
Во-вторых, легитимность может быть обеспечена в силу личной воли вождя (харизматическая легитимность). "Харизма" - по-гречески означает "милость" и предполагает исключительный авторитет некоторых личностей внутри какого-то общества или его части. Харизматического лидера часто отождествляют с пророком, обожествляют, подчеркивая его огромное влияние, имеющее в том числе и сакральный характер. Лидер может быть воспринят как харизматический в политике как правило в двух вариантах: а) либо вследствие занимаемого человеком высокого положения, когда его пост как бы придает ему дополнительные качества. Авторитет лидера неотделим от его поста или роли (например, установка "отдать жизнь за царя" в условиях войны или объединения общества вокруг значимой идеи, при этом личностные качества самого царя не столь уже значимы); б) либо вследствие выбора, когда политический деятель, взявший на себя функцию вывода страны из кризиса, хаоса, тяжелой и затяжной войны как бы награждается в сознании граждан особыми внеповседневными свойствами (так было, например, во Франции с генералом Де Голлем, воспринятым многими как "спаситель Отечества"). Такой тип легитимации предполагает доверие, преданность вождю, который в свою очередь способен объединить и мобилизовать людей на какое-то действие в силу своего особого, личностного дара. Такой вождь возникает в современном массовом обществе. Люди делают свой выбор при голосовании, а затем возвращаются к своей обыденной жизни, передоверив ответственность харизматическому лидеру. Иными словами, они как бы демонстрируют аффектированную преданность своему вождю, а затем возвращаются в состояние покоя, что говорит о краткосрочности харизмы, впрочем, все же более длительной, чем состояние аффекта, которое в этом случае обеспечило легитимацию порядка. В политической сфере он - герой, знающий, что будет творить в том числе и зло, но призванный какой-то высшей миссией это делать. Его свита знает, зачем он это делает. Массы же, пережив аффектированный подъем, могут испытать чувство братства, общности, единого пафоса - часто заменяющего религию и придающего смысл жизни и смерти. Иными словами, Вебер описал особую область социального бытия, предельную сферу, которая не определяется ценностями, а сама является источником ценностного поведения. Здесь важно именно состояние предельного напряжения в какой-то короткий период времени.
В-третьих, легитимация может быть получена властями в результате подчинения определенным правилам (рационально-легальная легитимность), то есть по закону, понимаемому как норма. Так, в странах с устойчивой демократией и высокой ценностью права избрание президента или главы правительства в соответствии с конституционными нормами часто оказывается достаточной для легитимации его власти.
Таким образом, Вебер попытался совместить традиционную концепцию легитимации власти и концепцию рациональной легитимации власти, найдя свое место и для иррациональной легитимации, которая все ярче начала проявляться в ХХ веке.
Отталкиваясь от веберовских трех вариантов возникновения легитимности (традиционной, харизматической, а также рационально-легальной легитимности), английский политолог Д. Хелд предложил более подробную модель политического поведения граждан и формы реализации властных полномочий. Его схема включает семь основных случаев:
- согласие под угрозой насилия;
- традиционная легитимность;
- легитимность в силу апатии граждан;
- прагматическое подчинение (с точки зрения личной выгоды для большинства граждан);
- инструментальное согласие (с точки зрения инструмента реализации какой-то важной цели, связанной с общим благом);
- нормативное согласие;
- идеальное нормативное согласие .
В соответствии с представлениями Хелда, только два последних варианта - нормативное и идеальное нормативное согласие, соответствуют полноценной демократической легитимности. Сложность же заключается в том, что в ситуации переходных периодов, как правило, присутствуют практически все варианты легитимации, вопрос лишь об их соотношении к общей тенденции дальнейшего развития.
С внешней стороны демократический принцип легитимации мало чем отличается от других, провозглашая господство народа почти в тех же словах, в каких прежде провозглашалась божественная власть монарха. Однако на самом деле речь здесь ни в коем случае не идет о простой замене одного авторитета на другой. Принцип демократической легитимации имеет принципиальные отличия от религиозной или традиционной. Народ - воображаемый суверен, его функция заключается в том, чтобы быть точкой отсчета для постоянных изменений самой власти, так как правительственные полномочия даются только на ограниченное и четко зафиксированное в Конституции время. Тем самым, создается регулируемая нестабильность отношений власти, открывающая большие возможности для постоянных изменений.
Тоталитарные режимы во многом потерпели крах из-за своей внутренней закостенелости, так как их имманентным качеством было стремление к стабилизации отношений власти, а отнюдь не к их постоянной адаптации к меняющимся условиям.
Однако признание и распространение демократического принципа легитимности отнюдь не означает победы самой демократии как формы правления. И хотя процессы модернизации вроде бы ставят под вопрос стабильность недемократических форм правления прежде всего в силу слабости их фундамента, вопрос этот далеко не прост и никакого автоматизма здесь нет. Универсальность демократической идеи не тождественна универсальности демократической практики. Времена недемократической формы правления вроде бы ушли в прошлое, но стабильность демократических режимов, по крайней мере в достаточно широких масштабах вне европейско-североамериканского региона, все еще не реализовалась. Власть на рубеже веков продолжает обнаруживать черты "двуликого Януса".
Где же в этом контексте место современной России?
Все многочисленные попытки в истории европеизации России всегда удавались лишь отчасти. Модернизация ХХ века имела прежде всего технико-промышленное измерение, было построено индустриальное государство, но не индустриальное общество. В атомизированном социальном пространстве, оставшемся в наследство от предшествующего исторического периода, крайне затруднена артикуляция социальных интересов. Иными словами, в России возникла промышленно-урбанистическая цивилизация, сохраняющая в себе в то же время многие традиционалистские черты. Это существенно затрудняет процессы демократического развития практически во всех срезах общественно-государственной структуры.
Множество признаков указывает на то, что либерально-демократический этап постсоветской революции подходит к своему завершению. На первом этапе маятник качнулся от социалистического сегмента мысли к либеральному, однако сегодня приверженность либерализму дополнилась традиционалистическими, национально-патриотическими, а в ряде случаев и шовинистическими течениями, что вполне закономерно в ситуации кризиса. Одновременно происходит расширение сферы бездуховного, примитивного прагматизма, в основе которого лежит, по-видимому, атомистический индивидуализм в ситуации продолжающейся дезинтеграции общественных связей. В целом общественное сознание России может быть охарактеризовано сегодня как разорванное, фрагментарное, отмеченное сочетанием противоречивых, а часто и вообще взаимно исключающих представлений.
Приходится также констатировать, что политическая культура российского общества все еще весьма далека от гражданской.
В стороне от кризиса никак не могла остаться и сфера властных отношений в обществе. Между тем, никакая стабилизация или устойчивое развитие невозможны без преодоления кризиса легитимности, имеющего весьма глубокие основания в политическом сознании граждан.
Корень проблемы, по-видимому, лежит не только в буквальной интерпретации демократии, но и в широко распространенном непонимании различия между властью и государством. Если государство - это прежде всего институционализированная власть, высшая форма организации на определенной территории, со всеми присущими ей чертами: суверенитетом, наличием четких государственных границ, монополией на легальное применение насилия, правом на издание законов и контроля над их исполнением, на взимание налогов и т.д., причем каждая из названных черт в нашем случае предполагает введение определенного коэффициента искажения или недостроенности, то власть - особая всеобщая сфера, отделенная от общества, от игры частных интересов. Власть - нечто структурное, безличное, так как способно представлять высшее благо, выражать всеобщий интерес, в том числе и в форме государства. Не случайно поэтому великие политические мыслители прошлого, такие как Аристотель, Макиавелли, их многочисленные последователи советовали правящим кругам постоянно демонстрировать патриотичность и пассионарность в защите народного блага. Иными словами, власть должна быть объединяющим символом страны, ее единства, ее потенциала, ее достоинства и самоуважения. Только через восстановление и укрепление легитимности власти как таковой и через последовательное государственное строительство возможно сегодня преодолеть две весьма опасные для дела демократии тенденции: с одной стороны, стремление многих к порядку, к "сильной руке", то есть к государственности, построенной на принципах "кнута и пряника"; а, с другой, - к отчуждению от всякой власти вообще, к инстинктивной анархии или замкнутости на собственных интересах и интересах своей семьи.
Таким образом, с учетом высокой ценности государства как гаранта безопасности и порядка, а также глубоких патерналистских инстинктов в российской политической культуре, необходима серьезная реконструкция властно-государственной структуры России, даже в рамках уже имеющихся основных демократических институтов. Государственное строительство не только не противоречит идее демократии, а наоборот, полностью ей соответствует. Скорее речь идет о поиске смысла демократии и ее глубинных закономерностей развития, тщательном изучении своего и чужого опыта, но не в контексте деклараций и догм, а через поиск глубинного смысла демократии вопреки разнообразию исторических форм. Осознание этих проблем необходимо прежде всего на уровне политической элиты, но успех реализации программ в определяющей степени зависит от позиции средств массовой информации (СМИ), ибо если они будут продолжать исповедовать все тот же разрушительный пафос по отношению к государственности как таковой и росту национального самосознания как атрибутивной черте национально-государственного строительства, мы так и не сможем преодолеть кризис легитимности, не говоря уже о выходе из многоуровневого кризиса, в котором оказалась сегодня Россия.
"Четвертая власть" и гражданское общество
Как уже было показано выше, принуждение и согласие - две стороны власти, но границу между ними провести чрезвычайно трудно. Принуждение в демократическом обществе связано с монополией государства на использование насилия, поэтому выборы означают также избрание той власти, которая позднее будет принуждать граждан и контролировать в определенных законом пределах их деятельность. Однако согласие управляемых - дело довольно тонкое. Дело в том, что даже самые тиранические режимы, как правило, опираются на согласие подданных, которые не только терпят их, но иногда любя, обожествляют и преклоняются перед ними. Однако это редко продолжается долго, тем более, что такие режимы утверждают свою власть насилием и по существу принуждают любить себя, что неизбежно провоцирует расширение пространства сопротивления.
Но и в демократическом обществе власть обнаруживает недюжинную хитрость и изворотливость. Она весьма поднаторела и в манипулировании общественным сознанием, и в пропагандистском обеспечении деятельности лидеров, в создании мифов и "имиджей" для кандидатов, навязывании идеологических клише и создании иллюзии автономности общества от государственного вмешательства. В контексте избирательного процесса особую роль приобретают СМИ.
В ситуации быстрых общественных перемен, когда новое почти мгновенно входит в нашу жизнь, но старые стереотипы, пусть подорванные, а часто и до неузнаваемости искаженные, все еще продолжают оставаться весьма устойчивыми, в поведении и выборе приобретает большое значение фактор иррациональности. Иллюзии и самообман, шараханья из стороны в сторону, увлечения и разочарования, которым подвержены миллионы людей, в немалой степени происходят под непосредственным влиянием средств массовой информации.
При этом СМИ оказываются в ситуации необходимости исполнять троякую роль, возложенную на них самими обстоятельствами избирательной ситуации в реформируемом обществе: во-первых, они призваны быть одновременно проводником и зеркалом, отражающим общественное мнение; во-вторых, метафорическая формула "четвертой власти" предполагает, что они должны занять свою нишу в разделении властей, то есть взять на себя функцию контроля за деятельностью исполнительной, законодательной и судебной власти в стране; в-третьих, многократно возрастает их значение как одного из центров реформирования и демократизации общества, причем центра вполне самостоятельного с точки зрения возлагаемых на них задач.
Справляются ли наши СМИ со столь сложными задачами? По-видимому, все же скорее нет, чем да. Они ведь, в конце концов, также родом из советского прошлого и неизбежно несут на себе рудиментарные пятна партийной печати: отсюда легко узнаваемые черты обслуживания власти в ряде случаев, почти подростковой бравады и фанаберии по отношению к конкретным персоналиям как демонстрации свободы, понимаемой как вседозволенность, низкого общего уровня культуры многих журналистов, наглядной демонстрации комплекса неполноценности, в том числе и по отношению к Западу. В этом смысле СМИ - слепок всего нашего общества и иными, по-видимому, они быть не могут. Тем не менее, коллективный эффект работы СМИ колоссален, ибо в нашей стране, где всегда царило особое почтение к слову, оно эффективно, потому что ему несмотря ни на что продолжают верить. Глашатаи "общественного мнения" по идее именно в переходный период, когда все крайне обостряется и драматизируется, вроде бы были призваны снижать физическое напряжение общества, тем самым уменьшая его беспокойство. Но подобно детям, получившим новую игрушку - свободу слова и печати, они забыли об этой функции, наслаждаясь вновь открывшимися возможностями, зачастую не ведая что творят. В результате, и это сегодня совершенно очевидно, они внесли немаловажный вклад в делегитимацию власти, создание настроений катастрофизма, неверия в завтрашний день, разжигание межнациональных конфликтов, дискредитацию конкретных политических лидеров или, наоборот, мифологизацию определенных лиц.
Переживаемый период никак нельзя назвать легким. В изображении СМИ тяжесть его еще многократно усугубляется, драматизируется. Однозначно негативные и даже катастрофические оценки ситуации оказываются не менее опасными, чем бездумный оптимизм первой волны реформ. Известно, что если все время говорить об опасности, она перестает восприниматься как реальная, происходит как бы процесс привыкания к ожидаемой катастрофе. Истеричность в подаче материала неизбежно транслируется на массовое сознание, которое в нашей стране всегда отличала повышенная внушаемость. Приходится констатировать, что, по-видимому, именно СМИ в немалой степени ответственны за появление депрессивно-фрустрационного комплекса в общественно-политическом сознании.
Конечно, вряд ли можно найти хоть одну страну в мире, довольную своими средствами массовой информации, однако следует подчеркнуть, что в ситуации переходного периода многократно возрастает проблема гражданской ответственности журналистов как не только рефлекторов, но и творцов реформ. Режи Дебре, известный французский политолог и специалист по СМИ, подчеркивает: "Если интеллектуальный анализ или теология не могут дать требуемый ответ, в дело вступает идеология. Идеологические заклинания если и не лечат, то, во всяком случае, успокаивают. Идеология есть наш антидепрессант" . А поскольку идеология - не продукт индивидуальности, а средство выражения коллективной идентичности, в нашем случае она либо целиком и полностью предопределяет позицию органа или издания, в сущности воспроизводя модель коммунистической пропаганды и тем самым практически выхолащивая свободу слова, либо рефлексирует всю нашу эклектичную мозаику разорванного политического сознания, усугубляя нездоровую ситуацию в отношениях народа и власти.
В этом отношении весьма показательной была, например, ситуация, связанная с выборами осенью 1995 года в Волгограде. Фонд "Общественное мнение" провел специальное исследование по определению позиций прессы и включенности ее в избирательный процесс. Как известно, в Волгограде одновременно проводились выборы в городскую думу, а также выборы мэра города. Победителей, соответственно, должно было быть не менее двух. В итоге выборов большинство мест в городской думе набрали коммунисты, победив в качестве основных соперников военных, а мэром Волгограда был избран Ю. Чехов, незадолго перед этим вышедший из блока "Наш дом - Россия", то есть независимый кандидат, также одержавший победу над полковником В. Скопенко.
Из пяти обследованных изданий - "Российская газета", "Московский комсомолец", "Правда", " Известия" и "Сегодня " - выборы в Волгограде освещали только четыре последних; "Российская газета" от публикации по этому поводу воздержалась. Приведем названия анализируемых публикаций:
- "Красный ренессанс" (Московский комсомолец, 4.10.1995 г.);
- "Сталинградский прорыв" (Правда, 7.10.1995 г.);
- "Военным взять власть в Волгограде не удалось" (Известия, 3.10.1995 г.);
- "Мэром Волгограда избран сторонник "Нашего дома" (Сегодня, 3.10.1995 г.).
Таким образом, имеется четыре разных версии событий в Волгограде. Аналитики фонда в то же время выделяют в этих публикациях некоторые общие черты:
1. Все газеты используют прием умолчания о той или иной стороне события, участнике или итоге события.
2. Во всех публикациях используется прием создания сенсации смещением акцентов читательского внимания. У "Сегодня" это победа НДР (хотя еще раз подчеркнем, что мэром избран независимый кандидат, покинувший ряды НДР), у "Правды" и "Московского комсомольца" - победа КПРФ, у "Известий" - провал военных.
3. Одни названия и имена подменяются другими, либо опускаются вовсе.
Конечно, любой результат выборов - событие. Событием может стать как победа одних, так и поражение других. Однако в демократическом обществе любое формально независимое (от непосредственных участников данного события) издание должно бы стремиться представить картину происходящего полностью. Между тем, ряд изданий, в частности, "Аргументы и факты", "Общая газета", "Московские новости" вообще такого события не заметили. Конечно, дело редакции считать такое-то событие важным и интересным для читателя или нет. Однако все же хотя бы попытка быть более беспристрастным была бы не лишней. Тенденциозность, приверженность определенным партиям и идеологическая ангажированность налицо. В полном соответствии с известными пропагандистскими рецептами партийной журналистики, которые были сформулированы в свое время еще В. И. Лениным, СМИ самой разной ориентации выдвигают на первый план только те новости, которые выгодны их партийной линии. Опасность информирования в таком ключе заключается в возможностях манипулирования общественным мнением и создания искаженной картины реальности у граждан как избирателей. Примерно такую же картину дает контент-анализ радио- и телепередач в период избирательной кампании по выборам в Государственную Думу и президента России.
Иными словами, СМИ обнаруживают явную идеологическую пристрастность, давая искаженную картину реальности. Понятно, что в ситуации расколотого общества и острого идеологического противоборства, СМИ неизбежно превращаются в оружие, во многом усугубляя ситуацию, а нередко и провоцируя ее обострение вплоть до прямых столкновений. С этой точки зрения, неблагополучное положение, связанное с деятельностью СМИ - симптом более глубокой болезни, что, впрочем, не снимает вопрос об их ответственности, особенно в ситуации, когда не существует ни органа, ни какого-либо закона об ответственности.
Постепенно как бы конструируется новая реальность в информационном пространстве - факты начинают вытесняться событиями. Различие между ними очевидны, так как между ними находится как бы третье лицо - оператор, который с помощью сложных процедур преобразует реальность в драму, своеобразное театрализованное представление. Он определяет поле заданных возможностей внутри событий, избирает из них наиболее предпочтительное (опять же часто в силу своих партийных привязанностей) и затем фокусирует внимание общества на нужном факте через косвенное явление. Приемы эти хорошо известны манипуляторам всех мастей, и можно только пожалеть, что именно этот жанр, как представляется, становится особенно популярным в отечественных средствах массовой информации.
В этой связи возникает и еще одна весьма важная проблема - проблема двойственности позиции СМИ по отношению к государственной власти. С одной стороны, значительная часть средств массовой информации вроде бы поддерживает курс реформ, откровенно симпатизирует демократам, сплошь и рядом очевидно работает на них. С другой стороны, они продолжают сохранять советскую традицию "кукиша в кармане", исподволь покусывая власть, отпуская в ее адрес шпильки, показывая ее как бы того на желая в негативном свете. Именно такого рода политика внесла немаловажный вклад в делегитимизацию властей. Причем деятельность такого рода ничего общего не имеет с функцией контроля над властью, на которую вроде бы должны претендовать СМИ. Как представляется, для такого рода информационной политики есть глубинные основания.
Дело в том, что в 1991 году произошла радикальная смена типа демократизации. В СССР в период горбачевской перестройки при конструировании новой модели демократии за образец была взята идея максимизации прямой демократии, то есть такого типа правления, когда вся политическая власть как бы концентрируется во всем народе и оказывается немыслимой никакая иная апелляционная инстанция вне народа. Затем был осуществлен поворот в сторону иного типа демократии - представительской демократии западного образца. Логика этой модели совершенно иная. В последнем случае мы говорим: суверенитет народа, но подразумеваем тип республиканского правления, построенный на принципах разделения властей. Основная задача такой демократии - предотвратить усиление власти на любом полюсе, будь то народ, избранные им законодатели или исполнительная власть. Объем компетенции народа при такой модели существенно снижается, так как происходит разделение властного пирога на максимальное число кусков. Здесь возникает аналогия между представительской демократией и рыночной экономикой. Представительская демократия стремится не допустить монополии власти, имеющей возможности устанавливать диктатуру, подобно тону, как в рыночной экономике предпринимаются меры для недопущения монополии предпринимателя, могущего в противном случае устанавливать монопольные цены на свою продукцию.
С философской точки зрения, представительская демократия нелогична, поскольку представляет собой комбинацию идеи равенства и неравенства, свободы каждого, негативной свободы (то есть защиты общества от власти государства) и подчинения гражданина государству. Демократию и представительскую демократию в сущности примиряют права человека, что и позволяет объединять их в единый тип правления. В представительской демократии в нормативном плане оказывается, что хотя народ и принимает решения, то есть он не отчужден от власти, но он лишь один из нескольких носителей власти. Возникает сложная конкуренция между различными представителями и народом, то есть по большому счету с позиций прямой демократии все политические институты нелегитимны.
Осознание сущности, глубинных оснований и принципов представительской демократии - процесс далеко не мгновенный. Идея демократии, как представляется, прочно укоренилась в нашем народе, но институты представительской демократии до сих пор не очень понятны, по крайней мере, на уровне массового сознания. В противном случае не вспыхивали бы периодические споры о том, нужны ли нам в принципе парламент, президент, конституционный суд и т.д. Но это тот случай, когда СМИ нередко действуют на основании кальки, снятой с подобных умонастроений. Они как бы знают, что все эти демократические институты необходимы в демократическом государстве, но не осознают этого на уровне подсознания. Отсюда двойственность информационной политики СМИ: с одной стороны, вроде бы поддерживающих демократию в России, а с другой - подрывающих те самые основания, на которых демократический режим стоит. Иными словами, весьма вероятно, что не снимая ответственности СМИ за подрыв легитимности демократии как формы правления, мы можем считать, что это не только их вина, но и беда.
СМИ - не просто техническое средство, журналисты как бы по идее призваны быть носителями инновационных и демократических идей, в то время как большинство их читателей и зрителей скорее привержены консервативной идеологии. Такой разрыв присущ практически всякому обществу, но проблема эта многократно обостряется в ситуации общества переходного типа. В таком варианте на СМИ возлагается воспитательная и просветительная функция, которая, ни в коем случае не означает той идеологической ангажированности, о которой мы говорили выше. Они должны быть как бы чуть-чуть впереди общества, несколько выше с точки зрения морали и интеллектуального уровня, но это не означает, что они должны слишком далеко от него отрываться.
Безусловно, в ситуации массового общества и рыночных отношений журналисты вынуждены считаться со вкусами потребителей подыгрывать им, заведомо снижая планку, просто для того, чтобы не потерять аудиторию. Платой за доходчивость и занимательность становится занижение критериев оценки и системы ценностей в целом. При этом забывается, что слово действительно творит новую реальность. Равнодушие к литературному языку, его сознательное опрощение вплоть до низшего уровня "фени", отказ от учета важности стилистических пластов разграничения культурных слоев в обществе, - ведут к криминализации сознания, вызывают тектонические сдвиги в общественном сознании в целом. Происходит мощное давление на национально-культурный архетип, или, говоря словами К. Г. Юнга, "коллективное бессознательное".
В то же время пресса и телевидение начали претендовать на то, чтобы стать источником легитимности интеллектуального труда в той же мере, как и власти. Сплошь и рядом мнение миллионов читателей противопоставляется мнению небольшой группы интеллектуалов как окончательная санкция и коллективное суждение. Между тем, как правило, это суждения самих журналистов, как бы монополизирующих право на выражение свободы слова, то есть мнение особой группы, оказавшейся в позиции арбитра. В такой ситуации ни взгляды представителей народа, ни даже мнение власть предержащих не оказывается окончательным - СМИ как бы сами выносят вердикт о правомерности тех или иных действий, соответствия занимаемой должности того или иного лица, и даже о "качестве" народа, ведь тезис о том, что народ наш не созрел для демократии, также был растиражирован именно СМИ. Иными словами, не открытие реальности, а ее интерпретация в соответствии с перцепцией со стороны СМИ становится определяющим каноном журналистской деятельности. Именно в этом смысле следует говорить о СМИ как "четвертой власти", а не с точки зрения концепции разделения властей.
Известно, что власть в культуре - это претензия на время других людей, которого всегда не хватает. Но тогда задачи СМИ существенно расширяются и заключаются уже не только в том, чтобы информировать, они превращаются в моральный проект, суть которого сводится к тому, чтобы исправлять дурное, просвещать и направлять к добру и духовности. Грань здесь очень тонкая, поскольку символическое насилие над личностью - это в сущности, перефразируя известное высказывание, есть продолжение физического насилия другими средствами. Три ключевых слова - убеждение, престиж и авторитет, объясняют реальные возможности влиять в позитивном направлении, поэтому от моральной позиции журналиста зависит столь многое в обществе, особенно в обществе переходном, а потому обязательно растерянном и утратившем привычные ориентиры.
Сложность картины дополняется также и тем, что процесс развития культуры, в том числе и демократической культуры, проходит через различные фазы и времена. Варианты "полу-культур", или иначе, "образованщины", столь распространенной сегодня в России, едва ли способны быстро сформировать души для свободы и права. Напротив, они делают их восприимчивыми по отношению к монолитным, тотальным и даже тоталитарным теориям, стремящимся все и вся объяснить в простых терминах и свести все многообразие социальных и политических процессов к какому-то общему знаменателю. Поэтому в обществе, изживающем тоталитаризм, необходима целостная программа формирования демократической культуры плюрализма, нереализуемая стихийно. Необходим закон о деятельности средств массовой информации, регулирующий их деятельность, но не вводящий политическую цензуру. По-видимому, не обойтись и без некоторого свода моральных правил и обязательств для сотрудников СМИ. Нужен и некоторый контроль со стороны общественности. Иными словами, последовательная и хорошо продуманная демократическая информационная политика не противоречит свободе слова, она ее гарантирует.
Современные выборы в демократическом обществе невозможны без СМИ. Отражая общественное мнение, выступая в роли одного из важнейших источников информации о кандидате (особенно на общенациональных выборах), СМИ могут стать либо зеркалом общественных умонастроений, гарантом гражданского участия, либо инструментом манипуляций, кто бы ни стоял "за кадром".
Такая "мелочь" как гражданская ответственность СМИ - жизненно важное условие сохранения и развития пространства политических свобод и успешного выхода из кризиса легитимности.
***
В России уже накоплен определенный опыт избирательных кампаний, ясно показывающий, что сама эта форма легитимации власти прижилась, укоренилась в нашей жизни. Уже сегодня очевидно, что именно выборы стали одной из важных ценностей для граждан России - не оправдались заверения тех социологов и политологов, которые упорно навязывали нам образ апатичной и иррациональной массы, которая голосует-де потому, что кандидат "нравится" или "не нравится", или вообще равнодушна к политике.
Чтобы понять масштаб сдвига в общественно-политическом сознании следует вспомнить, что менее десятилетия назад сама идея выборов на альтернативной основе воспринималась как невероятное новшество. Выборы перестали быть символической проблемой, а превратились в обычную повседневную практику. Впервые в тысячелетней истории России состоялись всеобщие, тайные и демократические выборы президента страны. На наших глазах и очень быстро население превращается в граждан, изживаются подданнические настроения в форме антиэлекторальной фобии и обретается вполне прагматическое осознание собственных политических и экономических интересов. Конечно, процесс этот труден и не одномоментен, но важный шаг в этом направлении уже сделан. Более того, как показали выборы осени 1995 года в Государственную Думу и выборы президента в июне 1996 года, россияне, опуская бюллетень, ясно видели свои цели, и нередко быстрее усваивали науку демократии, нежели власть предержащие, СМИ или лидеры партий.
Однако возникает естественный вопрос, приобретает ли демократия в нашей стране "российские цвета" или все еще продолжает оставаться имитационной, заимствовавшей чужие образцы и лишь начинающей осваивать их логику? По-видимому, с этой точки зрения мы находимся лишь в начале пути, который во многих странах потребовал столетие. Пока еще нет ни мощных структур гражданского общества, ни массовых "низовых" движений. Не преодолен и драматический раскол между демократией и национально-государственным строительством, когда идеи патриотизма фактически оказались отданными на откуп оппозиции. Политическая борьба разворачивается по существу между различными группами политической элиты, но если тенденция сохранится, то именно выборы, как и повсюду в мире, постепенно начнут играть все более важную роль в корректировке курса и примирении противников. Свое слово скажут избиратели, от гражданской позиции которых, в конце концов, и зависит будущее лицо страны, ибо власть легитимна и устойчива только тогда, когда пользуется поддержкой большинства. В этом надежда России и главный урок первых опытов проведения крупномасштабных демократических избирательных кампаний.
Вернуться к оглавлению